Уральский разлом. Постапокалипсис

Правительственные войска проломили оборону города по внешнему периметру и закреплялись на окраинах. Юркие БМДшки, маневрируя между полуразрушенными зданиями, высаживали десантные группы, прикрываясь домами и подворотнями от огня. В небе кружили разведывательные дроны, выискивая узлы сопротивления. Танки методично работали по укреплённым точкам, разнося позиции противника на бетонную пыль и кирпичные осколки.

Осаждённых спасала только ярость, с которой они бросались в непрерывные контратаки. Радиоэфир хрипел с надрывом:

- Третья, Пятнажка, атакуйте Профсоюзное, сбейте их к чёрту на рога! Да, знаю, что людей мало!

- Саперно-штурмовая, какого хрена вы там елозите? Центральные сортировку занимают!!! Вагоны взрывайте, кладите там всех! Это причал! Это причал!

Следом визгливый крик:

- Марафон, Марафон, нас выбили с железно-дорожной насыпи, долбите всем, чем есть! Там центральные! Повторяю, там центральные! Через двадцать минут контратакуем. Дайте серию для коректировки!

Пальба, треск автоматов, матерщина и на фоне, как противопоставление всему, спокойный женский голос:

- Отработала по СПГ, меняю позицию.

Командир роты десантников всматривался в городской ландшафт через прибор ночного видения. С высоты девятого этажа через зеленоватое мерцание ПНВ город казался кривозубой разверстой пастью неведомого, чудовищного создания. Разбитые фасады, искорёженные балконы превращали обычные жилые дома в зловещие скелеты, нависающие над почерневшими улицами.

Вдалеке бронегруппа утюжила пятиэтажку и здание института, прикрывающие мост через реку. Командир на мгновение замер, оценивая обстановку:

- И чего ночью туда сунулись? Надо здесь изматывать, пока не выдохнутся. Сейчас надерут жопу.

В подтверждение его слов с чердака пятиэтажки к семьдесят двойке, сдающей назад, пролетел дымный шлейф выстрела из РПГ. Танк только-только отработал на карусели и был готова отходить. Под башней заискрило, а следом мощный взрыв разорвал тьму, заплясав отблесками на аллее с выбитыми и перекошенными фонарями.

Командир подтянул за плечо девушку-снайпера в полосатом камуфляже.

- Вон того сними мне, быстро!

Девушка, скрывшись за стеной, выставила в проём ствол крупнокалиберной винтовки. В хрупких руках и на фоне невысокого роста девушки, винтовка казалась неестественной и огромной.

- Делаю. – Щелк. – Меняем позицию, командир.

Командир сплюнул через передние зубы и отошел за стену к соседнем окну.

- До утра отдыхай. Не шарахайся только, спать иди. Утром дело будет.

Девушка-снайпер кивнула и сноровисто закинула винтовку на плечо.

- Так точно. Командир, мне нужен наблюдатель к утру. Котёнка ранило, одна работать не смогу.

Командир кивнул.

- Завтра с СВУшкой отработаешь. Барет передашь Бодрому.

Он медленно выключил прибор ночного видения и вернул его в защитный чехол на груди. Его взгляд опустился вниз, к двухэтажке в сотне метров через внутренний двор микрорайона. Ни то жилой дом, ни то какая-то контора. На цифровой карте в планшете двухэтажка значилась, как строение за литерой 2 по улице Конева.

В помещение вошел здоровяк в камуфлированном экзоскелете. Снаряга мягко гудела сервоприводами, увеличивая силу и выносливость бойца. Он сохранял неподвижность, лишь иногда поворачивая голову, следя за вспышками и искрами трассирующих вдалеке среди городских развалин. Командир обернулся:

— Восемь человек, вон в ту двухэтажку. Скрытно. Назначь из приписанных чумаходов, наших не отбирай. Пусть утром устроят шухер и вытянут на себя этих гнид.

Боец слегка наклонил голову:

— Сапёра дать им?

Командир коротко кивнул:

— Да, Кроту прикажи. И сам прогуляйся, Крота прикроешь. Но как только сделаете своё — отходите.

— Так точно.

«Чумаходами» называли наспех мобилизованных бойцов, собранных в занятых селах и городах области. Они уже не раз служили своеобразной живой приманкой, вытягивая противника на себя, раскрывая вражеские позиции для главных сил. Ну а что? Уцелел среди сепаратюг, а потом решил вновь государству послужить, пусть и после мобилизации, - так черпай полной ложкой. В некоторых сёлах организовывали самооборону, и наотрез отказывались сотрудничать с новой администрацией. Вот таких людей можно было уважать – подобные подразделения самообороны влились в кадровую армию и сейчас воевали «без штрафных» заморочек.

Сепаратисты тоже не церемонились с центральными.

- Эй, центральные! Хороший центральный – мертвый центральный. С вами говорит Батыр, командир роты спецназа вооруженных сил Уральской директории. Я ношу ожерелье из пальцев ваших доходяг. Мои бойцы уже идут за вами, они за вашей спиной.

Командир вновь посмотрел на мрачное, безжизненное двухэтажное здание, и на его лице промелькнула едва заметная улыбка. Он произнёс тихо, но чётко, словно обращаясь к кому-то конкретному:

— Завтра посмотрим, что вы там задумали, сепарня сраная.

За двухэтажкой начинался микрорайон, разделенный поперек центральным шоссе, уходящим через виадук в сторону центрального квартала в трех километрах. В двухэтажке вполне мог находиться наблюдатель и расчёт чего-нибудь тяжелого. Если зацарапать эту двушку, то можно будет с нее проконтролить дорогу до виадука, и скорее всего двушку попытаются отбарабать назад…

…

Удар долбанул пульсирующей волной, будто кто-то саданул с размаху куском арматуры прямо по затылку. В первые мгновения Ивану в реале показалось, что в затылок въехало кувалдой, голова зазвенела, как колокол. Если бы не броневая каска, он наверняка валялся бы сейчас в беспамятстве лицом вниз. Каска начала нестерпимо давить на макушку, вызывая неодолимое желание сорвать её вместе с подшлемником и хотя бы на пару секунд прекратить боль в ушах и затылке. Перед глазами мелькнул грязный пол, усеянный крошевом кирпича и осколками белой керамической плитки. Отчаянно захотелось ткнуться лицом в пол и лежать так, не шевелясь и не думая. Мельтешение в глазах постепенно замедлилось, и в голове стало мутно и пусто, как при хорошем бодуне. Звуки исчезли, будто он оказался на самом дне густого, ватного облака, в котором не было ни боли и ни страха. Чувство пустоты в голове вызвало тошноту.

Неожиданно плечо пронзило резким и злым толчком. Сознание начало возвращаться к реальности. Иван не сразу понял, что кто-то тормошит его, зовёт куда-то и требует внимания. Глаза, повинуясь инстинкту, заморгали, прогоняя белую пелену. Перед ним замаячило встревоженное, грязное лицо Коляна, мелькнули золотые коронки, запах легкого перегара. Ванёк, пытаясь перекричать ватную тишину в ушах, проревел:

— Ну чего тебе?!

Он не услышал своего голоса и от удивления беспомощно пробормотал:
— У меня в ушах как будто вода...

Колян быстро откинул ПКТ за спину, нагнулся ближе и заорал в лицо:
— Тебя контузило, малой! Ты как?! Шмалять можешь?

Иван не успел толком осознать вопрос, как Колян рывком поднял его с пола и пристроил у окна, заваленного драными и обожжёнными мешками с песком на манер бойницы. Тут же последовал тяжёлый шлепок ладонью по каске:

— Заляг, мля, достанут!

Сам Колян моментально откатился к пробоине в стене и залёг, удобно пристроив ПКТ. Ивану стало будто бы полегче, хотя голова продолжала медленно плыть, а мысли путались в вязкую кашу, не желая складываться в понятную картину. Навязчиво звучали слова из какой-то песни, ни то «засыпай… на руках у меня засыпай», ни то «на белом-белом… что-то там января». В следующий миг тошнота достигла пика, и Ивана перекосило, но вместо облегчения стало еще хуже и захотелось пить.

— Бабуин вытек! Нас двое осталось! — зло рявкнул Колян, вжимая приклад в плечо. — Сейчас ляжем здесь нахер, если закреп вовремя не подойдёт!

Иван ощутил болезненный укол ужаса, осознавая, что кроме них двоих из штурмовой группы больше никто не ведет огонь. Вдесятером они пошли на штурм. Дроны лихо отработали по крыше, но пулемёт на точке в окне первого этажа никак не хотел замолкать, и тогда Колян, пыром перетащил АГСку, саданув по морде гранатометчику за то, что тот жрал сопли и не прикрывал, пристроил её за угол бетонной будки электроподстанции, и буквально вбил пулеметчика внутрь двухэтажки вместе с рамой и осколками стены. Иван тогда ещё подумал, что Колян — просто охреневший сукин сын и боец, что надо. Был кураж и чувство, что они штурмовики, топовые ребята на войне и могут победить кого угодно. Троих потеряли на подходе - их должна была забрать эвакуация, четверых на этажах и одного ранило в задрипаной однушке, объединённой проходом с соседней хатой.

Из подъезда кирпичной вставки между двумя девятиэтажками, которыми оканчивался микрорайон, пригибаясь и прикрывая друг друга, начали стремительно высыпать фигуры в пыльной, потрёпанной экипировке. Противник собирался идти в контратаку. Ванёк вскинул автомат и начал бить короткими, почувствовав вдруг удивительную лёгкость в руках, как будто автомат сам, без его участия, гремел и толкался прикладом в плечо. Рядом заговорил пулемёт Коляна, рассыпая длинные очереди по высыпавшим из подъезда фигуркам, заставляя их расползаться в разные стороны, залегать за бетонными плитами и обгорелыми кузовами машин. На лице Коляна мелькнула удовлетворённая ухмылка:

— Очухались, суки!

Колян перекатился к следующей пробоине, не давая нащупать себя.

- БК тащи, малой!

Но едва он снова залёг, как плечо пронзила резкая, обжигающая боль. Будто раскалённый гвоздь вогнали прямо под ключицу и протащили через легкое до кишок. Колян вскрикнул и застонал:

- …триста…мля…триста я…

Иван, поняв, что пулемёт вдруг затих, глянул на Коляна, не прекращая стрелять:

— Колян, ты чего?! Колян!

Ответом было едва заметное движение головы и мутный, полный обречённости взгляд, направленный в сторону окна. Ванёк понял без слов — нельзя прекращать огрызаться, иначе сразу всё. Колян подтянул к себе гранату с пояса, не с первого раза выдернул чеку и с усилием сунул ладонь с гранатой под броник. Иван заметил действия Коляна боковым зрением, и его сердце провалилось в холодную яму. Движения рук стали механическими. Он сам не понял, как отщелкнул пустой магазин новым, клацнул затвором и заорал чужим, сорванным голосом:

—Колян, держись! Продержимся до своих!!!

Он бил короткими и орал:

- Не пройдете, суки! Десант не сдается!!!

Воздух внезапно наполнился нарастающим свистом — пронзительным и отчётливым даже для оглушённых ушей. Иван замер, его глаза округлились:

— Мины!!!

Он резко припал к полу, вжимаясь в бетонную пыль и раскрошенную стену одновременно, стараясь слиться с полуразрушенной двухэтажкой в одно целое. Мысленно он понимал, что всё может закончиться здесь и сейчас, но сознание отчаянно подталкивало тренированное тело действовать, как учили. Снаружи совсем рядом прогрохотал разрыв, волна накрыла его оглушительным грохотом и обожгла воздухом. Как ни странно, слышать Ванёк стал будто бы лучше.

Потом настала тишина, тягучая и густая, словно липкий кисель, в котором утонули все мысли и ощущения, всё, кроме надежды. Иван лежал, с трудом дыша, не решаясь поднять голову. В ушах загудело, дыхание вырывалось тяжёлым хрипом, руки не желали выпускать автомат и сжимали его с болезненным остервенением. В сознании крутилась только одна чёткая мысль: «Только не сейчас, ещё не время». Тишина вокруг становилась всё тяжелее, и он уже не мог понять, что хуже — свист мин над головой или вот эта безжалостная, бесконечная пустота.

- Я погиб что ли?

…

В 2030-ом году никто уже толком не помнил, с чего именно началась война, хотя начало её запомнили все — до мелочей, до судорог, до противного холодка в груди. И в каждом городке на Урале, в каждом затерянном между гор и лесов посёлке люди смотрели в экраны телевизоров с отупелым недоумением. Умудрённые жизнью мужички, прихлёбывая чай или беленькую, привычно отмахивались:

- Херня всё это, сколько уже пугали — ничего не случится.

Женщины молча прижимали ладони к груди и вздыхали:

- Только бы не война. Сколько можно уже?

А молодёжь, сгрудившись на лавках во дворах и скверах, строила из себя понимающих важняков, словно могла хоть как-то повлиять на ход истории.

По телевизору меж тем крутили новости про очередное восстание мигрантов в микрорайонах Лобово, Огорево, Кузнечный — столкновения, поджоги, массовые беспорядки. С каждым новым выпуском становилось всё страшнее.

— …Несмотря на ряд локальных столкновений в нескольких субъектах федерации, правительство контролирует ситуацию. Временно ограничено вещание некоторых региональных каналов по техническим причинам. Министр внутренних на предварительном брифинге сделал заявление: «Порядок будет наведен. Использованы будут любые меры».

В студии с вами был Алексей Сыров — оставайтесь с нами, сразу после прогноза погоды — кулинарный мастер-класс от Елены Гелиспонт.

Никто не понимал, что именно происходит, но тревожное ощущение того, что привычный мир рушится, становилось невыносимо очевидным. В первые дни беспорядков в столице работал ОМОН и прикомандированные военные, но потом было объявлено об организации Национальной гвардии из числа добровольцев и её немедленном включение в состав МВД.

Мужички у телевизоров, допив беленькую, снова махали руками:

- Ментовня походу сама справиться не может. Ну ничего, сейчас гвардия всех асфальт вобьет! На власть покушаться – совсем обурели там. Людка, потыкай там по каналам, может что интереснее крутят!

Следом новости об уличных боях, баррикадах, терактах. Ясно стало даже самым последним дегенератам и алкашам, - страну накренило, да так, что все может накрыться женским половым органом. И среди хаоса, в самый разгар кровавых столкновений, внезапно возникла третья сила. Это были не люди из правительства и не потрёпанные ополченцы из нацгвардии со старыми акашками, выданными еще с совдепских складов, а бойцы ЧВК «Викинг», отозванные с границы Литвы, где произошел государственный переворот.

- Порядок не восстанавливается, за порядок борются. Если ты готов встать в ряды ЧВК Викинг и начать вершить ход истории, если ты отважный и готов познать боевое братство, то ты уже один из нас.

ЧВКашники быстро и жестоко взяли власть в свои руки. В последний раз центральное телевидение показало на всю страну, как над комплексом правительственных зданий поднялся триколор с эмблемой «Викинга» и надписью по кругу «Возрождённый Совет Федерации». Главным событием того дня стало интервью командира штурмового батальона «Варяг» — Бориса Бойкова, известного под позывным Гром.

Он был одет в новенький, слегка припылённый мультикам, и старался выглядеть уверенно, отвечая на вопросы взволнованных отечественных и иностранных журналистов. Гулко откашлявшись, Гром заявил хриплым командным голосом:

— Мы не враги страны и её народа. Но, как вы сами видите, только мы можем навести порядок. И мы его наведём.

Какой-то особенно бойкий журналист, перекрикивая коллег, спросил:

— Какие именно меры вы намерены предпринять для наведения порядка? Собираетесь ли вы претендовать на должность главы правительства при действующем президенте?

Гром хищно улыбнулся, в его глазах мелькнула скрытая насмешка.

— Совершенно отрицаю подобное. Действующая власть выбрана народом и полностью легитимна. Мы лишь исполняем полицейские функции, чтобы вернуть порядок на улицы. Что же касается мер… - Гром посмотрел прямо в камеру. - Я обращаюсь к тем мятежникам, которые прибыли сюда из паучьих нор, где отродясь не было порядка, кроме поклонения всяким баям и басмачам. У вас 24 часа на то, чтобы сложить оружие. Все сдавшиеся будут отправлена на работы по восстановлению столицы. А те, кто не подчинится, будут уничтожены по законам военного времени.

Другой репортёр с выражением наивной растерянности спросил:
— А у нас уже война?
Гром ухмыльнулся, выдержал паузу и повел взглядом по сторонам.
— А вы считаете иначе, милейший…?

После этого эфира трансляции центрального телевидения внезапно оборвались — как на Южном, так и на Северном Урале. Показывали только местные каналы, по которым губернаторы и мэры, сбивчиво и нервно, говорили о сепаратизме столицы, о падении центральной власти и о том, что Урал теперь должен взять ответственность за всю страну на себя. Так была учреждена Уральская Директория со столицей в Екатеринбурге, куда вошли Башкирия, север Оренбургской области, Пермский край, Челябинская и Свердловская области. Новоявленные главы Директории и представители кабмина на пресс-конференциях и митингах с жаром отрицали любые обвинения в региональном сепаратизме и уверяли население, что именно Урал станет центром объединения всей страны с последующими демократическими выборами под контролем иностранных наблюдателей.

— Добрый вечер. В эфире новости оперативного штаба.

— В течение недели на западе Оренбургской области зачищено пять населённых пунктов. Боестолкновения продолжаются в районе Медногорска. Потери среди гражданских минимальны. Действует внутренний пограничный контроль.

— Представитель Военного совета Директории заявил: «Урал не претендует на власть — мы обеспечиваем целостность страны».

— Напоминаем: завтра добровольцы пятого набора проходят медицинский отбор на базе НПО "Электросила", корпус №2.

— Оставайтесь в убежищах при воздушной тревоге. Следующая сводка — через два часа.

Из-за Урала и с Дальнего Востока новости поступали урывками и с трудом. Отовсюду веяло хаосом и кровью, бои шли в действующей и северной столице, горели города Поволжья и Юга, рвались коммуникации, рушилась экономика. Никто уже не сомневался в том, что началась гражданская война.

…

Ванёк, хоть и находился под раздолбанной крышей двухэтажки, чувствовал себя уязвимо. Свист мин становился все ближе и пронзительней. Собственная спина казалась сейчас огромным открытым полем, готовым принять осколки.

- Если сейчас прилетит, то всё… амба. Дом рухнет, — с тоской подумал Иван и вдавил лицо в сгиб предплечья и локтя. Разрыв громыхнул на площадке перед двухэтажкой, подбросив вверх покорёженную детскую качелю. Иван сложил указательные пальцы крестом и поцеловал.

- Только бы не в нас, только бы пронесло...

Качеля с металлическим пронзительным скрипом ударилась об бетонную парковку справа от дома.

Колян слабо простонал что-то непонятное. Ванёк не расслышал. Он неожиданно отчётливо различил далёкие танковые выстрелы:

- Джух… Джух… Джух… — три подряд, затем грохот взрывов и лязг, будто бы растянули и отпустили металлическую пружину.

- Может, закреп идёт? — Мелькнула в голове мысль, но он тут же отбросил её, не веря в такое везение. Иван приподнялся на локтях и выглянул наружу через край пробоины в стене, цепляясь взглядом за дым и бегущие силуэты во дворе.

И вдруг предельно ясно и чётко он увидел бойца в голубом берете. Боец укрывался за подбитой и опрокинутой БРДМкой и уверенно раздавал команды, тыча пальцем в сторону двухэтажки, а затем влево. Ивану показалось, что палец указывает именно на него. Рядом с бойцом в берете, сидя на одном колене, замер пулемётчик. Он водил стволом по окнам и пробоинам двухэтажки, всматривался. Бойцы двойками и тройками перебегали через двор, залегали, когда небо свистело минами, перекатывались, изредка постреливали по двухэтажке и неумолимо приближались. Иван затаил дыхание и подтянул к себе автомат. Пулеметчик, прикрывающий командира в голубом берете, заметил его и дал короткую очередь.

Пули вбились в кирпичную кладку, обдав лицо пылью и штукатурной крошкой. Ванёк рефлекторно откатился и кое-как уперевшись в стену смог сесть:

- Сейчас ворвутся сюда и всё… мандец.

Вдалеке вновь прогрохотало.

«Кто там лупит? Может быть наши? А, похер, всё равно хана…»

Автоматная очередь разорвала тишину подъезда, кто-то злобно выругался:

- Гад, сраный! Двести. Чисто! Митоха, второй этаж. Контроль!

Помехи радиоэфира.

- Плюс, держу. Осторожнее там.

Ванёк упал на плечо и из последних сил пополз к лежащему неподвижно Коляну. Он думал, что если успеет дотянуться, то они хотя бы подорвутся вместе. Он лёг на живот, сжимаясь в комок, и ненавидя себя за трусливую надежду подумал:

- Может, примут за мёртвого… Может, не заметят…

В следующую секунду он услышал стук о пол – штурмующие двухэтажку боевики закинули гранату. Иван сжал челюсти так, что сломал передние зубы, но взрыва не последовало. Граната без запала. Для верочки, чтоб дернулись. Сзади раздалась автоматная очередь.

В лицо полетело что-то липкое и горячее — бок Коляна, не прикрытый задней пластиной прошило, но тот уже никак не реагировал. Двухсотый. Ванёк сжался, когда ощутил удар ногой в спину и резкий пинок в пах. Его грубо перевернули, и он встретился с холодным и презрительным взглядом командира в голубом берете.

— Что, мудак, отвоевался, да?

В помещение тяжело вошли двое бойцов в экзоскелетах. Один обратился к командиру, негромко и уверенно доложив:

- Они атакуют на Огарёва и пересечении Пушкинского бульвара. Здорово ты рассчитал, товарищ старший лейтенант. Дрон с их минометами разобрался уже. У нас без потерь, Секиру и Малька маленько подранило. Ну так, мелочь. Эвакуация занимается.

Старлея в берете звали Игнатом. Он поставил тяжёлый ботинок на грудь Ивана, придавил и засмеялся:

- Ещё бы! Уральские всегда так. Отвлекают в одном месте, а атакуют в другом, умнее ничего не придумали. По Мальку и Секире что?

- Малька в плечо навылет, Секира похуже – осколками ноги посекло. Жить будут.

Один из бойцов оглядел тело Коляна и кивнул:

- Озябший. Смотри, в плечо, еще и я доконтролил. Походу Зебра его уработала со снайперки. Матёрая баба.

Игнат будто бы не обращал внимания на задыхающегося под его ногой Ивана:

- Кто? Зебра или снайперка её? У неё и наблюдатель баба! Утром прислали с Котельной. Ты бы видел. Одна с биноклем, вторая со снайперкой, лежат на пенках, как на пляже… Эх!

Боец в экзоскелете осклабился, попинывая труп Коляна:

- О, гляди, Игнат, у него „скорпион“.

Он приподнял рюкзак с пулемётными лентами, в котором была организована подача патронов через гибкий металлический рукав напрямую в ствольную коробку пулемёта, и удовлетворённо хмыкнул:

- Себе заберу.

Второй боец равнодушно посмотрел на Ивана и кивнул в его сторону:

- А с этим чего?

Иван слышал их разговор, но казалось, будто всё происходит не с ним, словно он уже наблюдает из-за пределов собственного тела. Он бездумно потянул руку к лицу, и Игнат вдруг заметил татуировку на ребре ладони Ивана:

- О, дай-ка гляну.

Он грубо схватил руку Ивана, вывернул, и внимательно рассмотрел надпись: «21ОДШБ». Игнат сплюнул в сторону и процедил:

- На Ставрополье срочку служил?

Не дожидаясь ответа, он стянул с ладони перчатку и продемонстрировал свою татуху:

- А я в Пскове.

Иван пару раз моргнул, во взгляде появилась надежда, но Игнат своей злобной ухмылкой прогнал её:

- Прости, братишка, в другой жизни побазарим.

Он махнул рукой бойцу, позарившемуся на «скорпион» Коляна, и тот равнодушно вскинул автомат. В следующее мгновение раздался короткий треск. Иван успел лишь на мгновение ощутить обжигающий удар, прежде чем его жизнь оборвалась. Очередь прошла от груди к лицу.

Игнат ногой смахнул с ящика у стены банку с недоеденными консервами, сел и потёр шею:

- Ну вот и всё. Кедр при мне, Магас, давай людей организуй. Через десять минут накапливаемся за продмагом по левой стороне и двигаем на Пушкинский. Там наших могут отжарить. Хотя вряд ли. За небом поглядывайте.

Магас, здоровенный кавказец с короткой бородой, кивнул и направился к выходу. Он не любил так воевать и злился, думая про себя.

- И на кой чёрт надо было за эту двушку хлестаться? Раздолбали бы её с граников и всё. Что-то Игнат последнее время стал понты кидать.

Игнат закурил, услышав со двора зычные крики Магаса:

- Какого хера валяетесь, как свинота в навозе? Рассредоточиться и за мной на ноль! Эй, Алкаш, Мародёр, спать намылились? Разворачивайте гирлянду, чтоб ни одного дрона! Кривой, Паха, Понторез — с Утёсом на высотку, пулей!

- Пожрать бы чего, Магас!

- Ага, сейчас полевую кухню тебе подвезут. Живее, братва!

Следом уже тише в рацию:

- Зебра, уходи на вторую точку. Как поняла? Зебра, приём!

Кедр неподвижно стоял у стены рядом с Игнатом, всматриваясь в даль, где над крышами пятиэтажек у Пушкинского бульвара перед кольцевой автодорогой тянулись дымные, рваные шлейфы. Его лицо оставалось неподвижным, почти равнодушным, будто всё происходящее перестало иметь какое-либо значение. Вокруг клубилась пыль, оседая на форму, оружие и лица. Редкие солнечные лучи пронизывали насквозь разбитую стену, вонзаясь в пол яркими полосами. Казалось, война пропитала собой всё вокруг, а воздух превратился в яд, разрывающий лёгкие.

Игнат докурил сигарету до самого фильтра, с раздражением сплюнул на пол и достал вторую, не отводя взгляда от тела Ивана. Пальцы слегка дрожали. Он видел изрешечённую грудь убитого, заметил краешек тельника, пропитанного кровью, и сердце сжалось каким-то болезненным, но привычным уже ощущением пустоты. Голова Ивана запрокинулась назад, выбитая нижняя челюсть безвольно повисла, на подбородке застыла густая кровавая ниточка. Игнат вдруг подумал, что лицо у убитого стало будто бы совсем детским, мальчишечьим. От груди к носу поднялось неприятное гадливое чувство.

Чтобы прогнать его, Игнат затянулся и выдохнул струйку дыма вверх. Он смотрел на ладонь Ивана и перебирал в памяти казармы учебного центра ВДВ, мандраж перед первым прыжком, громкие, полные гордости речи командиров. Воспоминания словно натянутая струна связывали его прошлое с убитым Иваном, растянувшимся на полу двухэтажки.

Игнат неожиданно заговорил, будто объясняя самому себе то, что произошло:

— Когда я был пацаном, мой батя, покойничек, тоже десантник, царствие ему небесное, вбил в меня любовь к Войскам Дяди Васи. Сначала учебка, потом часть, потом рязанское училище, потом родная семьдесят шестая в Пскове… Всю свою жизнь я думал, что ВДВ — это элита армии, краса вооружённых сил… А сейчас… вот завалил этого пацанёнка – Он указал на Ивана, - И в душе — пустота. Понимаешь, Кедр, десантник десантника завалил… Раньше о таком сказать в слух, это было, как в церкви насрать. Если бы кто мне тогдашнему сказал, что такое случится, я бы, наверное, просто в рыло ушатал бы. А сейчас… Мир спятил окончательно, и мы с ним вместе катимся в безумие. Мы ведь за страну воюем, за правительство… А они, сепаратюги сраные. – Он начал гримасничать. – Урал, Директория, возрождение страны! Тьфу, мля! Уроды!

Кедр никак не отреагировал, но в его глазах мелькнула какая-то горькая и непроницаемая тень, словно он понимал каждое слово, но отказывался признавать вслух. Он снял с пояса алюминиевую фляжку и протянул Игнату:

- На, старлей. Нервы полечи. Пройдет.

Игнат раздражённо отмахнулся:

— Не, нахер… Потом.

Около минуты в комнате царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь далёким треском автоматных очередей и приглушёнными криками с улицы. Игнат взглянул на окровавленное тело Коляна и задержал взгляд на его рюкзаке с пулемётной лентой, выведенной через специальный канал наружу к ПКТ. Система питания была простой и надёжной: патронные ленты располагались в рюкзаке по спирали, чтобы исключить заклинивание, а подача шла через гибкий рукав прямо к пулемёту, что позволяло бойцу вести огонь практически без остановки, пока хватало ленты и сил нажимать на спуск.

Наконец, Игнат выдохнул:

— Давай, Кедр, сними для Магаса. Только аккуратней там, лямки не режь. О том, что я тут нагородил – парням ни слова.

Кедр молча наклонился над задвухсотившимся Коляном, осторожно отцепляя ремни. Игнат отвернулся, не желая смотреть, как с мертвого сдирают снарягу. Он снова поднял взгляд в пустоту, глубоко затянулся и почувствовал, как внутри заворочалась та самая муть, от которой не спасали ни сигареты, ни алкоголь, ни даже победы в бою за правое дело сохранения государственной целостности. Внезапно он понял, что не сможет забыть ни лица убитого пацана-десантника, ни его татушку на ладони. Сколько было убитых им в бою? Много. По-любому много. Он попытался вспомнить их лица, и не смог – так, что-то маячило, какие-то бородатые или бритые хари, ошмётки, мозги наружу. А тут вот лежит у стены, челюсть на сторону…

Кедр медленно завёл левую руку Коляна за спину и осторожно стянул лямку рюкзака до локтя, стараясь не тревожить тело больше, чем нужно и не измазаться в натекшей крови.

- Чуть ранец не прогвоздил. У, урод! И наляпал еще… Так, куда это? А!

Он приподнял пулемёт Коляна и аккуратно высвободил ленту из подавателя. Она выскользнула и с металлическим стуком упала на пол. Кедр удовлетворённо хмыкнул себе под нос и попытался вывести вторую руку Коляна, поджатую под его собственным телом. Он ухватился за плечо, приподнял… и отчётливо услышал металлический щелчок.

Игнат увидел всё словно в замедленном повторе кошмарного сна. Он ясно рассмотрел, как из-под трупа выскользнул и взлетел в воздух рычажок РГДшки. Тусклый кусочек металла медленно и почти грациозно описал в воздухе дугу, отлетев в угол. Игнат увидел, как глаза Кедра округлились, и тот резко, отчаянно отбросил тело обратно на гранату, пытаясь хоть на мгновение задержать неминуемое.

Кедр рванулся к выходу, а Игнат успел заметить на левом предплечье Коляна татуировку, выглянувшую из-под задравшегося рукава горки. Надпись: «Морпех» и две чайки, цифры под надписью разобрать было уже невозможно. Время, до этого неспешное, ускорилось, завертелось вокруг осознания страшной, абсурдной нелепости случившегося.

Комнату поглотила ослепительная вспышка и оглушительный удар, превративший пространство в хаос огня и металла. В последнюю долю секунды жизни Игнат вдруг ясно понял всю безжалостную и бессмысленную правду: мир действительно сошел с ума, все люди до единого, потеряв ориентиры и право на жизнь. Он горько и безнадёжно улыбнулся самому себе:

- Мы все сошли с ума, братишка…