Уральский рубеж

Уральский Рубеж

Игорь сидел на полуразрушенном бетонном блоке, расставив ноги и упершись локтями в колени. Он курил, глубоко затягивался и выдыхал дым, наблюдая, как он растекается в тяжёлой духоте. К поселению, растекаясь длинными тенями по разбитому асфальту, подступал вечер. Из-за поворота должны были появиться машины с продовольствием, но пока дорога была пуста. Колонна запаздывала.

Покуривая, Игорь осознавал себя в этом мире. В мире после. Он никогда не видел улиц, наполненных светом и людьми, не пил кофе из кофемашин, не целовался с девушками на морском побережье. Никогда не стоял под настоящим дождем — только под ядовитыми осадками, от которых начинала чесаться кожа. Никогда не слышал смеха детей, играющих в парках, — детей здесь не было, они почти не рождались, а если и рождались, то слабые, нежизнеспособные. Он рос среди выживших, среди стен, построенных из всего, что можно было найти, среди голосов, срывающихся на шёпот, когда наступала ночь. Ему говорили, что раньше всё было иначе.

Мир вокруг дышал гнилью и пеплом. Деревья здесь были не такими, какими их описывали в старых книгах — не раскидистыми, не зелёными, не живыми. Их искорёженные стволы тянулись в небо скрюченными пальцами, кора шелушилась и падала на землю клочьями мертвой кожи. Листва шуршала на ветру, но не шелковисто и свежо, как когда-то, а сухо, ломко, словно стеклянные осколки. Трава не была мягким ковром под ногами — она резала, обжигала, иногда даже цеплялась за кожу, оставляя едва заметные, но горько-жгучие порезы.

Старики, те немногие, кто помнил мир до катастрофы, рассказывали о городах, где ночью было светло, как днём. О ресторанах, где подавали еду, не добытую охотой, не выращенную в гидропонике или добытую с риском для жизни. О музыке — не случайных аккордах на расстроенной гитаре у костра — а чистой, громкой музыке, звучащей повсюду. Они говорили о людях, которые жили, не зная, что такое страх.

Игорь слушал стариков. Но верил ли? Он видел старые книги в библиотеке поселения — потёртые, с выцветшими страницами, пахнущие пылью. Видел уцелевшие фотографии: улыбающиеся лица, аккуратно одетые люди, улицы, где никто не носил оружия. Но разве это не сказка? Как можно было жить так, не озираясь, не держа палец на спуске, не засыпая с мыслью, что можешь не проснуться?

Ветер донёс до него еле слышный звук — сухой, осторожный хруст. Игорь напрягся, прищурился, медленно повернул голову. Рука привычно легла на курок.

Игорь огляделся, выдыхая под подбородок последнюю затяжку. В сгущающихся сумерках движения почти не было — только ветер шевелил иссохшую траву, да тени длинных, уродливых деревьев дрожали на обломках бетона. Но он всё же заметил её.

Собака. Хотя назвать это создание собакой можно было только с натяжкой. От прежнего зверя осталась лишь общая форма, силуэт. На костлявое тело натянута тусклая серая шкура с лиловыми прожилками. Кожа на морде местами облезла, обнажая чёрную плоть в сукровице. Уши вытянулись в неестественные хрящевые отростки, больше напоминающие рога. Мутировавшее существо с вытянутым, заострённым носом копошилось в грязи, выискивая что-то съедобное.

Игорь тихо свистнул.

Зверь дёрнулся, замер, затем медленно поднял голову. В мутных, молочно-жёлтых глазах не было ни страха, ни злобы — лишь инстинктивная оценка угрозы. Собака облизнулась длинным раздвоенным языком, слизнула с носа грязь и, не задерживаясь, побежала трусцой к руинам.

Игорь выдохнул, выкинул окурок, растёр его носком сапога.

Вдалеке он заметил клубы пыли. Сначала просто лёгкая дымка над дорогой, затем всё гуще и тяжелее над горизонтом. Он прищурился, всматриваясь. Едва слышное урчание моторов с каждым мгновением становилось громче. Колонна.

Три грузовика, покрытые ржавчиной и следами давних обстрелов, двигались неровным строем, покачиваясь на выщербленном асфальте. Замыкал колонну БТР с двумя бойцами на броне.

Игорь медленно поднялся, привычным движением поднял автомат. Надёжный калаш ощущался как продолжение тела. Игорь сделал пару шагов, подошёл к шлагбауму, не спеша, с собранностью человека, который знает, что в любой момент может начаться стрельба.

Одним движением снял автомат с предохранителя. Колонна уже была в сотне метров, когда он поднял руку, давая сигнал укреплению.

Сверху, с глухого, обшитого металлическими пластинами блокпоста, раздался скрежет затвора крупнокалиберного «Утёса». Громкий, уверенный, дающий понять каждому: здесь готовы к встрече.

В рации прозвучало:

- Гости на контроле.

Колонна остановилась, вздымая в воздух облака пыли, которые тут же оседали на потрескавшийся асфальт. Двигатели заглохли, наступила короткая, напряжённая тишина.

На броне БТРа сидел Сергей Парамонов, которого приближённые и достойные называли просто Параня. В глазах сорокалетнего Парани читалось то, что не перескажешь словами: дорога, риск, потери. Он коротко выдохнул, поднял автомат, развернул его стволом вверх и с силой ударил прикладом в бронированный корпус, давая знак экипажу.

Из десантного отделения начали выбираться пыльные, прокалённые жарой бойцы. Один сразу закинул автомат за спину, другой поправил разгрузку с автоматными рожками, третий — просто вытер лицо ладонью, оставляя на коже серый развод.

Параня подмигнул Игорю, молча, без слов. Игорь улыбнулся в ответ. Они знали друг друга давно, и в этом взгляде было больше смысла, чем в любом разговоре.

— Вернулись, — спокойно сказал Параня, подходя ближе, закидывая автомат за плечо.

Игорь снял рацию с нагрудного кармана, прижал кнопку.

— Гарнизон, это пост, Сергей вернулся, колонна с продовольствием на месте.

Рация треснула в ответ эфиром:

— Принял.

Параня уже собирался что-то сказать, когда над блоком пронеслась огромная тень. Уродливая, ломаная, не похожая на силуэт птицы или облака, она скользнула по земле и растворилась в темноте.

Параня инстинктивно пригнулся, ладонь сама легла на рукоять автомата. Игорь не шелохнулся.

Он только посмотрел вверх, в мутное, затянутое пылью небо. Там, выше разрушенных зданий, выше голых деревьев, двигались летающие мутанты. Огромные, парящие силуэты, полупрозрачные, будто сотканные из сгустков ночи. Их крылья не били воздух, тела просто плыли, скользя в потоках горячего ветра. Говорили, что впервые их заметили через три года после катаклизма. Сначала одиночные, а потом стаями. Они не нападали, не издавали звуков, но порой можно было увидеть, как их силуэты кружат над останками людей, оставляя после себя только голые кости. Одни верили, что мутанты просто падальщики. Другие, полагали, что они хищники и остерегались их. Никто не знал наверняка.

Игорь усмехнулся краем губ.

— Ну как съездили? Чего припозднились? — спросил он, не отрывая взгляда от небес.

Параня выдохнул, поднял голову и, все ещё держа руку на автомате, ответил:

— Нормально всё.

Он огляделся по сторонам, смущаясь своего инстинктивного движения, когда сверху донёсся шорох. Кто-то рассказывал, что видел, как одна из летучих тварей зависала над патрулем ночью. А наутро их нашли мертвыми, с обескровленными телами. Параня вполне допускал это, он знал: в этом мире всё меняется, и не всегда в лучшую сторону.

Он помнил войну. Помнил, как огонь беспилотников полосовал землю с запредельной высоты. Они управлялись автоматической нейросетью, беспощадной, безошибочной, но потом система свихнулась. Машины стали атаковать всех подряд, своих и чужих, наводясь на движения, тепло, сбрасывая с неба кристаллы с бактериями или термобарические заряды. Именно поэтому любой звук с неба заставлял Параню пригибаться. Считалось, что около двух лет назад последний беспилотник был уничтожен, а нейросеть дезактивирована, но кто мог дать гарантию? В этом мире уже ничто не было окончательным. Параня привык полагаться только на себя, на свои инстинкты, свою осторожность. Он ещё раз посмотрел вверх, а затем перевёл взгляд на блокпост. На разбитой бетонной плите красовалась металлическая табличка.

«г. Рубежное. Сеть девяти городов Урала. Население 1012 человек»

1012 было выведено маркером на затёртом пятне.

От поселения уже двигалась такелажная команда — восемь человек, одетых в потёртые, затянутые широкими ремнями комбинезоны. Кто-то шёл налегке, кто-то с оружием. Они не торопились, но двигались быстро — слаженно и чётко. Скоро машины войдут внутрь, в безопасность укреплений. Если, конечно, безопасность — это слово, которое ещё что-то значит в этом мире.

Игорь смотрел в лицо Паране, считывая в нём что-то неявное, но не решился задавать вопросы. Опыт подсказывал: если человек не говорит сразу, значит, либо ещё сам не разобрался, либо не хочет говорить вовсе. Параня только бросил короткий взгляд назад, на БТР. Водитель-механик высунул голову из люка, их взгляды пересеклись, и тот моргнул, подтверждая что-то без слов.

Параня завёл автомат за спину и направился в поселение.

Жизнь здесь не останавливалась никогда. На руинах старого мира строилась новая цивилизация — не похожая на прежнюю, но всё же цивилизация. Поселение занимало территорию бывшей разгромленной военной части и ближайшего микрорайона. Это давало преимущество — сохранились кое-какие укрепления, часть зданий, склады, старые казармы. Главное — здесь был порядок. Здесь заправляли военные.

Мимо Парани протопала группа людей с волокушей, на которой лежала туша массивного кабана с роговым наростом на спине и желтоватой, толстой шкурой. Следом за охотниками бежали длинные тощие пацанята. Они были явно из тех, кому ещё не доводилось видеть такое: таращились на тушу мутанта с первобытным восхищением.

На крыше полуразрушенного здания, где раньше был магазин, сидели птицы, напоминающие летучих мышей. Их кожистые крылья топорщились за спинами, а вытянутые морды воровато поводили носами, вынюхивая волнующие запахи. Существо размером с большую кошку свесило голову, глядя на охотников, но спрыгивать не решалось — внизу были люди, а птицы боялись людей. Пока боялись.

Параня выругался:

— Санитарная команда, мать её, бьёт баклуши!

Где-то вдалеке – в стороне северной стены – раздались короткие автоматные очереди. Обычное дело. Параня сплюнул, переступил через обломок бетонной колонны и двинулся дальше.

Ратуша когда-то была детским садом. Узкие коридоры, обшарпанные стены с выцветшими следами краски — когда-то здесь бегали дети. Теперь здесь заседал командный состав.

Параня, не сбавляя шаг, прошёл по коридору и без стука распахнул дверь в кабинет. За массивным столом сидел глава поселения, бывший подполковник, которого все за глаза звали просто Губером.

Прищурившись, он докуривал сигарету и одновременно говорил в рацию.

На губернаторе была кожаная куртка из шкуры кабана-мутанта. Шкура таких существ — прочная, с нежным, желтоватым оттенком и мелкими узорами вен на поверхности.

— Четвёртый блок! – отдавал приказания губер. — Поставьте допнаблюдение: стервятники кружат, значит, есть падаль. Разберитесь. Второй пост! Не дайте этим козлам снова забраться на ограждение! Если надо, жгите их. Зелёные твари опять появились у южного прохода? Чистите! Да, как обычно.

В рации пробурчал голос, искажённый помехами, но губер понял и взорвался, ударив кулаком по столу:

— Да мне плевать, что в санитарной команде недобор. Думайте!!! Выделите людей, к начальнику стражи сходите, у него бездельников до хера. Скажите, я приказал!

Он выключил рацию и посмотрел на вошедшего стальным взглядом.

— Здорово, Николай, — Параня протянул руку.

Губер бросил окурок в жестяную банку, и сжал ладонь Парани в твёрдом рукопожатии.

— Кофе будешь?

Параня брезгливо поморщился.

— Из грибов с опилками?

Николай усмехнулся, доставая металлическую кружку из стола.

— Нет, нет, из прошлых поставок. Мой доппаёк.

Он ухмыльнулся и достал ещё одну кружку.

Параня вытащил из нагрудного кармана потрёпанный лист бумаги и бросил его на стол. Николай, не торопясь, протянул руку, взглянул на накладную по продовольствию. Не читая, прижал её кружкой и налил в неё кипяток из термоса.

— Потом посмотрим, Параня. — Николай откинулся на спинку скрипящего кресла, сцепив пальцы в замок. — Думаю, за столько лет мы уже научились доверять друг другу.

Параня потянулся за кружкой, отпил, а затем подул на горячую жидкость.

— Ну, может, мои архаровцы ящик тушёнки и спиздят. Уж не обессудь.

— Как обычно, — покачал головой Николай. Он чувствовал, что у Парани есть новости, и они не из приятных.

Параня поставил кружку на стол, провёл ладонью по заросшему щетиной лицу.

— Нас обстреляли. Засада у брошенного посёлка.

Наступила тишина. Николай поморщился, выругался вполголоса и, наклонившись, достал из ящика стола старую, затёртую карту. Он развернул её на столе, разглаживая ладонью пожелтевшую бумагу. Карта Урала — единого, большого, неделимого. От Воркуты на севере, до Мугаджар на юге.

Потом всё изменилось. Пятнадцать лет назад из космического омута явились они — чужие, незваные, разорвав ночное небо огнём и грохотом. Никто не ожидал этого, никто не верил, пока первые города не исчезли в пламени. То, что ещё вчера казалось фантастикой, стало реальностью, превратив мир людей в отравленный кошмар. Их оружие не знало пощады — молниеносные удары по мегаполисам, ядовитые волны, выжигающие почву, разрывающие тела, вызывающие мутации. Люди сражались, но это была не война — это была бойня. Затем, внезапно, они исчезли, просто улетели, оставив за собой выжженную землю, развалины цивилизации и горстку тех, кто чудом уцелел.

То, что случилось после, было еще страшнее. Двухлетняя зима. Анархия. Голод. Геноцид. Солнце не пробивалось сквозь плотные слои пыли, поднятой в атмосферу взрывами. Люди умирали миллионами. Выжившие цеплялись за любые крохи надежды.

В те годы Урал провозгласил себя Республикой. Люди попытались выжить вместе, удержаться, цепляясь за прошлое. Но всё рассыпалось.

Северный Урал на многотысячных митингах заявил о суверенитете, и через неделю началась война с Южным Уралом. В Татаро-Башкирской Республике, отделившейся, когда стало ясно, что никто не держит старые границы, устраивали этнические чистки и резню иноверцев. Чердынская Республика, затерянная в лесах, закрытая, самодостаточная заявляла права на гегемонию. А дальше — бойня.

Война за ресурсы, за еду, за возможность жить. Параня участвовал в той войне.

Он помнил уличные бои за Екатеринбург, как город горел целый месяц, освещая ночь, а улицы были завалены трупами. Он помнил, как рушились здания и мосты, как Чердынские охотники расстреливали людей, не задавая вопросов, не взирая на пол и возраст. Как татаро-башкирские нукеры, возродившие традиции Ислама и Халифата, прорывались к посёлкам и складам, отрезая головы и складывая их в пирамиды. Как Южный Урал объявил, что отныне он сам по себе и больше никого не признаёт.

Параня поморщился, провёл пальцем по карте, обводя контуры разорванного мира. Наконец, его палец замер.

— Здесь.

Он постучал подушечкой пальца.

— Нас долбанули здесь. Но, как-то по бестолковому, пыром.

Николай склонился ближе.

Пятнадцать километров от Сысерти. Слишком близко. Слишком, сука, близко.

- Кто? Татарва? С Чердынью у нас мир…

Параня нажал на тангенту нагрудной рации, поднеся её ко рту.

— Эй, Магара, как там наш придурок?

Ответ последовал быстро — утвердительный, без лишних слов.

Параня отвёл рацию, взглянул на Николая. Тот вопросительно приподнял бровь.

— Во время боя языка взяли, — сказал Параня, — Малой, лет пятнадцать. Пехота, сучччонок. Его походу на прикрытие оставили, пока группа отступала. Отстреливался, как дикий, Магара и Хост хотели его гранатами закидать. Швырнули одну без запала, чтоб обоссался, а потом Магара его прикладом угомонил.

Николай задумчиво пригладил голову ладонью.

— Пятнадцать? Ты уверен, что он не просто за пайку впрягся? Может какие лихие объявились? Надо бы накат по территории сделать, а, Парань?

— Непростой паренёк. Я таких по глазам вижу. Им человека завалить, здорового мужика, что мне высморкаться, а потом режут пальцы и уши на бусы… Дрозда завалил, пидор.

Губернатор выдохнул, оперся кулаками о стол, задумался.

— Ладно, где он?

Параня в два глотка допил подостывший кофе, перекинул автомат за спину, кивнул:

— Пошли.

…

Колонна едва достигла полусгнившего поста ДПС у въезда в старую деревню, как раздался первый выстрел. Очередь звонко прошлась по броне БТРа. Через мгновение ожил пулемёт, установленный на крыше одного из грузовиков. БТР медленно поворачивал башню по направлению выстрелов.

Параня мгновенно среагировал:

— В укрытие! Быстро!

Машины остановились. Бойцы соскочили на землю, укрываясь за броней, и колёсами грузовиков. Пулемёт на БТРе захрипел, разрывая воздух и обломки старых домов, которые скрывали нападавших. Вражеские пули сыпались, как град.

Параня склонился за колесом грузовика и оглядел поле боя. На дороге валялись искорёженные куски железа, а с левой стороны – старый полуразрушенный сарай.

— Левый фланг! Крошите всё к чёртовой матери!

Трое бойцов метнулись вперёд, один бросил гранату. Взрыв разорвал гнилую древесину, за ним последовал вопль. Новая очередь пробила кузов грузовика, осколки ржавого металла брызнули в лицо Паране.

Он выругался, и дал серию коротких очередей в ответ. БТР методично бил по избам вдоль дороги, нащупывая цель. Ещё один нападавший, стоявший на коленях за грудой покорёженных бочек, рухнул вперёд, хватаясь за пробитую грудь.

Вскоре всё прекратилось. Параня приподнялся, обводя взглядом избы, местами уцелевшие изгороди и сараи. Бойцы методично обыскивали тела убитых. Боец по прозвищу Хост, вытащил из кармана одного из погибших удостоверение. Параня взял его, вытер грязь о рукав и взглянул. «Старший сержант полиции, Ромовский Павел Артёмович, г. Тюкалинск». В потрёпанную обложку была вставлена фотография — девушка в свадебном платье, стоящая на фоне деревенской избы. Параня без эмоций сунул находку в нагрудный карман.

У другого убитого на руках обнаружили татуировки — перстни на фалангах, с надписями, свидетельствующими о принадлежности к криминальному миру.

— Мутный сброд, — бросил Магара, сплёвывая. — Шакалы.

Внезапно из-за покосившейся избы у оврага раздалась автоматная очередь. Магара потянул Параню вниз за разгрузку, а затем откатился в кювет. Их должны были прикрывать Хост и еще трое бойцов. Они открыли огонь по избе. Параня оглянулся на бойцов и заметил, как один из них, снайпер по прозвищу Дрозд, сидит у колеса БТРа, неестественно подогнув под себя ногу и запрокинув голову. Он был мёртв.

— Сдавайся, тварь! — выкрикнул Магара, но в ответ раздалась автоматная очередь. Пули пронеслись над головой. Из-за избы раздался крик:

— Только суньтесь, гниды, всем кадык сломаю!

— Характер, — усмехнулся, подползший Хост, и бросил гранату без запала. Та пролетела за избу прямо под ноги, отстреливающемуся боевику. Он на мгновение замер, а затем его лицо исказилось в гримасе страха. Этого момента хватило: Магара рванул вперёд, выбил автомат прикладом и ударом в грудь сбил боевика с ног. Им оказался мальчишка не старше пятнадцати лет.

Теперь он лежал связанным, тяжело дыша, но ни разу не застонал и не попросил пощады. Параня держал его автомат в руках и изучал зарубки на прикладе – девятнадцать штук. Он перевёл взгляд на лицо пацана: худое, грязное, с узкими глазами, сверкающими упрямством.

— С ним будем разбираться, — сухо бросил он. — В БТР его. Его походу на прикрытии оставили.

Хост отпил из фляжки, громко выдохнул и засмеялся.

- Или просто забыли сообщить об отходе, шакальё.

…

Параня и Николай вышли из здания, в лицо ударил вечерний воздух — тёплый, с запахом гари и ржавчины.

Поселение жило своей жизнью. Вдалеке кто-то рубил дрова, слышались глухие удары топора. Возле костра трое мужиков чинили бронепластину, выколачивая вмятины. Женщина в пыльном комбинезоне с платком на голове тянула за руку конопатого мальчишку, который упрямо оглядывался назад, явно заинтересованный чем-то у небольшой избёнки через дорогу. В небе кружили стервятники: их вытянутые, костлявые крылья едва заметно поблёскивали в сумерках. Ночные твари. Скоро комендантский час.

Внизу, у въезда, у самой границы поселения, стояли двое бойцов из колонны. Рослые, крепкие, с тяжёлыми бронежилетами, вооружённые калашами.

В стороне, облокотившись на пулемёт, стоял Магара. Большой, грузный, с квадратным, будто высеченным из камня лицом. На голове — голубой берет, когда-то новый, теперь засаленный, выцветший до серого. В прошлом, возможно, десантник, в настоящем — правая рука и телохранитель Сергея Парани.

Перед ним, на коленях, сидел пацан. Пятнадцать лет. Может, меньше.

Щуплый, худой, с грязным лицом, с коротко остриженной головой, из-за чего уши торчали угловатыми лопухами. На нём висела куртка — большая, явно не его, рукава засучены, запястья тонкие, как у девчонки. Руки связаны спереди и примотаны скотчем к груди, во рту кляп.

Он не выглядел испуганным. Взгляд упрямый и самодовольный. Когда Николай и Параня подошли ближе, Магара без лишних слов рывком поднял пацана на ноги.

Тот пошатнулся, но не упал. Николай внимательно оглядел его, затем холодно бросил:

— В подвал.

Когда-то, в другой жизни, подвал Ратуши был просто складом.

Здесь хранились двухъярусные ДСП-шные кроватки, мягкие игрушки, пластиковые ведёрки для песка. Здесь пахло мелом, бумажной пылью и засохшей гуашью.

Теперь здесь была тюрьма и допросная молотилка. Подвал переоборудовали, закрыли железными дверями, прямоугольные световые окошки заколотили решетками, а всю площадь разделили на изолированные клети. В допросную втащили стол, табурет, стул для следователя, с потолка свисала лампа. Всё просто. Допрашивали без комфорта, без декларации о правах человека, без жалости.

Это место устроил Николай Боёвкин — бывший подполковник, командир той самой военной части, на руинах которой выросло поселение. Теперь его звали Губером.

В тесном подвале стоял тяжёлый, застарелый воздух, с примесью сырости, пота и гари. Каменные стены хранили тепло прошедшего дня, но холод уже просачивался сквозь щели в фундаменте, и от углов тянуло затхлой землёй. Когда-то здесь хранились игрушки, постельное бельё, коробки с детскими книгами — прошлый мир оставил после себя лишь выцветшие, едва заметные следы, измазанные пеплом и временем.

На табурете в допросной сидел пацан. Голова опущена, волосы короткие, спутанные, запылённые, на лбу — старая корка запёкшейся крови. Руки заведены за спинку стула. Его развязали, срезали скотч, только для того, чтобы заковать в наручники. Грязный кляп пока что оставили во рту. Допрос ещё не начался.

За спиной стоял Магара, с ручным пулемётом Калашникова, висевшим на груди. Он отвёл пулемёт в бок, оставив на плече и достал из кобуры пистолет. Мальчишка был закован, но Магара верил в случайности и часто видел их. Он знал, что наручники, как по волшебству, могут расстегнуться, пленный может ринуться на кого угодно, вцепиться зубами в руку, ткнуть чем-нибудь в глаз. И допускать этого он не хотел. Магара уткнул дуло пистолета в затылок мальчишке, сильно надавил и прошипел:

- Только дёрнись, урод.

Николай сидел за столом. Он сцепил пальцы в замок, наблюдая. В углу стоял Параня, молчаливая тень без эмоций. Он умел ждать. Он видел таких пацанов раньше. Одичавшие малолетки, выросшие среди руин, без прошлого, без семьи, без страха. Они скрывались в подвалах разбомбленных городов, как крысы, затаившиеся в прогнивших трубах. Днём их не было видно, но стоило наступить ночи, они выходили из своих щелей, презирая комендантские часы. Они были хищниками. Они могли выследить слабый караул, напасть, перерезать глотки и исчезнуть в темноте. Они могли взломать дверь в жилище, вломиться внутрь, разорвать беззащитных на куски, как стая шакалов, почуявших кровь. Они грабили, насиловали, убивали — не ради власти, не ради мести, только ради голодного брюха. Они были детьми, которые открыли для себя мир через боль и смерть.

Сейчас перед ними сидел тот же пацан-малолетка, взятый в бою, и следовало разобраться, что он за птица, а главное откуда.

Магара резко рванул голову мальчишки назад и выдернул кляп. Грязная тряпка вылетела изо рта с влажным чмоком, пацан резко втянул воздух, будто пробежал долгую дистанцию. Повисла пауза.

А потом он улыбнулся разбитыми губами, похожими на вареники. Тонко, почти беззвучно, но в ухмылке не было страха, не было растерянности. Только глухая, злая насмешка.

Магара не выдержал, с силой ударил его ладонью по затылку, так что пацан мотнул головой вперёд, едва не врезавшись лбом в стол.

— Ты почему, сука, не приветствуешь подполковника и капитана? — прорычал он, склонившись ниже, его голос был низким, глухим, с лёгкой хрипотцой.

Мальчишка поднял голову, глядя исподлобья. Он не отвечал. Просто смотрел.

Параня не дрогнул, лицо оставалось пустым, лишённым эмоций. Николай же медленно усмехнулся, повернувшись к Магаре.

— Не надо так, Магара, мы же не звери.

Тот шумно выдохнул и стиснул зубы. Николай снова перевёл взгляд на пацана.

— Ты голоден? Может, пить хочешь?

Тишина. Мальчишка моргнул и склонил голову набок, изучая Николая, но не проронил ни слова.

Магара дёрнулся, но не ударил, подмигнув Паране.

— Кому пить? Этому ублюдку? Он Дрозда уложили, да я его…

Николай мягко, почти лениво, поднял руку, останавливая его.

— Отставить.

Магара шумно выдохнул, щёлкнул пальцами, будто пытаясь согнать злость, но отступил. Николай медленно облокотился на стол, внимательно глядя на мальчишку.

— Дрозда ухлопали?

Мальчишка продолжал молчать, не моргая глядя перед собой.

Николай задумчиво прищурился.

— Ну, парень… Это, я тебе скажу, серьёзно снижает твои шансы выбраться отсюда живым.

Через час Николай и Параня стояли у разбитого окна ратуши, затянутого куском оргалита. Они молча курили. Дым сигарет плавно смешивался с запахом облезлой штукатурки, наполняя помещение тягучей, гнетущей атмосферой. Вдалеке глухо бухали молотки в закрытой кузне, с улицы доносились голоса патрулей, лай мутировавших собак, лязг железа. Магара, стоявший у дверного проёма, потирал кулак. Костяшки вспухли, кожа лопнула, и в трещинках запекалась свежая кровь. Он провёл ладонью по лицу, смахнул каплю чужой крови с щеки, криво ухмыльнулся и вытер руку о штаны. Затем вытащил нож из ножен, внимательно осмотрел клинок, слегка провёл пальцем по лезвию, удовлетворился его чистотой и спрятал обратно. Параня взглянул на него.

— Свободен, Магара. Ускорь разгрузку в крытом ангаре, если они ещё не прочухались там. БТР загоните в капонир. До завтра можешь отдыхать.

Магара ответил по-уставному и развернулся к выходу. Николай стряхнул пепел и посмотрел на Параню.

— Что думаешь?

Параня затянулся, выдохнул дым.

На допросе пацан начал вилять и нести всякую чушь о поисковой экспедиции. Но Магара выбил из него всё, что можно было выбить. Группа боевиков, в которой ошивался пленный пацанёнок, пришла с Сибири. Из-под Омска. Власть там рухнула, с юга и востока на обжитые земли надвигается заражение. Всё зарастало плесенью, лесом, спорами. Люди дохли, как мухи. Их командиры — или кто там у них остался — приняли решение двигаться на запад. Где-то под Новосибирском они хотят основать новый лагерь, а сюда отправили разведку, чтобы оценить перспективы. Их группа была частью высланного подразделения. Но командир оказался идиотом и решил грабануть караван. Поэтому люди Парани их и накрыли.

Николай молчал, в его голове картина складывалась воедино. Это было неизбежно. Сначала рушится власть, потом наступает анархия, а затем кто-то пытается заново собрать осколки. Всегда так. Только вот вопрос — кто окажется тем, кто возьмёт контроль? Когда мир рухнул, люди повернулись к военным, ждали, что армия сохранит порядок, восстановит государство, удержит общество от падения. Они не знали, что армия уже не та. Они не понимали, что солдаты — это не закон, а инструмент, а инструменты зависят от тех, кто их держит в руках. Некоторые действительно пытались удержать порядок. Другие… Другие увидели в анархии и хаосе возможность. Власть без ограничений, мир, где закон — тот, кто сильнее, и все, кто слабее, теперь ничто. Самопровозглашённые цари, феодалы, наместники, новые Пиночеты, возомнившие себя правителями земель. Они устанавливали свои порядки: повешенные вдоль дорог, карательные рейды, расстрелы, работорговля, мародёрство, людоедство. Силой брали не только еду и оружие, но и людей. Право первой ночи. Захваченные города, превращённые в крепости, где господствовала власть оружия.

Именно он, Николай Боёвкин - нынешний глава Рубежного, это остановил. Именно он собрал тех, кто ещё сохранил рассудок, собрал из них армию и прошёлся по этим лжекоролям огнём и взрывами, стирая их в прах, пока последние из них не ушли в леса, как затравленные волки. Именно он навёл порядок. Пусть шаткий, пусть ненадёжный, но порядок. Именно он вернул закон. Пусть жестокий, пусть написанный кровью, но закон. И вот теперь всё повторяется.

Он выкинул бычок и прикурил новую сигарету.

— Нужно объединяться. С башкирами, с остальными. Объединить Урал.

Параня пожал плечами.

— Да им пох. Они сами себе власть, как и мы здесь. Да и с чуреками объединяться, после всего… не знаю.

Николай молчал. В его голове уже рождался план. Как заставить людей объединиться. А значит, снова война. Сначала здесь на Урале, за объединение, за покорение несогласных. А потом с теми, кто придёт из Сибири.

Параня отдалённо представлял, что ждёт их впереди. Он ткнул пальцем в сторону спуска в подвал, где в допросной, избитый и изрезанный до полусмерти, на бетонном полу валялся мальчишка из пришлых. Он был ещё жив, но это уже ничего не меняло и не значило.

— Куда малого девать? В расход? – Голос звучал обыденно, безразлично.

Николай прикрыл глаза, словно отгоняя назойливую мысль, выдохнул, посмотрел в потолок. Потом утвердительно качнул головой.

— Да. Только ближе к рассвету. За поселением. Пусть потом шакалы разорвут.

Параня кивнул в ответ, развернулся и пошёл отдавать распоряжения.