Доктор Элиас Торвальд смотрел на ребёнка, и ему хотелось верить в ошибку. В ошибку оборудования, в сбой в алгоритмах диагностики, даже в собственную профессиональную некомпетентность. Всё что угодно, только не в то, что он видел своими глазами.
Малышу по имени Лиам было всего три стандартных месяца. Он лежал в биосканере, и его жизненные показатели были идеальны: здоровый, крепкий младенец колонистов второй генерации. Но его глаза… В этих васильковых глазах, должно быть пустых и наивных, плескалось что-то старое и усталое.
— Продолжайте запись, — тихо приказал Торвальд своему ассистенту. — Протокол семь-дельта.
На столе перед ними лежала элементарная головоломка для развития моторики — разноцветные кубики, которые нужно было складывать в определённой последовательности. Ребёнок в его возрасте должен был в лучшем случае хватать и бросать их. Лиам же методично, с лёгким раздражением на лице, выстраивал сложную трёхмерную структуру, напоминающую опорный узел гравитационного стабилизатора.
— Это невозможно, — прошептал ассистент. — Он повторяет схему из технического чертежа. Того самого…
Торвальд кивнул, сглотнув ком в горле. Чертежа покойного инженера Майкла Орбана. Того самого, который погиб шесть месяцев назад при обрушении шахты на краю колонии. Того самого, чья вдова, Анна, сейчас смотрела на Лиама не с материнским умилением, а с леденящим душу ужасом.
— Он говорит его словами, Элиас, — выдохнула она, не отрывая взгляда от ребёнка. — Когда он просыпается ночью. Он бормочет: «Не та прокладка, давление упадёт…» Это были последние слова Майкла перед обвалом. Он говорил это по связи.
Феномен «наследственной памяти», как его осторожно окрестили вначале, перестал быть единичным случаем. За последние четыре месяца на Элизиуме-7 родились одиннадцать детей, демонстрирующих тот же синдром. Девочка, которая с первого дня пыталась писать уравнения квантовой механики, которые не могла знать. Мальчик, который во сне напевал колыбельную на давно забытом земном диалекте, которую знала только его умершая пять лет назад прабабка.
Социальная структура колонии, этого образцового проекта Фондации, трещала по швам. Родители боялись своих детей. Супруги смотрели на младенцев и видели в них старых любовников, бывших мужей, покойных родственников. Идиллия «Элизиума» превращалась в кошмар безвыходного прошлого.
Торвальд закрыл протокол и вышел в коридор. За стеклом палаты он увидел Анну Орбан. Она не решалась взять Лиама на руки. Она смотрела на него как на призрака.
— Доктор? — К нему подбежала молодая стажёрка, её лицо было бледным. — Ещё один случай. В секторе «Гамма». Новорождённый… он… он требует, чтобы его отвезли в обсерваторию. Говорит, что должен «завершить калибровку телескопа».
— Кто он? — устало спросил Торвальд.
— Доктор Арден, — ответила стажёрка. — Астрофизик. Умер от сердечной недостаточности девять месяцев назад.
Торвальд отвернулся и посмотрел в иллюминатор. В чёрном бархате космоса сияла туманность Улей, вечная и безразличная. Его коллега-генетик уже отбросил версию о вирусе, изменяющем ДНК. Психиатр говорил о массовом психозе, но как психоз может передавать точные технические знания?
Нет, это было что-то другое. Что-то фундаментальное. Что-то, что бросало вызов самим основам человеческой природы.
Он вернулся в свой кабинет и активировал терминал. На чистом экране он начал набирать официальный запрос, который уже месяц боялся отправить.
«В Центральный Комитет Психоисторической Фондации. От доктора Элиаса Торвальда, главного врача колонии «Элизиум-7».
Категория: Чрезвычайная ситуация. Уровень угрозы: Альфа.
Тема: Наблюдение аномальных мнемонических явлений у новорождённых особей Homo Sapiens. Запрос на срочное направление междисциплинарной группы экспертов…»
Он сделал паузу и взглянул на монитор, показывавший Лиама. Мальчик, закончив с кубиками, уставше смотрел в потолок, и его губы беззвучно шептали что-то, словно он вёл беседу с кем-то невидимым.
Доктор Торвальд дописал последнюю фразу, вырвавшуюся из самого сердца учёного, поставленного в тупик:
«…Складывается впечатление, что дети на Элизиуме-7 не рождаются чистыми листами. Они приходят с уже исписанными страницами. И мы не знаем, кто автор.»
