Ускоренное течение

–Лорд Райнхард, но жертвовать гражданскими ради политических целей...

Лоэнграмм словно не слушает. Стискивает бокал так, что еще немного – и стекло лопнет. Кирхайс понимает, что причиняет другу боль своими словами, но есть вещи, которые необходимо произнести вслух. Райнхард сейчас сорвется, но это станет только лишним подтверждением, что он был неправ. Самооправдание, да... Зигфрид просто не может остановиться. Ему тоже больно – и страшно, впервые в жизни настолько страшно смотреть в глаза другу, видеть на его месте какое-то ледяное чудовище, отмахивающееся от его слов. Пусть лучше кричит, пусть даже выставит его вон, но сначала услышит и поймет, до чего докатился!

Последняя реплика так и не покидает губ, потому что Лоэнграмм роняет бокал и сам чуть не падает вслед за ним. Мешает лишь подлокотник кресла, а в следующее мгновение – и Кирхайс, рефлекторно сорвавшийся с места.

Райнхард дышит, но неглубоко и как-то неровно. На долю секунды Зигфрид чувствует растерянность: друг все-таки не барышня, чтобы падать в обморок от резких слов, и уж точно не притворяется... Хель, вино! Яд в бутылке... или в бокале, неважно, с этим он разберется потом, сейчас главное – спасти Лоэнграмма. Хотя бы попытаться. Вызывать медиков – слишком долго, он сам быстрее сориентируется в местных коридорах.

Кирхайс без труда поднимает друга: тревога только придает сил, да и не такой уж он и тяжелый. Бросив охране у дверей, что адмирала отравили, и добавив краткий приказ никого не пускать, он бежит к лазарету – скорости транспортеров недостаточно, и нет даже мысли кому-то передоверить драгоценную ношу.

Выпустить Райнхарда из рук получается лишь тогда, когда цель наконец-то достигнута. Медиков, похоже, уже предупредили. Зигфрид позволяет людям в белой форме оттереть его в сторону – помочь им он все равно вряд ли сможет. Сейчас нужно просто успокоиться и не мешать другим спасать человека, который, несмотря на все разногласия, дороже Кирхайсу всего на свете... кроме разве что Аннерозе.

Немного постояв у стены и послушав писк приборов, Зигфрид выходит в холл. Время словно бы вернулось к своей нормальной скорости. Последние несколько минут дались тяжелее, чем в ином бою, но сядет и отдохнет он позже.

–Кирхайс! – Миттельмайер слегка задыхается, словно бежал... да, похоже, так и есть. Их с Ройенталем явно от чего-то оторвали. – Что случилось?

–Кажется, командующего отравили, – Зигфрид оглядывается на дверь палаты. Оттуда пока никто не выходит, но никак не получается отделаться от наваждения, что в любой момент может появиться врач и сказать, что они сделали все возможное... – Сюрприз от защитников крепости, надо полагать.

–Вы уверены? – в голосе Оберштайна, бесшумно вышедшего из-за угла, волнения не слышно – лишь скепсис. – Можно подробнее?

Кирхайс предпочел бы отвечать на чьи угодно вопросы, желательно – профессионала вроде Кесслера, но... выбирать не приходится. Удается лишь чуточку отсрочить детальный рассказ, предложив пройти на место преступления. Совместить, так сказать, осмотр и возможность побеседовать без лишних ушей.

Впрочем, тут особый опыт и не нужен. Нужно всего лишь проверить вино, особенно то, что осталось в упавшем на пол бокале. А въедливые вопросы вроде того, почему пил только Лоэнграмм и о чем вообще они здесь беседовали – так, своего рода неизбежное зло. Присутствие Ройенталя и Миттельмайера определенно удерживает Оберштайна от инсинуаций, так что тот ограничивается многозначительными намеками... очень уж многозначительными.

Нет, Зигфрид не видит причин скрывать тему разговора и то, что шел он на повышенных тонах. Охрана вполне могла что-то слышать, Пауль наверняка за это уцепится, – лучше сказать все как есть. И так понятно, что не обсудить Вестерланд они не могли. Вот только... какое-то странное выражение появляется на лице Оберштайна, когда Кирхайс отвечает на его вопрос. Кратко, без уточнения, что Лоэнграмм признал вину. Чему здесь можно было удивиться? Неужели...

Конечно, это только подозрение, доказательств нет. Но Пауль был на «Брунгильде». Он не может не знать, как все произошло, кто отдавал приказы, какие именно. И удивлен он, похоже, именно тем, что после такого разговора на него по-прежнему нормально смотрят... тем, что Райнхард не упомянул его имени – хотя неизбежно должен был. По логике господина советника. А вот до Зигфрида, прекрасно знающего собственного друга, могло и раньше дойти, что тот повторял чужие аргументы – и защищал другого человека, своего подчиненного.

«Это была ваша идея, Оберштайн, вы предложили ему убить этих людей, вы убедили его, что так будет лучше», – Кирхайс еле сдерживается, чтобы не бросить обвинение ему в лицо. С этим вопросом можно будет разобраться позже, сейчас важнее спасти жизнь Райнхарда, выяснить, чем его отравили и кто это сделал. Поэтому для начала они позаботятся о том, чтобы вино как можно скорее попало к экспертам, а охрана тем временем потрудилась вспомнить, кто его принес. Зигфрид помнит: когда он пришел, бутылка уже стояла на столике.

Перед тем, как окончательно поставить крепость на уши, Кирхайс вместе с Ройенталем и Миттельмайером еще раз заглядывает в лазарет. Ситуация там не изменилась: Лоэнграмм по-прежнему без сознания, но его состояние и не ухудшилось, благодарение богам.

Зигфрид предпочел бы просидеть эту ночь у постели друга – или хотя бы ожидать за дверью палаты. Смысла в этом, разумеется, было бы немного, куда меньше, чем от расследования, которым он занимался... просто очень хотелось быть в курсе того, что происходит с Райнхардом. Иметь хотя бы иллюзию контроля.

Но приходилось ограничиваться краткими ежечасными звонками. Состояние без изменений, яд не идентифицирован... очередной доклад почти совпал с сообщением о том, что в вине ничего постороннего не нашли. Впрочем, к тому времени Гайерсбург уже, образно говоря, вывернули наизнанку – и все вскрывшиеся при этом обстоятельства не позволяли расслабиться. Одно покушение на Лоэнграмма точно было запланировано, полковник Ансбах совершил самоубийство раньше, чем его успели допросить, и нельзя было утверждать, что он действовал в одиночку. Следовательно, могли быть и другие – и они, в свою очередь, могли подстраховаться. Версия об отравлении претерпела небольшие изменения... и рассыпалась только ближе к вечеру, когда врачи наконец-то пришли к одному выводу.

Никакого яда не было. Райнхард потерял сознание из-за приступа болезни – серьезной и, Хель побери, неизлечимой. Последнее просто выдернуло палубу из-под ног Кирхайса.

–Это точно? – зачем-то переспросил он. Врач, поджав губы, кивнул.

–Может быть, на Феззане продвинулись дальше... я не хочу зря вас обнадеживать. С таким диагнозом, как у его превосходительства, не живут долго. Любое лечение, доступное в Рейхе, только немного замедлит развитие болезни, в лучшем случае это даст год или два – при таком ускоренном течении сложно делать прогнозы.

–Я понимаю, – следующее предложение Зигфрид вполне мог представить себе, но выслушивать точно не был готов. Его и так терзала изнутри мысль о том, что следовало обратить больше внимания на состояние Райнхарда, а не упиваться собственным праведным гневом. – Скажите, он ведь придет в себя?

–Да, конечно, скорее всего, уже завтра. Есть шанс, что он даже сможет встать спустя несколько дней. На этой стадии самопроизвольная кратковременная ремиссия еще возможна. Я должен объяснить: коварство этой болезни заключается как раз в том, что поначалу человек быстро возвращается в норму после приступов, и промежуток между ними сокращается не сразу, однако же такие встряски сильно ослабляют организм. Еще несколько подобных ударов – и восстанавливаться будет уже нечему.

«Значит, у нас нет и двух лет на то, чтобы закончить войну. Придется действовать быстро и жестко...»

–Сделайте все возможное. Когда его превосходительство очнется, сообщите мне, я постараюсь обсудить с ним... все вопросы, связанные с лечением.

Несколько часов сна Кирхайс все же себе позволил. Не роскошь, а необходимость – да, конечно, творящееся вокруг все еще требовало серьезного контроля, но у человеческого организма есть предел. Выбирая между «поспать сейчас» и «с большой вероятностью свалиться тогда, когда очнется Райнхард», Зигфрид предпочел первое. К счастью, в крепости были люди, которым он мог доверять, и опасность, исходящую от Оберштайна, они сознавали хорошо – даже не пришлось делиться подозрениями.

Впрочем, советник не торопился совершать опрометчивые поступки. Видимо, осознал, что авторитет Кирхайса в данный момент выше. Но ждать от человека, без колебаний разменявшего целую населенную планету, можно было чего угодно, – поэтому, когда Оберштайн сообщил о вестях с Одина, первым импульсом было проверить, не исказил ли он информацию. Не исказил... а фройляйн Мариендорф, в принципе, можно было доверять. При всей срочности дело, однако же, могло подождать до завтра: принимать решение за Райнхарда Зигфрид не хотел. Врачи обещали, что Лоэнграмм будет в состоянии разговаривать и здраво осознавать происходящее.

Они не обманули. Естественно, Райнхард очнулся не сразу. Кирхайс некоторое время сидел рядом с ним, невольно вспоминая, как несколько лет назад сам лежал вот так на койке... только крепость была другая. Изерлон, йотунов камень преткновения, то самое место, где, по мнению врачей, все и началось. Под облучение при выстреле из Торхаммера попали они оба, но отразилось это только на Райнхарде. Почему, сказать нельзя – у каждого свой порог... может, если бы тогда его лучше обследовали, или просто заставили отдохнуть, а не позволили сидеть у койки избитого друга... да нет, обвинять себя еще и в этом нет смысла. Райнхард все равно поступил бы так, как хотел, и никто не уговорил бы его не волноваться.

–Кирхайс, – тихий голос отвлек Зигфрида от размышлений.

–Я здесь, лорд Райнхард, – он осторожно взял больного за руку. Тот чуть повернул голову и открыл глаза.

–Мне показалось, что ты ушел... что ты никогда не простишь меня, – взгляд Лоэнграмма все еще был слегка затуманен. – Что со мной, Кирхайс?

–Я никогда не оставлю вас, лорд Райнхард, – заверил его Зигфрид, прежде чем собраться с мыслями и поведать о событиях последних дней. – Что бы ни случилось, я всегда буду с вами.

***

Им все-таки хватило времени. То ли прогноз доктора оказался слишком пессимистичным, то ли желание жить пересилило болезнь, но Райнхард продержался почти три года – до того момента, когда им наконец удалось найти специалистов, способных справиться с его недугом. Полного выздоровления тоже пришлось ждать долго, – но пятую годовщину коронации они отмечали особенно радостно, ведь накануне праздника врачи сообщили, что Его Величество полностью здоров.