Услуги людоеда в исполнении ведьмы

Едва ли кто-то когда-либо в столице мог сказать, что где-либо в ней когда-либо наличествовало свободное пространство в таком количестве, чтобы стать лишним.

Разумеется, всегда выносились за скобку те её части, где ночью встреча с незнакомым человеком оборачивалась неожиданным, но приятным знакомством. В таких благопристойных районах позволяли себе такие архитектурные излишества, как рабочие водостоки и крыши без щелей – вещи, без которых нормальный человек спокойно может прожить, заполучив сразу два блага – постоянную (в дождливую пору) воду и физическую нагрузку ввиду постоянной необходимости обновлять вечно заполняющееся ведро.

Но только в том случае, если он не живёт рядом со зданием Гильдии Алхимиков.

Гильдия Алхимиков, ко всем прочим своим заслугам, одна из немногих соглашается брать в свои ряды любого, проявившего такое желание. Другое дело, что таких извращенцев не видели со времён, когда здание любителей поэкспериментировать с приносящими пользу (иногда) взрывоопасными (постоянно) веществами обнесли рвом с водой, а на противоположной к нему стороне моста поставили отряд стражников.

Впрочем, блюстители закона не могли помешать еженедельно появлявшимся над Гильдией тучам неестественного для них цвета лениво расползаться на ближайшие улицы, орошая их чем-то, похожим по внешним проявлениям на дождь (а по консистенции) и принося с собой большое количество странных воздействий. Фактически, все живущие неподалеку неосознанно становились участниками лотереи, в которой неизменно проигрывали. И не все желали с этим мириться. Некоторая их часть даже предпринимала попытки покинуть насиженные места и найти новые, где процесс «насиживания» не прерывался бы ядовитыми миазмами, от которых в равной степени могли вырасти как прыщи, так и второе лицо где-то пониже спины.

От таких попыток обыкновенно оставались пустующие деревянные дома, которые и во время пребывания в них владельцев смотрели на мир под некоторым наклоном. А после того, как забота об их состоянии из минимальной обратилась в отсутствующую, крыши строений с каждым месяцем продвигались в сторону земли со всё большей старательностью и нарастающей скоростью.

Такие дома превращались в пристанища на одну ночь для множества тёмных личностей – неприглядные, неуютные, всеми брошенные и абсолютно ненадёжные, они во всём соответствовали своим кратковременным обитателям.

И их тёмным, неприглядным, неуютным и так далее делам, проворачиваемым под покровом ночи, неприятной (что, как уже стало понятно, не было в этих местах редкостью) погоды и нежелания оставшихся несмотря ни на что местных проверять, что же именно за звуки раздаются из давно заброшенного дома их не слишком приятных соседей.

–… и говорю ему я: «Ну не умеешь резать, так не берись»…

Голос мужчины был в равной степени жутким и гнусавым, и что забавнее всего, именно в этой пропорции ему очень подходил. Гнусавость легко обрисовывала картину длинного носа, сужающегося к кончику, и губ-мокриц, из которых верхняя была невероятно узкой, а нижняя – слишком широкой. Из-за различия в размерах всегда были видны зубы – миниатюрные и острые, удивляющие не только своей формой, но и своим количеством. Не излишним, нет – просто у мужчины в наличии они были все.

Всю оставшуюся часть портрета широкими кистями рисовала жуткость. Её следы содержались и в безволосой голове на длинной шее, обтянутой кожей настолько туго, словно кто-то при её создании потерял часть скальпа и вынужден был работать только с половиной от верного количества эпидермиса, и в теле под просторными холщовыми обносками. При должном желании, которое вряд ли бы возникло у нормального человека, существовала возможность рассмотреть каждый из позвонков хребта, проглядывающего между разрозненными кусками ткани. Скелет человека в целом, казалось, в этом мужчине занимал больше пространства тела, чем мясо – по крайней мере, столько же. Подобная нездоровая даже для высушенного трупа худоба придавала ему некоторой таинственности – как найденному под кроватью в детской отрезанному пальцу.

– Ты вообще слушаешь? – недовольно спросил мужчина, тыкая обухом ножа под рёбра своему невольному собеседнику – невольному во всех смыслах, так как его руки и ноги сначала надёжно связывались между собой, а потом ещё и в аккуратном бантике на спине. Ну, также не видно было, что разговор доставляет ему хоть какие-то положительные чувства. Как и чувства вообще, так как он находился к определению «бесчувственно лежащий» тем ближе, чем дольше пытался привести себя в чувства.

– А, что? – относительно привлекательный (относительно понятия «уродливость») юноша поднял затянутые пеленой страха и крайнего замешательства глаза на своего похитителя. – Кажется, да. Мы всё ещё говорим про вашего друга – искусного мастера проклятий.

– Уже нет, – плаксиво заявил мужчина. – Он стал моим врагом – искусным мастером проклятий уже как два сюжетно важных события назад.

– В таком случае, пожалуйста, извините, я отвлёкся.

Юноша оглядел окружающее его пространство – в который раз за этот дождливый вечер оно оставалось неизменно прогнившим, отсыревшим и вмещающим в себя, помимо живых людей, ещё и приличных размеров котёл с заложенным под ним костром. Вода в нём уже начинала кипеть, и худой мужчина помешивал её всё тем же мясницким тесаком – на деле выглядевшим совершенно не так страшно, как обычно его изображают в руках похожих на эту тёмных личностей.

– Может быть, всё же отпустите меня? – без особой надежды спросил юноша. – Я всего лишь провожал девушку.

– Ага. Без её ведома.

Они вновь замолчали. И сохраняли тишину достаточно долго, чтобы мужчина успел порезаться ножом, которым орудовал.

– Послушайте, но я ведь могу закричать, – наконец вымолвил юноша, прерывая вновь вернувшегося в колею рассказа о своей нелёгкой судьбе мужчину. Тот, недовольно поморщившись, всё же ответил:

– Ну, да. Честно говоря, хотелось бы пройти эту фазу как можно быстрее – резать кричащего не доставит удовольствия ни мне, ни тебе.

Юноша помедлил, в нерешительности приоткрыв рот. Затем, прислушавшись к приглушённому стенами звуку дождя, попросил:

– Не могли бы вы открыть дверь? На время, мне нужно кое-что узнать.

Кивнув, мужчина поднялся на ноги, напоследок попробовав воду из котла и удовлетворённо прошептав: «Всё ещё горячая. Как и надо».

Петли, на которые дверь крепилась к дому, дабы исполнять свою прямую и главную функцию, давно уже сгнили, оставив после себя разве что понимание того, что когда-то они должны были быть, так что вместо процедуры «открытия» получилось нечто вроде «оттаскивания куска давно уже отжившего свой срок дерева немного в сторону».

Тьма начала ночных часов прорезалась громкими звуками дождя, вполне обычными, но только для местных. Каждая капля воды, падающей с неба, по консистенции напоминающая древесный клей, при соприкосновении с землёй вместо обычного звука, естественного и всем знакомого, издавала вполне связный набор звуков, складывающийся в слова и целые фразы:

«Эй, там, переливай аккуратнее, ты же не хочешь…»

«Кажется, этот раствор не должен быть такого цвета…»

«Бежим…»

«Кажется, он не должен пузыриться…»

Вместе они составляли какофонию, неприятную в той же степени, что и удивительную. Позволив юноше некоторое время ею насладиться, похититель приладил дверь на место и изрёк:

– Памятный дождь, причём довольно громкий. А я весь вечер думал, почему главная башня Гильдии кренится влево, хотя день назад падала вправо.

Памятный дождь – одна из обозначенных выше причин отсутствия новых жильцов в заброшенных домах, был одним из тех лотов неосознанной лотереи, который можно было счесть только за мелкий проигрыш. Фактически, кроме жуткой перенасыщенности звуками, из-за которых разговаривать на улице во время его выпадения становилось возможным лишь для тех, кому это действительно важно было сделать, он не нёс никакого пагубного воздействия. За исключением разве что тех не слишком (в масштабе прочих неприятных в куда большей степени аномалий) частых случаев, когда у попавших под него на несколько часов отнималась возможность произносить какие-либо фразы, кроме тех, что составляли памятный дождь на тот раз.

– Ты ещё можешь покричать, – почти сочувственно произнёс мужчина, возвращаясь к своему месту и садясь на корточки рядом с окончательно поникшей жертвой. – Это твоё естественное право.

– А смысл? – пожал, насколько смог, плечами юноша. – Но, прошу, продолжайте ваш рассказ.

– О, а там не так уж и много чего осталось, – замялся мужчина. – Буквально один сюжетный поворот и развязка всей истории.

– И никаких скрытых деталей?

– Никаких.

– Даже не вспомните, что вы с вашим уважаемым другом… – на полуслове юноша замолчал, после продолжив более уверенно. – Врагом были ближе всех на свете?

– Я сделал это в начале истории и в середине. Ты что, не слушал? – насупился мужчина.

– Прошу прощения, в тот момент я, наверное, пытался дышать чаще, чтобы не умереть. Послушайте…

Юноша ещё раз оглядел своего похитителя с головы до ног. И снова пришёл к неутешительному выводу о том, что делать подобного не стоило – и так грозивший вывернуться наизнанку желудок рисковал сделать подобное зрелище финальной каплей, что запустит процесс.

– Я всё понимаю, но, может быть, вы всё же насильник, а не людоед?

Всерьёз (что ощущалось несколько настораживающе) задумавшись над заданным ему вопросом, мужчина сначала оглядел свою жертву, после, казалось, что-то прикинув в своей голове, перевёл взгляд на самого себя. И поморщился – его желудок, пусть и куда более крепкий, также не выносил слишком частого осмотра своего вместилища.

– Нет уж. И тут дело не в тебе. Понимаешь… сложно сесть в повозку, когда всю жизнь её толкал. Ты мне интересен, правда… но давай лучше останемся просто ужином и ужинающим.

– Понимаю, – побелев лицом, юноша всё же улыбнулся. – Прошу, продолжайте вашу историю.

– А продолжать, в целом, уже и нечего. Он наложил на меня проклятие – только это делать и умеет, козлина – и с тех самых пор я вынужден с остервенением поедать человеческую плоть, чтобы продлить своё существование. Такие дела. Всегда рассказываю эту историю, она делает меня не настолько плохим человеком, как думаешь?

– Думаю, всё зависит от… Постойте, – встрепенувшись, даже не обратив внимания на то, как больно путы врезались в кожу (Фактически, это даже радовало – если верёвка врезается в руки, значит, руки ещё на месте), юноша подался вперёд.

Людоед, памятуя о последнем предложении своей жертвы, инстинктивно отпрянул, выставив нож перед собой.

– Вы говорите, что на вас наложено проклятье? – радостно спросил юноша. – Это же просто замечательно! Вернее, невероятно плохо… но в моих силах вам помочь! По счастливой случайности я имею отношение к церкви Богини Света, адепты которой прекрасно разбираются в наложении, вернее, снятии проклятий! Если вы позволите, я мог бы…

– Нет, – оборвал его людоед с оттенком лёгкого сожаления в голосе.

– Нет? – удивлённо переспросил юноша.

– Ага, нет. Как бы тебе так сказать… – мужчина замялся. – Мой старый враг наложил на меня заклятие голода. Из-за него я постоянно голодный. Но вот людоед я по собственным убеждениям.

– Убеждениям? – переспросил юноша, который, кажется, совершенно забыл про ужас своего положения, отдавшись во власть чувствам искреннего удивления и откровенного непонимания.

– Точно так. Я считаю, что есть животных слишком легко. Пробовал когда-то есть монстров… но это слишком тяжело. В целом, я и эльфов ем. И дворфов. И маленьких карликов, но только если они не сильно волосатые.

– То есть вы… людо-эльфо-дворфоед? – переспросил юноша. Вся кровь сошла с его лица, должно быть, перелившись куда-то ниже шеи, во всяком случае, мужчина счёл весьма предусмотрительным отковылять ещё на парочку мелких шажков.

– Можно назваться гражданоедом для простоты, конечно. Но людоед мне привычнее. И всем привычнее.

– Да, так и есть, – безжизненно подтвердил юноша.

– Вот и хорошо. Значит, все приготовления закончены. Остался только главный вопрос… – людоед предвкушающе облизнулся. К несчастью, за всё проведённое с ним время он демонстрировал слишком мало откровенно неприятных черт, кроме разве что самой главной. Впрочем, поедание человеческого мяса пусть и являлось пороком весьма осуждаемым, но каждый, кто хоть раз встречался с человеком один на один, мог представить себе такую гипотетическую личность, поедание которой не то что не порицалось, но могло бы даже им одобряться. В любом случае, прямо сейчас вечно голодный людоед выглядел куда человечней, и его любовь к ближнему могла бы расцениваться не сразу, как плотская (от слова «плоть» в самом незамутнённом её значении).

В дверь постучали. Более того – несколько полусгнивших досок, её составляющие, позволили стучащему сделать так, чтобы всё прозвучало, как благопристойный дверной стук.

Людоед застыл. И прежде, чем начал двигаться вновь, из-за двери раздался голос, мгновенно заполнивший внутреннее пространство полуразвалившегося дома и словно бы спугнувший звуки памятного дождя. Во всяком случае, они словно на мгновение стихли, предоставив голосу пространство, свободное от фонового шума.

– Если вы собираетесь сказать «войдите», но при этом не открыть дверь, то допустите ошибку и докажите свою невоспитанность.

Спустя непродолжительный отрезок удивительной тишины голос раздался вновь – его «вздох» был слишком отчётливым, словно выставленным напоказ с намерением осудить всех, его слышащих.

Дверь открылась – действительно открылась, так, что заскрипели отсутствующие петли. Более того – их внезапного появления в материальном мире хватило и на то, чтобы закрыться за спиной нового действующего лица.

Широкополая заострённая шляпа, одновременно сероватая, синеватая и сиреневатая, отбрасывала тень, в которой пряталась её владелица. Видимо, от дождя, и вполне при этом успешно – девушка предположительно малого взрослого возраста оставалась сухой, а предмет её гардероба с обширными полами вдобавок ещё и как будто отдавал теплом.

– Что ты делаешь здесь? – вдруг удивлённо, но иначе, чем при встрече с незнакомым человеком, спросил людоед.

– А что ты… – девушка, окинув взглядом свысока картину открывавшегося ей мира – как будто она сама выступала в роли его художника. –…так долго тянешь сделать?

– Как обычно, готовлю ужин. Уж прости, не предлагаю присоединиться.

– Прощаю. И хорошо, что не предлагаешь – не люблю смешивать работу и всю остальную жизнь.

– Не кладёшь ложку дёгтя в бочку мёда?

– Именно. Вернее, не кладу ложку «кхм-кхм» в бочку с «кхм-кхм», но последняя хотя бы легко проваливается в отхожее место.

– В любом случае, не помню, чтобы ждал гостей в лице тебя. И в каком-либо лице ещё.

– Один гость у тебя есть.

Девушка уселась на груду обломков, некогда служившую, должно быть, частью своей лавкой, а частью – балкой крыши. В тот момент, когда она опустилась на неё, та крайне загадочным образом оказалась вполне удобным сидением.

– В таком случае каждый завтрак с беконом превратился бы в посиделки со многим количеством участником. Из которых только ты выходишь несъеденным.

– Если сейчас такой случай, не значит ли это, что несъеденным выйдешь только ты? – подняла одну бровь девушка, слегка тряхнув своими светло-каштановыми волосами.

– Я не буду есть ведьм, – брезгливо сморщился людоед, хотя, казалось бы, с внешними проявлениями отвратительности, коими он располагал, его лицо должно было выражать такую эмоцию постоянно. – Мой дядюшка, который всё же решил есть монстров, как-то раз попробовал ведьму на вкус. Так она теперь его жена.

– Значит, это была очень плохая ведьма, – пожала плечами девушка. – Хорошие обычно сразу становятся вдовами.

– Как бы то ни было, никто просто так под памятным дождём не гуляет. И не находит меня, где бы я не прятался. Как ты такое проворачиваешь?

– Очень просто. Когда мне нужен ты, я тебя нахожу.

– А когда не нужен?

– Тогда и не думаю о твоём существовании. Отпусти паренька

– То есть выброси прекрасную… – людоед перевёл взгляд на свою жертву. –…нормальную грудинку на улицу в дождь?

– То есть отпусти человека.

– Хорошо, – кивнул мужчина, скорчив недовольную рожицу. На его лице вместе с тем отразилась досада – куда более лёгкая, чем подобало бы ситуации.

***

Не верящий в своё счастье и не ощущающий боли в довольно долгое время связанных руках и ногах (это ещё сыграет свою роль в виде крайне неудачного падения прямо на мостовую), юноша со всей возможной скоростью хромал в сторону… сторону любого пространства, что находилось в противоположной от злосчастного заброшенного дома стороне.

– Придётся менять домик, – вздохнул людоед, провожая взглядом свой неудавшийся ужин. В животе неприятно бурчало. Отодвинутая в сторону дверь скрипела примерно в том же диапазоне звуков.

– Придётся, разумеется, – уперев руки с бока, ведьма посмотрела на него в естественной для любого увещевателя манере. – Тебе сколько раз говорили, что по эту сторону от Гильдии Алхимиков чужие охотничьи угодья на тёмных личностей? Десмод этого парня за собой вела не для того, чтобы ты его на полпути перехватил. Скажи спасибо мне, что всё прошло мирно.

– Тебе? За что это?

– За мои услуги третьей стороны. Героя, то есть. В масштабах четырёх улиц и одного переулка.

Памятный дождь уже почти стих, вязкие капли консистенции древесного клея уже издавали одни только едва различимые слога. Фигура удалявшегося юноши становилась всё меньше, как и фигура его преследователя – приличных размеров летучей мыши, вопреки обыкновению, ковылявшей за добычей по земле.

– А это уже сам по себе целый отдельный город со своими проблемами, знаешь ли.

От автора