Устранимый разрыв

Принц. Море мертвецов.

Сознание вернулось с первым вдохом. Сначала пошёл жар, волна, почти яростная. Мои лёгкие наполнились ей, и как я ни пытался удержать себя в сознании, воля сломалась. Стало больно, но по-настоящему боль началась, когда открыл глаза.

Сразу понял, что был не один. И тут же почувствовал, как стало холодно. Куда подевался жар? Вместо него только вязкая тяжесть сковала тело, и по моим ногам, запястьям и шее словно прошли чьи-то невидимые руки. Прикосновение липкое, холодное. Оно просочилось мне под кожу, и сдержаться не получилось – я застонал, но собственный голос эхом отозвался где-то вдалеке. В этом... пространстве, не знаю, как назвать, куда бы я ни смотрел, не было ничего, кроме размытых лиц вокруг, всех до одного мёртвых. Ушедших — нет, заточённых здесь навсегда.

Пытался двинуться, но пошевелиться все равно, что выбраться из клейкого болота. Каждое движение отнимало энергию. Сколько их тут? Полчища, наверняка целая армия.

Время и смерть облизнули их, едва оставив силуэты, но вот их взгляды по-прежнему полны. В них столько тьмы, что они вытягивают свет и остатки тепла из всего вокруг, и во мне тоже. Чем дольше я всматривался, тем больше они отзывались во мне странным чувством — не злостью, нет, не завистью, а тоской.

Они знали, кто я, знали — и это было их проклятием. «Ты снаружи, а мы в безмолвии. И навсегда. Ты жив. Мы — мертвы».

— Что вам нужно? – прошептал я, больше себе, чем этим теням.

В ответ — шорох, словно сотни глоток пытались шептать мне в ухо, одновременно всасывая остатки воздуха. Один из них, нависший выше других, открыл рот в крике, но звука не было. Молчание врезалось мне в разум сильнее, чем могла бы врезаться сталь. И вдруг, впервые за всё время, что я тут был, — звон. Это была не боль, скорее ощущение пустоты, пронизывающее до костей.

Стиснул зубы, они хрустнули. Одна лишь мысль удерживала меня: я не часть этого... этого ничто. Я — живой. Я двигаюсь, потому что могу. Пусть хоть всё это чертово море обратится против меня, но я не стану их одним из них.

Но именно этого они и добивались — душа каждого, кто здесь лежал, не хотела ничего иного, как затянуть меня глубже.

— Гады, мокрые, мертвые гады. — Мой голос стал громче. Попытался сжать кулак. Его у меня, к сожалению, пока не имелось.

Каждая из этих тварей пыталась оторвать от меня по кусочку, но печать на груди держала то, что непосильным трудом создавала. Так дело не пойдет, воззвал к свету, и прогнал тьму моря, что было вокруг меня. Водная толща расступилась, но не так сильно, как я хотел бы. Свет пугал мертвых.

Какая же вас сила тут держит? Мне явно не хватало силы, чтобы вернуть себе конечности и выплыть с этого проклятого места. А силы, что витала вокруг, хватало, чтобы держать это неприкаянные души столько лет. Стоило мне вернуть самую малость своего тела, дальше следовала лишь боль.

Я терял себя,осознавал снова и забывал. Боль была первична. После души.

— Сержант, — Видение пронзило меня, я молодой салага, — Мне говорят, что живыми мы из боя не вернемся.

Его лицо сменялось от образа молодого мужчины, в самом расцвете сил, до иссушенного мертвеца.

— Не бойся, эти фокусники нам ничего не сделают,— Вокруг были другие воины, мы стояли и ждали своего хода в бою, — У нас добрая сталь, и сила. Они учат своих магов сотни лет, наши уже сегодня готовы к бою, они падут.

Пешки, просто пешки. Неприязнь к тому, что я был пешкой, отмела видение прочь от меня. И снова раздирающая боль. Стоило восстановить крупицу себя, как эти твари забирали ее без остатка. Только благодаря печати на груди не могут сожрать меня, спасибо умнику. Не видел его вечность. Или буквально сегодня виделись? Не помню.

Стоило только поймать нить своего сознания, как меня снова пронзала боль.

— Командир, — В этот раз уже обращались ко мне, — Ситуация выходит из-под контроля, даже самые обученные маги не понимают природу печати, которая нависает над нашими головами. Его действие неизбежно.

Паника пробежала по спине, но давно закаленное в боях усилие, подавило ее в зачатке. Не время. Нужно спасти остальных.

— Запрос в командование был отправлен? — Голос звучал по чужому, сухие связки, дал немного петуха.

— Так точно, ответа по противодействию не получено, — Я прикусил большой палец до крови, солоноватый привкус осел на зубах, — Так же вынужден сообщить, что продовольствие на исходе. Если объединенная армия не нападет, то начнется голод.

— Дайте половинный пай.

— Ваша светлость, половинный пай был введен уже неделю назад.

Будь все проклято.

— Выдавай полный пай. Пускай все наедятся от брюха. Вечером выступаем.

Я понимал это конец, зря Верховный созвал столько армий в одну точку, кто знает, что могут маги? Но у Верховного было свое видение.

Размен. Их разменяют. Мне известен исход этой битвы. Я отогнал видение прочь и снова вернулся к боли, которая держала осколки моего тела и мою душу. Лишний раз пожалел о своей просьбе похорон в море, куда меня еще могли отправить в Халифатах, кроме как сюда?

Твари, что кружили над моей плотью, не давали мне шансов расслабиться. Для начала надо овладеть хаосом. Подружиться с ними у меня явно не выйдет. Для них злоба первична, я жив, они нет. У меня нет ни одной конечности, но я жив. Кто-то скажет, что повезло, но как по мне везения нет.

Могу ли я стать одним из них? Эта мысль била еще большей болью, чем страдало мое тело. Надо помочь печати, но как это сделать, если мне не известен механизм ее работы. Ей не хватает материи. Мысль будто током ударило.

Это море не пойдет, оно проклято, да и ненастоящее, а создано руками мага. Я не могу сделать из него плоть. И где мне найти, что-нибудь посреди этого мертвого ничто? Очередное видение выкинуло меня из сознания.

— Как мы должны биться в такой дождь? — Кифар оперся на меня, и вытряхнул воду из ботинок, — Лучники бесполезны, пращи бесполезны, в сапогах хлюпает. А сталь того и глядишь станет рыжей.

— Не станет, — Я поправил плащ, но идущий уже третий день дождь, все равно проникал во все дыры, — Сталь зачарована. Надо выбираться отсюда, пока есть шансы. Сдается это не просто грибной дождик.

Вчера очередная река на нашем пути вышла из берега, армия парализована, мы продвинулись всего на десять лиг за три дня. Армия должна была пройти этот путь за сутки.

— Ты предлагаешь стать дезертиром? — Кифар боится, но я боюсь не меньше.

— Единственный выход, бежать к ушастым, но я не знаю, как преодолеть добрые пятьдесят лиг по такой грязи.

— Эти, только тебя, завидев, сделают в тебе пару дыр, а потом еще пару, чтобы точно не дернулся.

В палатку зашел Сержант, белый как смерть. Ох, зря я подписался на это, не моя эта война.

— Тихая тоже вышла из берегов.

— Это получатся теперь нам обходить через юго-запад?

— На юго-западе вышла из берегов Агниева река. Это вчера сообщила разведка.

Я, кажется, стал понимать, к чему клонит Сержант.

— Развернуть армию не получится?

— Нет. — Его кадык дернулся.

— И что?

— Генри, — Он похлопал меня по плечу, — Мы в кольце. И скоро он станет колодцем.

— А что переплыть не получится? — Кифар сорвал голос на панике, но Сержант жестом ему показал, замолчи.

— Уже дюжина попробовали, даже тихая утянула. Да забери свет их души.

Я снова вернулся к боли. Получается, они утонули. Эти проклятые фокусники утопили целую армию тут. Это видение дало мне идею, только осталось ее реализовать. Почему же я не затонул полностью? Болтаюсь в толще, неужели в остатках моего тела есть воздух?

Боль не унималась ни на секунду, но я как-то с ней свыкся, она часть меня. За все это время я не сделал ни вздоха, но идея, что надо вытолкнуть остатки кислорода была пугающей. Сцедил и усилием воли выгнал. Маленький пузырь вырвался из моего рта, а я медленно поплыл на дно.

— Он не выстоит! — Брызги были мне в лицо, а наскоро сколоченный плот скрипел под нашими ногами, — Держитесь!

— Мы почти добрались до хребта, горы совсем скоро! — Спутники ударили по веслам, но на нас надвигалась очередная волна. Ее плоту не пережить.

Веревка лопнула, и бревна окончательно повело. Все кто стоял на плоту рухнули в воду, я уцепился за бревно так сильно, что дерево до крови порвало мне кожу. Я смотрел на небо, и впервые за неделю увидел проблеск света. Печать рассеялась, тучи уходили. Меня долго кидало по волнам. Холод пробирал до костей.

Едва лишь я отпущу бревно, меня утянет на дно. Как утянуло всех. Руки налились свинцом и расцепили «последний шанс». Пучина тут же утянула вниз, а дно так близко, но почему оно так держит... Последнее в видении были дома, пустые деревни, в которых с прихода армии, никто не жил.

Моя туша рухнула на дно. Как неудачно лицом вниз, я даже не могу увидеть ничего по сторонам. И боль, страшная боль живого существа, которого сюда занесло. В обитель смерти.

С каждой секундой мне становилось ясно, почему это место называется морем мертвых. Даже не потому, что тут погибла армия из сотен тысяч человек. Нет, остатки проклятой воли этих магов убивают все живое тут. Внутри ненастоящего океана.

Едва мне удавалось поймать ясность мысли, попытаться сбежать в свой дворец, как боль выдирала меня, словно клеща из шкуры. Мне нужно вернуть хотя бы руки. Я чувствовал, что печать держит мою душу, но кто знал, насколько долго это может продлиться?

Где мне взять материю?

А где я ее обычно беру, когда что-то создаю? Она повсюду, это не имеет значения, украдешь, чутка тут, чутка здесь и готово, а мир приспособится. Тут это так не работало. Сколько я не пытался воззвать к силам, которыми меня одарил Дворец, сколько я не пытался хотя бы прикоснуться к нему, боль лишала меня этого.

Само это место было создано так, чтобы я не мог ничего ему противопоставить.

Умник с его советом бы сейчас очень пригодился, где его носит? А что могу я придумать, дурная голова.… Да и упал я лицом вниз, ничего кроме землицы не вижу.

Мысль, которая как кровь с кончика ножа проникла в мой раздираемый разум, была проста. Нужно жрать. Это вам не обед, оставленный доброй кухаркой.

Я открыл рот. Каждое движение было как в кисели, и отдавалось болью. Полный рот, полный рот и прожевать. Прожевать земли, одна не сотворена магами. Она настоящая.

На зубах хрустело, но стоило мне проглотить, земля исчезала, съеденная силами печати. Я начал что-то чувствовать, кроме боли. Конечности пока не планировали отрасти, но хотя бы открывать рот и жевать стало терпимо.

Дождевой червь. Словно дождевой червь. Интересно, есть ли черви под морским дном? Наверное, нет, раздавило бы. Мне предстоит стать первым.

Сколько живет червяк? Не знаю, но я должен жить дольше. Дольше, чем эти мертвецы, дольше, чем это проклятое море. Я должен выжить.

Я продолжал жевать землю, чувствуя, как каждый глоток приносит мне новую порцию сил. Печать на груди пульсировала, словно сердце, наполняя меня энергией. Но боль не отступала. Она пронизывала каждую клетку моего тела, словно напоминая, что я все еще здесь, в этом проклятом месте. Первым ко мне вернулся нюх.

И лучше бы этого не было, я понял, что мертвецы вокруг меня зашевелились, от них воняло злобой и отчаянием. Они знали, что я нашел способ вырваться из их хватки, и это приводило их в бешенство. Но я не собирался останавливаться. Я должен был выжить, несмотря на всю эту боль и отчаяние.

— Вы не сможете меня удержать, — прошептал я, словно пытаясь убедить себя. — Я вырвусь отсюда.

Каждое движение было мучительным, словно я пытался пробиться сквозь толщу вязкого болота. Но я продолжал. Я должен был. Потихоньку стали нарастать кости. Зрелище было ужасное. Надо будет сказать спасибо за эту метку.

Когда появились мышцы на руках, боль стала раздирать в тысячи раз сильнее, и я вновь потерял сознание.

— Эффект от заклинания превысил все ожидания, — Посох в моих руках подмастерья смотрелся нелепо. — Это великолепно, всего четыре жизни взамен их армии!

Ком встал в горле. Мачта покачивалась на волнах этого рукотворного моря. Словно малютку баюкая меня. Но это не помогало.

— Как понимаешь, тебя за авторство такого творения приставят к награде, — мастер Духайн шел ко мне, чтобы обнять, но радости я не чувствовал. Если бы я не передал заклинание, мы бы умерли. А теперь на моих руках их смерти. Равноценный обмен.

— Да, мастер Духайн. Спасибо.

Матросы на палубе разглядывали окрестности, а собранный магией галеон, как нерушимая крепость стоял в этой бескрайней бухте. Бухте моря мертвецов.

— Теперь бы, по-хорошему, обратно все вернуть, как было. Осилишь?

Разумеется, я создал обратное заклинание, я же не первокурсник. Я подмастерье, хотя, скорее всего, уже мастер.

— Да, мастер Духайн, но я не успею начертить все символы алфавита в одиночку.

Его улыбка стала его шире. Разумеется, ему нужно полную формулу, тогда все лавры, что он все вернул «как было», достанутся мастеру. Мне это не важно, кровь, что на моих руках, лишает меня лавров.

Фолиант из моей сумки быстро оказался в руках тучного мага. Он достал пару артефактов, колец и начал чертить в воздухе символы. Чистая сила формировала структуру, а из нее начал расти водоворот. Сейчас творение должно начать испаряться, а излишки силы вернутся в мироздание.

Галеон качнуло.

— Дряной мальчишка, ты, что дал мне неполное заклинание? — В его глазах кипел гнев.

— Мастер Духайн, все было абсолютно верным, — галеон качнуло вновь, — Возможно, ваших сил не хватает, чтобы устранить?

— Не тебе меня подмастерье учить! — Корабль наклонился под опасным углом.

— У меняесть имя, Фенрих, вы могли вы запомнить! — Я собрал, что было сил, и усилием воли скинул за борт тушу. Теперь ему жить среди этих мертвецов.

Галеон переломало пополам и снова холод воды.

Все стало ясно, заклинание убило своего создателя. Ну и поделом. Тем временем мягкий ил кончился, но я все еще не мог нормально шевелить конечностями. Видимо не дошло дело до сухожилий.

Грызть уже огрубевший за тысячи лет морской грунт было трудно. Зубы выпадали, отрастали снова, с каждым разом все более острые. Эта улыбка была бы шикарной для волка, но никак не для принца.

Принца. Для меня это слово отдавалось в голове хохотом. Нет принца в этом море, кроме смерти.

Трудно поверить, но в то, что различал вкус грунта, было радостью. Если есть вкус, значит я живой. Пока живой, то смогу выбраться.

Мои конечности вернулись. Великая радость, жаль они словно не мои, не могу двинуть, даже пошевелить пальцем. Стоит лишь попробовать, как словно душу пронзает холод, а если застынет она, то мне точно не вырваться.

Тишина вокруг внезапно изменилась. Ощущение чужого присутствия окутало меня. Словно море, лишённое воли, вдруг обрело её и начало смотреть на меня глазами тысяч теней. Сначала звук — глухой, болезненный звон — проник в моё сознание, а затем последовал удар. Мощный, резкий, как обрушение скалы. Мой разум дрогнул, и я почувствовал, как мир вокруг меня сменился. Этот мертвец не такой как все.

Мгновение — и я стал кем-то другим.

Я стоял на дне моря. Серые воды медленно качали чёрный песок, не оставляя за собой ничего, кроме пустоты. Каждая капля воды казалась тяжёлой, как свинец, и тянула вниз, словно сама смерть пыталась утянуть меня за собой.

Но это был не я. Это был он.

Эльф.

Его длинное тело, облачённое в лёгкие доспехи из странного металла, гордо стояло на ногах. Его лицо, вытянутое и жёсткое, было испачкано чем-то, что могло быть кровью, а могло быть грязью, смешанной с солёной водой. Он стоял прямо, хотя каждая мышца дрожала от усталости. В руках он держал рукоять меча, но его острие уже давно было утрачено, оставив лишь обломок.

— Смерть — это конец. Но не здесь, — произнёс он, не обращаясь ни к кому. Его голос, хриплый и низкий, казалось, принадлежал самому морю. — Здесь мы — осколки.

Голос его был злой, скорее как у дедушки, который чем-то очень недоволен.

Он посмотрел вперёд, на горизонт, где тёмная вода смешивалась с обломками цивилизации. Его глаза, наполненные гневом, словно требовали от этого места объяснений, но знали, что ответа не будет. Он двинулся вперёд, его ноги утопали в вязком иле, но он продолжал идти, будто не замечая этого. С каждым шагом я чувствовал его боль — не физическую, а что-то глубже, невыносимое.

В какой-то момент он остановился. Перед ним на песке лежал обломок чего-то, напоминающего древний артефакт. Он поднял его — небольшой металлический диск с выгравированными на нём символами. Его тонкие пальцы провели по вырезам, как будто он пытался что-то прочитать, но не мог.

— Эти люди, даже осколки их знаний воняют, — прошептал он, и в его голосе звучало больше усталости, чем осуждения. — Ваши творения. Ваши заклинания. Мы думали, что понимаем вас. Мы думали, что можем изучить вас, как изучаем природу. Но это… — он бросил диск на землю. — Это выше нашего понимания.

Вдруг что-то привлекло его внимание. В воде, всего в нескольких метрах от него, появилась фигура. Она не двигалась, но её присутствие было ощутимым, как холод, пробирающийся под кожу. Эльф напрягся. Его пальцы сжались на древке копья, но он не сделал ни шага назад.

— Ты… живой? — спросил он, но ответа не последовало.

Фигура осталась неподвижной, но её форма начала меняться. Она вытягивалась, становилась более чёткой, и наконец из воды поднялось лицо. Эльф замер.

Я снова вернулся в свое изничтоженное тело.

— А ты мертвый? — попытался, что было сил произнести я.

Эльф не ответил. Может, не услышал? Его лицо оставалось неподвижным, но я чувствовал, как внутри него что-то дрожит. Это было похоже на страх, но глубже, древнее.

Песня. Она пришла, словно ветер, из ниоткуда. Её мелодия была простой, почти детской, но в ней скрывалось что-то глубокое, будто каждый её аккорд был частью чего-то большего. Эльф не двигался, но его губы едва слышно начали повторять слова. Я не знал этого языка, но он был мне знаком. Словно я слышал его раньше, в другом месте, в другой жизни.

— Идем, — прошептал он. — Если слышишь. Она нас выведет.

Я пошевелился с ощущением, будто мои мышцы наполнились ледяной водой. Море вокруг меня снова стало тихим, не таким ужасным, но мелодия осталась. Она звенела в моей голове, не давая покоя. Я знал, что должен двигаться дальше, если не идти, то ползти. Песня была ключом. Теперь мне нужно было найти дверь. Свинцовая плоть наливалась силой.

— Почему ты такой нерасторопный? Ты еще даже не умер.

Ответить я сил ему не нашел.

Метр, как миля, миля, как сто. Эльф не думал останавливаться, пару раз я даже терял силуэт его души, но каждый раз он находился, недовольно кряхтя и выжидая меня, наворачивая круги.

Иногда я снова терял себя, видя память других, тех, кто встретил свой конец в этом проклятом месте. Ползя по бесконечному морю боли, страдании меня посещали самые ужасающие мысли. Но самой ужасной из них была остаться тут навсегда.

В один момент эльф замер.

— Мы пришли. Встань человек, это последний истинный Храм Отца Народа.

Сил встать не было, голые мышцы кололи меня болью, и если к росту конечностей можно привыкнуть, то к соли, что ела все мое тело, будто муравьи, нереально.

— Вставай человек, твоя жизнь это обмен на мою свободу. Ты не можешь меня подвести. — Он попытался меня поднять, но бестелесная оболочка не была в силах этого сделать.

Я не испытывал симпатии к моему проводнику, но понимал его. Он мертв, не знаю, каким чудом он сохранил сознание, но он хочет, чтобы душа его стала свободна. А свободы достойны все.

Свинцовые мышцы напряглись. Я смог упереть руку, новую. Совсем без кожи, но смог. Вторая. Вот я на коленях.

— Нельзя, стоять перед Отцом на коленях, человек. Отец дал право стоять перед ним только прямо. Встань.

Новые, молодые кости захрустели, оглушая меня. Боль раздирала каждый орган, каждую ниточку моего тела.

Я стоял. Стоял прямо и смотрел на стелу, белый свет озарил меня. И сознание померкло.

От автора