Узел

На земли неразумѣемѣи азъ обрѣтохся

“На земле непостижимой я обнаружился”

Первым в голову врезался звук. Грохот, будто тысяча кузнецов била по наковальням вразнобой, сдирая слух. Воздух пах гарью и чем-то кислым, от чего свербело в ноздрях.

Я открыл глаза. Мир перевернулся. Вокруг встали гладкие каменные скалы, но - не природные, будто высеченные чьей-то рукой в виде громадных коробов. Над ними были натянуты тонкие черные лианы, оплетающие небо.

По земле среди скал кишели люди в ярких, чуждых мне одеждах. Они шли быстро, торопились. Посреди же - широкая серая полоса, и по ней с ревом, изрыгая смрад, мчались железные телеги без коней.

Я шагнул, и меня отшвырнуло назад ветром от пролетевшего чудища. Мое одеяние - черные порты, серая сорочица, ветхие лапти - висело на мне позорным рубищем среди этих ярких, чуждых покровов. Люди косились, шарахались, как от прокаженного. И я шарахался от них.

В гладкой, как поверхность озера, стеклине, покрывающую всю стену скалы, я увидел свое отражение. Бледное лицо, чуждое, как маска. Мое лицо. Я прижал ладонь к холодной поверхности - и оно прижало ладонь ко мне изнутри.

Грохот и гул выедали мысли, словно черви. Я бежал, свернул в проход между каменными громадами, наткнулся на закуток с детьми. Под ногами хрустел песок. Железные качели, скрипящие, как немазанная арба. Детский визг вонзился в виски острее серпа.

Я бежал дальше. Втолкнулся в отверстие в скале - там лестница и ряды одинаковых дверей. Пахло пылью, мочой и тоской.

Я утаился в темную нишу под лестницей, вжался спиной в холодный камень, зажал ладонями уши. Рев снаружи не стихал. Он бился в моих костях, как в барабане.

Закрыв очи, я погрузился в сон - единственное знакомое убежище...

Сон не был покоем. В нем мелькали обрывки: запах печеного хлеба, чей-то смех, далекий звон колокола… и тут же - вспышка боли, падение в пустоту.

Я проснулся от пинка в бок.

- Слышь, бомжо! А ну пошел вон отсюда!

Надо мной стоял человек в синей одежде, со злым, одутловатым лицом. Он размахивал руками и кричал так, будто хотел меня оглушить. Я вжался в угол, не понимая слов, но понимая тон - тот самый, каким гонят скотину.

- Я те сказал, пошел! Щас пиздов получишь! - Он схватил меня за ворот сорочины и рванул на свет.

Ослепительный огонь виснул под потолком - маленькое, висящее солнце. Я зажмурился. Меня потащили по холодному полу, бросили за тяжелую дверь, и она захлопнулась с глухим стуком.

Я оказался снаружи. Была ночь. Тьма была неполной - ее разрывали белые круги света от таких же висящих солнц на высоких шестах. Воздух стал еще холоднее, запахи - резче: гниль, что-то кислое и остывший камень.

Страх, острый и животный, сжал горло. Я побежал. Куда - не знал. Прочь от этого места, от крика, от света.

Темные громады домов нависали по обе стороны, словно стены ущелья. Изредка в их брюхах светились одинокие глаза-окна. Из переулков доносился шорох, лязг, чей-то смех - и я прибавлял шаг, сердце колотилось, как птица в клетке.

Я свернул в очередную щель между домами, надеясь найти тишину, и наткнулся на них.

В конце глухого двора, в слабом свете одинокого фонаря, стояли две кучки людей. Одни - в темных, другие - в пестрых одеждах. Они стояли неподвижно, лицом к лицу, как два войска перед сечей. Воздух между ними сгустился, стал тяжелым, как перед грозой.

Я замер, прижавшись к стене, желая стать невидимым.

Один из темных что-то прокричал - коротко, злостно. Один из пестрых ответил тем же. Тишина лопнула.

Они двинулись навстречу. В их руках блеснуло железо - не мечи, не ножи, а короткие, блестящие приблуды. И тогда раздался сухой, раскатистый треск, будто лопался лед на большой реке.

Из жерл этих приблуд вырвались вспышки - короткие, ослепительные, с оглушительным грохотом. Они метались огнем. Я видел, как один из людей дернулся и упал, будто подкошенный. Крики. Смятение.

Что-то жаркое и острое чиркнуло по моему плечу. Тело дернулось само, прежде чем боль успела крикнуть.

Инстинкт... вырвал меня из оцепенения. Я... побежал. Не оглядываясь, не думая, через дворики, через темные арки. Боль в плече пульсировала, дыхание рвалось. За мной доносились еще отголоски той странной, сухой стрельбы, но они быстро затихли, растворившись в ночном гуле этого чудовищного города.

Я бежал, пока в груди не стало колоть, пока ноги не стали ватными. Наконец, я рухнул в какую-то глубокую, темную нишу у забора, где пахло землей и ржавым железом. Прижав раненое плечо, я задышал часто-часто, слушая, как в ушах стучит кровь.

Что за место?.. Что за люди?.. Что за ад?..

Вопросы вихрем крутились в голове, на которую не было ответов. Только холод, боль и всепоглощающая тьма.

Сон был черным и бездонным, как колодец. Из него меня вырвали трески - короткие, сухие, не похожие на выстрел. Потом тяжелый бег, храп, чей-то вопль: “Держи его!”

Из тьмы между домами вынырнула фигура, спотыкаясь, падая на асфальт. Человек. Он полз, а за ним отрываясь от чрева ночи, двигалась другая тень - тяжелая, уверенная. Я почувствовал запах крови и страха, острый, как сигнал. Мышцы налились древним, забытым напряжением.

Не думай. Беги к свету.

Я рванул, сам не зная, откуда сила в изможденных ногах. Цель была одна - остров яркого, белого света впереди, где стояли недвижные белые колесницы с синими полосами и мигающими красно-синими очами. Возле них - люди в одинаковых серо-синих одеждах. Не они были страшны. Страшна была та тень из-за спины, ее тяжелое, хищное дыхание.

Я бежал, и асфальт плыл под ногами. Свет фонарей приближался, расплываясь. Еще шаг. Еще.

Тень позади завыла - не голосом, а свистом пули у виска.

Что-то горячее ударило в плечо, открутив тело вокруг своей оси. Воздух вырвало из легких, мир на миг пропал, оставив только белый взрыв в кости. Я не упал сразу. Сделал еще шаг, увидел лица людей у колесниц - широкие, напряженные, рты, открытые для крика, которого я не слышал.

Потом колени сложились, и каменная река ударила меня в лицо. Свет померк. В ушах остался только ровный, нарастающий гул, как шум моря в раковине. И запах бензина.

---------------------------------------------------------------------------------------

Проснулся от боли. Она была тупой, горячей, пригвожденной к левому плечу. Воздух пах антисептиком, пылью и потом. Я лежал на жесткой койке в небольшой комнате с желтыми стенами. Напротив - стол, за ним два человека.

Один - крупный, с лицом, как из грубого теста, в синей рубашке с нашивками. Курил, выпуская дым струйкой в потолок. Второй - моложе, худой, щелкал шариковой ручкой, разглядывая меня, как непонятную находку.

- Очнулся, - хрипло сказал крупный. Голос у него был как скрип ржавых ворот.

- Как звать-то, пришелец?

Я попытался сесть. Голова закружилась. Горло пересохло.

- Звать… - мой голос прозвучал чужим, дремучим шепотом. - Евстигней.

Милиционеры переглянулись.

- Евстигней, - повторил молодой, записывая в бумагу. - Фамилия?

Я уставился на него. Понятия не имел.

- Откуда взялся? Где живешь? - продолжил допрос старший, притушив окурок о пепельницу.

- Не ведаю.

- Не ведаешь, - он усмехнулся. - А как в Кировском районе оказался? И в подстреленном состоянии?

- Бежал. От тени. Она… гналась.

- Тень? - молодой поднял бровь. - Мужик, который тебя стрелял, по твоим словам, “тень”?

Я молчал. Как объяснить ощущение холода, исходящего от того человека, пустоты за его глазами?

- Ладно, - старший махнул рукой. - Документов нет, молчит как партизан. Вид, конечно, пятнадцать-шестнадцать, не больше. Соображает вроде. Ранение не тяжелое - навылет, повезло. Пойдет по линии беспризорника.

Молодой что-то пробормотал, глядя на мою старую одежду, сложенную на стуле.

- В детдом определим, - резюмировал старший. - Там разберутся. Может, память вернется. Может нет. Не наше дело.

Его слова падали, как камни в пустой колодец. “Детдом”. “Определим”. Звучало как приговор, но без значения. Я был пуст. Во мне была только боль в плече, тягучая усталость и смутный осколок цели: избавиться. От чего - по-прежнему скрывалось в тумане.

- Вставать можем? - молодой милиционер подошел ближе, уже без угрозы, с усталой повседневностью в голосе. - Машина подъедет. Отвезут, обогреют, накормят. Лучше, чем под лестницей.

Я кивнул, потому что делать больше было нечего. Когда я поднялся, мир снова пошатнулся. Но теперь я знал, куда меня ведут. Не в свет. В другую тьму. Названную звучным, чужим словом: детдом.