Узник

Огромная луна, расколовшись пополам, падала на планету, закрывая полнеба. Зрелище было не для слабонервных, и даже мои видавшие виды колени отбивали ритм, словно соревнуясь с клацающими от напряжения зубами. Я знал, что эта картина из двух половин гигантского синего шара, изрытого кратерами и приветливо-пестрыми лунными базами Коалиции, будет висеть в небе еще некоторое время, плюясь в атмосферу мелкими осколками самой луны и крейсеров, попавших под взрывную волну. Так или иначе, скоро местному населению придет конец, и если меня не заберут отсюда, то я буду стерт в космическую пыль вместе с остальными заключенными из тюрьмы-замка барона.

Маячок рации уже работал, и сигнал, скорее всего, получен, осталось только ждать. Бежать было бессмысленно: никакого транспорта у местных не было, а уйти на своих двоих от падающего титана, уставшего держать небесную твердь, не успеет никто. Потому я сидел на валуне возле рощи, пытаясь унять до боли стучащие зубы и наблюдая за тем, как местное население спасается бегством: кто в ужасе, побросав свои вещи прямо на улице среди каменных домишек с соломенной крышей, кто основательно, запрягая тягловый скот в большие телеги и складывая в них нехитрый скарб. Последние понимали, что луна падает слишком медленно, чтобы бежать сломя голову, поэтому не забывали о том, что дальше без своего добра им будет нелегко. Впрочем, только я знал, что и первым, и вторым некуда деваться.

За моей спиной возвышался замок-тюрьма. Барон был дураком, вмешавшись в дела большого космоса, за это он поплатился сначала своей головой, а теперь этот его должок оплатит вся планета. Впрочем, он был пешкой, к тому же служил Коалиции, а потому мне не было его жаль. Планета – другое дело. Мятежный флот Косиньеров пытался избежать столкновения с войсками Коалиции здесь, в отдаленном и ничем не провинившемся мирке, но не удалось. И вот результат – я сижу на камне и жду своих. Успеют – хорошо. Не успеют – прощай мятежная жизнь, здравствуй вечный покой. Жаль только, не узнаю, чем закончится борьба с Коалицией, и от этого было как-то досадно: столько сил и времени я положил, участвуя в мятеже. Пусть и как мелкая пешка.

Ждать я не любил. Я и так три месяца просидел под замком в правой башне, оказавшись на воле лишь потому, что ее стена рухнула от взрыва, выпуская узников барона, голове которого давно не было до них никого дела. Сидели там в основном местные, провинившиеся перед феодалом в нарушении каких-то только им понятных законов. Спасти остальных было некому, да и незачем. Лезть туда, по доброй воле, когда замок может рухнуть в любую минуту? Увольте. Ни за что. Хотя один узник меня все же заботил, пусть я и не видел его ни разу в жизни.

За три месяца в башне я не раз слышал местную легенду: где-то в подвалах, на самых нижних уровнях, куда много лет не попадает ни солнечный свет, ни свежий воздух, а здоровенные крысы считают своим долгом указывать людям на их место бесцеремонным и наглым маршем по коридорам, сидит особенный заключенный. Он там так давно, что даже выживший из ума дед барона верил, что был мальчишкой, когда впервые узнал об узнике. А уж сколько он просидел в темнице, и кто его туда посадил, доподлинно не знал никто. Но все как один считали его бессмертным. Сами понимаете, почему.

Я сперва, как и вы, тоже подумал: из намагниченных он, да и дело с концом. Только они верят в свое бессмертие. Нет, твердили мне, а как же предки барона? У них он даже в летописях есть. Ну тогда, подумал я, всё еще проще: киборг или искусственный человек. Нет, убеждали меня, из плоти и крови. Да черта с два человек из плоти и крови столько в подвале просидит. «Клянусь! – кричал мне с пеной у рта мясник, сидевший со мной в камере. – Коалиция прилетала, тесты брали, человек, чистейшей воды человек!». «Чего же они его не забрали?» – спрашиваю. «Говорят, – выпучив глаза, прошептал он, – не захотел. Он же тут по доброй воле сидит». Жаль мясника, зашибло его, когда стена рухнула. Впечатлительный был малый, и в сказки верил.

И все же ждать я и правда не любил. Ждать под гнетом страха – тем более. Сидеть тут с нависшей над головой луной и знать, что где-то под твоими ногами и толщей земли может сидеть в темноте живое чудо. Не все в наши дни хотят быть модифицированными, ощущения не те. Да и насколько ты человек, если у тебя от человека ни одного органа? Искусственникам, так тем вообще веры нет среди простых людей с окраин Галактики. Коалиция, конечно, не брезговала всякими экспериментами, но в мирах, которые поддерживали Косиньеров, нечеловечность была не в чести. А вот бессмертие или долгая жизнь, если ты остаешься человеком при этом – очень даже интересно. А если бы такой человек раскрыл свои секрет и даже присоединился к мятежу, то цены бы ему не было.

Наверное, я был мятежником именно поэтому. Мне всегда нужно было знать правду, даже если это будет стоить мне жизни. Если мои прилетят вовремя, то они меня найдут по маячку. Если не прилетят, то какая разница, где ждать гибели.

Замок встретил меня чадом факелов и склизкими камнями стен, по которым бегали тени. Люди в камерах истошно кричали, чувствуя близкую смерть, матерились и звали охранников, но те давно разбежались. Начальник охраны оставил свой пост, бросив даже меч, не говоря уже о связках ключей, висевших на черной стене. Нижние ярусы открывались нижней связкой, это я знал из рассказов сокамерников. Взяв ее с собой, я отправился искать своего узника, пытаясь не обращать внимания на крики узников, которые тянули из окошек грязные руки, то умоляя спасти их, то угрожая мне расправой, если я немедленно их не выпущу. Я собирался в ближайшее время оставаться в живых, поэтому, естественно, не внимал ни мольбам, ни угрозам.

Воздух внизу был совсем затхлый, каждый вдох стоил больших усилий и, казалось, совсем не давал тебе кислорода, только влажный и тяжелый смрад, липко оседавший где-то внутри. Тут было тихо и темно, и потрескивание факела в моей руке было единственным звуком. Где-то в самой глубине коридора я услышал хриплое дыхание, и пошел на этот звук, отлепляя от лица паутину и пытаясь разглядеть, что впереди.

Ключ мне не понадобился. Проржавевшая массивная дверь камеры в торце коридора стояла полураскрытой и намертво вросла в пол, словно ее много лет даже не пытались затворить или раскрыть полностью. Факел осветил крошечную темницу, в которой нельзя было даже как следует лечь, настолько она была мала и непригодна для обитания.

На полу, покрытом сгнившей соломой, сидело почерневшее нечто, заросшее волосами и покрытое грязной коркой. Когда на него упал свет, он заслонил лицо рукой и закашлялся. Кажется, он пытался что-то сказать.

– Поди прочь, – послышалось мне.

Я наклонился ближе, пытаясь расслышать.

– Прочь, говорю! – теперь уже более отчетливо произнес узник.

– Скоро этой части планеты придет конец, – сказал я. – Во время сражения пострадала луна. Она упадет сюда, будет большой бум. Хотите улететь с моими людьми?

В ответ он хрипло рассмеялся.

– Рано или поздно это происходит, – кивнул он. – Оно приходит за мной.

– Что именно?

Он длинным костлявым пальцем постучал по своей обросшей грязными лохматыми волосами черепушке.

– Не понимаю, – покачал я головой.

Узник махнул рукой.

– Уходи, я остаюсь здесь. Мне даже любопытно, что будет дальше.

– Тогда я останусь с вами, – пожал я плечами, закрепив факел в подставку на стене. – Если луна упадет раньше, чем прилетят наши, то есть шанс, что я буду чуть живее, когда меня найдут.

Узник опять засмеялся своим хриплым, каркающим смехом.

– А ты забавный, – сказал он.

– А вы бессмертный, – ляпнул я в ответ.

Узник поднял глаза.

– Везде уже про меня знают, да? – он почесал лоб грязной пятерней. – А я тебе зачем? Коалиция тут была. Тесты делали, результата нет. Секрет моего бессмертия я им выдал, но он им ничем не поможет, как и тебе.

– Ну, мне было наверху скучно, – ответил я. – И там страшнее, чем тут. К тому же, может быть, вы захотите выговориться после стольких лет заточения. Я послушаю с интересом.

– Выговориться? – Мне показалось, что он оживился, совсем слегка. В полуприкрытых глазах его словно промелькнул огонек, отразивший пламя факела. – Пока еще такого мне никто тут не предлагал. Только в форме допросов и пыток.

– Я рад, что я смог чем-то вас удивить, – сказал я, присаживаясь на пол и предвкушая интересный вечер в компании либо с самым уникальным человеком во Вселенной, либо с сумасшедшим.

– … слышал про Землю? – спросил он, немного помолчав. Ему по-прежнему было трудно говорить после долгого молчания. – Я оттуда. Сейчас это захолустье, а больше десяти тысяч лет назад она была единственным обитаемым местом в Галактике. Тогда, в XXI веке, там начался настоящий расцвет техногенной цивилизации. Открытия совершались одно за другим. Честно говоря, я плохо помню те времена. Человеческая память не создана для таких гигантских сроков.

На момент участия в программе я был совсем старым, и семьи у меня не осталось. Когда я уже не вставал с постели и готовился отправиться в мир иной, мне предложили войти в экспериментальную группу по исследованию каких-то приборов. Сказали, что в худшем случае я все равно умру, в лучшем – начнутся изменения в организме: омоложение, продление жизни, укрепление здоровья. Хотя до этого проекта жизнь моя была не ахти – я всегда чувствовал себя как в плену: плохая работа, кредиты, три брака, неблагодарные дети – но жить мне хотелось страшно, просто до жути, вот я и согласился. Эксперименты провели, а потом группу как-то очень быстро прикрыли, и все эти ученые куда-то исчезли. Куда, не знаю. А я начал молодеть и встал на ноги.

Обо мне забыли очень скоро: то ли новых сенсаций хватало, то ли кто-то хотел стереть из общественной памяти эксперимент и его результаты. Говорят, фармацевтические компании постарались замять все это дело, иначе их доходы упали бы буквально до нуля. А я остался жить, здоровый и счастливый. Организм полностью восстановился, помолодев лет до тридцати.

Да, тот период я помню чертовски плохо. Но точно помню, что время я проводил отлично: благодаря нелепым вещам той эпохи, которые сейчас трудно представить, я зарабатывал большие деньги, кутил с женщинами, путешествовал. В какой-то момент я понял, что и правда не старею, а планета становится мне скучна: слишком много мест я повидал, слишком долго длится заточение в ее пределах. Слава богу, к тому времени человечество активно осваивало космос.

Правда, самому идти в космонавты мне было скучно: слишком много тонкой и рутинной работы. Поэтому оставалось только дождаться, когда колонизация других миров пойдет полным ходом. Вот тогда-то я и оторвался. У меня началась жизнь, про которую до этого я читал только в фантастических романах, причем в самых чудаковатых и вычурных. Я путешествовал по другим галактикам и системам, искал новые и странные планеты, влюблялся, знакомился с прекрасными поселенками в колониях, похищал их ради совместных космических приключений, участвовал в ограблениях звездных судов, разбивал сердца и позволял разбить свое, летал в горячие точки на разных планетах, чтобы повоевать, где за правое дело, а где и за узурпаторов. А чаще всего вообще было трудно разобраться, где правая сторона, а где нет. Иногда я отдыхал от странствий на синих песках у морей, которые парили в воздухе, и запускал воздушных змеев в красно-бордовые небеса, населенные безмолвными крылатыми людьми. Удивительное время, которое тоже постепенно выветривалось из памяти, пока летели года и столетия. Но было чертовски весело, прям чертовски. Я оставался таким же молодым, как в далеком XXI веке, а судьба хранила меня от физической смерти. Несколько раз я был на краю гибели, но каждый раз чудом выживал, и радовался этому, как ребенок, чувствуя себя заново родившимся на свет.

В какой-то момент я понял, что за плечами уже почти десять тысяч лет. Многое из того, что произошло за это время, я забыл совсем, целыми десятилетиями, а что-то врезалось в память остро, словно это было вчера. Но во всех этих бесконечных приключениях мне захотелось чего-то нового. Перейти на новый уровень, достичь чего-то большего. Подумав, я понял, что слишком много перемещаюсь с места на место, нигде не задерживаюсь. Меня тяготили долгие отношения с одними и теми же людьми, а рай, в котором я оставался надолго, превращался для меня в тюрьму. Но побывав во многих битвах, я стал настоящим профессионалом войны, и мне вдруг захотелось попробовать на вкус власти и славы.

Коалиции тогда не было, разрозненные миры еще искали способы взаимодействия. Было много звездных систем, которые сопротивлялись объединению. Содружество независимых миров, из остатков которого позже появятся мятежники Косиньеры, было стойким и несгибаемым, и я решил присоединиться к ним. Карьеру я сделал быстро, легенды о моей смелости и удачливости разнеслись очень быстро. Ты изучал историю Галактики? Помнишь Эндрэя Отчаянного? Да, это был я. Мне предлагали высокие военные посты, но я отмахивался и шел на передовую, как командир отряда, возглавлял группы прорыва. У меня был настолько непререкаемый авторитет среди товарищей, что некоторые из руководителей Содружества стали побаиваться меня. Думали, что я отниму их места в правительстве или поведу за собой людей на какой-нибудь мятеж. Ко мне даже подсылали убийц, но всё, как обычно, не приносило результата.

В зените своей славы я поднялся так высоко, что кружилась голова. К концу десятого тысячелетия моей жизни армия Содружества независимых миров была готова вступить в решающую схватку с Империей Арканов, и я снова был в авангарде, готовясь стать самым отважным и прославленным из всех героев, когда-либо живших в этой Галактике. Накануне финальной битвы я почти не спал, стоя на балконе дворца на Рапсодии, в который меня пригласила местная дива, и вглядываясь в фиолетово-зеленую дымку над горизонтом. Скоро там встанет солнце, и наш флот пойдет в бой. Перед рассветом как-то резко навалилась усталость, и я решил прикорнуть часок рядом с первой красавицей Рапсодии, возлежавшей со мной в ту ночь…

…Проснулся я от шума в голове.

Все тело ныло какой-то приглушенной болью. Пошевелиться толком не получалось: туловище, казалось, было придавлено десятитонной плитой. Мне едва удалось разлепить глаза. Сверху бил яркий свет, а потому открыть их полностью я не смог.

– Андрей Иванович, как вы себя чувствуете? – произнес мужской голос. Чуть разлепив веки, я наконец разглядел говорящего. Мужчина в очках с крупным мясистым лицом сидел рядом с моей кроватью и улыбался. На нем был белый халат, а в руках он держал планшет.

Белые стены палаты, похожей на больничную. В окно где-то слева от меня врывался ослепительный солнечный свет, через открытую форточку было слышно, как на карнизе чирикают воробьи.

– Где я? – хотел спросить я, но удалось лишь прохрипеть что-то невнятное.

– Не волнуйтесь, полежите немного. Дезориентация пройдет. У нас с вами сейчас будет плановая ежедневная проверка, – сказал мужчина, улыбаясь немного виноватой улыбкой. – Меня зовут Николай Сергеевич, я ваш врач. Вы этого не помните, но так надо. Вы простите, если мы вас разбудили на самом интересном месте, но закон есть закон.

– Какой… закон? – наконец удалось выговорить мне своим непослушным языком, сухим и словно одеревеневшим. Впрочем, это было больше похоже не на речь, а на скрип деревянной лестницы.

– Постановление Правительства о мерах по регулированию деятельности в сфере усыпления по программе «Бессмертие для всех». Мы много раз убеждали представителей Минздравнадзора, что это пробуждение бессмысленно, но они полагают, что транс, в который вводят наши приборы, в чем-то схож с наркотическим опьянением, а, значит, нужна ежедневная проверка активности мозга, его когнитивных функций, а также ежедневная подпись пациента, подтверждающая, что он согласен продолжить участие в программе.

Что он городит, пытался понять я. Что тут вообще происходит? Меня похитили, пока я спал? Кто-то из своих предал меня? Эта рыжая красотка что-то мне подсыпала? Кажется, моя вечная удача подвела меня, а я очень уж привык полагаться на нее, и не ожидал такого поворота.

– Что с битвой у Серой Туманности? – спросил я. – Мы проиграли?

– О, не переживайте! – махнул рукой назвавшийся Николаем Сергеевичем. – Наш прибор сканировал матрицу вашего мозга в момент пробуждения и снял с нее электронный слепок. Мы сможем спроецировать ее вам в мозг при последующем усыплении. Это один из вариантов, который мы всегда предлагаем – вернуть вас в тот же момент, на котором вас разбудили. Вы забудете наш разговор, и все пойдет дальше, как и предполагалось. А можем перезагрузить систему, вы забудете и этот разговор, и прошедшие в трансе годы. Для вас все начнется сначала. Многие такое выбирают, если уже пресытились долгой жизнью и не знают, что еще интересного произойдет. Но возможности человеческого мозга неисчерпаемы, уверяю вас! – Он весело мне подмигнул.

– Объясните… что тут за… – потребовал я, но договорить не смог, закашлявшись. Стены перед глазами грозили расплыться, так что я замолчал. Мне вдруг стало страшно.

– Давайте кратко, чтобы долго вас не занимать этим, – ответил Николай Сергеевич. – Вы, конечно, забыли все предыдущие подробные пояснения, но так как вы подписали необходимые документы и формально все знаете, то второй раз не буду все тщательно объяснять. Наши разработки основаны на важных достижениях практической психологии последних лет. Психологи опытным путем обнаружили, что события в жизни человека в значительной степени определяются подсознательными установками самого человека. Проще говоря, индивид с детской психологической травмой стремится пережить эту травму снова и снова, а психически несломленный человек, живший в любви и гармонии, получает любовь. Если сложнее, то мы сами определяем свою судьбу. Механизмы того, как это происходит, пока нераскрыты, но предположительно тут действует несколько факторов.

Первое – невербальные знаки, жесты, мимика, позы и иные скрытые от сознательного восприятия вещи. Они привлекают к индивиду людей, которые будут обеспечивать ему те переживания, которых он подсознательно желает. Таким же образом он выбирает себе работу, спутника жизни, место обитания и все прочее. Индивиды с парными психологическими травмами находят друг друга, то есть жертва стремится найти себе мучителя, обидчик – виноватого, спасатель – несчастного, и наоборот.

Второе – общее информационное поле коллективного бессознательного. Информация материальна, она передается самыми различными способами. От человека к человеку, от прибора – к прибору. Это заставляет людей действовать синхронно и создавать события вокруг себя, для каждого члена общества в отдельности и для всех вместе. Другими словами, кому мортидо в глубинах мозга шепчет, что его должна сбить машина, то он найдет свою машину, а машина найдет его.

Третье – стремление человека к счастью. Человек рожден для счастья, как птица для полета, помните? И подсознание несчастного и неудовлетворенного индивида требует от него, чтобы он работал над своим восприятием мира, меняя его к лучшему. Оно посылает ему знаки, помогает формировать события вокруг так, чтобы человек наконец занялся собой. Иногда – с летальным исходом. Опять мортидо, сами понимаете. А иногда достаточно лишь простейших методов практикующего психолога – проговор, рисование, дневник – чтобы полностью изменить свою жизнь и отношение к ней.

Обосновать и использовать эти особенности взаимодействия человека с внешним миром очень трудно, а на нынешнем этапе развития науки – почти невозможно. Другое дело – мир внутренний! Надо лишь погрузить мозг в транс, внушить ему, что жизнь продолжается, но при этом с помощью некоторых нехитрых технических манипуляций, которые нам вполне доступны, снизить влияние мортидо на деятельность нашего разума. Как я уже сказал, наш мозг – уникальный инструмент. Если он легко моделирует настоящую жизнь, то уж смоделировать жизнь внутри себя ему проще простого. Не нужна никакая виртуальная реальность, дальше разум все придумывает сам, гораздо лучше и детальнее! В этих фантазиях жизнь продолжается, но уже не обремененная стремлением к смерти, она вечная, она правдоподобная, она почти настоящая! Бессмертие в чистом виде! – Николай Сергеевич был очень доволен своим рассказом.

– Прямо сказка, – пробормотал я, пытаясь понять, в чем подвох. И при чем тут я.

– Вы правы, – вздохнул мой собеседник. – Побочный эффект один, но он серьезен – полный уход от реальности. После пробуждения человек уже не может отличить, где настоящий мир, а где его фантазии, и очень хочет вернуться назад, в свой внутренний мир. Поэтому работа со здоровыми, молодыми людьми нам заказана. Зато для таких, как вы, открываются безграничные возможности!

– Таких как…? – я непонимающе взмахнул рукой, наконец обретшей способность двигаться.

Тут взгляд мой сфокусировался на этой руке, и я понял, о чем он. Она была старой и дряблой. Серые и коричневые пятна на ней хотелось оттереть, словно въевшуюся краску Тысячи мелких морщин сеткой врезались в желто-пепельную кожу и в мой мозг, словно тонкие стальные нити, разрезая его на до и после.

Я был старым немощным больным человеком.

– Да. – кивнул Николай Сергеевич. – Врачи дают вам от нескольких дней до нескольких недель, после которых ваша жизнь прервется навсегда. А мы, всего за сутки, продлили ее еще на… сколько? – вопросительно посмотрел он на меня.

– Десять тысяч лет, – прохрипел я.

– Десять тысяч лет! – воскликнул он. – Отличный результат, Андрей Иванович! Не все проживают за сутки и тысячу лет, но ваш мозг необычайно активен! Если дальше все пойдет так же успешно, то вам не придется скучать еще сотни тысяч лет! Это почти бессмертие, согласитесь?

– «Бессмертие для всех»?

– Да, название, скорее, рекламное, вы правы, – кивнул Николай Сергеевич. – Но «бессмертие» звучит красиво.

Нет, он лжет. Они что-то сделали со мной, опоили меня дурманом. Я брежу, не в силах очнуться, а там, у Серой Туманности идет битва, и героем ее станет кто-то другой! Я не мог вообразить все это, слишком много деталей, слишком много лет позади. Я влюблялся, страдал, почти погибал, но выкарабкивался. Мне было больно, меня предавали. В моей спине побывали нож и лазерная коса, и это на моих руках умер последний представитель древнейшей расы во Вселенной с кожей небесной лазури и глазами из черного мрамора…

Что-то рядом с головой противно запищало.

– О, тесты готовы! – сказал врач, ткнув в экран планшета. – Вы в полном порядке! – радостно сообщил он. – Можно засыпать заново. Осталось всего три контрольных вопроса. Первый: вы довольны всем, что происходит с вам в гипнотическом трансе под действием прибора БДВ-2 в рамках программы «Бессмертие для всех»?

Я кивнул. Остановите этот розыгрыш. Верните меня уже назад. Там все было по-настоящему.

– Второй вопрос: вы хотели бы вернуться в гипнотический транс прямо сейчас?

– Да.

Николай Сергеевич поставил галочку на экране, сосредоточенно пялясь в своей планшет, который уже хотелось разбить об его круглое улыбающееся лицо. Черт побери, этот врач тоже похож на настоящего, а не привидевшегося в бреду. И теперь он и правда выглядел знакомым.

Только не это. Я не хочу вспоминать эту чушь про программу и мою старость. Это не моя жизнь.

– Третий и последний вопрос: вы хотите продолжить с того места, где остановились, или перезапустить программу?

– Продолжить.

Он удовлетворенно кивнул, подал мне электронную ручку, и я, едва выводя буквы, нацарапал что-то на экране планшета под длинным текстом медицинского согласия. После этого врач повернул одну из ручек где-то у меня за спиной, и я начал падать во тьму.

– Сладких снов, Андрей Иванович. До встречи через десять тысяч лет, – услышал я голос издалека. Потом его эхо растворилось в звездном небе, нависшем надо мной сквозь стеклянный купол особняка на Рапсодии.

Звезды мерцали, переливаясь синим и красным, а я лежал и думал о том, что сейчас со мной произошло. Я попытался выкинуть это из головы, забыть, но это было все равно, что пытаться убедить себя, что вчерашний день был сном. Все было слишком ярким: белые стены, солнце в окне, веселый врач, старческие морщинистые руки, тяжесть во всем теле.

Я встал и проверил приборы слежения. Судя по ним, я прикорнул всего на полминуты. У дверей сидел зоркий рапсодианский пес с мохнатыми крыльями за спиной, бурчащий что-то на своем собачьем языке. Приборы можно обмануть, а его нет – уж он-то не дал бы меня похитить и сыграть со мной подобную шутку. Значит, сон, бред. Ужасно реалистичный бред, это бывает.

Скоро мне нужно было идти в наступление со своим отрядом. Но еще до того, как солнце Распсодии показало свой диск из-за горизонта, Эндрэй Отчаянный исчез, забрав с собой удачу, которую он принес войскам Содружества. Слухов было много: что похитили враги, что бежал от сражения. Мое исчезновение наделало шуму и подкосило боевой дух. Не знаю, победили бы мы или нет, останься я в то утро, но Коалиция появилась именно тогда, когда Империя Арканов разбила флот Содружества независимых миров у Серой Туманности и начала собирать системы под свои знамена, назвавшись Коалицией.

Мне в тот момент было на все это плевать. Я сидел в капсуле и умолял сам не знаю кого, чтобы мне наконец позволили все забыть и продолжать жить, как раньше. Тот человек в белом халате обещал мне это, но не выполнил. По какой-то причине воспоминания остались со мной и продолжали мучить меня. Меня терзали мысли: может, я сошел с ума? Может, кто-то что-то сделал со мной, заставив поверить в нереальность этого мира? А может, я и правда сплю и представляю все это?

К последнему я склонялся все чаще. За мной по пятам по-прежнему следовала удача, спасая меня из самых немыслимых бед. Я, как и раньше, выживал и вставал на ноги даже после страшнейших травм. И меня все еще преследовал дух авантюризма, который закидывал меня в самую гущу приключений. Только теперь все это отдавало синтетикой. Знание нереальности окружающего мира сжигало мне нутро, я просыпался со вкусом тлена во рту, и с ним же засыпал. Жизнь перестала радовать меня, и я все чаще задумывался о том, есть ли способ бежать наконец из этого мира в реальный. Но что бы я не пробовал, ответ был очевиден: своим ходом. Десять тысяч лет тоскливого существования в собственных фантазиях.

Я пытался отвлечься на приключения, которые неотступно шли за мной. Но теперь я был не хозяином положения, а пленником, и это удручало меня и вгоняло в тоску. Наконец, погруженный в депрессию, я однажды ввязался в очередную нашедшую меня авантюру, и попал в этот замок, на его нижний уровень. Мне показалось это идеальным времяпрепровождением на ближайшие десять тысяч лет: депрессия и я, один на один, что может быть лучше?

После этого меня много раз пытались спасти: прилетали какие-то отряды, диверсионные группы, бандиты, авантюристы, охотники за головами, правительственные войска, ослепительные красотки, но я оставался в темноте. Мою камеру перестали запирать, потому что я никуда не собирался бежать. Меня забывали кормить, иногда на годы, но крыс тут в избытке. Я твердо решил переждать свои десять тысяч лет, чего бы это мне ни стоило. А потом вгрызться в глотку этому мерзкому врачу и отомстить за то, что он запер меня в тюрьму своего разума, не выполнив обещания о полном забвении. А уж после этого я хочу прожить свои дни в реальном мире, пусть их можно будет пересчитать по пальцам, но все мои!

Узник закончил свой рассказ и опустил голову, заросшую грязными слипшимися волосами на грудь.

Я глядел на его иссохшие ноги и руки и думал о том, что совершенно неважно, кто передо мной: пропавший без вести Эндрэй Отчаянный или просто узник, потерявший разум в застенках местного барона. Если он верит в то, что говорит, то для мятежа от него проку не будет. И все же мне было жаль его.

– Вы говорили, что, если верить этой вашей психологии, то жизнь может изменить простой проговор, – неожиданно для себя произнес я. – Вот вы и сделали это: проговорили свою проблему и, возможно, получите ее решение.

Узник поднял голову. Провалившиеся глаза глядели на меня, не моргая.

– Дело в том, что Коалиция давно прогнила, – продолжал я. – Она коррумпирована и продажна. И для собственного выживания она идет на самые немыслимые эксперименты. Недавно мы обнаружили, что в колониях, где добываются ресурсы для Коалиции, была применена технология, подобная той, что описали вы. Живущим там работникам массово внушали, что они проживают долгую и счастливую жизнь с семьей и детьми на собственных фермах, а они в это время работали без выходных и сна, и падали замертво через несколько недель. Мозг их был уверен, что прожил около ста лет. Отдельные намагниченные начинают верить в свое бессмертие и от этого сходят на нет еще раньше. Часть оборудования мы уничтожили и колонии освободили, но кое-что у нас осталось. Наши инженеры разобрались в устройствах. Если захотите стать добровольной подопытной крысой, то можно попытаться внушить вашему мозгу, что прошло десять тысяч лет. И тогда вы сможете проверить свою теорию о том, что мир вокруг нереален, и проснуться там, где вы хотите.

– Что ж, – удивленно покачал головой узник. – Проговор и правда сработал. По крайней мере, найден способ выманить меня отсюда. Только зачем это тебе? – он недоверчиво взглянул на меня. – Ведь если я прав, то ты исчезнешь вместе с этим миром. Ты лишь плод моей буйной фантазии, помогающей мне обрести то, чего я подсознательно желаю.

– Ну что вы, – рассмеялся я. – Я же не верю вам ни на йоту! К тому же, приборы надо испытать, а мы не привыкли принуждать. Девиз Косиньеров – свобода воли и ответственность. А тут мне попали вы, доброволец. Разве не эпохальная у нас встреча?

– Эпохальная, – кивнул он. – Давай попробуем.

Мы еще некоторое время сидели на влажном каменном полу, молча, ибо говорить больше было не о чем. Выходить наружу не хотелось, потому что нависшая над планетой и неумолимо падающая на нее луна снова заставит мои колени дрожать, а я не люблю испытывать страх.

Впрочем, выйти нам в итоге пришлось. Прибывший на планету отряд Косиньеров нашел меня по сигналу маяка. Они вытащили нас на свет божий и посадили в корабль еще до того, как синий гигант рухнул на поверхность несчастной планеты, ставшей жертвой галактической войны. Уже с орбиты мы наблюдали, как от удара лунного куска планета содрогнулась и триллионы тонн пыли окутали ее поверхность, затмевая солнечный свет, который уже был не нужен тем, кто там когда-то проживал.

Освобожденного узника подстригли, отмыли и накормили. Он оказался смертельно худым, но молодым мужчиной, с прямым, твердым взглядом и немного кривой ухмылкой. Он много молчал и напряженно ждал нашего прибытия на базу и встречи с инженерами.

Полет продолжался уже несколько дней, но меня все мучал один вопрос. Конечно, этот сумасшедший был убедителен, как и все психи, просто потому, что они всегда искренне верят в свои слова. Но что, если есть хоть миллиардная доля вероятности, что он прав? В этой вселенной случаются самые удивительные вещи, я не раз был тому свидетелем. И что, если я везу на одну из наших баз бомбу замедленного действия, ведь после его так называемого «пробуждения» все вокруг исчезнет без следа? Я гнал эту бредовую мысль, потому что это тоже было похоже на приближающееся сумасшествие: допустить, что безумец прав! Но я любил жизнь, и мне очень не хотелось рисковать ею только потому, что я пожалел этого психа, а еще решил помочь инженерам с подопытным.

Несколько дней подряд я мучался, а пару ночей не спал. Наконец, однажды ночью я встал и пошел к пульту, проверить, как идут дела на корабле. Бывший узник спал в своей каюте, тоже ворочаясь во сне и подергивая пальцами, словно они сжимались на чьем-то горле.

Моя рука замерла над пультом. Я поселил узника в каюте, которая запиралась снаружи. Только там мы перевозили незнакомых нам людей, которые могли оказаться шпионами, туда же помещали возможных предателей до окончания расследования, и эта каюта как нельзя кстати подходила для помешанного, от которого можно было ожидать чего угодно. Особым сюрпризом было то, что эти покои не только запирались со стороны коридора, но и отпирались наружу, в открытый космос. Одно нажатие кнопки – и нежелательный пассажир будет кружить в пустоте, доживая последние секунды в безвоздушном пространстве.

Я открыл защитную крышку. Красная кнопка манила меня. Если он рассказал правду, то он не умрет. Но и до наших приборов не доберется. Если он сошел с ума, то его бездыханное тело вечно будет носить по просторам вселенной. Да, я не мог рисковать.

Я нажал на кнопку.

Узника выбросило в космос во сне, но я успел заметить, как перед этим раскрылись его глаза, а взгляд вцепился в видеокамеру над дверью. Долю секунды длился его взгляд, в котором не оказалось удивления или страха, только печаль. Затем его вышвырнуло за борт, и тело узника, кувыркаясь, исчезло в черной бездне.

Я по-прежнему воюю за мятежников, мне близки их идеалы: свобода воли и ответственность. Я не жалею о содеянном. Лишь иногда, бессонной ночью, когда звезды светят особенно ярко, я вижу перед своим внутренним взором его: едва живого, кружащего в космической пустоте и запертого в самой ужасной темнице в его жизни на все оставшиеся до пробуждения тысячелетия.