Узник и ключарь

Узник и ключарь

Подходи, народ честной ко мне, стар и молод, подходи богач с бедняком, приходи сказку послушать, да на ус мотай, как оно было! Все расскажу, ни буковки не утаю, как на духу! Сказка мудростью горит житейской, сказка словесами языку украшением служит, да людям добрым в радость. Много их знаю, потому как на свет белый с запада на восток пешком перешел, истину говорю! У каждого народа своя сказка, и каждая из них прекрасна.

А дело-то третьего года было, когда я на фрегат купеческий за три гроша напросился в трюм. Жил подле бечевы, да бочонка ворвани, что купец гильдейский на продажу вез, с матросами столовался, да с боцманом браги кушал. А шел корабль через море-океан, да не за просто так, но в далекую Аглицкую страну. Не умеет народ тамошний бечеву плести, вот и покупают нашу. Ох, и тяжел был путь, все кости отлежал. Базарные торговки, бабы-кликуши, сказывали, будто бы там и не люди вовсе обитают, а чудь белоглазая с песьими головами, что кефира с квасом хлебным не пьет, говорит на наречии тарабарском им одним ведомом, а на улице у них завсегда дождь с туманом, да такой густой, что псоглавцы несчастные света божьего отродясь не видывали. Ну и дела! Я-то, дурак, верил басням этим, покуда сам на землю ту не приехал. Так вот что скажу – враки то все да росказни пустые! С песьей головой тут только каждый третий ходит, кефир с квасом знать не знают, зато каждый божий день в пять часов пьют какую-то жижу бурую, на вкус травянистую, чай называют. Удивительно! А что до тумана, то есть он, но не завсегда, солнышко и аглицким людям себя являет, никого во тьме не оставит. Так что не верьте бабьим слухам, вставайте с печи, да сами на свет белый глядите.

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Наречие аглицкое действительно без толмача не понять, да и все у них не по-нашему, не как у людей. Чужбина, серая и холодная, что с нее взять. Но в одном деле английцы с нашим человеком схожи – любят по вечерам в кабаках вино с пивом кушать, да сказки друг другу сказывать. Вот и мне довелось послушать, коль скоро в таком кабаке оказался. Они его тоже по-другому, «пабом» зовут, да и вино у них и не вино, а «эль», хмельное больно, утром света белого не видать. Чудь белоглазая, да и только, как они так живут?

Пора бы и сказ мне начать. Был я на аглицкой земле во время мирное, да спокойное, а сто лет назад тому была на их островке лютая сеча. У короля старого два сына было, один за пяту другого держал, когда на свет божий родился, вот и схватились они за корону насмерть, как батюшка их преставился. Долго бились они, жгли города, да села, как басурмане что на наши земли в набег ходили, будто. Долго ли, коротко, да только одолел старшой меньшего, что за ногу его держал, да на цепь в подземелье и посадил. Долго он правил, но не было ему счастья – обеднела страна, озлобилась на него. Ныне и имени его уж не помнят, а брата его в каждом доме знают. А дело здесь было вот в чем. Когда старший из братьев престол взял, не хотел он руки кровью родича марать, вот и велел брата в застенок бросить, да своему главному ключарю наказал – ты-де следи за ним крепко, но коль помрет – браниться не буду. Сказал – и забыл, не было ему дела до того.

День прошел, год, да еще десяток, вот и решил тот ключарь в темницы глубокие спуститься, да узника проведать. У них так заведено – чем знатнее человек, тем глубже его в застенок садят, традиция. Сам уж осунулся от старости, да работы неблагодарной, обрюзг, вечно всем недоволен. И каково же было его удивление, когда пленник встретил его широкой улыбкой и гордым взглядом! Никак не ждалось стражнику, что в подвале сыром да темном человек себя сохранить сможет. И потому, подойдя к решетке с тарелкой каши, он узнику и сказал:

-Ты, брат-узник, лыбу свою подальше спрячь. Не велел тебя государь на волю пускать, велел до конца дней твоих тут держать. Так что смерть свою тут встретишь, и не надейся на иное.

-Ну и что? Зато крыша над головой, еда казенная, да и книги дают. Грех жаловаться, не у каждого при моем братце такая роскошь имеется.

Разозлился ключарь. Не желалось ему, чтобы в мешке каменном кто-то свет в душе сохранял. В прежние времена тут все рыдали, да на волю просились, а этот и не пожаловался ни разу. Непорядок.

-Твоя жена и дети забыли тебя, как дурной сон! Для них ты давно уже умер.

-Да, но я знал, на что иду. Зато мой тесть, мой дядя, мои четверо племянников и моя внучка каждый месяц передают мне хлеба и сыра. Мое имя поют люди на праздниках, и в их сердцах я буду жив, даже если меня забудут все родственники.

-Хлеб и сыр? Ха-ха, глупец! Тебе передавали и бурдюки вина, и колбасы, и сладости. Да только не видать тебе их, это все моей страже достается. Они всегда радуются твоим гостям, потому что даров их хватает на всех. Кроме тебя!

-Прекрасно! Сытый стражник – добрый стражник, давно ведомо. Им платят по грошу, да с копейкой, когда еще колбасы отведают.

-Ты не увидишь воли! Никогда! – ключарь кричал в голос от досады.

-Да чего я там не видел? Пф, скука, пойду крысу дресировать.

-Крысу?

-Да, я назвал его Якобом.

-В честь короля?! Изменник, я завтра же лично перетравлю всех крыс здесь, а твою скормлю своему коту на твоих глазах! Медленно.

-Отлично, наконец-то эти твари перестанут донимать меня по ночам. Да и коту голодать вредно.

Ключарь медленно сел на пол. Глаза его уже не пылали гневом, а скорее грустили, как осеннее болото.

-Как? Как ты это делаешь, будь ты проклят?

-Что? Дрессирую крысу? О, это совсем не сложно! Нужно только…

-Нет! Ты знаешь, что я имею в виду! Как ты до сих пор тут не сломался? Почему ты не лишился рассудка от отчаяния и уныния, почему не умоляешь о смерти?

-Тебе взаправду интересно, брат-ключарь?

-Черт возьми, да! Ведь мы посылали тебя на каменоломни – это тяжелейший труд, способный сломать любого. Ты дробил камни тяжелым молотом, будучи закованным в цепи, ты должен был пасть и сгинуть там, а ты установил рекорд по выработке, побив прошлый в два раза!

-Да как-то случайно вышло. Свежий воздух не иначе. Помню, из излишков я сделал фигуры и доску, и мы с другими узниками разыграли прекрасную партию.

-А куда же смотрела стража?

-Как куда – на доску! Чтобы не пропустить ход, ведь они играли вместе с нами. Правда, потом ты, ключарь, забрал эти шахматы…

-А ты наутро вырезал еще одни, в два раза искуснее прошлых!

-Тоже нечаянно, камня оставалось много.

-Мы заставляли тебя работать в прачечной, средь огромных пахучих котлов с бельем. Миазмы и пар сводили в могилу многих до тебя, и покрепче ребята были! А ты до сих пор жив!

-Да. Я догадался открыть форточку. Иногда нужно немного подумать головой, прежде чем работать.

-Ты невыносим. Почему ты не поддаешься унынию?

-Потому что мне этого не нужно. Здесь я принадлежу только самому себе, да Богу немного. Чего мне унывать? Легче от того не будет, а проблем добавится. Когда я был юн, меланхолия редко покидала меня. Но однажды за ужином брат мой заметил – зачем грустить, если можно не грустить? Вот я прозрел тогда. Ты, брат-ключарь, в унынии будешь, лишь тогда, когда сам себя туда поставишь, и никак не раньше. Вот расскажи мне о своем житье.

-Жена-мегера бранится, дети беспутные бестолочи, да и работа эта хуже, чем горький хрен…

-Ты верно не услышал меня. Ты женат, продолжил свой род, близок к королю, да и поговорить есть с кем. Где же твое несчастье?

Долго они с ключарем говорили. Так и эдак, да наперекосяк, не знаю уж чем дело их кончилось. Да только поутру недосчитались в крепости одного узника, а заодно и старого ключаря. Нашли его связку ржавую, камзол стрепанный, да записку – «Всегда мечтал пасти овец, так прощайте». Ушел по-английски, чего сказать. Много, где его потом видели, всюду был радостен, да жизнелюбив, в шубе овчинной, да с женой под руку. И всюду рассказывал о своем житье, так сказка и родилась. Куда узник подался – неведомо, так и не встречали его нигде, затаился, да своей смертью помер, зато имя его до сих пор по земле ходит. И как взгрустнет кто, так товарищ его к нему подойдет и голосом шутейным скажет: «Зачем грустить, когда можно не грустить», и всей печали как ни бывало. Так-то, вот такую сказку мне люд на чужбине сказывал. Мудры они по-своему, не отнять. Да только истосковалось сердце мое по земле родимой, не выносит разлуки долгой, вот и вернулся, да сказку вам рассказал. А в сказке завсегда есть, над чем думу подумать крепко. Так и живем.