Узы крови

Соглашаться или нет? Вопрос на несколько миллионов долларов.

Недавно Катерине позвонила тётя Маргарита и даже не попросила, а потребовала к ней приехать. «Скоро меня не станет. Ты должна быть рядом со мной», — заявила она. И в качестве аргумента напомнила, что Катя единственная её родственница и наследница, а наследство, если что, можно и на какой-нибудь кошачий приют переписать. Чистый шантаж.

Ехать Кате не хотелось, но шанс разбогатеть она упускать опасалась. Тётя Марго, как правило, слов на ветер не бросала, могла действительно наследства лишить — из вредности. Впрочем, если бы не жизненные обстоятельства, то можно было бы наплевать на требования старухи. Если бы не эта чёртова, растянувшаяся на долгие месяцы чёрная полоса. С Анатолием, своим гражданским мужем рассталась — застукала его с другой и не смогла простить. Мучилась, ругала себя, но считала, что поступила правильно. Не выносила предательство. И дабы поставить большую и жирную точку после трёх лет совместной жизни, она собрала вещи Анатолия в большую сумку, принесла на пустырь и сожгла, назвав это ритуалом прощания с прошлым. Стало ли ей от этого легче? Ну, если только чуть-чуть. Но определённо понравилось, как сгорают фотографии бывшего мужа, его трусы, носки и футболки. Тогда она ещё не догадывалась, что чёрная полоса только началась и глядела в своё смутное будущее с оптимистичным вызовом. Так человек, узнавший, что заболел, надеется на скорейшее выздоровление.

Очередная мина, которую подложила судьба, взорвалась всего через пару недель после расставания Кати с Анатолием. Потеря работы. Пять лет трудилась тренером по плаванию, детей обучала и никогда не было никаких проблем. А тут бац — с одним пацанёнком в бассейне случился приступ. Едва не утонул. Катя едва его откачала. И всё бы хорошо, да только отцом мальчишки оказался влиятельный бизнесмен. Шум поднял, начал обвинять администрацию спортивного комплекса, говорил, что у его сына всегда было отменное здоровье и медосмотр никаких отклонений не выявил. Так что вся ответственность лежит на тренере. И ему было плевать, что этот самый тренер ребёнку жизнь спас. Ещё не отошедшая от предательства гражданского мужа, Катя не стала терпеть эти обвинения и, обычно сдержанная, на этот раз сорвалась и высказала всё что думает о таких дебильных папашах, которые вместо благодарности обливают людей дерьмом, потому что считают себя королями мира. Бизнесмен буквально охренел от такой наглости, — с ним ведь так нельзя! — и поставил условие администрации: либо увольнение тренера, либо громадные проблемы у спортивного комплекса, благо он эти самые проблемы легко может организовать, потому что со всеми городскими шишками в отличных отношениях. Администрация, недолго думая, выбрала первый вариант. Катя не стала права качать — уволилась хоть и с камнем на душе, но всё же с честью. Правда, уходя, дверью хлопнула, поставив тем самым ещё одну точку после немалого отрезка своей жизни.

В будущее она теперь глядела с меньшим вызовом и с большей опаской. Всё, к чему привыкла — рушилось. Ситуацию ещё осложняло и то, что Катя не любила никаких перемен. Если флюгер стабильности отклонялся хотя бы немного, она начинала испытывать дискомфорт. А тут вот какая хрень — его развернуло на сто восемьдесят градусов. И что дальше? У неё появилось стойкое ощущение, что это ещё не всё и судьба обязательно преподнесёт новый паскудный сюрприз. Она наконец разглядела мутный силуэт чёрной полосы и к пословице, что беда не приходит одна, теперь относилась со всей серьёзностью.

И пословица в очередной раз подтвердила, что народная мудрость — не пустой звук. Паровозик «Беда» притащил очередной, нагруженный дерьмом вагончик. В квартире трубу прорвало, когда Кати не было дома. Залило всех соседей снизу. Мало того, что кипяток причинил невосполнимый ущерб скромному жилищу Кати, но и вину за катастрофу свалили на неё. А чем платить за ремонт? У неё почти не было сбережений и висело несколько кредитов, которые они в своё время с большим воодушевлением взяли совместно с Анатолием, но выплачивать, похоже, теперь придётся только ей. Полный тупик. Хоть бери да на панель иди.

И накатила жуткая апатия. Всегда деятельная Катя больше не хотела суетиться, исправлять, решать. Слишком много всего навалилось. Не готова она была к такому. Только и оставалось, что с головой окунуться в сонные объятия хандры и смиренно ждать, когда нагрянет четвёртый всадник её личного апокалипсиса, который уж точно доконает. Ну и пускай, думала она. Ну и хрен бы с ним. Об одном жалела — что на дух не выносила алкоголь. А ведь это был неплохой выход — нажраться и обо всём забыть. А на следующий день опять нажраться, и ещё… Красота. Метод надёжный как гильотина.

Когда Катя уже ощущала, что её вот-вот захлестнёт депрессия, позвонила тётя Марго и потребовала приехать. Будто обухом по голове. Тётушка наконец, вспомнила про кровные узы? Ей всегда было плевать на племянницу, а тут нате пожалуйста, приезжай! Впрочем, без «пожалуйста». Марго таких слов не знала. Катя видела её всего пару раз, однажды в детстве и потом, когда с матерью были у неё проездом. Впечатления после этих визитов остались крайне паршивые. И уж, разумеется, никаких родственных связей она не ощущала. Ну как можно относиться к человеку, который даже на похороны сестры, мамы Кати, не приехал, причём без видимой причины? Отговорка холодным тоном: «У меня слишком много дел» выглядела так себе.

И вот, спустя много лет: «Скоро меня не станет. Ты должна быть рядом со мной». Если бы эти слова Марго в виде циничного поскриптума не подкрепились угрозой лишить племянницу наследства, то Катя решила бы, что та, ощутив дыхание смерти, что-то переосмыслила, осознала и теперь старалась исправить ошибки своей жизни, как Скрудж после встречи с духами Рождества. А может, так и есть? Может, всё же переосмыслила, осознала? А её шантаж — это просто потому что она по-другому не умеет?

Катю мучили сомнения. Вспоминались рассказы мамы о своей сестре. Марго даже в детстве вела себя так, словно весь мир ей задолжал и всегда была чем-то недовольна. Из-за того, что она постоянно ворчала, её за глаза называли маленькой старушкой. Постоянно с кем-то конфликтовала, находила любые поводы, чтобы с кем-нибудь разругаться. От того и друзей у неё не было. Иной раз, дабы сорвать злость, отрывалась на куклах, которым дала имена: «Юлька Гадина», «Анька Кикимора», и «Машка Какашка». Последней кукле доставалось сильнее всего, вероятно потому, что Машей звали сестру Маргариты. Воспитывались одними родителями, но были слишком разными.

«Не знаю, почему она стала такой, — рассказывала мама Кате и добавляла с грустной усмешкой: — Такое ощущение, что какие-то злыдни мою настоящую сестру в колыбельке подменили на чертёнка в человеческом обличье».

Однако, чертёнок был красивым. В школе все мальчишки влюблялись в Марго, она как будто имела над ними власть. Ей доставляло изощрённое удовольствие стравливать между собой ухажеров и смотреть, как они бьют друг другу морды, ради одного права называться её парнем. Возможно, именно тогда она для себя решила, какой жизненный путь избрать. Дорогу, вымощенную собственной прихотью, с мужчинами по обочинам, которые станут исполнять её желания. И с этого пути она не сворачивала — пёрла вперёд, используя свою красоту как оружие. Богатые любовники, сильные мира сего — все они были для Марго расходным материалом и не более того. Мама Кати с сестрой почти не общалась лет с восемнадцати — так, редкие телефонные звонки, — но жизнь её отслеживала, благо та была вполне публичной. О знаменитой фотомодели Маргарите Лебедевой и её «папиках» частенько упоминалось в светских хрониках. А потом «папики» сменились на состоятельных мужей — первого, второго, третьего. Можно было бы заподозрить, что она классическая «чёрная вдова», вот только все мужья погибали из-за несчастных случаев, к которым Марго ну никаким боком нельзя было приплести. Двое скончались в результате аварий, третий — утонул, когда с друзьями в хлам набухался на рыбалке. Был и четвёртый, не последний человек в криминальной группировке. Этот так вообще был убит во время бандитской разборки. Всех этих мужей объединяло одно — они делали Маргариту богаче и независимей.

Вот только о своей сестре и племяннице она не вспоминала. А Катина мама ни разу не попросила у неё помощи, даже в девяностых, когда едва сводила концы с концами. Так и жили, словно совершенно чужие люди.

А теперь к Марго нагрянула старость. Финишная черта всех отмеренных судьбой дорог — и кривых, и ровных. И, основываясь на словах тётки: «Мне недолго осталось…», Катя сделала вывод, что та серьёзно больна, хотя по властному чёткому голосу это было не заметно. Не хотелось смотреть, как человек чахнет, день за днём подступая к границе смерти. Катя однажды подобное уже проходила, когда мама умирала от рака лёгких и с тех пор ненавидела запахи лекарств и плотно задёрнутые занавески. Неужели придётся снова окунуться в эту атмосферу увядания? Долго взвешивая на весах сомнения «за» и «против», она решила, что ехать к тётке всё же придётся. Аргумент был лишь один, но он перевешивал прочие противоположные доводы: наследство. Деньги Марго решили бы все проблемы. С такими финансами можно смело и без последствий посылать на три буквы лишающих работы воротил. Можно не опасаться прорыва труб в квартире. И главное — Анатолий будет локти кусать, когда узнает, что бывшая гражданская жена стала невероятно богатой. Катя представляла, как он, стоя на коленях, молит её о прощении, как уверяет, что любит и всегда любил только её. А что она? А она, разумеется, со нисхождением королевы его выслушает, изречёт какую-нибудь мудрость, вроде: «В одну реку не войдёшь дважды», и даст ему пинок по зад. Вот именно ради такого и стоило ехать к тётке Марго! Решение принято.

И она поехала, очень надеясь, что тётка действительно смертельно больна и что той не долго осталось коптить небо. Мысли были, конечно, эгоистичные, не достойные, но угрызения совести от этого не мучили. Да и с чего бы? У Кати были твёрдые убеждения, что Марго — человек поганый, не лучше того бизнесмена, что лишил работы. Это не тот случай, когда стоило включать в себе моралиста. К заповеди: «Возлюби врага своего» она относилась с большим скепсисом и ехала к тётке, чтобы терпеть, как осужденный, которому предстояло провести срок в заключении. Эдакое самопожертвование, только не ради справедливости, а ради денег. Впрочем, потенциальное наследство она в какой-то степень расценивала именно, как вселенскую справедливость. Как финальный приз в конце чёрной полосы. Ну заслужила ведь! Кто будет с этим спорить?!

Тамбовская область. Небольшой городок, почти полностью окружённый лесом. Вот куда пришлось ехать. Катю удивляло, что, привыкшая к столичным тусовкам и всеобщему вниманию Марго решила однажды обосноваться именно здесь. Будто задумала спрятаться от навязчивых взоров репортёров, от богемы. Устала от всеобщего внимания? Это навряд ли. Отчего-то Катя была уверена, что причина иная.

А городок выглядел неплохо. Чистенький, зелёный и вполне современный, без высоток, но и без деревянных построек на окраинах. Шикарный дом Марго находился в элитном районе, стоял в стороне от других жилищ и был огорожен высоким кованным забором. Первое, что бросилось в глаза Кати, когда она зашла на территорию особняка, это ухоженные клумбы. Сочные розы, астры, пионы, среди которых притаились фигурки садовых гномов. Аккуратные кустарники, белая беседка, густо овитая плющом. И тишина, вносящая существенную лепту во всеобщее чарующее умиротворение. Катя с некоторой завистью рассудила, что и сама бы хотела провести свою старость в подобном месте. Немного смущало лишь то, что на всех окнах дома были решётки. Заем они? Чтобы грабители не забрались? Да в этом элитном районе охранников дофига и больше. Впрочем, у богатых свои причуды.

Дверь открыла похожая на бочонок невысокая женщина средних лет. Она представилась Вероникой Павловной, с какой-то комичной гордостью сказала, что является помощницей хозяйки и проводила Катю в гостиную. Марго сидела за круглым, накрытым белой кружевной скатертью столом. Пила чай. Некоторые люди и в старости остаются красивыми, но это не относилось к бывшей гламурной диве Маргарите Лебедевой. Годы её изуродовали. Ей не шли морщины. Водянистые глаза тётки заставили Катю подумать о затянутых коркой льда омутах. Седые волосы вовсе не отливали серебром, а были неприятного мышиного цвета, они обрамляли лицо неопрятными патлами. И никаких украшений — ни серёжек, ни браслетов, ни перстней. А видавший виды выцветший халат выглядел вообще, как наглый протест против роскоши. И у этой женщины на банковских счетах лежат миллионы?

Рассматривая родную тётку, Катя невольно испытала к ней жалость: вот она, разрушительная сила времени, которая одинаково не щадит ни богатых, ни бедных. Марго же смерила гостью взглядом, отхлебнула из большой цветастой чашки, сузила глаза до маленьких щёлочек и ехидно усмехнулась.

— Вы только гляньте, племяха нарисовалась. Картина маслом. Что, племяшка, испугалась, что я тебя наследства лишу? — голос у неё был хрипловатый, словно прокуренный. — А я даже не сомневалась, что ты прикатишь. Слишком хорошо знаю людей.

Вся жалось к этой старухе мигом улетучилась. Катя была готова к паршивому приёму, но ожидала хотя бы элементарного приветствия. Марго оказалась такой, как и представлялась: эталонной стервой. И был ещё один повод для беспокойства — тётка, увы, не выглядела, как человек, который уже одной ногой в могиле. По виду, вполне здоровая бабка.

— Вы сами меня позвали, — выдавила Катя, даже не пытаясь сделать тон своего голоса дружелюбным. Лебезить перед старухой она не собиралась. — И хотелось бы знать, что вам от меня понадобилось. Желаете, чтобы я была вашей сиделкой?

Марго фыркнула.

— Я что, по-твоему, похожа на старую развалину, которой нужна сиделка? Не бойся, племяха, горшок за мной выносить не придётся и водить меня за руку не нужно. А работу по дому вон Верка выполняет. Она у меня и за повара, и за уборщицу. От тебя ничего не требуется. Просто хочу, чтобы ты была рядом. Считай это моим капризом.

— И всё? Просто быть рядом?

— И по возможности, старайся меня не бесить, хотя, это та ещё задачка. Чайку выпьешь со мной?

— Нет, спасибо, что-то не хочется, — нахмурилась Катя. Ей пришла в голову мысль, что тётка решила её разыграть. От скуки. Вызвала, дабы поиздеваться над глупой бедной родственницей. Покуражится какое-то время, а потом прогонит. И никакого наследства, разумеется.

— Чего скисла? — Марго словно мысли её прочитала. — Не волнуйся, получишь свои деньги, я слово своё всегда держу. Мне действительно недолго осталось. Через три месяца я сдохну и тогда станешь богатой. А пока — терпи. Надумаешь уехать — и никаких денег, на носу себе это заруби.

— Три месяца? — Катя внимательней всмотрелась в лицо тётки, всё ещё пытаясь разглядеть следы смертельной болезни. Но нет, не разглядела. — Вам это врачи сказали?

— В жопу врачей! — гаркнула Марго, едва не расплескав чай. — Я сама себе врач. Сама себе диагнозы ставлю. Если сказала, что сдохну скоро, то значит сдохну. Усекла?

Катя решила, что пока лучше с ней не спорить.

— Усекла.

— Вот и чудненько, — подвела итог Марго и взглянула на Веронику Павловну. — Покажи ей её комнату, Верка. Раз брезгует со мной чай пить, пускай отдыхает. И слышь, племянница, ужинать будешь вместе со мной. Всегда. Тут отказ не принимается. Только не жди сегодня праздничного стола. Твой приезд для меня вовсе не праздник, а… — она вдруг осеклась и не стала договаривать. Просто махнула рукой, давая понять, что разговор окончен.

Вероника Павловна проводила Катю на второй этаж, открыла дверь в просторную, обставленную современной мебелью комнату.

— Вот, здесь и будешь жить. Вид из окна отличный. Ты, девонька, не злись на Марго, она такая, какая есть. То, что у неё на уме, то и на языке, она никогда за словом в карман не лезет. Ты привыкнешь. А на самом деле, человек она хороший. Меня вот приютила, когда я квартиры лишилась из-за проклятых чёрных риелторов. Если бы не она, я уже давно опустилась на самое дно, бомжевала бы где-нибудь на свалке. Так что губы не дуй и все её оскорбления воспринимай… ну не знаю… как стиль речи.

— Спасибо за совет, — буркнула Катя, даже не собираясь считать оскорбления тем, чем они не являются. Но дала себе зарок терпеть. Пускай старуха хоть тонны желчи на неё изрыгнёт, это не страшно. Главное, не снимать с себя броню пофигизма.

— Ну ладно, располагайся, а мне ещё кое-какие дела сделать нужно, — Вероника Павловна повернулась к выходу.

— Вы правда верите, что Маргарита умрёт через три месяца? — остановила её Катя.

После небольшой паузы, не оборачиваясь, домработница ответила с печалью в голосе:

— Мне не хотелось бы в это верить, но… я верю, — она неуловимым и явно привычным движением вынула из кармана платок, промокнула глаза. — Маргариточка никогда не стала бы врать, чтобы только привлечь к себе внимание. Её слово, как сталь. Как она сказала, так и будет.

Когда Вероника вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, Катя подошла к окну с резной решёткой. Вид действительно был отличным. Зелёный август во всей своей красе. За оградой простиралось поле, а дальше — хвойный лес в солнечных лучах. Совсем робко, в полной мере пока этого ещё не допуская, Катя подумала, что всё здесь скоро будет принадлежать ей. И ощутила неловкость, будто позарилась на чужое, на то, чего не заслужила. Нехорошее предчувствие накатило. Может, плюнуть на всё и уехать? Глупая мысль, которая могла прийти в голову только слабачке. А она не слабая. Не слабая!

— Я не слабая, — вслух произнесла Катя, разозлившись на саму себя. — Я справлюсь!

Она сфокусировала взгляд на своём отражении в оконном стекле. Лицо — волевое, совсем не такое, какое было до решения поехать к Марго. Проблемы подкосили, сделали её вялой, а теперь… хотелось бороться за место под солнцем. Хотелось бросать вызов судьбе. А все слабости нужно вырвать из себя с корнем, прямо здесь и сейчас. И никаких больше мыслей о побеге! Да и в конце-то концов, что может тут плохого случиться? Стервозная старуха — это не критично. И вот ещё нотки позитива: в этом доме не пахло лекарствами и окна были не занавешены. Жить можно.

Выдавив улыбку, Катя отошла от окна и легла на кровать, раскинув руки. Закрыла глаза. Впервые за много лет она находилась далеко от дома. Не любила никуда ездить, даже отпуска проводила в областном санатории, а максимум куда выбиралась, так это на пикники на дачах друзей. Но всё течёт, всё меняется. Не пора ли становиться другим человеком, с новыми привычками и пристрастиями? Не пора ли начать подставлять лицо ветрам перемен, а не воротить от них нос? Вот такие мысли ей нравились, они походили на планы на будущее, которые она раньше, если и строила, то ограничивалась всяческими мелочами, вроде намерения купить новый чайник. А тут — нечто глобальное, немного пугающее, но этого ещё больше чарующее. Впору говорить Марго: «спасибо!» за то, что своим приглашением подтолкнула к переосмыслению жизненных позиций.

«Что-то не так!» — пронеслось в голове Кати.

Она вдруг ощутила чьё-то присутствие. Открыла глаза, резко села на кровати. Нет, в комнате никого не было. Но чувство, будто кто-то за ней наблюдал было такое явное, острое. Всего лишь наваждение? Чужой дом, чужой город… всё чужое. От того и нервы чуток расшатались, мерещится всякое.

Резко выдохнув и тряхнув головой, она поднялась с кровати. Торчать до ужина в комнате не хотелось, решила сходить на улицу, проветриться, осмотреться. Это как никак её будущие владения.

***

Возле примыкающего к дому флигеля Катя повстречалась с коренастым мужиком лет шестидесяти. На нём была зелёная спецовка, клетчатая кепка, а густые, нависающие над губой усы, делали его похожим на моржа.

— Михаил, садовник, — радушно представился он. — А ты значит Катерина, племянница. Ну и как тебе здесь?

Катя призналась, что тут чудесно и похвалила Михаила за ухоженность клумб, кустарников и садовых деревьев. Он воспринял комплимент как ребёнок, которому дали долгожданную шоколадку — глаза засияли, губы расползлись в улыбке. Похоже, хвалили его здесь не часто. Кате показалось, что это начало дружбы.

Он рассказал, что учился вовсе не на садовника, а на ландшафтного дизайнера и мог бы всё на этом приусадебном участке улучшить, но Маргарита его ограничивала, не давала развернуться. Ухаживать дозволяла только за теми растениями, которые видела из окна своей спальни. А за домом — полный бардак и дикость. И попробуй только эту дикость тронь — хозяйка на дерьмо изойдёт.

— Колоша старая, — негодовал Михаил. — Только ругательства от неё и слышу. Одно радует: платит щедро.

Катя усмехнулась.

— Не боитесь при мне про Марго так говорить? Я всё-таки племянница её.

— А чего мне бояться? — он дёрнул плечами. — Она прекрасно знает, что я про неё думаю. Иногда и в лицо ей это говорю. Хотела бы выгнать, давно уже выгнала бы, но мы друг друга терпим. Я — из-за хорошей зарплаты, а она… чёрт её знает… порой мне кажется, что Марго просто нравится со мной ругаться. Я для неё эдакий мальчик для битья. Ей необходимо на ком-то злость срывать.

— Как думаете, зачем она попросила меня приехать?

Михаил, нахмурившись, устремил взгляд в небо, словно намереваясь среди облаков найти ответ на этот вопрос.

— Если честно, и для меня это загадка. Про всякие тёплые чувства, про долг перед последней родственницей — это не про Марго. Но одно могу сказать: она ничего не делает просто так. Если попросила приехать, значит ей от тебя что-то нужно. Это меня, конечно беспокоит, но не думаю, что она задумала что-то плохое. Зачем ей это нужно? К тому же, ты точно получишь наследство, в этом можешь даже не сомневаться. Я хорошо знаю Марго, как никак больше года на неё работаю и могу с уверенностью сказать: она своё слово всегда держит. Присматривайся к ней, и сама делай выводы. Пожалуй, ничего более конкретного я пока посоветовать, увы, не могу.

— И на том спасибо, — искренне поблагодарила Катя. Она была рада, что хоть кому-то не наплевать на её судьбу. А с другой стороны, Михаил лишь поведал то, чего она и так предполагала: у Марго есть на неё какие-то планы.

Попрощавшись, она пошла дальше исследовать территорию особняка. Как и сказал Михаил, за домом действительно царила дикость. Крапива, чертополох, кипрей. Растения хоть и были огромными, но выглядели больными, с бурыми пятнами, похожими на ржавчину. Сквозь густые заросли проглядывали замшелые камни какого-то сооружения — то ли развалины древнего здания, то ли кладка старой стены. Толком разглядеть не получалось, а пробираться сквозь бурьян Кате не хотелось. Её удивляло, что Марго половину участка своей усадьбы держала в таком запустении. И негодование садовника было вполне оправданным. Что за блажь? Когда она, Катя, станет тут хозяйкой, то всё здесь расчистит. Никаких диких трав, никаких замшелых камней.

Она усмехнулась, поймав себя на мысли, что уже более уверенно допускает, что действительно скоро станет богатой. И ей это нравилось. С этим благостным чувством Катя вернулась в дом и скоротала остаток дня за просмотром видеороликов на своём ноутбуке. А когда на улице начало смеркаться, Вероника Павловна постучала в дверь и позвала на ужин.

Стол был накрыт в гостиной. Никаких изысков — обычная еда: варёная картошка, жареная с луком печень и салат из огурцов и помидоров. Не так Катя себе представляла ужин миллионерши.

— Что, удивлена? — ехидно осклабилась Марго. — А у нас тут всё по-простому. Времена, когда я только и делала, что жрала деликатесы, остались в прошлом. На всю жизнь нажралась, хватит. Теперь хочется нормальной пиши, самой обычной.

— Я к деликатесам равнодушна, — буркнула Катя, заняв место за столом. Она слукавила, потому что сейчас не отказалась бы от чего-нибудь особенного, ресторанного, дорогого — такого, что редко себе позволяла. Она бросила на Марго короткий взгляд: — Приятного аппетита.

— И тебе не подавиться, — усмехнулась старуха и принялась за трапезу, подцепив пальцами кусок печенки. И зачавкала, наплевав на все правила приличия.

Кате вспомнила другая Марго — такая, какой её видела на фотографиях и в видеозаписях. Модель, само олицетворение утончённого стиля. Каждое движение, каждый поворот головы — всё было как штрихи в общей шедевральной картине. Не человек, а произведение искусства. И казалось, что такое создание может питаться только амброзией, а гадит исключительно драгоценными камешками.

Марго вытерла пальцы о скатерть.

— Запомни, племяха, этикет придумали высокомерные жопы, чтобы поставить себя на ступеньку выше обычных людей. Мол, вот мы какие культурненькие, не то, что прочее быдло. Чистой воды лицемерие, притворство. Этикет — это неестественно, это насилие над самим собой. Всякий раз, когда какой-нибудь высокомерный мудак выходит дома к ужину в костюмчике и галстуке, или, когда использует ложечку, чтобы сожрать яйцо, он таким образом трахает собственную натуру. И я всю жизнь притворялась, а теперь могу себе позволить быть той, кто я есть, делать только то, что нравится и не строить из себя аристократку. И ты будь естественной, усекла?

Катя нехотя кивнула, рассудив, что подобную хренотеть ей, наверняка, придётся выслушивать каждый ужин.

— Язык, что ли, отсох? — в голосе Марго сквозило раздражение. — Словами говори.

— И что же мне вам говорить? «Как скажете, барыня»? — съязвила Катя.

— Можно и так, коль мозгов не хватает сказать просто «да». Главное, уясни, никаких кивков. Я голос желаю слышать. Не с заводной куклой ведь общаюсь. А теперь ешь давай, не то всё остынет.

Катя едва опять не кивнула, вовремя осеклась. Принялась за пищу, отчаянно желая, чтобы эта вечерняя посиделка скорее закончилась.

Марго налила себе в бокал вина.

— Тебе не предлагаю. Ты ведь у нас спортсменка, — последнее слово она произнесла так, словно речь шла о чём-то похабном. — Никогда вас, спортсменов, не понимала. Спорт — тупейшее занятие…

Одно Катя про родную тётку чётко уяснила — та была большой любительницей поболтать. Не для того ли она её вызвала? Может, Марго просто нужна слушательница? Хочет наговориться перед смертью, а Вероника Павловна, видимо, не лучший объект для общения. Чем не версия? У стариков свои причуды. Что ж, если так, то всё не так уж и ужасно. Пускай себе болтает, а на все её поучения можно отвечать только «да» или «нет».

Закончив с темой ненавистного ей спорта, Марго ударилась в воспоминания, проклиная шоу-бизнес, всё, что с ним связано и не забывая подливать вино себе в бокал. Скоро её глаза осоловело заблестели, а вот речь по-прежнему была чёткой и почти в каждом слове сквозила злоба. Это вовсе не походило на бессознательное старческое брюзжание. У Кати создалось впечатление, что тётка презирала буквально всё на свете. И, если даже завести тему про щенков и котят, то и на них изольются потоки желчи. Для кого-то старость — это время собирать камни, а Марго их вовсю швыряла в чужие огороды. Видимо, по-другому не умела и меняться не собиралась. Катю радовало, что тётка от неё пока ничего не требовала — только сидеть и слушать. Она решила относиться ко всему этому, как к экзамену, который учинила судьба. Сдашь его — и будет тебе счастье.

Но вот ужин, наконец, закончился. Марго, чуть пошатываясь на стуле, махнула рукой.

— Всё, можешь валить. И запомни, что я тебе сказала.

Катя мысленно усмехнулась, подумав, что та успела наговорить столько, что даже человек с идеальной памятью не запомнил бы. Впрочем, вслух ответила:

— Конечно, запомню, — и едва не добавила «барыня». Сдержалась, потому что поняла, что сарказм сейчас уже был бы неуместен. Для некоторых пьяных людей сарказм — это как красная тряпка для быка.

Поднимаясь на второй этаж в свою комнату, она услышала, как Марго выкрикнула:

— Верка, включи мне музыку!

В гостиной тут же появилась Вероника Павловна, словно всё это время стояла за дверью и только и ждала, когда хозяйка её позовёт. Она быстро проследовала к музыкальному проигрывателю, зарядила виниловую пластинку и сделала громкость на максимум. Зазвучала музыка, голос Эдиты Пьехи, казалось, заполнил собой всё пространство дома. Она бойко пела про нового замечательного соседа, который играет на кларнете и трубе.

С бокалом в руке, Марго переместилась в кресло, блаженно улыбнулась и принялась подпевать, отстукивая ритм ладонью по подлокотнику.

Катя сделала вывод, что старуха оказывается не всё на свете ненавидит. Ей нравились алкоголь, Эдита Пьеха и она умеет не только ворчать, хотя ещё минуту назад так не казалось. Это уже что-то. Вот только как-то меньше и меньше верилось, что она скоро помрёт.

Немного понаблюдав за ней с площадки второго этажа, Катя зашла в свою комнату. Предстояло провести первую ночь в чужом доме.