В Москве с Пушкиным

Так уж получилось, что перед поездкой в Москву я прочитал сборник хороших статей о великом русском поэте Александре Сергеевиче Пушкине и решил взять с собой в дорогу почти карманный томик его стихов из полного собрания сочинений. Давно оно у меня. Но ошибся, книги стояли не в порядке нумерации и я, выхватив вторую по счёту, не глядя, сунул в сумку…

Уже в поезде раскрыл томик (седьмой), а в нем оказались не стихи гения, как я ожидал, а его политические труды, назовём их так. Поначалу разочаровался, но принялся читать их. Даже увлёкся. Некоторые понравившиеся места по привычке подчёркивал карандашом.

Путешествие из Самары в Москву

Позже прочитанное оказалось кстати. В ходе завязавшегося разговора в купе поезда с тремя попутчиками я поинтересовался: знают ли они, кто написал «Путешествие из Москвы в Петербург»? Двое чуть ли не в один голос ответили:

- Радищев.

Третий промолчал. Видимо, почувствовал подвох.

Я им сообщил:

- Книга «Путешествие из Москвы в Петербург» написана Александром Пушкиным. А у Александра Радищева она называется иначе, хотя и похоже - «Путешествие из Петербурга в Москву».

Показал соседям по купе томик, где среди прочего имелось указанное произведение. На лицах всех троих появилось удивление. Поведал, что в своё время Александр Пушкин проехал в поезде из Москвы в Санкт-Петербург с сочинением Александра Радищева, читая и прямо полемизируя с ним. Назвал написание его книги «действием сумасшедшего» (стр. 353).

Показал и другие оценки:

«Радищев начертал карикатуру» (стр. 289).

«Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему – вот что мы видим в Радищеве» (стр. 359).

«Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно» (стр. 360).

Показал попутчикам, что именно Радищеву адресованы слова поэта, ставшие широко известными и «крылатыми»: «Нет истины, где нет любви» (стр. 360).

Что верно, то верно. Не было у Радищева любви к своему Отечеству, к своему народу, своей Вере, своей истории. Потому нет истины в его книге. Сейчас бы он находился в числе «этастранщиков» - тех, кто именует Россию «этой страной», кто слова хорошего не говорит о русском народе, кто льёт грязь на всё самое святое для нас и выходит на «болотные митинги».

Один из моих попутчиков взял книгу, принялся просматривать и обратил внимание на мои подчёркивания. Некоторые даже процитировал. Вот такие:

«Не могу не заметить, что со времён восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения» (стр. 269).

«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего… В России нет человека, который не имел бы своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши: у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню… Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения» (стр. 291).

«Фонвизин, лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца» (стр. 289).

«Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волосы встанут дыбом от ужаса… У нас нет ничего подобного» (стр. 290).

Мы принялись обсуждать слова великого поэта.

Оказывается, по его мнению, в то время мы находились впереди Европы всей по уровню жизни и цивилизованности.

Один из моих попутчиков обратил внимание на то, что сравнивается положение русского крепостного крестьянина с трудовым людом стран, которые в те времена считались самыми-самыми «развитыми». Слушая про корову, вспомнили, что у нас в советские времена иметь автомобиль – «знак роскоши», а за границей были моторизованы даже бездомные оборванцы, безработные, не говоря о просто не очень состоятельных людях. Не имелось в «чужих краях» и столь острой нехватки жилья, как в СССР. А когда-то было наоборот! И при этом произошла революция: для чего – чтобы жить хуже?!.

Долго обсуждали следующую цитату:

«Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества» (стр. 291-292).

Удивились, сколько лаконично, ёмко и точно! Александр Пушкин напрочь отверг «политические потрясения» - революционность, большие скачки, великие переломы и революции, а указал на необходимость реформ – мудрого постепенного улучшения жизни. Ежели жизнь ухудшается, то это – не реформы, а их противоположность! Принцип простой: нет улучшения – нет реформ. Происходит улучшение жизни – это реформы.

Вспомнили современные дни. Владимир Путин постоянно говорит о реформах, отвергает всякую революционность, к которой нас призывали прежде и призывают сегодня. Поставил памятники великим реформаторам – царю Александру III Миротворцу и Петру Столыпину, нередко повторяет их слова.

Обратили внимание на то, что данный седьмой том выпущен в составе полного собрания сочинений Александра Пушкина в 1964 году московским издательством «Наука» очень даже большим – можно сказать массовым – тиражом в 200 000 экземпляров (ссылки выше на данный том). Удивились, что такой – по сути, контрреволюционный, антисоветский труд - был издан в Советском Союзе, о котором говорили, что в нём царило навязанное сверху единомыслие. Тогда порой наказывали и за куда меньшее.

Я завершил «свидание» с гением словами:

- Ежели кто не знаком с политическими трудами Александра Пушкина, то он его не знает. Они актуальны по сей день…

Соседи по купе спорить со мной не стали.

Один из них воскликнул:

- А ведь взгляды Радищева какое-то число наших граждан разделяет по сей день. Эти радищевцы ратуют за «политические потрясения», «страшные для человечества». А нам нужно больше сторонников Александра Пушкина. Тех, кто за постепенное развитие.

Другой задумчиво риторически спросил и сам же себе ответил на свой вопрос:

- А как бы сегодня Пушкин отнёсся к Специальной военной операции?.. Несомненно, поддержал бы! Мог бы и сам пойти добровольцем или оказывал бы посильную помощь фронту…

Я закивал, соглашаясь с ним. Вспомнил недавно прочитанную дома перед поездкой в Москву статью и поведал факт из неё. В 1828 году началась русско-турецкая война, Александр Пушкин стал проситься в действующую армию, но царь его уберёг, предложив службу в управлении МИДа (политической разведке).

А ещё вспомнил и процитировал заключительные строки известного стихотворения «Клеветникам России», за которое поэта в 1990-е годы иные называли «черносотенцем»:

- Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

Пушкин и царь в Кремле

Впечатляющие виды собора Василия Блаженного и величественного Кремля открылись моим глазам издалека, ещё до подхода к Большому Москворецкому мосту. Золотые купола невольно заставили вспомнить о Чудовом монастыре (дворце), некогда составлявшим часть Кремля, его разрушила богоборческая власть в 1930 году.

Именно в Чудов дворец 28 августа 1826 года царь Николай I пригласил Александра Пушкина.

Поэт представлял себе встречу с ним так: «Я встану в гордую позу и примусь обличать царя во всех пороках и язвах общества, которые вижу вокруг себя…»

Вместо надменного и спесивого деспота поэт увидел человека «рыцарски-прекрасного, величественно-спокойного, благородного лицом». Принялся излагать заготовленные обвинения, в ответ же услышал: «Как, и ты враг твоего Государя? Ты, которого Россия вырастила и покрыла славой! Пушкин, Пушкин, это нехорошо! Так быть не должно».

Далее государь признался, что и у него тоже болит сердце о том же самом. И он хотел бы избавить общество от всех пороков, не он их творец или даже защитник. Не его вина в этом.

У них произошёл долгий, доверительный разговор, поэт ушёл совершенно другим человеком, духовно преобразившись. Стал сторонником царя, монархии, Самодержавия, в нём усилился патриотизм и Вера.

По его признанию, именно Николаю I он обязан обращением мыслей на более правильный путь, которого он «искал бы ещё долго и, может быть, тщетно, ибо смотрел на мир не непосредственно, а сквозь кристалл, придающий ложную окраску простейшим истинам, смотрел не как человек, умеющий разбираться в реальных потребностях общества, а как мальчик, студент, поэт, которому кажется хорошо всё, что его манит, что ему льстит, что его увлекает!..»

По одному из исторических свидетельств поэт вышел из царского кабинета «со слезами на глазах, бодрым, веселым, счастливым. Государь всё ему простил, всё забыл, обещал покровительство своё...»

Николай I же после этого на балу сообщил товарищу министра просвещения Д.Н. Блудову: «Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России». И громко назвал имя Пушкина. Явно с расчётом, чтобы это стало известно всем.

Крайне либеральные круги заметили перемены в поэте и осудили его. Например, крайне негативно оценили упомянутые выше «Клеветники России» за патриотизм. Поэт ответил им «Бородинской годовщиной» того же рода. В нём имеются строчки о людях именно такого пошиба:

«…вы, мутители палат,

Легкоязычные витии,

Вы, черни бедственный набат,

Клеветники, враги России!..»

Сказано сильно и точно.

О них Александр Сергеевич верно сказал:

«У нас очень много людей, которые стоят в оппозиции не к правительству, а к России».

«Я могу любыми словами ругать свою Россию, но, не дай Бог, какой-то иностранец скажет, что-нибудь подобное - голову оторву!..»

«Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем…»

«Я убеждён в необходимости цензуры в образованном нравственно и христианском обществе под какими бы законами и правлениями оно бы ни находилось…»

Уже в те времена Западом велась против нас ожесточённая информационная война, в 1830 году поэт написал шефу жандармов Александру Бенкендорфу:

«Озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою. Пускай позволят нам, русским писателям, отражать безстыдные и невежественные нападки иностранных газет…»

Было ещё письмо ему же в 1831 году:

«Если Государю Императору угодно будет употреблять перо моё, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю Его Величества и готов служить Ему по мере моих способностей. В России периодические издания не суть представители различных политических партий (которых у нас не существует) и правительству нет надобности иметь свой официальный журнал; но тем не менее общее мнение имеет нужду быть управляемо. С радостью взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, т.е. такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бык правительству людей полезных, которые всё ещё дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению…»

О таком Александре Пушкине – убеждённом государственнике, монархисте, патриоте, православном человеке – говорят крайне редко. Увы.

Царь – благодетель Пушкина

Естественно, будучи в златоглавой столице, не мог не посетить Старый Арбат. Видел и сфотографировал скульптурную пару - Александра Пушкина с Натальей Гончаровой. Скульпторы братья Иван и Александр Бурганов изобразили их максимально близкими к реальности, каковыми они вышли на крыльцо церкви «Большое Вознесение» в Строжах у Никитских ворот, где прошло бракосочетание. Поэт ниже ростом, как это и было на самом деле. Композиция установлена в 1999 году напротив того дома (улица Арбат, 53), в котором Александр Пушкин снял на полгода пять комнат второго этажа и 18 февраля 1831 года привёл сюда свою жену после свадьбы. Прожили они тут около трёх месяцев. Теперь в здании музей «Мемориальная квартира А.С. Пушкина». В руки застывших в бронзе скульптур кем-то были вложены живые цветы.

Не мог не вспомнить мало кому известный факт: без царя Николая I они бы не никогда соединились.

Александр Сергеевич не раз безуспешно сватался к Наталье Гончаровой, но получил согласие её семьи лишь после того, как Государь демонстративно выказал своё явное благоговение к нему. Это оказалось решающим доводом.

И сие было не единственной помощью. Царь стал истинным благодетелем гения, вопреки ложной сказочке, что только что и делал, как преследовал поэта, отправлял в ссылку, назначил себя цензором его произведений и всячески «угнетал».

Выскажу крамольную для иных мысль: без царя Николая I не было бы Александра Пушкина. Не было бы таким, каким мы его знаем. И это не простые слова. Давайте обратимся к фактам.

Возьмём, к примеру, личное цензорство государя. Оно избавляло творца от мелочных придирок цензоров, которые боялись ошибиться и навлечь недовольство свыше, потому судили предельно строго. Царь же относился к написанному весьма снисходительно. Понятна радость Александра Пушкина, когда он сообщил своему другу Николаю Языкову: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам – мой цензор. Выгода, конечно, необъятная…»

И представьте, как сие выглядело в глазах широкой общественности: цензором поэта стал сам царь! Это было знаком высокого благоволения.

Искажена оценка того, что 31 декабря 1833 года (11 января 1834 года по новому стилю) Николай I титулярному советнику Александру Пушкину пожаловал придворное звание камер-юнкера. Сие подаётся как унижение. Не берётся во внимание то, что поэт дотоле не усердствовал на службе, мягко говоря, попросту увиливал от неё. И вместо наказания, государь повысил строптивца, одновременно улучшая его материальное положение, ведь к званию полагалось немалое жалование. Плюс к сему это было приближением ко двору, что помогало – при желании - сделать карьеру. Александру Пушкину было дано разрешение пользоваться библиотекой и всеми архивами, даже закрытыми. Огромная милость для любого писателя!

По сей день иными распространяется явная клевета о том, что Николай I виновен в смерти поэта. Опять же всё извращено. Например, замалчивается то, что перед смертью поэт попросил прощение у царя за то, что нарушил данное ему обещание не драться на дуэлях. Вот что умирающий попросил В.А. Жуковского: «Скажи Государю, что мне жаль умереть, был бы весь его. Скажи, что я ему желаю долгого царствования, что я ему желаю счастья в его сыне, счастья в его России...»

Государь горестно молвил: «Я теряю в нём самого замечательного человека в России». Тогда он написал умирающему гению: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки».

Сообщая о своём прощении, Николай I имел в виду не только нарушение данного ему слова, но и закона, запрещающего дуэли под страхом смертной казни. Дуэлянты с церковной точки зрения приравнивались к самоубийцам и к убийцам, которые заведомо губили свою душу, их запрещалось погребать в освященной земле. Александр Сергеевич же был отпет в церкви. Ему было сделано исключение. Нужно ли говорить, кто тому посодействовал?..

Царь сдержал своё слово. Его собственноручная записка по делам Александра Пушкина гласила: «1. Заплатить долги. 2. Заложенное имение отца очистить от долга. 3. Вдове пенсион и дочери по замужество. 4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу. 5. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. 6. Единовременно 10 т.».

За счёт казны погасили ссуду в размере 45 000 рублей, взятую поэтом. Наталья Гончарова получила единовременное пособие в размере 50 000 рублей на издание трудов мужа. Оба её сына были зачислены в Пажеский корпус, каждому начислили содержание.

Удивленный А.Ф. Воейков тогда написал А.Я. Стороженко: «29 января 1837 года в 2 часа 30 минут Пушкин скончался. Два сына его взяты в пажи, дочери в один из женских институтов; в указе камер-юнкер Пушкин наименован камергером».

Понятно удивление, стрелялся камер-юнкером, а умер камергером. Это придворное звание соответствовало генеральскому в армии и значило очень многое. Оно значительно повышало общественный престиж, последующие денежные выплаты, многие льготы.

О Дантесе царь высказался вполне определённо: «Рука, державшая пистолет, направленный на нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в которого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть».

Позже государь не раз уважительно говорил о А. Пушкине как о «первом поэте Земли Русской...»

Пушкинская Москва

Наверное, это следовало сказать в самом начале моей статьи, но я к данной мысли подошёл лишь сейчас. Москву с немалой снованием можно именовать пушкинским городом. Во всяком случае, именно белокаменная имеет больше прав считаться таковой. Факты именно таковы.

Александр Сергеевич, как бы мы сегодня сказали, - коренной москвич. Родился в Москве, провёл в ней двенадцать детских лет, завёл семью. Правда, учился в лицее в Царском селе. Позже возвратился в родные места. А в Санкт-Петербург переехал лишь в 1931 году, там и умер.

Потому в Москве много десятков мест, связанных с именем великого поэта. О некоторых уже сказано выше. Назову ещё некоторые.

Удивительно и странно, но о месте рождения будущего гения имелись сомнения. Даже сам он точно не знал, где сие произошло: говорил про Большую Молчановку. Биографы долго искали, перерыли многие документы тех времён и отыскали: некогда на пересечении Малой Почтовой улицы и Госпитального переулка стоял деревянный дом, в котором появился на свет мальчик, названный Сашей. Увы, он сгорел при входе в Москву французских войск в достопамятном 1812 году. Пушкинская семья в то время находилась в своём имении в Болдино, а Саша годом раньше был отправлен на учёбу в лицей.

Крестили маленького Александра 8 июня 1999 года в елоховском Богоявленском соборе.

Кстати, в метрической записи выше указанного собора нашлась следующая: "Во дворе колежскаго регистратора ивана васильева скварцова у жилца ево моэора сергия лвовича пушкина родился сын александр крещен июня 8 дня восприемник граф артемий иванович воронцов кума мать означеннаго пушкина вдова олга васильевна пушкина". В 1879 году её опубликовали в журнале "Русская Старина».

Пушкины были помещиками, владели имениями Болдино и Михайловское, где имелось свыше тысячи крепостных. В Москве они снимали квартиры, потому часто меняли место жительства. Известны свыше десяти адресов домов, которые она поочередно снимала – в Большом Харитоньевском переулке, на Поварской, Старой Басманной, Молчановке и в других местах…

Когда в 1826 году Александр Пушкин вернулся в Москву, то она успела сгореть и отстроиться вновь, а он уже стал известным поэтом и писателем. Не самым-самым, как, несомненно, подумают некоторые, в те времена некоторые имели гораздо большую славу, чем он. Только со временем гений стал «нашим всем». Многажды он уезжал отсюда и возвращался. Московских мест, где он побывал, насчитывается свыше ста. Перечислять их все нет времени и места.

Оказавшись на Пушкинской площади, я уважительно постоял у памятника, где в бронзе на века в задумчивой позе застыл наш гений. Заглянул в интернет. Узнал, что сотворил сей шедевр скульптор Александр Опекушин и украсил им столицу 6 (18) июня 1880 года. Площадь в те времена именовалась Страстной.

Памятник на данном месте стоял не всегда. В 1950 году его перенесли на противоположную сторону улицы и развернули лицом на 180 градусов.

Вторично воспользовался я интернетом, когда оказался во дворе Пушкинского музея, где находился памятник «Отдыхающий Пушкин». Поэт возлежал на кушетке, ноги и плечи его возлегали на изголовьях, а сцепленные руки находились за головой. Скульптор Александр Рукавишников изобразил гения ушедшим в свои мысли, возможно, в поисках ускользающей рифмы очередного творения…

А вот в Музеоне обошёлся без всезнайки интернета, хотя там не один, а два Пушкина. Один сразу же за главными воротами, пиетета не вызывает, ибо кажется субтильным, почтительных чувств к нему не возникает. А про того, что помещён далее среди странных фигур, и говорить не хочется. Так и просится слово – уродец. Я бы не употребил его, если бы не услышал от оказавшего здесь кандидата исторических наук из Новороссийска, так он о себе сказал, не назвав имени с фамилией. Его мнение было более жёстким, чем моё:

- Зашёл сюда только для того, дабы убедиться в том, что люди говорят правду. Выставлены здесь уродцы.

- Ну, их авторы видят так, - попытался что-то сказать я.

Новороссиец меня прервал:

- Пусть то, что они видят, оставляют у себя в квартире, а не выставляют на обозрение эти убожества! Автора сего безобразия Пушкин непременно вызвал бы на дуэль, ведь он бросал вызов и за куда меньшее!

Спорить мне не хотелось, ибо в немалой степени я был согласен со сказанным.

Москва – не пушкинская

Редкий день во время своего пребывания в Москве, я не вспоминая Александра Сергеевича.

В ней я основательно потренировался в английском языке, ибо здесь таковых вывесок и различных указателей чуть ли не больше, чем русских. Подумал, что без знания английского языка лучше столицу не посещать. Мой великий тёзка знал французский, но он ему в белокаменной мало бы чем помог.

Заметно пополнил я свои познания по части кулинарных утех очень многих стран – азиатских, кавказских, американских, не говоря про европейские. Упомяну лишь некоторые съедобные шедевры – плов, хинкали, пиццу, самсу и самбусу, шаурму и шаверму, суши, чебуреки, гамбургер, роллы, манты, сациви, лагман, хот-дог, фунчозу, шашлык, люля-кебаб, хачапури, долму, чахохбили, хаш, кускус, харчо, катык, бешбармак, айран, пахлаву, шербет, драники, карри-рис и прочие, прочие, прочие.

Многое ли всего этого понравилось бы поэту?..

Напробовавшись шедевров экзотических кухонь, меня потянуло на своё, отечественное - пельмени и вареники, щи и борщ, блины и оладьи, пирожки и пироги, квашеную капусту и солёные огурцы, беляши, бублики, баранки и сушки, калачи, холодец, сырник, хворост, винегрет, квас, кисель, компот, солянку, ватрушках, рассольник, голубцы, уху, макароны по-флотски, селёдку под шубой, салат Оливье, бефстроганов, пряники. Вспоминал порой даже о почти забытом - расстегаях, курниках, шаньгах, окрошке, ботвинье, сочниках, маннике, сбитне, медовухе, переваре, морсах, левашниках, взварах, разносолах, соленьях. Извините, остались такие в памяти после чтения исторической литературы. А Александр Пушкин, несомненно, ежели не всё перечисленное, но многое видел и потреблял «в натуре».

Под конец я стал просто жаждать посидеть в чайной, пельменной, блинной, пирожковой, беляшной и им подобным. Но, увы, таковых не встречал. Возможно, они и имелись где-той, но я с ними не пересекался.

Многажды я встречал в Москве арабов, евреев, цыган, корейцев, африканцев в своей национальной одежде и многих прочих, чью национальность на вид определить не мог. Не видел только русских в национальной русской одежде. Впрочем, не встречал их и в Самаре, в тех городах, в которых бывал. Так что такая Москва – не исключение, а скорее – правило.

Схожая картина с архитектурой, в столице господствует стиль «а ля заграница»: много действительно великолепных зданий и построек, но вполне обычных практически в любой европейской стране, в США, Канаде, а также – в Азии, Африке, Южной Америки. А могли бы стать уникальными, неповторимыми, будь они возведены с учётом богатейшего опыта русского зодчества, и имей колоритную для иностранцев русскую экзотику.

Нечто наше сохранили лишь кое-какие из старых зданий. Да ещё православные церкви, храмы и соборы.

С горечью подумал, что если бы Александр Пушкин жил в такой столице, то не написал бы свои известный строки: «Здесь Русский дух! Здесь Русью пахнет!..» Увы, чего нет, того нет. Давно он выветрился…

Потому ещё в середине прошлого века известный советский поэт Николай Доризо написал:

«Неужто тот день на планету придёт

В своем безнадёжном исходе,

Тот день, когда будет не русский народ,

А память о русском народе?..»

Уезжал я на поезде из Москвы поздним вечером, лёг спать и мне приснился странный сон, в котором наш великий поэт бегал по московским улицам со шпагой и пистолетом в руках и искал каких-то обидчиков, намереваясь вызвать их на дуэль…

Александр ЗИБОРОВ.

Фото автора.