В пещере невежества

Если не задумываться о том, что люди имеют такую особенность, как состариться и умереть, то может показаться странным, что в любом небольшом городке существует несколько кладбищ. И всегда есть одно, которое почти в центре города, но там никого не хоронят.

Кладбище «Святые Клёны» было не просто старым. Оно было настолько древним, что полностью исчерпало лимит захоронений, не осталось никаких родственников, у которых на этом кладбище есть хоть кто-то из родственников. Там даже призракам было скучно. Именно поэтому Генка и Витька, два адепта философии «халява не пахнет», выбрали его для своего ночного визита. Их интересовал фамильный склеп купцов Лохматовых. По слухам, последнее пристанище старого купца и мецената Арсения Лохматова, которого закопали с золотыми часами и табакеркой.

- Его тут лет сто никто не трогал! – убеждал друга Генка, продираясь сквозь стену колючего терновника, опутавшего ряды могил, как в злой сказке. – Он и не заметит. Да и не нужны ему золотые вещи, точно тебе говорю!!!

- Он же мертвый!!!

- Ну так тем более!!!

Витька, человек впечатлительный, замолчал. Воздух был тягучим, сладковато-прогорклым. Чугунная дверь склепа, поддавшись с матерным скрипом, выдохнула в их лица запах тлена и пыли. Внутри было тесно и темно, как в угольном мешке. Лучи фонариков выхватывали из мрака облупившийся герб, осыпавшиеся фрески с ангелами, похожими на заплывших салом голубей, и массивный каменный саркофаг.

- Вот он, дедушка! – прошептал Генка, и эхо зловеще прошипело: «…душка… …душка…»

Они с Витькой упёрлись ломиками в крышку гроба. Камень застонал, отодвинулся с сухим скрежетом, и их носы ударил такой запах, что Витька тут же отвернулся, зажав нос. В луче света, дрожащем от смеха и адреналина, Генка увидел то, что искал: на жилетке, в которую был одет скелета, в истлевшем кармане тускло блестели золотые часы. В костлявой руке был зажат черный предмет.

- И табакерка тут! - ликующе просипел Генка, запуская руку в гроб. - Я же говорил!!!

В этот момент часы на скелете пробили полночь. Тихий, ржавый бой, которого просто не могло быть. И костяной палец, на который Генка только что смотрел, щёлкнул по крышке табакерки с сухим, как хруст сустава, щелчком.

В тусклом свете фонарика из табакерки поднялось нечто. Не дым, не пар, а сгусток холодного, с трудом различимого, мерцающего света. Он расплылся в воздухе, приняв очертания седого старца с длинной бородой и глазами, полными такой вселенской скуки, что Витька, глядя на них, понял: смерть - это не больно. Смерть - это невыносимо скучно.

Дух старца вздохнул. Звук был похож на шелест сухих листьев по мрамору.

- Наконец-то! - произнес он голосом, в котором, казалось, скрипел песок времен. - Гости. А я тут уже сто тридцать лет лежу, и со мной никто не говорит. Даже мыши сюда не заползают, а которые появляются - те дохнут со скуки, не успев просипеть ни слова.

Генка, застывший с часами в руке, выдавил:

- Мы… мы мимо.

- Как же мимо, коли ты с меня часы снимаешь? – заметил дух с лёгким укором. - Часы то мои, Арсения Сидоровича Лохматова. Вон там и гравировочка имеется-с. Ну раз уж потревожили моё упокоение, потрудитесь составить мне компанию. Побеседуем. Я за столько лет много интересных мыслей в голове перебрал. О тленности бытия. О суетности сует.

Фигура старца всколыхнулась в воздухе, приближаясь к ним. От него пахло ладаном и затхлостью заброшенной библиотеки.

- Начнём, пожалуй, с глобального. - задумчиво сказал дух. - В чём, по-вашему, смысл смерти как социального явления?

Витька, прижавшись к стене, зажмурился. Генка, пытаясь быть крутым, пробормотал:

- Да какая, на хрен, разница? Ты лучше скажи, как отсюда свалить.

- Смысл в том, - продолжил дух, не обращая внимания на собеседников. - что она уравнивает всех. И вора, и купца. Вот я, к примеру, состояние сколотил, а что в итоге? Каменный склеп да разговор с двумя оболтусами, которые даже Платона не читали. Грустно-с.

Он вздохнул ещё более меланхолично. В склепе вдруг стало очень холодно.

- А вы читали Платона? Или хоть Аристотеля? Нет? - Дух качнулся, и в его глазах мелькнуло что-то вроде педагогического интереса. - Так я вам расскажу. О пещере, например. Вы в ней, можно сказать, и находитесь. В пещере невежества.

И он стал говорить. Тихо, почти шепотом. Голос отражался от стен и возвращался причудливым эхом. Он говорил о метафизике, о диалектике, о соотношении души и тела. Голос его был ровным, монотонным, как шум дождя по крыше склепа. Он цитировал длиннейшие пассажи на церковнославянском, размышлял о тарифах на соль в губернии 1880-х годов и жаловался на качество дорог, ведущих к кладбищу.

Прошёл час. Генка сидел на полу, тупо уставившись в стену. Витька тихо плакал, свернувшись калачиком. Они уже не пытались сбежать. Чугунная дверь не поддавалась. Ломики лежали рядом, бесполезные, как палки против снайперской винтовки.

- …и вот, представьте, каково же было моё удивление, – вязко тёк голос призрака. – когда я осознал, что концепция кантовского категорического императива…

- Дед, я всё отдам! – вдруг взвыл Генка, швыряя часы обратно в саркофаг. – Часы, табакерку… вот, кошелёк мой, возьми! Только отпусти!

Дух Арсения Сидоровича нахмурился:

- Какая пошлость-с. Материальное. Меня интересует интеллектуальный обмен. Мы же только подошли к самому интересному, к теории развёртывания вселенной по Гегелю.

Ещё через полчаса Витька начал биться головой о каменный пол. Генка просто лежал и смотрел в потолок, на котором паутина шевелилась в такт речи призрака.

- …и поэтому, дорогие мои гости, смерть, это не конец, а лишь переход к новой, более содержательной беседе! – подвёл призрак итог, спустя неизмеримый промежуток времени.

Он посмотрел на них. Генка и Витька больше не двигались. Их глаза были пусты и полны той самой вселенской скуки, что светилась в очах духа.

- Ну что ж, судари… – удовлетворённо прошептал Арсений Сидорович. - Беседа была плодотворной. Спасибо за компанию. Жаль, что вы не смогли привести ни одного контраргумента. Может тогда бы для вас всё сложилось иначе...

Он медленно растворился в воздухе, вернувшись в свою табакерку. Крышка захлопнулась с тихим щелчком.

На рассвете сторож кладбища, дядя Миша, обходя владения, наткнулся на открытый склеп Лохматовых. Внутри, у каменного гроба, сидели двое молодых парней. Они не реагировали на оклики, их взоры были обращены внутрь себя. Один что-то беззвучно шептал, повторяя:

- …антиномия чистого разума… ...антиномия... ...противоречие положений...

Другой просто сидел, обняв колени, с лицом человека, продирающегося сквозь дебри тридцатитомной философской энциклопедии.

Дядя Миша покачал головой, прикрыл дверь и ушёл. Решил, что это наркоманы.

- И чего они там нашли? - размышлял он.

А в глухом склепе, в кромешной тишине, было слышно еле-еле различимое тиканье золотых часов в истлевшем кармане скелета. Тик-так. Тик-так. До следующей лекции.