В плену несбыточной мечты

«О, господин над смертью, сильный волей, Ахетмаа́тра, сын Владыки Обеих Земель, Верховный жрец богини Хатхор, приди в этот мир. Твои слуги ждут тебя, чтобы жить дальше. Да наполнится тело твое силой, и вернешься ты в мир живых как полный жизни и власти над неживым, да исполнишь все предначертанное тебе богом Анубисом. Ибо смерть не есть умирание, а шаг к новой жизни!»

Ахетмаатра грустно усмехнулся, вспомнив строки своего заклинания на крышке саркофага. У него получилось сбежать от преследования вконец сошедшего с ума от ненависти единокровного брата Рамсеса, и сейчас, устроившись на теплом песке у кромки мутной нильской воды, египтянин смотрел на солнце, медленно заползавшее за пирамиды.

— Тридцать два века… Я и представить себе не мог, что так долго ждал пробуждения, — вздохнул молодой человек, обнял колени и предался размышлениям вслух. — Никогда не было так страшно… Полсотни лет — еще куда ни шло — я все равно остался бы на родине, но тысячелетия… Как жить с людьми, о которых ничего не знаю? Хотя, нет, — его разочарование сменилось надеждой, — тот забавный чужак, разбудивший меня и занявший мое место в гробу, кажется, неплохо ориентировался в новом мире. Он видел Тиа, если заметил наше сходство и произнес это имя. Значит, я смогу ее найти.

Сев поудобнее, египтянин закрыл глаза. Он извлекал из своей памяти воспоминания русоволосого светлокожего незнакомца, которого называли странным именем — Санька, выискивая все, что связано с Тиа — своей сестрой. Однако, прошлое Саньки уже представляло собой невероятно длинный лист папируса, разорванный на мелкие клочья: время затирало чужие воспоминания — трех недель хватило, чтобы целую картину жизни превратить в обрывки. Несмотря на это, молодой человек отчаянно изучал каждый фрагмент в поисках зацепок.

— Не откопаешь такую же гробницу, как у Тутанхамона, можешь домой не приезжать! — пригрозил Саньке отец и рассмеялся: — Шучу, конечно же!

— Откопаю! И еще какую! Все обзавидуются! — на полном серьезе ответил тот.

— Ах, ты мой археолог… — улыбнулась мать, также провожавшая сына. — Не в побрякушках и мумиях счастье. Возвращайся поскорее.

— Я вернусь, ты только не переживай! Всего-то пару месяцев на раскопках буду под присмотром доцента! Что со мной может там случиться? Только сумасшедшие археологические находки!

Ахетмаатра, не сдержавшись, звонко рассмеялся. С трудом выговаривая каждое слово, он произнес с иронией на языке Саньки:

— Я, и правда, его сумасшедшая археологическая находка! Пусть этот парень побудет на моем месте, народ поразвлекает! Он же сам хотел стать… экс-по-на-том! Такие мечты должны сбываться, хоть иногда. Разберусь со своими делами, верну Тиа, а потом воскрешу и его. Поизображает мумию царского сына несколько месяцев, и хватит чести…

Санька, еще мальчишка лет одиннадцати, стоял посреди египетского зала какого-то музея, всецело погруженный в мелодичный рассказ экскурсовода. Он жадно смотрел на погребальную маску, мысленно примерял ее на себя, представлял, как его, обернутого в ткань, кладут в дорогой саркофаг, отделанный золотом, несут в гробницу, а через тысячи лет находят и как ценный артефакт выставляют на видном месте в стеклянной витрине.

— Думаю, титул са-несу его устроит? Все лучше, чем жрец, пусть и Верховный, или царский советник. Правда, золота снаружи маловато… Но под бинтами изысканных и очень дорогих украшений предостаточно. Я же тогда не знал, что встречу именно его, — заказал бы резной гроб из дерева асе и золотую маску в придачу, — египтянин с издевкой оценил новый кусочек чужого прошлого.

— Знаешь, — Санька подошел к парню, убиравшему загранпаспорт в карман, — а круто ты развлекал меня страшилками пока летели.

— Жалко, что тебя со мной на новгородских раскопках не было, — ответил тот. — Девчонки мои рассказы на диктофон записывали. Вот там, реально, было круто. Домой вернемся — скину.

— Окей. А я бы не отказался познакомиться с такой ожившей мумией. Прикольно!

— Типун тебе на язык! И сплюнь три раза через левое плечо! — буркнул компаньон Саньки. — Надеюсь, в том захолустье, где будем торчать два месяца, не будет архидревних могил, гробниц и прочих пристанищ мертвецов.

— Да, ладно тебе. Я же просто так сказал…

— Здесь Египет. Здесь еще живы древние заклятия. Помнишь, что случилось с теми, кто открыл гробницу Тутанхамона?

Санька испуганно сглотнул, а второй продолжил зловещим голосом:

—Будь поосторожнее со словами, надписями и людьми.Понял?

— Угу…

— И как тебе знакомство с ожившей мумией? — комментируя воспоминание, Ахетмаатра вытянул руку, любуясь светло-бронзовой кожей точеной кисти, когда-то украшенной золотыми кольцами и браслетами. — Мне вот понравилась встреча с тобой. Я не прогадал. Думаю, ты тоже. А где же Тиа? — он стал ворошить чужие воспоминания в поисках нужного события. — Нет. Это давно было: их первая встреча в уже знакомом египетском зале. Ах, вот оно, последнее…

Санька стоял на крыльце каирского музея, дожидаясь остальных археологов. Он в нетерпении переминался с ноги на ногу, предвкушая новую встречу с запавшей в душу незнакомкой. Оказавшись внутри, парень быстро изучил планы двух этажей и незаметно улизнул от компании в зал с мумиями.

— Я так соскучился… — произнес Санька, не отрывая взгляда от иссохшего лица. — Жалко, что нас разделяют тысячелетия. А, представь, мы бы жили в одно время, и, неважно, тогда или сейчас, были бы счастливы… Я бы жизнь отдал, лишь бы находиться рядом с тобой… в мире живых или здесь, за стеклом витрины.

Египтянин вскочил, сжал кулаки. Ревность комом засела в горле, не давая сделать вдох. Это его Тиа — его сестра, его возлюбленная, его единственная. Никто не смеет мечтать о ней! И этот безродный чужак — тем более! Дочь Владыки обеих Земель и ааритской принцессы — не пара простолюдину!

— Наша разлука так затянулась, — молодой человек взял верх над спонтанными эмоциями, со слезами на глазах снова опустился на песок, — в этом времени я точно спасу тебя. Видел, что делают лекари. Они помогут, ведь я знаю из чего приготовить противоядие. Завтра приду в музей, моя единственная Тиа, и заберу тебя. Меня уже никто не остановит. Завтра. И мы будем вместе… Навсегда. И я исполню все свои обещания.

Чтобы скоротать ночь, возбужденный радостью Ахетмаатра погрузился в еще свежие мысли своей последней жертвы — без умолку болтавшего иностранца, рубашка которого была сейчас на плечах древнего египтянина и чей бумажник лежал в кармане его брюк. Парень совершенно не жалел о содеянном: мужчина первый полез со своим глупым «поцелуем в щечку». Сам виноват! Много ли нужно тому, кто обладает даром «пить» человеческую жизнь вместе с воспоминаниями и обращать тела в прах несколькими словами? Вскоре египтянин раздраженно фыркнул, замотал головой, словно стряхивая пыль с волос.

— Какая мерзость, — брезгливо воскликнул принц, — какой только гадости мне не попадалось в человеческой памяти, но это так омерзительно. Теперь я понимаю, чего хотел он. Таких выродков лишь погребать заживо, а души бросать на съедение Ам-Мут! Как будет хорошо, если его прошлое быстро сотрется, — но потом помрачнел, тяжело вздохнул, — только вот… другой язык может мне пригодиться в поисках музея. Город слишком большой… Чужой…

Мерцающие на ночном небе звезды поблекли под ярким светом полумесяца. От воды потянуло прохладой. Принц из листьев тростника сотворил стайку юрких стрекоз, которым поручил охранять свой покой от назойливых москитов. Закутавшись в рубашку, египтянин подложил руку под голову, закрыл глаза. Он еще никогда не чувствовал себя таким свободным: здесь не было ни деспотичного отца, ни озлобленного брата и его наемных убийц, ни страха за жизнь, свою и сестры, ни строгих храмовых правил, которые претили ему…

Утренние лучи согревали теплом задрожавшее от холода тело жреца. Пережив за годы в должности управляющего храмом Хатхор сотни покушений от наемников Рамсеса, Ахетмаатра спал очень чутко. Не открывая глаз, он прислушался к непривычной тишине, которую заполнили звуки учащающегося биения сердец. Чьи-то пальцы едва ощутимо заскользили по бедру принца в поисках кармана. «Местные воришки», — промелькнуло в голове жреца, и он внезапным рывком опрокинул на песок незнакомца, сжал его запястья, навалился всем телом. Молодой человек посмотрел на незваного гостя, оказавшегося худым подростком, одетым в поношенную рубаху. Рядом в оцепенении стояли еще трое таких же напуганных мальчишек. Они переглядывались в попытке прийти к единогласному решению: спасаться самим или спасать друга. Вор что-то залепетал на незнакомом жрецу диалекте, лишь по интонации и мокрым от слез ресницам Ахетмаатра понял, что тот молит о пощаде. Принц невольно улыбнулся.

— Хочешь легко отделаться? Твоя свобода в обмен на пару глотков твоей жизни, — предложил древний египтянин на первом пришедшем на ум языке и склонился над очередной жертвой так низко, что почти коснулся своим носом его лица. Короткий глубокий вдох, поглощающий жизнь из хрупкого тельца, и незнакомые слова обрели смысл. — Еще раз попадешься мне — пощады не будет… — добавил сын фараона, отпуская мальчишескую руку, нащупал бумажник в боковом кармане, вытащил из него несколько купюр, вложил их в ладонь обессилевшего воришки. — Иди и хорошо поешь.

Ахетмаатра поднялся, жестом показал стоявшим рядом, чтобы забрали своего подельника.

— Глупо убивать без причины, — произнес он, оставшись снова один. — Хватит смертей на мою жизнь. Больше не будет трупов. Пока что… не будет.

Принц подошел к кромке воды, стряхнул с рубашки и брюк песок, посмотрел на свое отражение, грустно усмехнулся: длинные, спутавшиеся волосы, заросшие темной щетиной впалые щеки. Так отвратительно он выглядел лишь однажды — когда попрощался с любимой Тиа. Сестра разозлилась бы, глядя на то, как он запустил себя. Ахетмаатра попытался немного исправить ситуацию: расчесал пальцами, как гребнем, прядь за прядью, заплел их в тонкие косички, умылся теплой водой, но избавиться от растительности на лице не смог — под рукой не было ничего такого, что могло стать бритвой, а бриться листьями тростника… это удел бедняков, а не жрецов и, тем более, принцев. Убедившись, что выглядит вполне прилично, он отправился на поиски музея в разросшейся новой столице Египта.

Сыну фараона Каир показался ужасно грязным, шумным и бесконечным городом. Его раздражали торговцы, наперебой расхваливавшие товар, бестолковые туристы, ходившие толпой за гидом с флажком на палке, узкие, заваленные мусором, улочки с висевшими на балконах узорчатыми циновками, ссорившиеся и неистово спорившие мужчины и женщины, бегающие и без умолку кричащие дети, забитые грохочущим транспортом дороги…

С трудом объясняясь с попадавшимися по пути людьми, к вечеру он добрался до музея. Такое общение его утомило, ибо, зачастую, они не понимали того, что ищет незнакомец, и указывали дорогу в неверном направлении. Одного вдоха чужой жизни оказалось мало, чтобы постичь всю полноту разговорной речи многонационального Каира.

«Наконец-то…» — подумал египтянин, подходя к небольшому зданию, выкрашенному в красный цвет, который выгорел на солнце до темно-розового. Он вошел в прохладный вестибюль, остановился у застекленной стойки. Так делал и Санька, когда был здесь.

— Кванто коста? Бильетто… — еле выговорил принц на языке последнего убитого им мужчины.

— Итальяно? — спросила женщина, почти высунувшись в окошечко.

— Си…

— Лире итальяне о еуро? — снова поинтересовалась она.

Растерявшись, Ахетмаатра молча вынул купюры и положил их в лоток для денег. Кассир без спешки отсчитала нужную сумму, остальное вернула посетителю вместе с билетом и пожелала хорошего вечера дежурной фразой уже на английском.

Молодой человек, не торопясь, бродил по музею, с не типичным для него любопытством разглядывал экспонаты. «Как же долго я спал, — размышлял принц, остановившись у витрины с деревянными статуэтками, — что они потрескались и готовы рассыпаться в прах… А ведь мы почти ровесники… Приятно думать, что время оказалось не властным надо мной».

Все меньше оставалось помещений, в которых еще не был египтянин. Его охватывало волнение, что Тиа здесь нет, что он ошибся, или сестру увезли в другой музей, и теперь придется искать ее по городам большой страны.

Изрядно уставший Ахетмаатра вошел в последний зал, где в полумраке, в одинаковых стеклянных витринах покоились останки его соплеменников, жадно вглядывался в каждое лицо в поисках знакомых черт. Он резко остановился, пытаясь сохранить самообладание.

— Вот мы и снова встретились… отец, — почти беззвучно произнес принц, не отводя взгляда от иссохшего тела, подписанного на табличке как «Мумия фараона Рамсеса III, XVIII династия». — Я же сказал, что не вернусь обратно во дворец. За все годы я ни разу не пожалел, что пошел против твоей воли, что сбежал, не став игрушкой в уготовленной тобой политической игре. Видишь, до чего довела тебя власть, если один из твоих любимых сыновей устроил заговор. Еще раз. Меня ты никогда не любил. И знай, это не я оборвал твою жизнь!

Молодой человек демонстративно отвернулся. Отвращение сменилось жалостью. Не для того он шел сюда, чтобы ворошить прошлое, тосковать по родственникам и сожалеть о безрассудных решениях. Гордо подняв голову, Ахетмаатра продолжил свой путь, всматриваясь в иссохшие лица.

— Наконец-то! Моя Тиа... — с тоской прошептал он, в знак почтения опускаясь на колени около витрины с мумией сестры. — Я так соскучился. Потерпи немного, дай все подготовить к твоему возвращению.

Юноша поднялся, на губах засияла улыбка.

— И ты, мой чужеземный спаситель, получил то, о чем мечтал с самого детства, — добавил египтянин, взглянув на не распеленатую учеными мумию Саньки в своем разукрашенном гробу. — Как тебе быть мною? Нравится? Я исполнил все твои фантазии?

— Дорогой гость, музей закрывается! — выкрикнула на ломаном английском пожилая смотрительница, подошла вплотную к посетителю, чье странное поведение привлекло ее внимание. — Она есть самая красивая здесь, больше месяца прошло, как один турист так же глазами изучать ее.

— А где крышка? — молодой человек пристально посмотрел на женщину.

— Крышка саркофага? — переспросила она. — Ее так и привезти сюда из Европы полвека назад, без крышки. Никто не знает, где она есть... Даже очень умные археологи.

— Нет! — Ахетмаатра задрожал, ощущая, как страх сковывает льдом тело.

— Добро пожаловать завтра, — голос смотрительницы стал настойчивее, — музей закрывается.

— Что я наделал?! Зачем спрятал тебя так далеко от себя? Почему не защитил, как должен был? Прости, — зашептал юноша на родном языке и, вежливо подгоняемый уставшей женщиной, пошел прочь. — Моя Тиа...

Уже на выходе из зала жрец ощутил пристальный взгляд, направленный на себя, слегка повернул голову. Шагах в десяти из-за спины парня выглядывала девушка, по меркам Ахетмаатры не такая уж и красивая. Но то, как она смотрела на него, изучающе, с любопытством, тронуло сына Рамсеса. «Почему бы с ней не пройтись по аллее у музея, поговорить?» — подумал он и тут же одернул себя: зачем ему знакомиться с другой, ведь есть та, которой останется верен до последнего вздоха — своей Тиа. Он смущенно улыбнулся и, не останавливаясь, покинул зал.

Ахет покинул музей. Внутри беспощадно грызло отчаяние. Столько усилий, ставших бессмысленными теперь. Лишь закрыв крышку ее гроба и прочитав начертанное на ней заклинание, он способен вернуть Тиа в этот мир. Ахетмаатра мог бы переложить мумию в свой целый гроб, который стоял рядом, и исполнить обряд, но выведенное среди росписи и уже стертое заклинание предназначалось только для него, а на крышке для любимой сестры он, начертал тогда совсем другое, более сильное и сложное — на воскрешение, и защищавшее все это время от действия яда. Эти несколько строк оживили бы мумию Тиа, а потом принц вдохнул бы в нее жизнь, которую хранил в себе все тридцать два века и сразу напоил бы противоядием.

— Так не должно быть! — в отчаянии произнес жрец, присев на постамент статуи Рамсеса Великого. Смириться с такой участью было равносильно смерти, которой он противостоял три с лишним тысячелетия. Египтянин задумался: — Гроб можно сделать заново, повторить на нем каждый иероглиф. Только освоюсь в городе, чтобы не пойти против местных законов и не нажить новых врагов. Надо успокоиться. Спешка и безумие — мне не лучшие друзья. Тиа поймет. Она сама захотела так. Она подождет еще немного.

Просидев там около получаса, Ахетмаатра поднялся, сделал несколько шагов по выложенной плиткой дорожке, небрежно махнул рукой. В ту же секунду с розовых кустов, обрамляющих клумбы, стали опадать белые лепестки и, не коснувшись земли, превращались в бабочек. Насекомые под восторженные возгласы уходящих посетителей, шурша крыльями, воспарили над музеем в знак его любви к сестре.

— Я скучаю, моя Тиа, — сказал он прощание. — Я вернусь за тобой!

Жрец быстрым шагом покинул площадь Тахрир, бабочки снова стали лепестками, безжизненно посыпавшимися на дорожки и клумбы перед музеем Огюста Мариэта.

Предавшись размышлениям, молодой человек бесцельно бродил по лабиринтам узких улочек и внезапно остановился, почувствовав дурманящий запах еды, исходивший от небольшой закусочной. Голод, который он не замечал за недели скитаний, теперь давал знать о себе болью в животе и легким головокружением. Подойдя к прилавку, принц указал рукой на несколько понравившихся блюд, расплатился, сел за столик. Ел медленно, наслаждаясь такими диковинными для него вкусами.

Молча отодвинув стул, напротив сел толстяк с огромной тарелкой пахлавы и попытался завязать разговор с соседом по столику. Но Ахетмаатра так ничего и не понял из бессвязной речи на чужом языке, только внутри проснулось чувство отвращения, переходящее в ненависть. Он беззвучно пошевелил губами и жестом показал мужчине на пол. Тот перевел взгляд со странного туриста с длинными волосами и темно-янтарными глазами под ноги и застыл с куском во рту: там, свернувшись кольцами, раздувала капюшон черная кобра. Она покачивала головой, словно гипнотизировала жертву. Улыбнувшись, принц встал и направился к выходу. Мужчина, не шевелясь, посмотрел на уходившего неразговорчивого парня и снова осторожно заглянул под стол, но вместо шипящего чудовища на полу лежал уже шелковый женский шарф. До жреца донеслась громкая перебранка между посетителями.

— Ах! Где мои вещи?! — воскликнула девушка за соседним столом, обнаружив пропажу. — Украли! Помогите!

— Никто не крал! Смотрите за ними получше! — проворчал толстяк.

Но все далее происходившее в закусочной уже не волновало древнего египтянина — он шел по затихающим улицам к укромному месту на берегу Нила, где провел ночь. Сев на сухой песок недалеко от кромки воды, молодой человек скинул сандалии, обхватил руками колени, положил на них голову. В таком спокойном месте он хотел обдумать планы на ближайшее будущее, но мысли хаотично роились в голове, не давая принять верное решение. Принц откинулся назад, вытянул ноги, начавшие затекать от непривычной позы. Теплые речные волны коснулись израненных неудобной обувью босых ступней, словно нежные руки сестры.

— Нет! — стоном вырвалось из его груди и, словно охваченный безумием, Ахетмаатра схватил валявшийся на берегу камень, встал на колени и начал судорожно выписывать иероглифы заклинания на влажном песке. Стирал, добавлял новые, снова стирал. Узор из символов расходился с тем, что он помнил: левый столбец оказывался короче двух других. Измученный собственным бессилием, он закрыл лицо руками и зарыдал: — Почему я не могу вспомнить заклинание, почему?.. Всего три знака! Где их потерял, и что они означали?! Я не знаю. Почему не заставил себя смотреть, когда писал?! Почему еще раз не перечитал заклинание, когда приходил в гробницу? Какой же я глупец! Прости, моя Тиа, прости... Прости, что придется ждать! Как я могу позволить чужеземцу быть рядом с тобой? Пусть он хотел этого, мечтал о тебе, но на его месте должен быть я! Ведь ты моя и только моя…

Вечерний сумрак опускался на Каир. Солнечный диск на несколько минут зацепился за вершину большой пирамиды и, не удержавшись на камнях, продолжил свое неизменное движение к горизонту. Стихали звонкие голоса жителей пригорода столицы. Принц, всхлипнув, взглянул на величественные рукотворные горы, о которых знал только из рассказов своих учителей. И тут его озарило: еще мальчишкой он прочитал в поучении Рахотепа «Если забыл, зачем шел, вернись на то место, где начал путь, и вспомнишь забытое». Египтянин для защиты от москитов и мошек сотворил юрких стрекоз, лег поудобнее на песке, закрыл глаза.

— Нет у меня такой власти, чтобы повернуть время вспять, — произнес он вслух, разговаривая сам с собой. — Изменить уже произошедшее я не смогу, вернуться в него тоже, но, если проживу в мыслях тот день еще раз, может, вспомню, что написал на белой полосе утерянной крышки.

Положив руки под голову, молодой человек стал перебирать воспоминания. Однако, прошлое Саньки, итальянца, местного воришки, его телохранителей и жриц Хатхор мелькало несвязными картинками, не давая ему сосредоточиться на конкретном событии.

«Если нет прямого пути — надо идти там, где можно пройти», — подумал принц, вздохнул, предчувствуя тяжелую ночь, закрыл глаза и начал долгое путешествие по своему прошлому.