В шкуре следака

За окном гудит ветрище… Дома, в городской квартире, я на такие мелочи даже не обращал внимания – пластиковые окна блокировали все звуки снаружи, создавали иллюзию защищённости от всего мира. А здесь, в деревенском домике деда, спрятаться от разбушевавшейся стихии было нереально: стёкла в деревянных рамах звякали, грозя вот-вот рассыпаться при следующем нападении взбесившегося воздушного потока, в трубе страшно завывало, даже бревенчатые стены жалобно постанывали. Жутко… И как люди умудрялись жить в таких условиях постоянно?

В деревню я приволокся из-за скуки. Как бы уже двадцать три, а чего я в этой жизни добился? Ну да, открыл свой, типа, бизнес: музыку пишу всяким горе-певцам, мнящим себя звёздами. Сочинят пару строчек, хорошо ещё, если в рифму, и бегут: «Вот, шедевр же! Надо дописать три-четыре куплета и музыку, соответственно. Я ЭТО спою и всё – слава офигительная обеспечена!» Чушь, конечно, полнейшая. Но мне-то что? Просят – я делаю. Мне за это платят. На жизнь хватает. Но скучно-то как, братцы…

Раньше я в такие периоды ипохондрии с дедом болтать начинал. Он у меня был крутой! Всем дедам дед! Любую мехлюдию к чертям собачьим уносило, стоило только с дедом разболтаться. Но вот уже год как самого близкого мне человека не стало… Мать? Ну, мама – это святое. Только не совсем то же самое, что дед.

А тут ещё друг у меня, бывший одноклассник, в историю своей фамилии углубляться взялся. Ну, ему просто, он Сысоев. Там ясно: фамилию дали по имени Сисой, что значило «шестой». Тут тоже особого разнообразия не было: либо предок, давший фамилию роду, был шестым ребёнком в семье, либо появился на свет в шестой месяц года.

А Манов? Не, может быть, конечно, тоже фамилия образовалась от болгарского имени Мано, что в полном виде звучит как Мануил. Но где болгары, а где мы? Тёмными волосами и смуглой кожей вот ни один представитель нашего рода похвастаться не может: блондины либо русые, изредка наблюдаются вкрапления тёмно-русости.

Вот мне и пришла от зимнего уныния в голову шальная мысль: а вдруг «Манов» – урезанная фамилия от «Романов»? Где-то читал, что раньше своим байстрюкам вельможи часть фамилии жертвовали с барского, так сказать, плеча. Ну, согласен, версия нелепая и от части даже нагловатая.

Хотя, почему это нелепая-то? Мой прапрадед, если верить семейным легендам, работал в Самаре инженером на трубном заводе. Родился он в 1890 году, значит, получал высшее образование в начале века, до революции. Как-то странновато себе представить обычного крестьянского парнишку в высшем учебном заведении…

В общем, всякие вольнодумства меня одолели, и я решил взять неделю отпуска – благо, отпрашиваться ни у кого не нужно. Так я оказался в глухой деревушке с тем, чтобы провести собственное расследование на маленькой родине деда.

Приехал в Михайловку я ещё в обед. Отзвонился матери, с удовольствием отметив, что связь ловится нормально. Раньше, лет десять назад, чтобы позвонить, нужно было чесать на взгорок за селением, да и там с четверть часа, а то и больше, походить кругами в поисках сети. Сейчас же всё произошло автоматически, почти как в городе. Прогресс! Значит, и интернет будет ловить. Ну, фильмы смотреть я здесь не собирался, а вот в соцсетях полазить на сон грядущий планировал.

До вечера успел очистить двор от снега, наколоть дров, растопить печь и наварить похлёбки. Хлеб, чай, сахар захватил из города. Ну да, мы и раньше с дедом сюда наведывались, поэтому основным деревенским навыкам я был обучен. Электричество пока ещё не отрезали – в деревне постоянно жил дед Матвей в одном конце селения и бабка Полина – в другом. Халупы, стоящие между их домишками, зимой чаще всего пустовали, но с наступлением весны потомки прежних хозяев временами наезжали-таки: сажали что-то, просто отдыхали, жаря шашлыки.

Сейчас же в деревне стояла тишина и запустение. Но, правда, дед Матвей, заприметив дымок из трубы дома земели своего Васьки-следака, сразу же отметился. Я выдал ему гостинец – палку копчёной колбасы. Довольный подарком дед ретировался, поинтересовавшись между прочим здоровьем «драгоценной матушки». К бабке Полине я заглянул сам. Ей тоже преподнёс палку колбасы и плюсом ещё шмат сыра. Летом бабушка всегда угощала нас козьим молоком.

Пообедав, развалился на диване. Сон помимо моей воли слеплял веки и вливался в мышцы сладкими волнами. Два часа промчались будто две минуты. Проснулся я уже в сумерках. И тут вот это самое: за окном гудит ветрище… Беснуется в безумстве. Такое чувство, что спрятаться от разбушевавшейся стихии внутри домишки нереально: стёкла в деревянных рамах звякают, грозя вот-вот рассыпаться при следующем нападении мощного воздушного потока, в трубе страшно завывает, даже бревенчатые стены жалобно постанывают. Жутко…

Блин! Блин блинский!!! Я ж повторяюсь! Ведь именно с этого я и начал свой роман: с описания непогоды, разразившейся к вечеру в деревеньке, и своего тяжёлого упадничества на душе. Но вставать надобно: до наступления настоящей ночи ещё есть время, и его надо провести в пользой. Например, слазить на чердак. Там, как мне помнится, много чего интересного имеется.

Но на чердаке сейчас темно, холодно и страшно. Если тут так воет, представляю, каково там... Тогда для поисков остаётся книжный стеллаж. Дед соорудил такой из витрин магазина, стоявших вдоль стен в виде шкафов без дверок от пола до потолка, когда местным отдали на разграбление «торговую точку» после закрытия «сельпА».

Книжный стеллаж в дедовом доме занимает всю стену от потолка до пола — особо не мучаясь, дед перетащил шкафы и собрал витрину практически в первозданном виде, просто покрыв дерево морилкой. А если учесть, что книги там стоят в два ряда, да ещё часть лежит плашмя поверху стоящих, то фронт работы можно себе представить. Толстый слой пыли и на книгах, и на наставленных статуэтках ещё советских времён явственно намекали на то, что быстро тут не управиться.

Плеснул воды в тазик, туда забросил тряпку – что попусту пыль поднимать, буду перебирать книги, заодно и протирать вместе со статуэтками. Даже не помню, когда последний раз этого богатства человеческие руки касались. Обычно разбирал книги дед самолично, никого в свои владения не допуская. Но последние пару лет жизни он не очень хорошо себя чувствовал... Вот и получается, что три года как минимум книги стоят нетронутыми. А в последний раз... Удивительное дело произошло в тот последний раз!

Дед, словно Кощей Бессметный, перебирал свои несметные сокровища, а я крутился рядом «на посылках» и пытался с ним поговорить о том, о сём. И вот, представьте, затронул ту самую тему. Про наши генеалогические корни. Ох... потряс меня мой дед тогда знатно! Он, всегда такой уравновешенный, даже в какой-то мере заторможенный, просто как с цепи сорвался!

Второй раз столь же взбешенным я видел деда, когда кто-то спросил, куда делась его супруга, а по совместительству моя бабушка. Он тогда весь сразу нахохлился, что-то буркнул нечленораздельное и, по-видимому, грубое, вышел из комнаты и не появлялся часа три. Вот такие две темы были в нашей семье табу при жизни деда. Но сейчас-то не пора ли уж пролить на них свет?

Рассуждая так, я выложил на пол стопками книги с верхней полки и перешёл ко второй. Решил сразу с неё переставлять на верхнюю, а потом те, с пола, просто уберу на освободившуюся самую нижнюю. Работа пошла быстрее: теперь мне не нужно было с каждой стопкой книг спускаться вниз. Перебрав первый ряд второй полки, я приступил ко второму и... наткнулся на странный свёрток. Он покоился между книгами. Внутри было что-то мягкое. Посмотреть я не успел – стук в окно прервал мои занятия. Я торопливо вернул свёрток на место, заложил его книгами первого ряда, спрыгнул со стула и поспешил к окну.

В тёмном окне обозначился лишь силуэт, но по голосу я опознал деда Матвея. Ясно, что старик наскучался в пустой деревне, вот и старается выжать из моего приезда максимум удовольствия от общения. И, хотя мне вовсе не улыбалось сейчас болтать с бывшим одноклассником деда, я не нашёл в себе столько наглости, чтобы грубо оттолкнуть старичка. Тем более, что дед Матвей был невредным стариканом, да и мог что-то поведать интересное.

Чай Матвей Макарыч любил. Особенно с конфетами. Ну, чисто почтальон Печкин из мультика! Даже голос чем-то похож. Старикан наливал напиток в блюдце, дул, потом наклонялся и громко отхлёбывал, зажмуривая при этом глаза от удовольствия.

За вечерней трапезой вспомнили несколько эпизодов из детства дедов.

– А после школы Васька надумал в юридический институт поступать. Во как! Он же, Васька-то, дед твой, головастый был. В школе лучше всех учился. У нас тут не всегда так пусто было-то, нда. Но вот почему он не в Куйбышеве вуз себе подыскал, а ажнель в самый Ленинград поехал – тут я теряюсь в догадках... Може, не было тогда в Куйбышеве юридического института, а може, другая какая причина... А вот ты, Никитка, глянь-ка в своих тырнетах, чё там тебе про Куйбышевские вузы в 1962 году скажут? Были они али нет у нас в области?

А вот правда ведь: почему дед в Ленинград учиться поехал? Матвей Макарыч мудрый вопрос задал... Я быстренько загуглил "Куйбышевские вузы в 1962 года". Только бы сеть ловила... Ага, всё путём! Запрос обрабатывается. Ждём.

Пока колёсико крутится, развернул конфету и сунул её в рот. Блин... Тут на экране вылезла идиотская реклама. Хотел на автомате уже жмякнуть на крестик, чтобы закрыть, но что-то привлекло меня в этом нелепом прямоугольнике. Шрифт странный... Даже какой-то старинный.

«Уважаемый Никита Павлович! Вам выпал уникальный шанс! Единственный раз в этом году единственный пользователь может претендовать на исполнение единственного желания!» Точняк фигня какая-то... Пытаюсь большим пальцем нажать на крестик, а сам продолжаю думать о том, по какой же причине дед мой поехал поступать на учёбу в Ленинград.

Но в это мгновение дед Матвей что-то вспоминает чрезвычайно смешное, локтём тычет меня в бок, многозначительно фыркая – привлекает внимание... И большой палец помимо моей воли нажимает не на крестик, а в самую что ни на есть середину этого объявления! Победный аккорд! Экран мерцает бегущими сверкающими волнами и темнота...