В своей тарелке

Лена считала, что щедрость должна быть тотальной. Аня — что всему свое место и время.

— Ань, ну поделись кусочком, он такой огромный! — Лена, сладко облизнувшись, потянулась вилкой к Аниному куску лосося на хрустящем тосте.

Аня мягко, но неотвратимо прикрыла тарелку ладонью.

— Мой. Попробуй лучше салат, он общий.

Лена надула губки. Стол был заставлен тарелками — сырная тарелка, брускетты, салаты. Всем этим Аня с радостью делилась. Но тот самый тост с лососем лежал на ее личной, маленькой тарелке. Ее порция. Ее крепость.

Инцидент был исчерпан, но напряжение витало в воздухе. Оно всегда витало, когда Аня ела вне дома. Этот поход в модный гастропаб был вынужденной мерой — день рождения Лены.

Аня сидела спиной к стене, стараясь не смотреть на соседний стол, где компания шумно дегустировала еду друг у друга, передавая вилки и ножи через весь стол. Ей становилось душно от одной мысли об этом.

И вот кульминация.

На столе появился главный хит заведения — огромный кусок чизкейка с маракуйей, заказанный на всех. Его водрузили в центре. Лена, как именинница, с торжествующим видом взяла десертную ложку.

— А теперь, друзья, — возвестила она, — пробуем все вместе! — И она, недолго думая, зачерпнула ложкой кусок чизкейка и направилась... к Ане.

Это был жест абсолютной, почти материнской заботы в понимании Лены. «Я тебя кормлю, мы делимся моментом».

Для Ани это было вторжением.

— Лена, нет, — вырвалось у Ани, но было поздно. Ленина рука с ложкой, на которой красовался кремовый кусочек, уже миновала пространство общего стола и пересекла границу ее личного пространства.

Сработал инстинкт.

Аня резко отвела голову. Ложка с чизкейком пролетела в сантиметре от ее губ и смазанной полосой упала на ее светлое платье.

Наступила мертвая тишина. Слышно было только, как на кухне шипит кофемашина.

Лена застыла с широко раскрытыми глазами, все еще сжимая в руке злополучную ложку. Аня смотрела на кремовое пятно на своей одежде. И чувствовала не стыд, а жгучую, праведную ярость

— Прости, — сказала Лена, обескураженно.

—Мне не жалко лосося, — тихо, но очень четко начала Аня, глядя на подругу. — Если бы ты сказала, что он тебе нравится, я бы отдала тебе весь свой кусок. Весь. С тарелкой. Она всё равно не моя, а общепитовская. Но эту ложку... твою ложку... в мой рот... — она сделала паузу, пытаясь совладать с дрожью в голосе. — Я не в детском саду, чтобы меня кормили. И не в твоей квартире, где мы можем есть из одного горшка. Здесь, — она обвела взглядом стилизованный под лофт зал, — моя тарелка — это моя территория. А твоя ложка — это оккупация.

Она отодвинула стул, встала.

—С праздником. Я пойду.

И она ушла. Оставив на столе недоеденным свой тост, общий чизкейк и повисшее в воздухе понимание, что некоторые границы — не каприз, а условие существования. Даже если они проведены вокруг фарфоровой тарелки в шумном общепите.