В тумане грядущего

1

1101 год. Герцогство Эльзас.

- Принц Фульк! – Альбрехт приветливо улыбался, когда в его кабинет вошел черноволосый француз. – Я вас уже заждался, мой юный друг.

Принц был худощавым и долговязым. Лицо его имело нездоровый желтоватый цвет, кожа чем-то напоминала пергамент. Фульку не исполнилось и двадцати пяти, а он уже сильно сутулился и щурился, вглядываясь вдаль. Для слухов не существует границ. Тайный советник герцогства Эльзас без труда узнал о многочисленных болезнях молодого принца, скрупулезно коллекционируя болтовню заезжих купцов. Говорили так же, будто принц уродлив и глуп. Что же, красавцем Фулька и вправду назвать нельзя, осталось проверить его умственные способности. Если француз и вправду дурак, он как никто другой подходит для осуществления замысла Альбрехта.

Фульк кивнул в знак приветствия, окинул взглядом комнату Альбрехта. Он был чем-то недоволен, хоть и пытался скрыть свое раздражение.

«Видимо задело, что я пригласил его к себе не лично. Пускай привыкает», - подумал Альбрехт.

- Присаживайтесь, - Альбрехт указал принцу на кресло, стоявшее у стены комнаты. – Я сложу бумаги и присоединюсь к вам.

Нордгау заставил себя не торопиться. Пускай царевич подождет. Во Франции с ним цацкались, но осознавал ли Фульк, что они делали это лишь из страха, а не из уважения? Альбрехт медленно перекладывал пергаменты, делал в них какие-то пометки и складывал под стопку книг, которые лежали в углу его стола. Фульк нервничал. Не привык ждать. Альбрехт решил еще немного подразнить принца.

- Куда же ты запропастилась? – Альбрехт вздохнул. - Простите, принц, мне нужно уйти на минутку. Никак не могу отыскать один документ.

Фульк ничего не ответил, но выражение его лица говорило куда красноречивее слов. Нордгау чуть было не захохотал, когда ноздри принца раздулись, как у быка. Альбрехт вышел из своей комнаты и минут десять прогуливался по замку, только после этого вернулся в кабинет. Принц Фульк продолжал сидеть на кресле. Он сложил руки на коленях, скрестил пальцы рук и рассматривал свои ногти.

«Терпеливее, чем я думал», - отметил Альбрехт.

- Простите, пришлось заставить вас ждать, принц. Надеюсь, вы понимаете – дела прежде всего.

- Что вы от меня хотели? – спросил Фульк.

- Пригласить вас на охоту. Мой брат Гуго заядлый охотник и теперь не так занят, как я. Уверен он с удовольствием приобщит вас к этому благородному занятию.

- Это все? – принц нахмурился, ноздри сердито раздулись.

«Сейчас вспыхнет!» - пронеслось в голове Альбрехта.

- Да, - согласился Нордгау. Фульк скривился, встал из кресла и вышел из комнаты, не попрощавшись с Альбрехтом. Нордгау хмыкнул, задумался. Фульк сумел сдержать эмоции, значит не такой он и дурак. Может и слухи о том, что он любимец короля грешат против истины? Предстоит вызнать у принца о его отношениях с отцом.

- Ну и как он тебе? – Иоганн фон Нордгау выскользнул из потайной комнаты, вход в которую скрывал громадный, закрывавший собой всю стену гобелен.

- Еще не разобрался, - ответил Альбрехт.

Иоганн сел напротив Альбрехта. На лице та же презрительно-самоуверенная улыбка, что и у Герхарда в молодости, тот же надменный и до невыносимости гордый взгляд. Иоганн, а не Эмих истинный наследник Герхарда, но, увы, судьба распорядилась иначе. Вместо целеустремленного и гордого, хитрого и изворотливого, дипломатичного и одаренного Иоганна первым родился слабый бесхребетный Эмих. В отличие от Герхарда, новый герцог Эльзаса не был ни транжирой, ни бабником. Иноргда складывалось впечатление, будто Эмих и не человек вовсе. Вечно каменное невыразительное лицо, недовольство всем и каждым. Но хуже всего – он не прислушивался к советам Альбрехта. Подобно слепому, способному передвигаться только с помощью своей трости, Эмих поднимался по лестнице государственного правления посредством своей жены. И лишь Иоганну молодой герцог изредка доверял.

Заполучив земли ныне покойного отца, с которым Эмих никогда не ладил, он тут же сместил приближенных Герхарда. Только Альбрехт и Гуго сохранили свои должности, остальных советников старого герцога Эмих отправил куда подальше. А политика сближения с французской короной чего стоила? Его жена Ида обмолвилась, будто бы французский король способен обеспечить безопасность герцогства Эльзас и защитить владения Нордгау от нападок Генриха IV. С того самого дня Эмих загорелся желанием стать вассалом Франции. Альбрехт прекрасно понимал, чего может стоить такой опрометчивый шаг – усиление и без того могущественного западного соседа в ущерб осколкам Империи. Страшно представить, в какую череду войн выльется столкновение германцев и французов, когда бывшие вассалы Генриха решат присягнуть королю Франции. И вся тяжесть этих конфликтов падет на пограничные территории, в том числе и герцогство Эльзас. Альбрехт мечтал о союзе Южной Германии и Италии, о превращение Зундгау в крупный торговый центр. Тайный советник надеялся на постепенное расширение границ герцогства, планировал заключение удачных династических браков с североитальянскими князьями. А вместо этого Эмих заключил брачный союз с француженкой, бесконечно преданной своей Родине. Поэтому и приходилось Альбрехту вертеться, что белке в колесе. Выдумывать, как бы выскользнуть из цепких лап французского короля. Единственным союзником Альбрехта стал Иоганн, разделявший взгляды своего дяди, умом не уступавший Альбрехту, а кое в чем уже его превосходящий.

- Разбирайся скорее. А не то придется тебе лобызать носки его ног, - сказал Иоганн.

- Он не старший сын.

- Но ты планируешь сделать его старшим, не правда ли?

«Чертенок, обо всем догадался», - пронеслось в голове у Альбрехта.

- С чего ты решил?

- Говорят Фульк безбожник. А с Папой у него отношения хуже некуда. Разве не Фульк приказал французским рыцарям покинуть освобожденный Иерусалим? Разве не Фульк называл Крестовые походы бессмысленной тратой сил и людских жизней? Разве не молодой принц уличал духовенство в лицемерии, обвинял в тяге к роскоши и прелюбодеяниям? К тому же, он болеет. Весь желтушный, худой. Плохо видит, может умереть, так и не оставив наследников. Иметь такого сеньора – одно удовольствие. Если он надоест своим вассалам – сбросить его проще простого. Достаточно добиться отлучения Фулька и развязать войну. Человеку, который сумел развалить Священную Империю, не составит труда обрушить и королевство Францию. Не так ли ты рассуждаешь, дядя?

- Положим. Тебя не устраивает подобный ход событий? – заинтересовавшись, спросил Альбрехт.

- Гордость вскружила тебе голову, дядя. Ты забываешь, что от гибели наше герцогство спасла дружба моего отца и Императора. Прикажи Генрих напасть и от Зундгау камня на камне не осталось бы. Фульк не столь сентиментален. Я думаю, если ему представится возможность наказать виновников своего падения, он ею воспользуется.

- Такой возможности у него не будет. От отлученного короля отмежуются все вассалы. Если бы вынашивал подобные планы, я бы об этом позаботился. Только ты заблуждаешься, юный Иоганн, я не собирался плести интриги и причинять зло столь славному человеку, как принц Фульк.

- Вы само благочестие, дядя. Зачем же, ты приказал мне спрятаться за гобеленом?

- Я же должен узнать брата человека, носки ног которого мне придется лобызать. А ты канцлер, тебе следует поучиться наблюдать за людьми и узнавать проявление истинных эмоций. Так что же ощущал принц, как менялось выражение его лица в мое отсутствие?

- Право не знаю дядя. Сложно было смотреть ему в лицо, когда он повернулся ко мне спиной и принялся рыться в твоих бумагах. Но что с вами, дядя, почему уголки ваших губ опустились? Отчего улыбка стерлась с вашего лица?

Альбрехт встал с кресла, подошел к своему столу, приподнял книги. Бумаги были уложены очень аккуратно. Если Фульк и рылся в них, то проделал он это ловко.

- Не врешь? – спросил Альбрехт.

- Зачем мне? – пожал плечами Иоганн. – Но я считал, что вы умеете вызнавать эмоции человека по лицу. Разве мой достопочтенный дядя не способен понять, врет его племянник? Или мы недостаточно знакомы, чтобы вы смогли понять, лжец я или нет?

Альбрехт хмыкнул. Иоганн издевался над ним, но понапрасну тратил силы. Тайный советник всегда держал себя в руках. Расстроился он по одной единственной причине – надежды Альбрехта не оправдались. Фульк не дурак. Но хуже всего – принца подослали шпионить за Нордгау. Король Филипп, взобравшийся на престол интригами и предательствами, был мнительным человеком. Вот он и отправил сына проверить, можно доверять новоиспеченным вассалам или следует гнать их в шею.

- Почему ты молчишь, дядя? – спросил Иоганн, сверля Альбрехта своим взглядом.

- Думаю. На сегодня с тебя хватит. Можешь идти. Встретимся завтра днем. И будь серьезен. Твои насмешки при посторонних не уместны.

- Кто же будет присутствовать при нашей беседе?

- Завтра узнаешь. А теперь уходи.

Иоганн не стал пререкаться, послушно выскользнул через дверь, оставив Альбрехта наедине с собой. Прокручивая в голове вариант за вариантом, тайный советник ни в первый раз пришел к выводу, что вассальное соглашение между Эльзасом и Францией заключать нельзя. Но как убедить в этом Эмиха и не разгневать короля Видиппа?

2

Леса на границе герцогства Эльзас.

Разбойники растворились в лесу, и Лиутберт был уверен, что дело в шляпе, но тут его отряд принялись обстреливать из лука. Солдаты перепугались и бросились наутек. Стрела вонзилась в шею лошади Лиутберта. Кобыла словно взбесилась, встала на дыбы, принялась дергаться. Рыцарь кое-как умудрился отскочить в сторону, спасаясь от погибающей скотины. Вместо трех перепуганных разбойников на опушке показалось два хорошо экипированных всадника и с десяток пеших солдат. Лиутберт обернулся – его люди попрятались в лесу, но, похоже, стояли на опушке и ожидали, когда смертоносный дождь прекратится и можно будет вступиться за своего предводителя.

Один из вражеских всадников пришпорил свою лошадь, понесся на Лиутберта. Невольно спешившись, Лиутберту ничего не оставалось, кроме как закрыться щитом и отступать к опушке. Всадник не стал атаковать рыцаря, его лошадь пронеслась мимо. Описав дугу, противник оказался сзади Лиутберта. Другой всадник отбросил копье в сторону, обнажил свой меч и гнал лошадь на рыцаря. Лиутберта старался идти как можно быстрее – следом за всадниками к рыцарю приближалась пехота. Лиутберт обернулся, посмотрел на своих солдат.

- На помощь! – закричал рыцарь, отразив атаку первого всадника. Меч противника с такой силой ударил по щиту Лиутберта, что он едва устоял на ногах. – В атаку!

Второй всадник, занявший позицию позади Лиутберта, тоже не стал медлить. Теперь пешего рыцаря атаковали оба наездника одновременно. Удары их мечей все чаще приходились на кольчугу, лезвия клинков задевали уязвимые места. Лиутберт ощущал, как вместе с потом по его телу струится кровь. Спустя двадцать секунд непрерывной схватки парировать удары стало невозможно, Лиутберт упал на одно колено, отбросил свой меч в сторону и отбивался одним щитом, вражеские солдаты уже подоспели. Всадники погнали своих людей на опушку леса, добивать трусливых воинов Лиутберта. Самого рыцаря обступили трое пехотинцев. Один из них принялся вырывать у Лиутберта щит. Рыцарь инстинктивно сжимал петли щита, не выпускал их из рук. Один из солдат толкнул Лиутберта ногой, крикнул что-то на французском. Похоже, пехотинцы не собирались убивать рыцаря. В таком случае сопротивляться не стоило. Так как больше ничего не оставалось, Лиутберт отбросил щит в сторону, приготовившись принять свою участь. Солдаты подхватили рыцаря под руки, поставили на ноги. Убедившись, что они не собираются причинять ему вреда, Лиутберт обернулся и посмотрел на опушку леса. Оттуда еще доносились звуки битвы, можно было различить крики и стоны умирающих. Проявлять милосердие к солдатам Лиутберта не стали. Драка продолжалась недолго, и вскоре на дороге появился один из наездников. Он крикнул что-то солдатам, державшим Лиутберта, они отступили от рыцаря. Всадник поднял забрало.

- Следуйте за моими людьми, динстманн, - произнес всадник на латыни.

Выбор был не велик. Лиутберт подчинился, вознося благодарность судьбе за то, что сегодня сохранила ему жизнь.

3

Епископ Якоб фон Ленцбург не понимал, где находится. Он оказался в ловушке, со всех сторон окруженный громадными правильной формы горами. Удивительно гладкая поверхность русла реки, на дне которой он очутился, тянулась, подобно дороге, позволяя Ленцбургу идти в одном направлении. Епископ собрал всю волю в кулак и пошел. Никогда еще Якоб не испытывал такого страха. Безжизненное пространство, застоявшийся воздух, тучи, заволакивающие небо – вся местность, словно одна большая могила, похоронившая некогда могущественную цивилизацию. Тишина была настолько всеобъемлющей, что епископ отчетливо различал биение собственного сердца. Ленцбург старался освободить свою голову от мыслей о смерти, повторял слова церковных гимнов, заученных в далеком детстве. Однако все его усилия пропадали понапрасну. Пустота вокруг словно жаждала физического уничтожения единственного живого существа, оказавшегося там, где ему не положено быть.

Ленцбург остановился, оглянулся. На секунду епископу почудилось, будто кто-то смотрит ему в спину. Но позади лишь однообразное русло реки, да тени, превращавшие горную долину в святилище темных сил. Вглядываясь в тьму, что разверзлась у него перед глазами, Ленцбург задрожал, покрылся мурашками. Лишь однажды с епископом происходило подобное. Будущему епископу было девять, и в наказание за непослушание наставник выставил мальчишку на улицу. На дворе зима, ночь. Мороз больно щипал, холод заставлял трястись, подобно помешанному. Якобу казалось, что прошла вечность, прежде чем наставник пустил его назад к теплому очагу. Но тогда сил ему придавал вой вьюги. Если бы он погиб, хотя бы природа оплакивала его холодными снежинками, пронзительными стенаниями ветра, скрипом раненых до глубины души деревьев.

Здесь и сейчас нет природы, лишь тьма, бесчувственный камень и грозные свинцово-черные тучи, глядевшие на охваченного ужасом Якоба, как сам он некогда смотрел на букашек. Ленцбургу пришлось собрать всю волю в кулак. Только так удалось не поддаваться панике. Тем не менее, шаг епископа ускорился. Он двигался по руслу быстрее, в надежде, что непрерывная горная стена, наконец, закончится, выпустит его из объятий неизбежности. Но чаяния Якоба не сбывались. Наоборот, уверенность в собственной гибели крепла. Не осталось сил терпеть охвативший его ужас, так и рвавшийся выплеснуться наружу. Епископ закричал, побежал вперед, стремясь поскорее достигнуть конца русла этой реки, выбраться на берег. Но цепь гор все так же плотно смыкалась, не позволяя пройти ни влево, ни вправо. Бежать обратно, может выход там? Якоб развернулся, но тьма за его спиной, успевшая подобраться вплотную внушила такой ужас, что епископ бросился наутек, мигом отказавшись от своих планов. Почему тьма, настигает епископа, стремясь поглотить его? Что же это за русло, которое не виляет, что за подножие гор, везде отвесное и гладкое?

Крик Ленцбурга таял в пустоте, и скоро епископ не мог издать ни звука. Он понял, что обречен, понял, что никогда не выберется отсюда, будет принужден бежать вперед, не смея ступить назад ни на шаг, иначе будет объят тьмой, пропадет, растворится, забудет обо всем, станет частью ночи. Неужели это и есть ад?

И тут епископ увидел конец тропы, на которой очутился. Сам не понимая, что происходит, он заплакал и засмеялся, и пел, и выкрикивал проклятья, но продолжал бежать настолько быстро, насколько ему позволяли короткие ноги и внушительного размера брюхо.

Стройный ряд гор резко оборвался. Пустырь, казалось, простирался на миллионы километров, охватывая собой все пространство этого гиблого мира. Зоркие глаза епископа различили слабые лучики света, разливавшиеся от яркой точки далеко на горизонте. Якоб пошел туда, переводя дыхание. Он шел очень долго, целую вечность, выбился из сил, но слепое желание, подобное тому, которое охватило Икара, пожелавшего добраться до солнца, заставляло епископа идти вперед, позабыв обо всем на свете. Долгое время казалось, что искорка на горизонте – всего лишь мираж. Или сам епископ стоит на месте, не в силах сделать шаг вперед? Ленцбург обернулся. Ущелье, из которого он выбрался, давным-давно скрылось за горизонтом.

«Что же это такое! – в который раз подумал обезумевший от отчаяния епископ. – Силы небесные, что же делается вокруг?»

Якоб еще долго шел вперед, в надежде, что доберется до крохотной точки, но пейзаж не менялся, лучики так и искрились, достигая его взора, дразня его, но не позволяя подобраться ближе. Ленцбург снова сдался. Он упал на землю, закрыл глаза и попытался произнести хоть слово. Ничего не получилось. Ни звука, абсолютная тишина. Якоб перепугался, поднес руку к сердцу. В груди ни малейшего признака движения.

«Я мертв!» - страшная догадка снова заставила Якоба биться мелкой дрожью. Так вот он конец жизни, который ждал епископа! Победить силы, противостоящие ему невозможно, остается лишь склонить голову и принять рок.

Якоб ощутил присутствие кого-то еще. Ленцбург вскочил на ноги – он уже возле костра, к которому так долго стремился, но никак не мог достигнуть. Находясь на границы тьмы и света, стояло нечто. Епископ различил лишь фигуру закутанного в длинный балахон существа. Слишком высокая, чтобы принадлежать человеку. Слишком стройная и аккуратная, чтобы походить на живое. Нечто не шевелилось, одним своим безмолвием внушая ужас епископу. Ленцбургу передалась ненависть, которую испытывало нечто к нему. Сколько же сил затрачивала эта тварь, чтобы не броситься на Якоба и не растерзать его. Ненависть ко всему живому - вот единственное чувство, которое было способно испытывать чудовище. Если и существовала вещь, к творению которой не был причастен Господь, то она находилась перед епископом.

Епископ бросился обратно в пустыню, в надежде, что он укроется от фигуры. Вспышка страшной боли окутала сознание Ленцбурга, он упал, потеряв ориентацию в пространстве, на мгновение забыв о том, кто такой.

- Чего ты хочешь?! – закричал Ленцбург.

- Помогу облегчить путь, который закончится смертью. Убей Нордгау! Потомков помеченного красным! Всех и каждого! – епископ с ужасом осознал, что говорит не существо, растворившееся в пустоте, царившей вокруг, говорил сам Ленцбург, подчиняясь воли неведомой силы.

В следующую секунду прогремел гром и пошел дождь. Несколько капель упало на одежду епископа. Он посмотрел вниз и увидел лужу крови, текущей с небес.

…

Мокрый от пота, Якоб проснулся у себя в постели. Он подскочил к окну, открыл ставни, набрал полную грудь воздуха. Как же хорошо видеть сияние звезд и луны, слышать стрекотание сверчка, журчание реки! Сны вернулись. Ленцург надеялся, что после смерти Проповедника и Эрмергарды фон Калв, они прекратятся. Якоб понимал, чего от него хотят – смерти рода Нордгау. Чего уж тут говорить, простенькая задачка, у Герхарда больше десятка детей от разных женщин! Но хуже всего, что в отличие от Проповедника, епископ понимал – гибели Нордгау требует не Господь, как провозглашал основатель их ордена. Потомков помеченного красным хочет уничтожить сила, извечно противостоящая тому, о ком рассказывают церковники, и воспевает хвалу сам Ленцбург. И противиться этой силе епископ не мог. Теперь охоту на Нордгау предстояло возглавить ему.