Только что он лежал в одиночестве, и вот уже чья-то фигура сидит на стуле возле капельницы.
Он не удивился. Даже не заинтересовался. Сидит и сидит.
Пусть.
Он ждал медсестру.
Утренний укол блаженства. Этот и еще вечерний – два главных события в его ежедневной жизни. Жизни, состоящей лишь из одного.
Из боли.
Вот и сейчас… Накатило… Так сильно, что в глазах почернело. И сердце… Сдавило…
Фигура на стуле шевельнулась, одновременно чуть отпустило. Ушло. Растворилось по всему телу. Просто тягучая, давящая, безумная боль…
Рассмотреть гостя толком он не мог.
Глаза, хотя и открылись, но поднять их он не смог. Видел лишь ноги. Брюки какие-то светлые, легкие. Туфли летние.
Зима же вроде, нет? Он же должен был умереть в январе? Так доктор сказал. Дочери. Когда та договаривалась об этом хосписе.
Скорее бы…
Черт с ними, с туфлями. С гостем этим… Где медсестра? Он уже привык к ее появлению в одно время. Она не опаздывает. Обычно… Три палаты до него, его четвертая. На каждого – минут семь. Начинает она в 7:34…
Он с огромным трудом взглянул на часы.
7:55.
Замешкалась. Соседка слева этой ночью кричала особенно громко. Может, агония? Наверное, убирает палату, освобождая для очередного терминальника?
Так бывает. Раз в две недели точно…
Когда же и он…?
Если умерла, то укол позже. А значит, боль будет пожирать его с каждой секундой всё активнее… Максимум, сколько он продержится молча: полчаса. Потом застонет: в левый бок вгрызется монстр… Через десять минут стон усилится: дышать станет трудно из-за разрывающегося легкого… А еще через пятнадцать он заплачет, даже если очень сильно напряжется, всё равно заплачет - проверено. И наконец, последние десять минут и крик уже не остановить, вначале не в голос, но недолго, зато потом с какой-то женщиной через две палаты справа - дуэтом страдания.
В самом начале, три месяца назад, он сдерживался. До изнеможения. Пытался подавить. И стон, и крик, и слезы… Но стыд ушел быстро. Стыд быть беспомощным. Жалким… Все стонут. Плачут все. Тут все равны! У всех всё ушло… Даже тоска… Осталась только боль… И жажда умереть… Кто тут, в хосписе, не хочет скорее…? Это всеобщая мечта. Но пока кто-то не дает им умереть. Не Бог. Бог бы не допустил такого…
И только дважды в день – укол. И тогда боль на пару часов укутывается в одеяло, и ее рёв становится глухим. Наступает блаженство. Тогда можно и о смерти помечтать, и потосковать, и вспомнить дочку, внука. Свой дом, работу, детство. Нет, не вспомнить… Вспомнить – это когда с тобой. А это – с кем-то… Как смотреть кино… Про кого-то… Не про него…
А про него – эта палата (несказанно повезло – он пока один), бесполезная капельница, укол, два часа счастья, а затем снова боль, стон, плач и крик…
Блаженны ушедшие мгновенно. Это счастье – умереть, не поняв, что умер. Просто выключиться и перестать быть. Скорбящие по таким – вы глупцы! И поймете это, когда займете его место в хосписе, в больнице, на поле боя, дома на смертном ложе… И будете ждать смерти, и звать ее, и она будет для вас всем: актом творения, манной небесной, смыслом жизни и счастьем.
Гость сидел и сидел. Заговорил, когда он тихо застонал в первый раз.
- Странно… - сказал гость. Помедлил, повторил: – Странно…
Он невероятным трудом всё же поднял глаза.
Мужчина. Средних лет. Ничем не примечательный. Никакой.
Да и черт с ним. Он теперь ничем не интересовался. Гость и гость… Где медсестра? Укооол…
Мужчина медленно встал, сделал несколько шагов по крохотному помещению, даже, похоже, хмыкнул, словно что-то вспомнил, или чему-то удивился.
- Чтобы начать нашу беседу, друг мой, - сказал гость негромко, но отчетливо, - мы уберем боль. Иначе вам трудно будет воспринимать то, что я вам предложу…
Он попытался поднять глаза еще выше, на лицо остановившегося возле двери мужчины, но не смог. Это было уже совсем выше его сил…
…и почти тут же он взлетел… Над кроватью…
Так ему показалось.
Невесомость.
Как если бы огромный камень, привязанный к шее, не дававший приподнять голову, испарился, освободив тело от гнета…
Вначале отсутствие боли его просто оглушило. Словно в одеяло укутали уже его, и всё вокруг стало глухо и ватно…
Вот как боль себя чувствует после укола…
Ощущения возвращались медленно, постепенно ускоряясь.
Отчаянно зачесалась рука, место сгиба которой было исколото и посинело.
В нос ударил противный больничный запах, обильно приправленный ароматом испражнений.
Тишина за стенами, и слева, и справа, на которые он не обратил внимания, оглушали, и в этой тишине можно было разобрать шорох. Это гость медленно касался деревянной поверхности двери. Касался, гладил, словно видел впервые…
- Странно, - снова сказал он, отошел от двери и сел на стул. Сидел он неестественно ровно, как кукла.
- Что… со… мной…? – он впервые за долгое время произнес более двух слов одновременно. Это тоже оказалось странным: уметь говорить…
- С вами ничего, друг мой, - гость серьезно смотрел на него. – Просто я убрал боль. Она же вам сейчас не нужна?
Он не знал: засмеяться от счастья или заплакать?
Засмеялся. Тихо.
- Не нужна…
Боли не было, и тело чувствовало себя странно без уже привычного страдания. Оглушенным… Пустым… Радостным…
- Вы… - он закашлялся. Долго хрипел, налаживая дыхание и прочищая легкие, - вы – Мефистофель?
Теперь захохотал гость. Он смеялся недолго, прекратил смех в одно мгновение, словно выключил.
- Я читал это ваше произведение. Несколько секунд назад. Как и все остальные. Очередная ваша глупость, друг мой. Оох, какая же у вас фантазия! Ну вот правда, вашу бы энергию – да в иных целях!
- Почему вы говорите «вашу», «вы»? А вы что – не «мы»?
- Нет, конечно, - искренне удивился гость. – Вы не поняли? Это же очевидно! Разве кто-то из вашего вида умеет убирать боль при терминальной стадии рака одним движением глаз? Ну, кроме… Его… Но и Он, формально, не вашего вида.
- Тогда…?
- Вы называете нас инопланетяне, - перебил гость, - тоже глупо, конечно, но простительно. Вы же не знаете, друг мой, что мы живем не на планетах.
- А где? – глупо переспросил он.
- Везде, - усмехнулся гость. – Это же очевидно!
- Ааа… Ну да… Ой, сейчас медсестра придет, - спохватился он. Прозвучало глупо, но гость ответил серьезно:
- Не придет. Я остановил время. Уже минут двадцать как… Минууут… Странно, как вы измеряете… хмм… время… Хм… Как примитивно… Совершенно не понимаете сути того, что вы называете… этим… временем. Простите…
- Ничего, - машинально отозвался он. – Спасибо… За…
- Не за что, - кивнул важно гость, снова не дав ему договорить, - боль помешала бы вам сосредоточиться…
- Вы… наверное… хотите захватить нас?
Гость снова засмеялся, закинув голову назад.
- Какие же вы глупые, друг мой… Извините, но это же правда! Слушайте, вы одни такие! Почти. По-крайней мере, в этой исследованной части Вселенной. Друг мой, ну почему вам везде надо видеть врагов? Природу вам надо покорять, подчинять, сосед обязательно хочет лишить вас жизни, и это правда, поэтому надо успеть лишить жизни его до того, как он лишит жизни вас. Вы даже себя ненавидите! Ну а как можно объяснить отсутствие желания продлить жизнь взамен этого жалкого мгновения в сто оборотов вокруг звезды. Зато бросить все силы на унижение и уничтожение всех и всего вокруг?
- Это не так… - он вспомнил про дочь, отправившую его сюда, и осекся. – Не всегда так…
- Всегда, - безапелляционно заявил гость. – А уж те, кто живет за пределами вашей пещеры, анклава, планеты – непременно хотят вас уничтожить. Немотивированно. Просто так. Будто кому-то нужно что-то у вас отобрать! Будто прекращение вашего существования кого-то осчастливит…
- Я понял! – вдруг воскликнул он и счастливо засмеялся. – Я же просто умер! Ну наконец-то! Это загробная жизнь… А вы…
- Ооох… - гость прикрыл ладонью глаза, словно ему стало стыдно за собеседника. – А эти ваши фантазии…? Про существо, которое всё создало…? Невероятно могущественное, но вполне себе антропоморфное, с вашими же привычками, темпераментом и страстями??? Ну честное слово, друг мой… Ну как так можно…?
- Так что вы хотите? – немного обиделся он. – Мы глупые. Странные. Вы… там… полубоги… Или боги. Зачем вам, мамонтам, муравьи? Я вам на что? Всё равно скоро умру…
Гость на мгновение задумался, затем наклонился ближе.
- Вот именно, друг мой, вот именно! Я хочу предложить вам бессмертие. Да-да, вам лично! И всю Вселенную в придачу.
Теперь захохотал он. Это было невероятно приятно: беззаботно смеяться, и он смеялся долго и от души, пока гость терпеливо ожидал.
- А что взамен? – наконец спросил он.
- Взамен? Ну вот, опять… Вы везде ищете подвох, обман, опасность. Знаете, в чем отличие Жизни от Не-Жизни? – гость и не ждал ответа, - Жизнь любопытна. Она хочет познания, так же, как ваше тело требует энергии. Чтобы существовать. И мы, я имею в виду – инопланетяне (ффууу!), развитые цивилизации, - мы стремимся познать этот мир. Вселенную. Познав ее, мы пойдем в другие – они бесконечны! И мы будем бесконечно изучать новые и новые миры. Познавать. Удивляться. Радоваться. Наслаждаться жизнью! Как вы думаете, сколько мне лет?
Он удивленно вскинул глаза.
- Раз вы спрашиваете – какой-то подвох…
- Семь миллионов триста восемьдесят три тысячи шестьсот семь ваших лет. Если принимать за единицу измерения – один оборот вашей планеты вокруг вашей звезды. Умно, кстати…
- А вы хорошо сохранились.
- Спасибо, мой друг, - серьезно ответил гость. – Мы-то первым делом занялись продлением жизни! И не жаждали уничтожить того, кто рядом. Сотрудничали. Любили. Помогали. Кстати, вы, глядя на меня, видите не мое состояние материи. Мое – вот!
Гость щелкнул пальцами и…
…и он неожиданно увидел ВСЁ. Суть вещей. Их содержание. Их природу…
Стены стали прозрачными, и он наконец-то увидел соседку слева: старушку с измученным лицом, в коридоре - замершую с поднятой ногой медсестру, направлявшуюся к нему со шприцом, нескольких врачей у окна, еще дальше - других пациентов, людей на улице, еще, еще людей, дальше – новые люди, машины, строения, дома, в домах тоже люди, и он видел каждого человека, и в каждом человеке он видел его суть, его строение, словно тот был прозрачным.
Он перевел взгляд на себя и увидел в своем теле метастазы на органах. Они были такими смешными, совсем не страшными. Просто пятна. И он мог их стереть, и каждый орган снова стал бы чистым, новеньким.
А вот гость человеком не был. Он был как бы полым, лишь внутри его туловища-оболочки, посредине, горела маленькая звезда. Звезда была ослепительна. Но даже если он закрыл бы глаза, то видел бы ее: веки были прозрачными. И звезда не ослепляла его, а притягивала взгляд, можно было любоваться ею бесконечно.
И в нем самом оказалась такая же звезда, вот же она, тоже посредине, над пупком, не такая яркая, но… Красивая!
Он уставился на гостя.
- Это… - прошептал он. – Чудо…
- Это четвертое измерение, - улыбнулся гость. – По-вашему. Формально же – восьмое. Если считать минус три до первого и потом еще одно, пропущенное вами. Вы теперь видите, мой друг, всё как бы с высоты. Или по-другому: вы вышли из коробки и теперь можете заглянуть в нее сверху. И из себя вы тоже вышли…
- Почему… вы… почему вы пришли ко мне?
- Вы умираете, друг мой, - улыбнулся гость. – Вам осталось шесть часов. Потом откажет вон тот орган, качающий эту странную жидкость по вашему усложненному архаичному организму. Терять вам нечего, смерть неизбежна при вашем уровне медицины.
Он обвел палату руками.
- Если вы согласитесь, то сможете присоединиться к нам в изучении этой Вселенной, и других. В программе: отсутствие необходимости дышать в так глупо называемом вами вакууме, умение почти останавливать (а на деле очень сильно замедлять) время, создание любой оболочки для вашей внутренней звезды, очень (ОЧЕНЬ!) быстрое перемещение в межзвездном пространстве, способность переключаться между измерениями, как сейчас, когда вы снова в своем, ну и по мелочам, вроде почти бессмертия (на самом деле увеличенной продолжительности бытия, где-то около миллиарда лет). Тысячи новых друзей, ни один из которых не захочет лишить вас самого ценного во Вселенной – Жизни. Это я гарантирую. Ну и бесконечное множество новых миров, существ, странных физических законов, загадок, жаждущих вашего любопытства… Что? Согласны пойти с нами?
Он молчал. Затем тихо сказал:
- А…? Тут что? Они? – показал он на старушку.
Гость печально вздохнул.
- Мы не вмешиваемся в течение природного процесса. Мы лишь изучаем его. Что-то менять, улучшать, исправлять… Мы не вправе. «Почему именно я?» Вы друг мой, чисты помыслами и полны любопытства. Как и я. Как и все мы… там… Мы же видим вас не вашими ненадежными примитивными органами созерцания, мы знаем друг о друге всё, поэтому честны. И отбираем таких, как вы. Накануне ухода.
- Я… согласен. Можно… попрощаться?
- Конечно, друг мой, конечно… Это естественно. Когда будете готовы, просто скажите: «пора!» и шагните в дверь… Я вас встречу дома.
Гость исчез.
Он встал с больничной койки, обернулся.
На его месте лежало тело. Оно уже не было живым. Ему на секунду стало грустно, и он скорее вышел. Время всё еще не двигалось.
Он прошел по всем палатам хосписа и вылечил каждого.
Просто коснулся больного органа, и тот снова стал чистым. Заработал, как прежде.
В конце ему показалось, что рядом кто-то хмыкнул. Но без злости и осуждения…
Затем он переместился к дочке.
Та возилась на кухне. Он постоял рядом, пытаясь запомнить ее на оставшийся миллиард лет. Затем навестил сидевшего у компьютера внука. Тот поднял голову и посмотрел в его сторону.
- Дедушка… Как ты там? Я скучаю…
Отвернулся…
Он мысленно погладил мальчика по голове.
Взлетел высоко в небо. Остановился на самом краю облаков, какое-то время всматривался в красоту под собой.
Запомнил…
«Пора!».
Рядом возникла дверь.
Он еще раз обернулся и, повернув ручку, шагнул в бесконечный вечный звездный океан…
************
- Кстати, старушке из тринадцатой сегодня лучше… Всю ночь спокойно проспала… - сказала на следующее утро медсестра сменщице. – А сосед ее скончался. Ну, тот мужчина! Сердце остановилось… Ты знаешь, по-моему, я переборщила с обезболивающим, я только сейчас вспомнила. Вколола ему за раз полторы дозы вместо половины. Ну, хоть умер без мучений… Во сне. Представляю, что он там перед смертью видел…
Сменщица погладила свой беременный живот:
- Так всегда: кто-то уходит, чтобы взамен пришел кто-то другой. Закон природы.
Они счастливо засмеялись.