В Велесову ночь

«Не ходи в проклятый лес в Велесову ночь, когда Сварог три двери миров открывает! Стирает бог грани, выпуская в явь души умерших, да нечисть с нежитью всякую».

Захворала у Игната-мельника уже не молодая мать, да так сильно, что дышать не могла и отхаркивалась кровью. Кашель душил бедную женщину и не давал покоя ни днем, ни ночью. Забыл Игнат, что такое сон вот уже как целый месяц, а ведь хотел в хату невесту привести, Марьянку — дочку самого главы хутора — селение пусть и не большое, но славившееся своими хлеборобными местами, да полями, что прилегали к окраине дремучего леса. В последнее время влюбленные почти не виделись. Ну, как влюбленные: до Марьянки Игнат любил самую прекрасную девицу на свете – Иринку, правда, та пропала без вести в проклятом лесу две весны назад прямо на Русалочьей неделе. Многие молодухи старались понравиться Игнату — бравому мельнику, что был статен и хорош собой. Его черные волосы напоминали воронье крыло, а очи — два больших темных омута, в которых была не прочь утонуть любая девка хутора.

После утраты любимой Игнат горевал недолго, а после сам не заметил, как с дочерью главы хутора завел тесную дружбу. А теперь некогда было молодому человеку любовь крутить, когда на мельнице полно работы, а дома матушка больная лежит. Марьяна, конечно, сильно обижалась на Игната, да грозилась выйти за другого, однако молодого человека это, кажется, совсем перестало волновать. Что обращать внимания на капризы девки, когда матери все хуже становится? Местные лекари да знахарки тоже ничего поделать не могли. Их заговоры с отварами и настоями мало чем помогали, поэтому оставалась у мельника последняя надежда на сильнейшую ведьму из соседней деревни. Правда, стара она была настолько, что, кажись, скорее шагнет в мир мертвых, нежели через порог хаты больной. Однако бабка Акулина, невзирая на дряхлость тела и дрожащие руки, крепко держала свой посох, который и служил ей хорошей опорой. Она медленно вошла в небогатый дом, сделанный из глины и соломы, прошла, постукивая своей палкой по деревянному полу и вскоре оказалась перед захворавшей, что лежала на запачканной кровью подушке и была темнее тучи. Лишь тусклый свет от огарка свечи немного освещал лицо женщины и ее жилище. Игнат тут же поставил деревянный табурет, на который аккуратно опустилась бабка Акулина. Знахарке одного взгляда хватило, чтобы определить хворь:

— Кровавую чахотку подложили!

— Как это? — переспросил Игнат. — Кому понадобилось?

— Этого не скажу, скоро сам все узнаешь, — прокряхтела старая, наморщив сгорбленный нос, на котором красовалась огромная бородавка.

— И что же теперь делать? Ты ведь сможешь помочь? — в надежде пролепетал мельник.

— Смогу, ежели ты не струсишь и достанешь мне мертвое сердце самой мавки! — со скрипом прогоготала ведьма так, что у Игната по спине пронесся жуткий холодок. — Али побоишься в проклятый лес идти? — хитро прищурилась старая, блеснув бесцветными глазами. — Сегодня ночь Велесова. Именно в эту ночь лесные мавки водят осенний хоровод на костях мертвецов, — пуще прежнего заржала бабка Акулина, словно кляча, во весь свой беззубый рот. Обычно лесные мавки танцуют весной, чтобы послать урожай на поля, но в Велесову ночь они особенно кровожадны, потому что на зиму прячутся в замерзших прудах. — Воротишься на рассвете – твоей матери жить, а ежели нет — смерть обоим!

Громко вздохнул молодой человек, да делать было нечего. Раз говорила бабка Акулина, что только так поможет умирающей матери, значит, страх свой нужно подальше гнать.

— Я не трус, а матушка самое дорогое, что осталось у меня после смерти отца!

— Вот и ладно, ежели к рассвету не вернешься, буду считать, что сгинул ты в проклятом лесу, — съехидничала ведьма.

Бросил Игнат последний взгляд на мать, показалась она ему еще хуже, чем прежде — гляди, к рассвету переступит грань между миром живых и миром мертвых, и вышел из хаты. Перед тем схватил горсть чеснока и положил в карман стеганого тулупа; во втором нащупал мешочек с заговоренной солью. Зашел в дровник, прихватил топор и в плотных сумерках, спустившихся на хутор, отправился прямиком к проклятому лесу. А пока шел, то видел, как в каждом доме на окнах загоралась свеча, служившая маяком, для путников-душ, что единожды, на переломе времен года, выходили из дверей мертвого мира и возвращались в Явь навестить своих родных. В эту ночь незнакомцев даже за калитку двора не приглашали, ведь под человеческим обликом могла скрываться любая нечисть. Да и сами жители хутора со двора ни ногой. Игнату было не до нечисти, когда впереди ждала встреча с самой лесной мавкой, что славилась своей злой сущностью и при виде молодого мужика еще больше зверела. А ежели этих тварей не одна, а несколько — то назад из проклятого леса не вернуться. Сжал Игнат крепче топор, ускорился.

Вот уже за полями показались черные верхушки елей. Они острыми макушками пронзали темное небо, на котором медленно вверх ползла полная луна. Манящая своей мистической красотой и немного пугающая. По одной зажигались редкие звезды, а белесый туман, что покрывал землю своим холодным полотном, под шагами Игната на миг разбегался в разные стороны. Было тихо, и это молчание природы угнетало и пугало. Глаза мужчины, привыкшие к темноте, вглядывались вдаль, а ватные ноги нехотя ступали по чуть подмерзшей земле и шелестели опавшими листьями. Вскоре молодой человек достиг окраины леса. Быстро шагнул в него по натоптанной мирянами дорожке и двинулся вглубь. Тут пока ему не было еще страшно, ведь начальный лес дарил грибы, ягоды и лечебные травы, а по зиме хворост с дровами. Проклятый же лес начинался дальше. Так его прозвали за то, что много веков назад жила там сильнейшая колдунья, которая не щадила ни старых, ни малых. Она вынимала из жертв сердца и кормила ими прирученную нечисть. До поры до времени бесчинствовала ведьма, а после исчезла в никуда, только вот после нее злые духи и нежить остались, да, совсем озверев, стали сами заманивать жертв. Деревенские чародейки создали некую стену-оберег, приграничье, через которое ни одна злющая тварь не могла переступить. Однако в голове Игната, как назло, появлялись мысли о том, что из проклятого леса еще никто назад не возвращался. Буквально на неделе хуторяне искали пропавшую молодую знахарку, что за осенней ягодой для своих отваров в лес пошла. Девицу так и не нашли. Кажись, только пастух Еремей целым и невредимым выходил из проклятого места. Видать не воспринимала нежить с нечистью пропитого насквозь человека. Ну очень любил Еремей употреблять огненную воду, а как выпьет, то и озеро ему по колено, да проклятый лес по плечо. В таком состоянии пастух никого не боялся, кроме… своей сварливой жены. Та была женщиной терпеливой, но так же как нечисть не переносила пьяного Еремея. Однажды по всему хутору гналась за ним, пытаясь насадить на вилы. В тот день хуторяне удивлялись, с какой прытью может бегать человек, заливший в себя целый бутыль дурманящей водицы. Правда, трёпки пастуху хватало ненадолго. Только в коровах Еремей находил отраду, а они в нем. Куда направит он стадо, туда и пойдет скотина, а ежели уснет в поле на тулупе, то буренки будут стоять как вкопанные и не шевелиться.

Усмехнулся Игнат этим мыслям, да и не заметил, как, вышагивая по тускло освещенной луной тропинке, оказался на границе с проклятым лесом.

Деревья в этом месте казались ни живы, ни мертвы. Голые ветки зависали в воздухе и напоминали корявые ноги огромных пауков, что вот-вот схватят и замотают в кокон, а уж после высосут из тела всю кровушку. И воздух здесь был каким-то спертым: пахло сырой землей и плесенью. Вдруг где-то далеко завыл волк, заставив мужчину замереть и насторожиться. После совсем близко заухал филин, сверкнув желтым глазом, от чего сердце мельника пропустило удар. Птица пересекать опасную черту вовсе не собиралась, чего не скажешь об Игнате. Хочешь не хочешь, но идти надобно, ведь от мужества мельника теперь зависела жизнь женщины, которая в нем души не чаяла. Парень, больше не задумываясь о страхе, сделал несколько уверенных шагов и оказался за мрачной чертой. Он еще больше напряг очи, с опаской огляделся по сторонам, где черная ночь туманила взор, а затем, задрав голову кверху, мельник принялся разглядывать тусклые звезды, по которым стал двигаться дальше в самую чащобу.

«Теперь от других чудищ не пострадать бы», — подумалось ему. Игнат засунул руку в карман и достал оттуда головку чеснока. Откусил немного, да принялся ароматным соком намазывать одежду в надежде на то, что нечисть чеснок на дух не переносила. Да так натерся, что, того гляди, у самого очи повылазят. А после достал заговоренную соль и сжал ее в левом кулаке, а в правом железный топор. Приготовившись к самому худшему, мельник хотел было сделать шаг, но вдруг ощутил несильный толчок в спину, как будто невидимая рука подталкивала его поскорее идти вперед. От неожиданности его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, по спине промчался целый табун холодных мурашек. Игнат огляделся, но в потемках никого не увидел. Возможно, почудилось?

Страх нарастал. Взяв себя в руки, Игнат все же двинулся дальше. Он высоко задирал ноги, стараясь не зацепиться за старые коряги, или же ветвистые корни, которые буграми выпирали из-под земли. И так шаг за шагом. Молодой человек старался прислушиваться к каждому звуку, но проклятый лес пока молчал. Да так молчал, что показалось Игнату: вроде как и само время остановилось, а он все еще топтался на одном месте. Вскоре нахлынула усталость. Идти становилось все труднее. Мельник то и дело рукавом тулупа смахивал испарину со лба, да все на небо глядел. Он двигался на север за самой яркой звездой, как ему бабка Акулина говорила, но над головой стали сгущаться тучи.

— Вот, злыдень! — выругался Игнат, думая, как в кромешной тьме вовсе не потерять путь, ежели луна за облаками скроется. Ночное светило пусть и тускло, но все же немного освещало, кое-где открывающееся места леса. — Этого еще не хватало, — продолжил вслух. И… небо будто услышало недовольство мельника, вновь открыв мужчине свое ясное полотно. — Вот чудно! — изрек Игнат, удивившись такому неожиданному повороту. Однако ликовать было рано: мельник услышал звук, походивший на шорох крыльев. Он с опаской огляделся. Шуршанье становилось громче и громче. Похоже, цела стая крылатых направлялась именно в его сторону. Летучие мыши? Но откуда им было тут взяться, когда пора бы уже уходить на зимний покой до самой весны. Мельник громко выдохнул, пар, вырвавшийся из его рта, говорил, что становилось все холоднее. Однако Игнату было на это наплевать. Он резко озирался по сторонам и в потемках, наконец, узрел тысячи красных огоньков-глаз, стремительно мчавшихся на него. На мгновенье мельник забыл, что такое дышать. Он лишь слышал, как от страха барабанило его сердце, громко отдаваясь в стучащих висках. Очнувшись, Игнат побежал куда глаза глядят сквозь колючие кустарники терновника, не замечая царапающих лицо веток. Он перепрыгивал через коряги, где-то спотыкался и падал, но поднимался и, сверкая пятками, бежал все дальше в лес. Игнат слышал навязчивый шорох все громче, ему казалось, что этот звук похож на некий шепот. Твари будто шипели: «— Мавки водят хоровод, этой ночью кто-то умрет!»

— НЕТ! Уж точно не я! — обессилев, прокричал Игнат и, резко остановившись, стал разбрасывать вокруг себя заговоренную от нечисти соль. В мгновенье все стихло. Мельник судорожно оглядывался и заметил, что деревья в этом месте странно растут. Стволы были перевернуты так, будто кто-то нарочно закрутил их громадными тисками. Мужчина в очередной раз глянул на небо, однако темные кроны причудливых растений практически скрывали его. Сбившись с пути, Игнат обреченно выдохнул, теперь-то он точно заблудился, потеряв ориентир. Оглядевшись, он сунул топор за пояс и медленно, но уверенно стал двигаться туда, где ему почудился просвет, обходя назойливые ветки, которые то и дело норовили выколоть глаза. Наконец, Игнат достиг своей цели и вышел на поляну, где его взору открылось ясное небо да полная луна, что освещала большой участок леса. Однако тут его звезды подвели. Они словно издевались над мельником, кружа над головой в незамысловатом хороводе, сбивая того с пути. Больше он не видел той самой путеводной точки, что указывала дорогу к мавкам. Мужчина расстроился. Он совсем не понимал, где находился и куда ему идти дальше. Вдруг краем глаза Игнат увидел мелькнувшее за деревьями белое пятно. Он резко обернулся и ахнул:

— ИРИНКА!

Его любимая стояла в ночных сумерках ни жива, ни мертва и за толстый ствол векового дуба пряталась. Протер Игнат очи, веками поморгал. Думал поначалу, что это проклятый лес на него морок наводит, а нет! Впрочем, любимый стан он узнал бы и днем, и ночью. Иринка все еще стояла неподалеку и тоненькими ручками звала к себе удивленного мельника. Игнат позабыл все наказы бабки Акулины не верить своим очам. Со всех ног он бросился к любимой, радуясь этой безумной встрече.

— Иринка, где же ты так долго пропадала! — лепетал он, когда перед ним предстало бледное лицо девушки. Она была в рваной, некогда белой сорочке, что достигала пят, и дрожала всем телом. Игнат быстро стянул с себя стеганный тулуп и трепетно набросил его на хрупкие девичьи плечи. Он укутал Иринку, а затем крепко прижал ее к себе и стал ласково поглаживать длинные запутанные волосы. — Чего же ты молчишь, любимая? Али не рада нашей встрече? Отчего же домой не воротилась? Скажи же: что с тобой случилось? — сыпал вопросами Игнат. — Я же ведь искал тебя целый год. К твоему неродному отцу да к матери часто захаживал, думал, авось ты вернулась. Но благих вестей так и не дождался, — будто оправдывался мельник за связь с Марьяной.

Иринка как услышала о неродном отце да матери, так еще пуще затряслась.

— У… уходить тебе отсюда надобно, любимый, — тоненьким дрожащим голосом молвила Иринка, да курносый нос и гладкий лоб морщила так, будто запах тулупа ей причинял нестерпимое неудобство. — Сейчас на поляне появятся мавки, да будут последний перед зимой хоровод водить, а ежели увидят тебя, то порвут плоть на части.

— А мне уже все равно, Иринка, — радостно изрек мельник. — Без тебя никуда не пойду! Либо уходим вместе, либо остаемся, выбирай!

— Уже поздно делать выбор, Игнатушка, когда мавки вокруг! — испуганно глядела девица на любимого ясными очами с замученного лица, что, казалось, белее снега будет.

Мужчина разглядел под глазами у Иринки синие круги, да так ему жалко стало любимую, что хоть волком вой. За что же с ней так поступила судьба?

Осмотрелся Игнат по сторонам и узрел, как обнаженные мавки, одна краше другой, на поляне собирались. Их прекрасные тела серебром отливали под лунным светом, правда, лиц Игнат рассмотреть не смог, их закрывали кудлатые, забитые зеленым мхом волосы.

— Они прекрасны, правда? — с восторгом вдруг выдала Иринка.

— Да что же ты такое говоришь, любимая? Они же нежить, чудища! — тревожно ответил Игнат. — Это ты у меня самая прекрасная! — продолжил с восторгом, как вдруг почувствовал под ногами шевеление. То корни мертвых деревьев оживать стали под чарами мавок, чтобы пленить единственного мужчину, который оказался в Велесову ночь в проклятом лесу.

— Они почуяли тебя, Игнат! БЕЖИМ! — выкрикнула Иринка и дернула мельника за руку. Однако бежать уже было некуда. Впереди нежить лютовала от запаха человечины, а позади стеной сгустился проклятый лес. Его ветки и корни устремились прямо к мужчине. Игнат на миг растерялся, а вот его только что найденная невеста нет, она схватила мужчину за рукав рубахи и потянула в сторону за собой. Мельник опомнился, да резко вытянул из-за пояса топор. Он завел Иринку за свою спину и принялся рубить все, что попадалось ему на пути. Острое лезвие резало древесину как по маслу, и проклятый лес заревел, будто раненый зверь. Этот громкий звук оглушил Игната. Но укрыться он не мог: в одной руке топор, а в другой холодная Иринкина ладошка.

— Потерпи чуток, любимая! Скоро выберемся отсюда, — кричал Игнат, и махом срубил очередной корень, что напоминал гадюку.

Мельник волновался о невесте, он думал, что девушка мало того что боялась, так еще и напрочь замерзла. Но он ошибался. На Иринке больше не было его тулупа. Уж очень он ей был в тягость, пришлось сбросить, чтобы ускориться. Игнат вымотался, устал рубить живой лес, который пытался схватить их и отдать на растерзание мавкам. Сил у него уже не было воевать с вековыми деревьями, к тому же мельник обнаружил, что они с Иринкой ходили по кругу той самой поляны, где нежить под звездами обрядный хоровод водила да шипела, чувствуя мужскую плоть.

— ХВАТИТ! — проорал Игнат, совсем обессилев. — Ежели я вам нужен, то и возьмите! Только Иринку домой отпустите, она-то тут вовсе не при чем! — обреченно вздохнул мельник, понимая, что обоим из проклятого леса не выбраться. Как вдруг в одночасье все стихло, словно нежить дала добро на этот договор. Развернулся мельник к Иринке, коснулся ладонью девичьей бледной щеки, да вымолвил: — Беги отсюда, любимая, а про меня забудь!

— А как же твоя больная матушка? — неожиданно выдала Иринка. — Ведь ты ради нее к мавкам пришел, верно? Надеясь получить мертвое сердце нежити?

— О… откуда тебе это известно? — вопросом на вопрос ответил Игнат и пронзительно глянул в очи любимой, что стали наливаться молоком, а после вовсе стали бесцветными.

Громко расхохоталась Иринка. Мельнику показался ее смех неестественным, утробным, словно живой труп бессовестно ржал ему прямо в лицо. Резко отпрянул Игнат от Иринки, осознав, что перед ним стояла… МАВКА. Потом все снова завертелось. Поднялся пронзительный ветер, который закрутил в воздухе опалую листву и сухой мох. Деревья вновь ожили, зашевелили своими кронами и корнями. Мавки на поляне встрепенулись, закрутились волчками, сверкая спинами без кожи. Опешил мельник от нарастающего ужаса. Говорила ему бабка Акулина в проклятом лесу не верить своим очам, а он, поддавшись радостным чувствам, потерял осмотрительность.

Ураган становился все сильнее. Пытался Игнат устоять на своих двоих, да не тут-то было. Порывистый ветер сбивал его с ног, а змеи-корни буквально ставили ему подлые подножки. В один миг из его рук корягой выбило топор, поранив мужчине запястье. Из раны просочилась алая кровь, от запаха которой нежить и вовсе с ума сошла — выла, как зверь, ржала, как старая кляча, да мычала громче любой коровы так, что сердце Игната замирало в груди от страха. В этой кутерьме, в малых просветах, видел Игнат разных чудищ, что собирались на поляне. То были высокие твари с рогами до небес и копытами. Еще узрел меленьких зубастых злыдней с горящими очами, да клыкастых упырей, что пускали на землю вязкие слюни. Приготовился мельник к неминуемой гибели. Крепко зажмурил веки и вспомнил, как две весны назад надевал золотое колечко на палец прекрасной и живой Иринке. Как сияли тогда счастьем глаза любимой, и от этого трепетно стучало его сердце. Здоровой была и матушка, да благословила влюбленных на брачный обряд, а после…

— Я покажу тебе, что было после! — отдаленно прозвучал голос Иринки в сознании Игната.

***

… Иринка не верила своему счастью. Она буквально летела на крыльях любви, чтобы показать обручальное кольцо своей матери, а когда вбежала в хату, то увидела Марьянку — дочку главы хутора, которая лежала в родительской постели совершенно голая и куталась по шею пуховым одеялом.

— Ч… что ты здесь делаешь? — возмутилась девица.

— А что непонятного? — нагло усмехнулась Марьянка. — Я соблазнила твоего отчима, свои чары на него напустила. Он теперь в моей власти и сделает все, что пожелаю! — расхохоталась полюбовница. — Правда, не он мне нужен, а твой Игнат!

— ЧТО?! — выкрикнула Иринка, а в ответ услышала:

— Убей ее!

Тонкую шею захлестнул кожаный ремень, девушка схватилась за него руками, но отчим был намного сильнее. Он все крепче сдавливал удавку до тех пор, пока девичье тело не обмякло. Когда Иринка испустила последний дух, ее тело спрятали от матери, а ночью унесли в проклятый лес, да глубоко закопали в сырую землю. А в полнолунье на Русалочьей неделе Иринка воскресла, но уже в другом мире и в другом теле — став настоящей княжной мавок.

***

У Игната защемило сердце от увиденного. Он еле выдержал то, что ему показала мавка. Внутри теперь вместо страха разгорался гнев, мельнику нужно было вернуться в свой хутор и наказать убийц любимой.

— Иринка, хоть и нежить ты теперь, а все равно любит тебя мое сердце и душа! Хочешь – убей, а хочешь – нет! — отчаянно проорал он в никуда, да вмиг оказался на той самой поляне, где были лишь он и прекрасная Иринка, на голове которой красовался венок изо мха да мерзлой рябины. Страшная нежить куда-то подевалась, а мавки отошли глубоко в лес. Стянула с себя мертвая невеста мельника рваную сорочку и предстала пред ним совершенно нагой. Залюбовался Игнат ее прекрасным телом, которого теперь и касаться не мог. Развернулась Иринка к нему задом, оголив спину без кожи, что сгнила там, в сырой земле, и вымолвила:

— Достань сердце, ведь оно мне не надобно, а ты спасешь больную мать, которой Марьянка подложила подклад с кровавой чахоткой! Она хочет владеть тобой единолично, ведь ведьмы по своей сути единоличницы. Ежели заприметят кого, то любыми способами своего добьются, — с грустью молвила Иринка. Развернул к себе Игнат мавку, да прильнул к ее бледным устам. Крепко обнял и отпускать не хотел, однако понимал, что уже ничего обратно не вернуть. Теперь надобно отомстить обидчикам за смерть его любимой. — Бери же, — после недолгого поцелуя Иринка вновь повернулась к нему спиной. — Сердце мавки спасет твою умирающую мать, а обручальное кольцо накажет злобную ведьму, только стоит надеть его на палец Марьянки.

С большим сожалением просунул руку Игнат в спину любимой, да, схватившись за небьющееся сердце, аккуратно извлек его. Вскоре в другой руке сверкнуло то самой обручальное кольцо, что он некогда подарил невесте. Мужчина крепко сжал его, по колючей щеке сползла слеза, которую Иринка мигом подхватила указательным пальцем.

— Не горюй обо мне, любимый! Я теперь сама княжна мавок, — горько усмехнулась Иринка.

— Как не горевать, когда сердце лишь для тебя бьется!

— Отомсти за меня, это и будет мне утешеньем!

— На Русалочьей неделе я вернусь в проклятый лес, чтобы вновь тебя увидеть, — прошептал Игнат.

— Не стоит! На Русалочьей неделе я забуду, кем была в явьем мире… Теперь я нежить Нави, смирись и забудь обо мне! — Иринка сделала несколько взмахов перед лицом Игната тонкими руками, и мужчина будто провалился в темноту, где видел ясные очи любимой.

Очнулся Игнат на рассвете на опушке, слегка припорошенной снегом. Он не чувствовал утреннего морозца и не ощущал холода, поскольку оказался одетым в свой стеганый тулуп, намазанный чесночным соком. Мужчина лишь слышал, как в дремучем лесу противно каркала сорока, а на хуторе орали петухи, да взлаивали собаки. Морок проклятого леса развеялся, Игнат резво вскочил на ноги и увидел, что его правая ладонь сжимает мертвое сердце Иринки, а левая золотое кольцо. Снова горько стало молодому человеку, вспоминая о том, что случилось в Велесову ночь. Как же ему было жаль мертвую невесту, которая на веки вечные превратилась в лесную мавку. Но он отомстит за смерть любимой всем, кто был к этому причастен. Игнат громко выдохнул белым паром, да прямиком направился к больной матери в надежде, что та смогла дожить до этого утра. Бабка Акулина обещала ему поддерживать до рассвета жизнь умирающей. Игнат ускорился, на ватных ногах семенил по запорошенной земле, оставляя за собой четкие следы. Вскоре мельник уже шел по хутору, не замечая земляков, которые, опомнившись после праздничной ночи, возвращались к прежним трудовым будням. Кто встречался на пути у Игната, тому он приветственно кивал, да не замечал, что тыкали люди в его сторону и как-то странно на него озирались. Да и все равно ему было, что некогда черные как смоль волосы теперь походили на первый выпавший снег.

Отряхнув тулуп от лесного мусора, мужчина вошел в хату и тут же услышал хриплый кашель своей матери. Значит, успел. Жива.

— Ну, коли вернулся из проклятого леса, знать, не с пустыми руками? — прокряхтела бабка Акулина.

— Не с пустыми, старая! Не с пустыми…

— Видать, мавка тебя в темя поцеловала, раз за одну лишь ночь черные волосы поседели?

— Не твоего ума дело, — огрызнулся мельник и протянул мертвое сердце Иринки. — Вот, что просила, то и принес. Спаси только матушку!

— Спасу, об этом не переживай! А ты только о своем обещании, что дал мавке, не забудь, да прочь выйди из хаты! — грубо прохрипела ведьма. — Колдовать стану, ворожить, чтобы мать твою быстрее излечить!

На это кивнул Игнат, да вновь вышел из хаты, как вдруг на крыльце столкнулся лицом к лицу с Марьянкой. Девка стояла пред ним румяная, да живая, чего не скажешь про Иринку. Очи у дочери главы хутора блестели, а алые уста лукаво улыбались.

— Игнатушка, любимый! — бросила она на шею мельника, но тот мигом ее оттолкнул. — Да зачем же ты в проклятый лес поперся, а? Да поседел вон весь, побледнел, да посерел! Лица на тебе нет совсем! — причитала Марьяна так, словно уже была ему любезной супружницей.

— А чего обо мне переживать-то было! — взбодрился Игнат, да протянул Марьянке открытую ладонь, на которой красовалось обручальное кольцо, да блестело под солнечными утренними лучами. Засияла и дочь главы хутора, еще больше, чем драгоценность. — Надевай скорей же. Обручимся и дело с концом! — Мельник огляделся по сторонам. В округе никого. Благо его хата находилась на самой окраине хутора, ближе к мельнице, что стояла на реке.

Вытянула руку Марьяна, ничего не подозревая, а Игнат, вспоминая слова Иринки о заговоренном кольце, быстро надел его на девичий безымянный палец. Вдруг позеленела дочь главы хутора, да стиснула зубы так, что заскрипели челюсти. Мавкино кольцо, видать, намертво стянуло палец-то Марьянки. Та сначала взвизгнула, а после попыталась стянуть с себя драгоценную безделушку. Но не тут-то было. Колдовство подействовало, и вскоре обернулась прекрасная дева старой сморщенной ведьмой, что теперь выла, как неугомонный ветер.

— Ты мне заплатишь-шь за это, — грозно прошипела карга.

— Нет, расплата за тобой пришла! — высказался мельник и увидел, как целая стая черных воронов стала сбиваться в темную тучу прямо над его хатой. Кричали пернатые и громко шелестели крыльями. В одно мгновенье вся эта черная масса устремилась прямо на Марьянку, птицы буквально пронзали тело ведьмы насквозь, отчего та орала и корчилась. Еще некоторое время вороны клевали старое тело, покуда совсем с ним не расправились. Прах же мгновенно вспыхнул ярким заревом, немного обжигая лицо Игната. Потом все закончилось и стихло.

А в это время бабка Акулина и свое дело закончила, да вместе с матерью Игната показалась на деревянном крыльце. Бросился в ноги матери и ведьме Игнат, да заревел навзрыд:

— Проси, что хочешь, бабка Акулина. Все для тебя исполню!

— Два мешка муки и остатки от мавкиного сердца — вот моя цена.

— Согласен! Завтра же привезу, а теперь позвольте мне, матушка, последнюю просьбу Иринки выполнить! — Обратился он к матери, что была еще бледна, но уже могла дышать полной грудью. Игнат хотел самолично расправиться с душегубом, да посмотреть в его бессовестные глаза.

— Можешь не торопится, — вымолвила бабка Акулина. — Удушился изверг проклятый, — ведьма махнула рукой. — Вот как сгинула Марьянка, так и чары ее с него спали. А совесть — штука такая: она либо есть, либо нет. У отчима Иринки, оказывается, все же была.

… Любовался Игнат танцем мавки на поляне, да глядел на нее влюбленными глазами. Как же она была прекрасна в этом лунном свете. Как же ему хотелось ее коснуться. Однако то был обыкновенный сон. Каждую Русалочью неделю мельник ходил в проклятый лес, весь чесноком обмазанный, но так больше и не встретился с Иринкой, что подарила ему мертвое сердце…

КОНЕЦ