В зоне риска

Мир Формулы-1 — это цифры. Он живет и дышит ими. Температура асфальта, угол схода, вес топлива, доли секунд, решающие всё. Но главная цифра, его священный Грааль — это давление в шинах. Тот самый psi, от которого зависит сцепление, износ и та тонкая грань между агрессией трассы и послушанием болида.

Ноа Вэнс была повелительницей этих цифр. Ее разум — живой калькулятор, ее интуиция — сложнейшая алгоритмическая модель. Она могла с закрытыми глазами, по едва уловимому гулу резины, определить, что давление в колесе ее брата, Брайана Вэнса, упало на 0.3 psi. И это решало исход гонки.

Она держала под контролем всё: физику болида, тактику пит-стопов, даже собственный пульс. Ее жизнь была выверена с инженерной точностью: работа, победа, семья, парень. Идеальное давление во всех сферах. Казалось, любое отклонение от заданных параметров неминуемо ведет к сносу.

Ноа знала каждое правило сцепления с трассой. Но она не знала, что однажды потеряет контроль не на треке, а над собственной жизнью. И что для нового витка ей придется сперва сорваться в неконтролируемый занос.

***

Воздух в командном боксе «Torqs Racing» был густым от жженого резиной асфальта, адреналина и триумфа. На гигантском экране замерли результаты Гран-При: P1 – Брайан Вэнс. Podium. Победа.

Вокруг Ноа царило ликование. Механики хлопали ее по плечу, инженеры кричали «Сделано!», а спортивный директор, сияя, произнес заветное: «Идеальная стратегия, Ноа. Шины отработали безупречно».

Ноа кивнула, выдавливая улыбку. Ее собственный пульс, казалось, застыл на отметке «норма». Победа? Да. Но чья? Взгляд ее невольно скользнул к брату. Брайан, уже без шлема, с шампанским в руке, улыбался с тем самым обаянием, что сводило с ума болельщиц. Он был воплощением успеха «Torqs Racing» – талантливый, харизматичный пилот, чье имя гремело на всех трассах.

Именно он когда-то задал ту самую, недосягаемую планку. Гениальный Брайан Вэнс. Его сестра, Ноа Вэнс. Шепоток в кулуарах, который она слышала всю жизнь: «Она талантлива, конечно, но Брайан… Брайан – гений». Ее хвалили за победу, но она видела лишь его улыбку на подиуме. Ее стратегия шин была безупречна, но это была стратегия для его победы.

Вернувшись в свой номер в отеле, Ноа нашла на столе изящную коробку. Дорогие швейцарские часы. Карточка от Марка, ее парня: «Моему гению. Горжусь тобой». Марк был идеален, как и всё в ее жизни. Успешный пилот из академии, амбициозный, красивый. Следующая логичная ступень в ее выстроенной карьере.

Она надела часы. Холодный металл браслета приятно обхватил запястье. Идеальный вес. Идеальный баланс. Все было просчитано, взвешено, приведено к эталонным показателям. Ее карьера, ее отношения, ее жизнь.

Как в шинах болида на стартовой решетке. Абсолютно предсказуемое и контролируемое давление.

Она еще не знала, что даже самая прочная резина имеет предел прочности, а идеальное давление – коварная иллюзия, за которой следует неминуемый взрыв.

Стрелки на новых часах отсчитывали секунды с эталонной точностью. Ноа стояла перед зеркалом, разглядывая свое отражение. Безупречный образ инженера «Torqs Racing»: собранные в тугой узел волосы, строгий блейзер, прямой взгляд. Таким ее знали все. Таким она сама себя знала.

Но за этим фасадом пульсировала тревога. Не та, что заставляет ошибаться, а та, что заставляет выжимать себя до предела. Страх, что однажды она не дотянет до этой планки, которую когда-то установил Брайан. Что окажется просто талантливой сестрой гениального брата.

В телефоне загорелось уведомление от Марка: «Жду внизу. Празднуем?»

Спускаясь в лобби, Ноа натянула на лицо маску спокойной уверенности. Марк ждал ее, прислонившись к стойке, — улыбка во все тридцать два зуба, безупречный костюм, поза, отточенная перед камерами. Идеальная пара для идеального вечера.

— Поздравляю, звезда, — он обнял ее за талию и поцеловал в щеку. — Еще одна победа на твоем счету. Хотя, если честно, Брайан сегодня был просто богом на треке, не так ли?

Слова прозвучали невинно, но кольнули точно в больное место.

— Да, — сухо ответила Ноа. — Он был великолепен.

— Я заказал столик в том французском ресторане. Нужно отметить такой день.

Ужин прошел в легкой, ни к чему не обязывающей беседе. Марк говорил о своих тренировках, о новых спонсорах, о перспективах. Ноа кивала, поддакивала, но мысли ее были далеко. Она мысленно прокручивала гонку, ища малейшие погрешности в своей стратегии. Та самая температура шин на 35-м круге… Можно было рискнуть чуть больше.

— Ты как будто не здесь, — мягко заметил Марк, дотрагиваясь до ее руки. — Все в порядке?

— Просто устала, — она заставила себя улыбнуться. — И немного вымотана. Понимаешь, каждая победа — это как новое обязательство. Теперь от тебя ждут такого же результата снова и снова.

— Не забивай голову, — он отмахнулся. — Ты справишься. Ты же Вэнс.

«Ты же Вэнс». Эта фраза звучала для нее как приговор. Не «ты — Ноа», а «ты — Вэнс». Часть легенды, которую создал Брайан.

Возвращаясь в номер, она снова посмотрела на часы. Их механизм работал безупречно. Все детали, все шестеренки были на своих местах. Как и в ее жизни.

Ноа глубоко вздохнула, глядя на ночной город за окном. Она добилась всего, о чем мечтала. Признания, карьеры, идеального парня. Почему же тогда внутри была лишь звенящая пустота и тихий, навязчивый страх, что одно неверное движение — и вся эта идеальная конструкция рухнет, как карточный домик?

Она еще не знала, что для того, чтобы построить что-то по-настоящему свое, сначала нужно найти в себе смелость позволить старому рухнуть.

Она провела пальцем по стеклу, оставляя на нем размазанный след. Отражение в нем дробилось, искажалось. Совсем как ее внутреннее состояние. Внешне — лед. Внутри — срыв, занос, потеря управления.

— Завтра вылет в семь утра, — голос Марка вернул ее к реальности. — Не забудь поставить будильник на этих своих швейцарских хронометрах. — Он улыбнулся, но в его глазах не было тепла. Была констатация факта. Еще один пункт в расписании идеальной жизни.

Он ушел в свою комнату — они всегда брали смежные номера в поездках. «Для удобства», как говорил Марк. Ноа осталась одна в гулкой тишине. Она сняла часы, положила их на тумбочку. Без их тяжести на запястье стало чуть легче дышать.

Она открыла рабочий ноутбук. На экране застыла трехмерная модель болида, испещренная данными телеметрии. Цифры, графики, формулы. Ее родная стихия, ее крепость. Здесь она была полководцем. Но сегодня даже эта крепость казалась чужой. Все эти победы были построены на фундаменте, заложенным Брайаном. Его талант, его смелость, его имя. Она была лишь лучшим тактиком при гениальном стратеге.

В телефоне всплыло сообщение от брата.
«Спасибо за сегодня. Без тебя бы не справился. Горжусь тобой».

Она знала, что он искренен. Брайан всегда ее поддерживал. И от этого было только хуже. Как можно злиться на того, кто тебя любит и в чьей тени ты обречена расти?

Ноа закрыла ноутбук. Она подошла к окну и распахнула его. Ночной воздух, напоенный запахом далекого моря и бензина, ворвался в комнату. Где-то внизу гудел город, жил своей неидеальной, шумной, настоящей жизнью.

Она снова посмотрела на часы. Их идеальный циферблат, их бездушная точность. Внезапно, едва уловимое чувство пронзило ее. Не тревога. Нет. Что-то другое. Смутное, опасное, почти неосознанное желание.

Желание, чтобы что-то пошло не так.

Она резко отшатнулась от этого чувства, как от огня. Что с ней? Это было непозволительно. Это было нарушением всех правил, всей ее природы.

Ноа глубоко вдохнула, собрав волю в кулак. Завтра новый день. Новые данные, новые расчеты. Все будет под контролем. Все должно быть под контролем.

Она щелкнула выключателем, погрузив комнату во тьму. Но даже в темноте она чувствовала присутствие тех часов на тумбочке. Тихий, неумолимый тикающий звук, отсчитывающий секунды ее идеальной, выверенной, безрадостной жизни. И тот единственный, крамольный вопрос, который она не смела задать себе вслух:

«А что, если сбросить скорость? Что, если сорваться в занос?»

Вопрос повис в ночной тишине, не находя ответа.

Утро началось с идеальной точностью. Ровно в семь часов Ноа была уже в аэропорту, ее багаж — единственный на ленте транспортера — прибыл без задержек. Самолет взлетел по расписанию. За окном плыли безупречно-белые облака. Она изучала отчеты по износу резины на новой трассе, и цифры выстраивались в стройные, предсказуемые ряды. Ее мир снова обрел баланс. Ночные сомнения были отброшены как статистическая погрешность.

День был заполнен встречами. Совещание с командой аэродинамиков, разбор данных с симулятора, телемост с заводом по производству шин. Она парила над проектами, ее ум работал с привычной скоростью и ясностью. Коллеги ловили каждое ее слово. «Гений Вэнс». Она почти поверила в это снова.

Вечером она вернулась в их с Марком общую квартиру. Тишина. Она ожидала его — они договорились поужинать вместе, наверстать упущенное в поездках. На столе в прихожей лежала записка: «Задерживаюсь на тренировке. Не жди».

Что-то дрогнуло внутри. Едва уловимая трещина в фасаде. Она позвонила ему — телефон ушел в автоответчик. Тревога, холодная и липкая, поползла по спине. Она попыталась заглушить ее работой, открыв лэптоп, но цифры расплывались перед глазами.

И тогда она услышала приглушенный смех из их спальни. Женский.

Дверь была приоткрыта. Ноа застыла на пороге, мозг отказывался обрабатывать картинку. Марк. В их постели. С какой-то рыжеволосой девушкой, чье лицо показалось ей смутно знакомым — одна из стажерок в академии пилотов.

Мир не рухнул с грохотом. Он замер. Застыл в немом, пошлом кино. Потом посыпался, как песчаный замок.

— Ноа! — Марк вскочил, натягивая штаны. Его лицо выражало не столько раскаяние, сколько досаду сбитого летчика, попавшего в струю. — Я не думал, что ты…

Она не могла издать ни звука. Глотка сжалась.

Девушка с визгом натянула на себя одеяло.

— Слушай, — Марк сделал шаг к Ноа, его голос стал оправдательно-снисходительным. — Это… это просто случилось. Понимаешь? Ты всегда в работе. Твои шины, твои графики, твой брат. С тобой… с тобой скучно, Ноа. Ты как робот. И ты живешь в тени Брайана, даже не замечая этого.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Каждое — точно нож, вонзенный в самое больное, самое незащищенное место. В ее страх быть недостаточной. В ее боль от вечного сравнения. В ее тихое убеждение, что без своей работы она — ничто.

Он не просто изменил ей. Он взял и озвучил все ее ночные кошмары, придав им форму обвинения.

Идельный мир Ноа Вэнс, выстроенный с таким трудом, рассыпался в прах. Не с визгом тормозов, а с оглушительным, всепоглощающим хрустом. Как машина, на полной скорости налетевшая на осколок и получившая прокол. Резкая, неконтролируемая потеря сцепления. Снос.

Она не помнила, как вышла из спальни. Как спустилась по лестнице. Как оказалась на улице, где вовсю лил холодный осенний дождь. Она просто шла, не чувствуя ни тела, ни слез, смешавшихся с дождем. Ее расчетливый ум, способный просчитать поведение резины на двухсотом километре в час, был чистым листом. Одна только пустота. И отголоски его слов, бившиеся в висках, как набат.

«С тобой скучно. Ты живешь в тени брата».

Она шла по мокрому асфальту, не разбирая дороги. В ушах стоял оглушительный гул, заглушающий звуки города. Фары проезжающих машин расплывались в слепящие пятна, словно она сама была болидом, вылетевшим с трассы и кувыркающимся в кювет.

«С тобой скучно»

От этого было не отмахнуться. Это не просто обида, это был диагноз, поставленный человеком, который, как она думала, знает ее лучше всех. Он видел не гения инженерии, не стратега «Torqs Racing». Он видел скучную, зацикленную на работе женщину, чья жизнь вращается вокруг тени ее брата.

«Ты живешь в тени Брайана»

Худшее было в том, что он был прав. Вся ее карьера, каждый ее успех — все это было попыткой если не затмить, то хотя бы сравняться с ним. Догнать недосягаемый эталон. И даже в личной жизни она выбрала «идеального» парня, словно по списку требований, а не по зову сердца.

Дождь пробирался под воротник пальто, леденил кожу, но она почти не чувствовала холода. Внутри была пустота, куда более пронзительная. Ее идеальный мир был не просто разрушен. Ей показали, что он был фальшивым, картонным. И она сама, Ноа Вэнс, была главной частью этой фальшивки.

Она остановилась на каком-то мосту, оперлась о мокрые перила. Внизу темной бездной зияла река. Так же темно и пусто было сейчас внутри. Контроль потерян. Все системы отказали. Она была просто человеком, сломленным несколькими жестокими фразами.

И тогда, сквозь гул в ушах, до нее донесся другой звук — навязчивый, живой. Музыка, доносившаяся из подвала соседнего здания, и яркий свет неоновой вывески, отражавшийся в лужах. Бар. Первый попавшийся.

Это был не выбор. Это был инстинкт. Жажда заглушить боль, стереть из памяти его слова, его предательский взгляд. Сжечь дотла остатки той идеальной, скучной женщины, которой она, оказывается, была.

Она повернулась и направилась к свету. Шагая, она сняла с волос тугой хвост, позволив мокрым прядям прилипнуть к лицу. Сбросила с плеч тяжелое, дорогое пальто, ощутив ледяной ветер на тонкой ткани блузки. Это были первые, неосознанные движения бунта. Против контроля. Против правил. Против всей ее выстроенной, безупречной и такой одинокой жизни.

Дверь бара захлопнулась за ней, отсекая прошлое вместе с шумом дождя. Ее ждал теплый, густой воздух, пахнущий пивом и сигаретным дымом, и обещание забвения.

Бар оказался подвальной берлогой, где время текло иначе — густо, медлительно, тону в клубах сигаретного дыма и приглушенных аккордах блюза. Ноа вползла в эту реальность, как раненое животное в нору. Она скинула мокрое пальто на свободный стул и, не глядя, заказала у бармена виски. «Двойной. Без льда».

Первый глоток обжег горло, заставив содрогнуться. Второй — растекся по венам тёплой волной, притупляя остроту боли. Третий… она потеряла счет. Она пила не для удовольствия, а для уничтожения. Чтобы стереть с жесткого диска памяти его лицо, его слова, образ той рыжей девушки в её постели.

Она сидела, уставившись в стекляшку, видя в ней не собственное отражение, а обломки своей жизни. Вот осколок её карьеры — таблицы с данными. Вот обломок её гордости — хвалебные речи директора. А вот, самое большое, острое и окровавленное — её унижение. «С тобой скучно».

— Эй, красавица, утонешь в этом одиночестве, — кто-то коснулся ее плеча.

Ноа медленно подняла взгляд. Сквозь алкогольную пелену перед ней проплывало мужское лицо. Уверенная улыбка, слишком белые зубы, взгляд скользкий, как машинное масло. Пилот из команды соперников. Она промолчала, отвернувшись.

— Не хочешь поговорить? Скучно одной.

Слово «скучно» сработало как красная тряпка. Она рванулась с табурета, едва не упав, и прошла, пошатываясь, вглубь зала, к дальнему столику в тени. Оставшись одна, она заказала еще виски. Теперь оно почти не горело.

Время спуталось. Бар заполнился, опустел, снова наполнился. Она уже не понимала, где находится. Голова раскалывалась, а сердце, наконец, онемело. Именно в этот момент чья-то тень снова упала на ее стол.

— Похоже, у тебя был день похуже моего, — произнес новый голос. Низкий, спокойный, без тени навязчивости.

Ноа с трудом сфокусировалась. Джинсы, темная футболка, кожанка на спинке соседнего стула. Он был не похож на завсегдатаев этого места. В его позе была расслабленная мощь, во взгляде — острая, насмешливая жилка, но не над ней, а как будто над всей этой ситуацией в целом. Он был опасен. Не той грубой опасностью первого приставалы, а чем-то более глубоким и непредсказуемым.

— Убирайся, — прохрипела она, но в ее голосе не было сил.

— Понял. Но, похоже, бар закрывается, а ты не в состоянии дойти до такси, — он слегка склонил голову, изучая ее. — Предлагаю перемирие. Один кофе. Чтобы ты не уснула здесь лицом в салатнице.

В его тоне не было жалости. Была какая-то дьявольская убежденность, что она согласится. И она, вопреки всем инстинктам самосохранения, кивнула. Потому что он был антитезой всему, что она знала. Он не был правильным, предсказуемым, скучным. Он был хаосом. А её идеальный, контролируемый мир только что разбился вдребезги.

Он принес кофе. Она не помнила его вкуса. Помнила только, как его рука коснулась ее локтя, когда он помогал ей подняться. Помнила, как они вышли на пустынную улицу, и холодный воздух ударил в голову, закружив ее еще сильнее.

— Меня, кстати, Даниел, — сказал он, подводя ее к темному спортивному купе.

Она не ответила. Она смотрела на эту машину, на этого незнакомца, на ночь, поглотившую город. Это был бунт. Осознанный, отчаянный и абсолютно безумный поступок. Она, Ноа Вэнс, всегда просчитывающая риски, позволяла неизвестному мужчине увести себя в неизвестном направлении.

Она позволила ему открыть дверь. Позволила усадить себя в пассажирское кресло. Позволила увести себя из старой жизни, как будто сдавая сломанный болид в утиль.

Когда машина тронулась с места и рванула в ночь, Ноа закрыла глаза. Это был не побег. Это было падение. Свободное, стремительное и пугающее падение в занос, из которого она не знала, есть ли выход.

Очнулась она не от звука мотора, а от тишины. Машина стояла где-то в подземном паркинге, лифт плавно поднимался наверх. Он не пытался говорить с ней, не задавал глупых вопросов. Его молчание было оглушительным. Он стоял рядом, и она чувствовала исходящее от него тепло, слышала его ровное дыхание. Это не было вторжением. Это было присутствие. Тяжелое, ощутимое, неотвратимое.

Дверь открылась прямо в просторную гостиную. Панорамные окна открывали вид на ночной город, усыпанный огнями, как трасса в ночной гонке. Но ей было не до видов.

— Тебе нужен душ? — его голос прозвучал совсем рядом.
Она покачала головой. Алкогольное опьянение медленно отступало, сменяясь другим, более острым опьянением — от осознания, где она и что сейчас произойдет. Страх смешивался с пьяным бесстрашием, стыд — с пошлым, животным любопытством.

Он подошел к ней, не спеша. Его пальцы коснулись ее щеки, отводя прядь мокрых волос. Прикосновение было обжигающим. Он не целовал ее сразу. Он изучал ее, читал ее лицо, как она читала гоночные карты. И в его взгляде не было ни капли той снисходительной скуки, что была у Марка. Был чистый, неразбавленный интерес. И голод.

— Ты вся — сжатая пружина, — тихо произнес он, и его губы, наконец, коснулись ее губ.

Это не был нежный поцелуй. Это был захват. Заявление прав. Ее тело ответило ей раньше разума — глухой стон вырвался из груди, она впилась пальцами в его кожанку, чувствуя под тканью железную твердость плеч.

Он вел ее в спальню, не отрывая губ. Его руки скользили по ее спине, расстегивая молнию платья. Ткань с шелестом упала на пол. Ее рациональный ум, всегда делавший паузу для анализа, на этот раз молчал. Руководило тело — дрожащее, живое, впервые за долгие годы не скованное никакими правилами.

Он сбросил с нее последние лоскуты одежды, и его взгляд, медленный, оценивающий, заставил ее сгорать от стыда и возбуждения одновременно. Он смотрел на нее так, будто видел не просто голую женщину, а ту самую, спрятанную глубоко внутри, дикую и неконтролируемую версию Ноа Вэнс.

Он уложил ее на прохладный шелк простыней. Его ладони, шершавые от работы с гоночным рулем, скользили по ее коже, заставляя ее вздрагивать. Он не торопился, словно наслаждался каждой секундой, каждым ее содроганием. Его губы обжигали шею, ключицы, спускались ниже… Она вскрикнула, выгнувшись, когда его язык нашел ее самый чувствительный нерв. Мир сузился до точки, до этого сладкого, невыносимого напряжения, которое рвалось наружу.

Он вошел в нее резко, без предупреждения, заполнив собой всю пустоту, всю боль этого вечера. Ноа вскрикнула, впиваясь ногтями ему в спину. Это не было нежным соединением. Это было столкновение. Битва. Слияние двух одиночеств, двух сломленных миров.

Он двигался с неистовой, почти жестокой силой, но в каждом его движении была не просто страсть, а какое-то странное понимание. Он видел ее боль и отвечал на нее своей собственной. Их тела говорили на одном языке — языке отчаяния, ярости и жажды забыться.

Она не сдерживала стоны. Не пыталась казаться утонченной или опытной. Она просто чувствовала. Чувствовала, как трещины в ее душе заполняются огнем, как стыд и унижение сгорают в этом адском пламени. Она цеплялась за него, как за якорь в шторме, отвечая на каждый его толчок, поднимаясь навстречу.

Кульминация накатила внезапно, волной, сметающей все на своем пути. Ее тело взорвалось спазмами немого крика, мир пропал в ослепительной вспышке. Через мгновение он с рычанием достиг своего пика, и она почувствовала внутри себя горячую пульсацию.

Он рухнул на нее, тяжелый, мокрый от пота. В комнате стоял только звук их прерывистого дыхания. Запах секса, кожи и дорогого парфюма висел в воздухе, густой и сладкий.

Он откатился на бок, унося с собой свое тепло. Ноа лежала с закрытыми глазами, приходя в себя. Ее тело гудело, каждый мускул был расслаблен и напряжен одновременно. Стыд уже начинал поднимать голову, но он был слабее, чем чувство странного, дикого освобождения.

Это был не просто секс. Это был акт вандализма против ее старой жизни. Вкусный, запретный, шокирующе откровенный. И самый нужный поступок за всю ее жизнь.

Он не заснул сразу. Лежал на спине, одна рука закинута за голову, другая все еще покоилась на ее бедре — не как владение, а как молчаливое подтверждение случившегося. В свете луны, пробивавшемся сквозь жалюзи, его профиль казался высеченным из камня.

Ноа лежала неподвижно, прислушиваясь к безумной гонке собственного сердца. Алкогольный туман окончательно рассеялся, и ее накрыло трезвое, леденящее осознание. Она, Ноа Вэнс, провела ночь с незнакомцем. Сделала то, о чем не могла бы помыслить еще вчера. Стыд пылал на ее щеках, но глубоко внутри тлел другой огонь — странное, извращенное удовлетворение. Это был самый отчаянный и самый честный поступок в ее жизни.

— Водки? — его голос прозвучал хрипло, нарушая тишину.
Она покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Жаль, — он повернулся на бок, опершись на локоть, и его взгляд, тяжелый и изучающий, снова скользнул по ней. — Так кто ты, девочка-катастрофа? И от кого ты сбежала так, что тебе понадобилось стирать себя в порошок в первом попавшемся баре?

Его слова были точны, как выстрел. Она отвела взгляд, чувствуя, как под этим взглядом обнажается не только ее тело, но и душа.

— Я… мне нужно идти, — прошептала она, пытаясь приподняться, но его рука мягко, но неуклонно удержала ее.

— Утро еще не наступило, а играть в Золушку в четвертом часу ночи — дурной тон. Расслабься. Ты уже совершила самое страшное, что могла. Дальше будет только интереснее.

Он не ждал ответа. Он просто лежал и смотрел на нее, и в этом взгляде не было ни осуждения, ни жалости. Было любопытство. Как к сложной, но увлекательной инженерной задаче.

И самое ужасное, что ей… нравилось это. Нравилось, что он не пытается ее утешить или пристыдить. Нравилась эта опасная, незнакомая территория, на которую она ступила.

Она снова опустила голову на подушку, закрыв глаза. Запах его кожи, смешанный с запахом ее собственного тела, витал в воздухе. Запах поступка, о котором она будет жалеть. Или нет?

Пока она не знала ответа. Знало только ее тело, все еще помнящее яростные объятия и сладкое освобождение от всех условностей. И впервые за много лет Ноа Вэнс позволила себе просто чувствовать, не анализируя. Даже если это чувство было граничащим с безумием.

Первым пришло осознание боли. Тупая, раскатистая волна в висках, настойчивый гул, против которого бессильны любые расчеты. Потом — чужая простыня. Шелк, холодный и скользкий под обнаженной кожей.

Ноа медленно, с трудом разлепила веки. В глаза удалил приглушенный утренний свет, пробивавшийся сквозь щели в шторах. Она видела незнакомый потолок, контуры громадной комнаты, темное дерево, сталь, стекло. Роскошь, которой она не выбирала.

И потом — дыхание. Чужое, ровное, спокойное. Рядом.

Она застыла, не дыша, и повернула голову. На соседней подушке спал тот самый мужчина. Даниел. В полумраке его профиль казался еще более резким, почти высеченным. Одеяло сползло до талии, обнажив торс с рельефными мышцами. На его плече краснели свежие царапины. Ее царапины.

Память обрушилась на нее обломками: бар, виски, его насмешливый взгляд, лифт, его руки на ее коже… Яркие, постыдные вспышки того, что они делали. На этой кровати. Сначала отчаянно, потом… медленно, сладко, до потери пульса.

В груди у Ноа все сжалось в ледяной ком. Ужас. Чистый, животный ужас. И стыд, такой всепоглощающий, что ей стало физически плохо.

Что я наделала?

Она, Ноа Вэнс, главный стратег «Torqs Racing», чья жизнь — это контроль над малейшими переменными, провела ночь с незнакомцем. Напилась, потеряла голову, отдалась кому попало, как последняя…

Она резко, бесшумно приподнялась, и комната поплыла. Головокружение и тошнота подкатили к горлу. Она зажмурилась, судорожно глотая воздух. Ей нужно было бежать. Сию секунду.

Словно крадучись по пит-лейну перед стартом, она скользнула с кровати, подхватила с пола свое смятое платье, чулки, белье. Ее пальцы дрожали, не слушались. Она не смотрела на него, боясь, что от одного ее взгляда он проснется.

Одеваясь в полумраке, она чувствовала себя воровкой. Преследователем, заметавшим следы чудовищного преступления. Каждый шелест ткани казался ей оглушительным грохотом. Она не нашла своих туфель и, не раздумывая, схватила первые попавшиеся шлепанцы у двери — слишком большие, мужские.

Последний взгляд на спальню: он перевернулся на другой бок, но не проснулся. Ее сердце колотилось где-то в горле.

Она выскользнула в коридор, на цыпочках пробираясь к лифту. Панель с кнопками светилась мягким голубым светом. Она тыкала в кнопку спуска с истеричной настойчивостью, будто от этого зависела ее жизнь.

Двери лифта, наконец, закрылись, отсекая ее от кошмара. Она прислонилась к стенке, закрыв лицо руками. Дышать было нечем. Она сбежала. Как трус. Как преступник с места преступления.

Но даже когда лифт плавно понес ее вниз, она не могла стереть с памяти одно: ощущение его рук на своей коже и предательскую мысль, что в своем падении она почувствовала что-то, отдаленно напоминавшее свободу.

Лифт выплюнул ее в стерильный, холодный подземный паркинг. Воздух пах бетоном и выхлопными газами — запах реальности, грубый и отрезвляющий. Каждый ее шаг в чужих, неподъемных шлепанцах отдавался гулким эхом, словно крича о ее позоре.

Она вышла на улицу, и утреннее солнце ударило ей в глаза, заставив зажмуриться от новой волны боли. Город жил своей обычной жизнью. Люди шли на работу, разговаривали по телефонам, смеялись. Они не знали, что она только что совершила. Они не видели, как ее идеальная жизнь разбилась вдребезги сначала предательством Марка, а затем этой… этой ночью безумия.

Она поймала такси и, запинаясь, назвала свой адрес. В салоне пахло дезодорантом и чужими жизнями. Ноа прижалась лбом к холодному стеклу, глядя на мелькающие улицы. В ушах стоял оглушительный гул, и сквозь него пробивались обрывки вчерашнего:

«С тобой скучно».

Хохот незнакомки в ее постели.

«Ты живешь в тени брата».

И затем — низкий, спокойный голос в баре: «Похоже, у тебя был день похуже моего».

И его руки. Его прикосновения, которые сначала были грубым вторжением, а потом… потом стали чем-то иным. Ощущение, будто кто-то увидел в ней не «гения Вэнса», не «сестру Брайана», а просто женщину. Сломленную, потерянную, но — женщину.

Стыд снова накатил, горячей волной. Она позволила ему увести себя. Позволила ему раздеть себя, трогать себя, смотреть на себя. Она стонала под ним, забыв обо всем. Эта мысль была невыносима.

«Никогда больше, — заклинала она себя, глядя на отражение в стекле — бледное, с растрепанными волосами, с синяками под глазами. — Этого не было. Я все контролирую. Все».

Но когда такси подъехало к ее дому, ее ждало новое унижение. Она порылась в кармане пальто — кошелек, ключи, телефон… Телефона не было. Она оставила его. В той квартире. У того человека.

Паника, острая и стремительная, сжала ее горло. Все ее контакты, рабочие переписки, фото… И он мог разблокировать его. Узнать, кто она. Найти ее.

Она расплатилась с водителем наличными, которые чудом нашлись в кармане, и почти выбежала из машины. Ей нужно было домой. В душ. В свою крепость. Стереть с кожи следы этой ночи, этого человека, этого позора.

Она молилась, чтобы он был просто мимолетным кошмаром. Одноразовым грехом, который можно похоронить в глубине памяти и никогда не вспоминать.

Она еще не знала, что некоторые двери, однажды открывшись, уже не закрываются. И что ее побег был лишь задержкой перед новым, еще более стремительным виражом.

Дверь ее квартиры захлопнулась с тихим, окончательным щелчком. Тишина. Стерильный, выверенный порядок. Все на своих местах: диван, стол, схемы на мониторе. Ничто не напоминало о вчерашнем хаосе. Кроме нее самой.

Она прислонилась к двери, пытаясь отдышаться. Голова раскалывалась, тело ныло, а на душе было пусто и мерзко. Первым делом она нашла свой старый, запасной телефон, зарядила его и включила. Через секунду он затрясся в ее руке, как в лихорадке. Десяток пропущенных вызовов. Брайан.

Ледяная волна ужаса накатила с новой силой. День рождения. Тео и Ноа. Племянник и племянница, ее крестники, ее самая светлая и безоговорочная любовь. Она обещала. Она обязана была быть там с утра, помочь Алине с подготовкой, быть той самой «идеальной тетей».

А вместо этого она… Она сгнила в баре и провела ночь с незнакомцем.

Ноа бросилась в ванную, срывая с себя чужое, пропахшее грехом платье. Она включила воду погорячее и встала под почти кипящие струи, пытаясь смыть с кожи память о его прикосновениях, о его взгляде, о своем собственном отклике. Но вода лишь обжигала, не принося очищения.

Она вытерлась, завернулась в халат и подошла к зеркалу. Пар медленно рассеивался, открывая правду.

Отражение в зеркале было чужим. Осунувшееся, бледное лицо. Синяки под глазами, будто ее били. Растрепанные, тусклые волосы. И самое главное — глаза. Глаза, в которых плавала паника, стыд и растерянность. В них не было и следа от той собранной, уверенной в себе женщины, которую все знали.

Это отражение кричало о ее провале. О том, что она не просто ошиблась, а рухнула, провалилась на самое дно.

«Соберись, — приказала она себе хриплым шепотом. — Соберись, черт возьми!»

Она нанесла тонну тонального крема, пытаясь скрыть следы ночи. Заплела волосы в тугой, привычный узел — броню из собственных волос. Надела простые джинсы и свитер, ничего вызывающего, ничего напоминающего о вчерашнем.

Но когда она посмотрела на свое отражение снова, ее пронзила мысль, от которой кровь застыла в жилах. А что, если он проснулся? Что, если он нашел ее телефон? Что, если он уже знает, кто она, и… позвонил Брайану? Мысль была иррациональной, параноидальной, но от этого не менее страшной.

Она должна была ехать. Стоять с улыбкой, целовать детей, обнимать брата и Алину. Притворяться, что ее мир не разлетелся на осколки.

Это был не просто день рождения. Это была ее первая гонка после катастрофы. И она шла к старту с переломанными ребрами и пустым баком. Штраф за бегство. За потерю контроля.

Вилла Брайана и Алины тонула в солнце и детском смехе. Воздух был сладким от запаха жареного мяса и свежескошенной травы. Идиллия, в которую Ноа ворвалась, как угрюмый штормовой фронт.

— Тетя Ноа!

Двое маленьких метеоров понеслись к ней наперегонки. Тео, семи лет, весь в отце, и маленькая Ноа, ее тезка, четырех лет, с ямочками на щеках и серьезными глазами Алины. Они врезались в нее, обнимая за ноги.

И тут случилось самое страшное. Их объятия, такие чистые и безоговорочные, обожгли ее сильнее, чем утренний душ. Комок стыда в горле сжался так, что она едва смогла выдавить улыбку.

— Здравствуйте, мои чемпионы, — ее голос прозвучал хрипло. Она наклонилась, чтобы обнять их, и ее сердце разрывалось на части. Она не заслуживала этой любви. Не сейчас.

Она подняла маленькую Ноа на руки, чувствуя, как тот теплый, доверчивый комочек прижимается к ней. Это был и якорь, и пытка одновременно.

— Ноа, наконец-то! — Брайан вышел на террасу, улыбаясь своей знаменитой улыбкой. Он обнял ее свободной рукой, похлопал по спине. — Мы уже думали, ты про нас забыла.

За его спиной появилась Алина. Стройная, элегантная, с той самой проницательной теплотой во взгляде, которая всегда заставляла Ноа чувствовать, что ее насквозь видят. Сегодня этот взгляд был особенно внимательным.

— Все в порядке? — тихо спросила Алина, целуя ее в щеку. — Ты выглядишь уставшей.

— Дела. Проекты. Знаешь, — отмахнулась Ноа, отводя взгляд.

Она попыталась раствориться в ритуале праздника. Помогла Тео собрать новый лего-гоночный болид, качала на коленке маленькую Ноа, ела кусок торта, не чувствуя вкуса. Она играла свою роль с отчаянной старательностью актера, забывшего текст. Каждая улыбка давалась ей ценой невероятных усилий. Внутри все кричало.

И тут дверь из гостиной снова открылась.

— Дядя Дэн! — завизжал Тео и помчался к высокому мужчине, который вышел на террасу, держа в руках два ярко упакованных подарка.

Ноа подняла голову. И мир остановился.

Время замедлилось, звуки приглушились. Она видела только его. Темные джинсы, простую черную футболку, непринужденную уверенность в позе. И это лицо. То самое лицо, что она видела на подушке несколько часов назад. Лицо, с которого она сбежала, как преступник.

Он был здесь. В доме ее брата. На дне рождения ее племянников.

Ледяная волна прокатилась от макушки до пят. Она не дышала, не могла пошевелиться. Ее пальцы судорожно впились в ткань свитера.

Он поднял взгляд, скользнул по Брайану, по Алине, по детям. И затем его глаза встретились с ее глазами. В них не было ни капли удивления. Только та же насмешливая, понимающая усмешка, что была в баре. Он знал. Он знал все это время.

Алина улыбнулась, обнимая мужчину за талию.

— Ноа, ты, кажется, не знакомы? — голос Алины прозвучал как из далекого тоннеля. — Это мой брат, Даниел. Даниел Форест. Дэн, это Ноа, сестра Брайана.

Форест. Старший брат Алины. Единственный другой приглашенный гость.

Даниел сделал шаг вперед, его губы тронула легкая улыбка. Он протянул руку. Вежливо. Светски.

— Очень приятно, Ноа, — сказал он, и его голос, тот самый низкий бархат, что шептал ей на ухо похабности, теперь звучал абсолютно нормально. — Я много о тебе слышал.

Она медленно, как автомат, протянула ему руку. Его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони — тепло, твердо, намеренно. На одну секунду дольше, чем было необходимо.

В его глазах читалось: «Ну что, поймал тебя, Золушка».

Она не помнила, как отняла руку. Казалось, ток прошел по коже, оставив после себя жгучую память о его прикосновении. Все ее существо кричало, требуя бежать, но ноги были будто прикованы к мрамору террасы.

— Дядя Дэн, покажи, что подарил! — Тео дергал Даниела за руку, и тот, наконец, отпустил ее взгляд, переключившись на племянника.

— Секрет, малыш. Позже.

Ноа отступила на шаг, нащупывая рукой спинку стула, чтобы не упасть. Весь ее организм работал на пределе, обрабатывая эту невозможную информацию. Брат Алины. Даниел Форест. Имя било в висках, смешиваясь с гулом адреналина. Он не был случайным незнакомцем из бара. Он был частью семьи. Той самой семьи, в тени которой она, по словам Марка, жила.

— Кажется, вы уже виделись? — раздался спокойный голос Алины.

Ноа вздрогнула. Алина наблюдала за ними с легким любопытством, ее аналитический взгляд скользнул с побелевшего лица Ноа на невозмутимое лицо брата.

— Нет! — вырвалось у Ноа слишком резко и громко. Она тут же поправилась, пытаясь смягчить голос: — То есть, не думаю. Я бы запомнила.

Даниел, тем временем, поднял на руки маленькую Ноа, которая с интересом разглядывала незнакомого дядю. Он улыбался ребенку, и эта улыбка была на удивление теплой, естественной. Совсем не той, что она видела ночью.

— О, не стоит недооценивать мою сестру, — сказал он, обращаясь к Ноа, но глядя на племянницу. — У нее талант появляться в самых неожиданных местах. Прямо как ты, пушинка, — он щекочет малышку, и та заливается смехом.

Его слова висели в воздухе, наполненные двойным смыслом, понятным только им двоим. Он играл с ней. Играл, как кошка с мышкой.

— Даниел недавно вернулся из Европы, — пояснила Алина, как будто ничего не замечая. — Решал какие-то вопросы с нашим… семейным бизнесом.

«Семейный бизнес Форестов». Еще одна грань, о которой Ноа слышала лишь вскользь. Что-то связанное с финансами, инвестициями. Что-то сложное. И, по намекам Брайана, не всегда чистое.

Брайан, наливая себе сок, бросил на Даниела короткий, оценивающий взгляд. Было ясно, что теплых чувств между ними не было.

Ноа чувствовала себя в ловушке. Она была зажата между детской радостью, которую должна была изображать, пронзительным стыдом, пристальным взглядом Алины и невыносимым присутствием Даниела. Каждая клеточка ее тела была напряжена до предела. Она улыбалась детям, кивала Брайану, но ее взгляд раз за разом непроизвольно возвращался к нему.

Он был здесь. Он знал ее самый грязный секрет. И он был братом женщины, которая стала ей почти сестрой.

Ее идеальный мир не просто рухнул. Он превратился в минное поле, где каждый шаг грозил новым взрывом. И самый большой подрывной заряд сейчас улыбался ее племяннице и смотрел на нее таким взглядом, от которого по телу разливалось предательское тепло, смешанное с леденящим ужасом.

Вечер тянулся, как долгая пытка. Солнце клонилось к закату, окрашивая бассейн в золото, но для Ноа в воздухе висела тяжелая, грозовая атмосфера. Каждую секунду она чувствовала его присутствие, даже когда он находился на другом конце террасы.

Их взгляды сталкивались снова и снова. Короткие, острые, как вспышки молний. Она пыталась отводить глаза, делая вид, что полностью поглощена игрой с детьми или разговором с Брайаном о новых аэродинамических испытаниях. Но ее сознание было приковано к нему.

Однажды, когда она помогала маленькой Ноа собрать рассыпавшиеся фломастеры, она подняла голову и встретилась с его взглядом. Он стоял, прислонившись к косяку двери, с бокалом вина в руке, и смотрел на нее. Не насквозь, а... понимающе. В уголках его губ играла та самая легкая, раздражающе спокойная усмешка. Он не смущался и не стыдился. Он, казалось, находил всю эту ситуацию забавной. И в его взгляде читалось молчаливое: «Ну как, нравится тебе наша маленькая пьеса?»

Ноа замирала каждый раз, кровь стыла в жилах от ужаса и чего-то еще... какого-то запретного возбуждения, которое она отчаянно пыталась задавить. Этот человек был хаосом, воплощенным в плоти, и он ворвался в самый центр ее упорядоченного мира.

Им приходилось общаться. Алина, как радушная хозяйка, намеренно вовлекала их в общие темы.

«Даниел, а ты ведь разбираешься в инвестициях в высокие технологии? Ноа как раз рассказывала о новых композитных материалах для шасси».

«Ноа, Дэн недавно был на частном показе новых гиперкаров в Милане, тебе было бы интересно».

Они поддерживали легкую, светскую беседу. Говорили о нейтральном. Но под слоем банальных фраз скрывалась тяжелая, плотная память об общей ночи. О жарких прикосновениях, о сломанных барьерах, о ее побеге. Он ловил каждое ее слово, и она видела в его глазах отголоски тех же воспоминаний.

И все это время Ноа чувствовала на себе другой взгляд. Взгляд Алины. Тот самый, аналитический, проницательный, который, казалось, видел не только слова и жесты, но и мотивы, стоящие за ними. Он скользил по Наа, затем переходил на Даниела, и в ее глазах зажигалась искорка подозрения. Она не знала правды, но явно чувствовала напряжение, висящее между ними. Будто улавливала запах чужих духов на коже Ноа или видела тень в ее обычно ясном взгляде.

В один из таких моментов, когда Даниел что-то рассказывал Брайану, а Ноа делала вид, что пьет воду, их взгляды снова встретились через стол. И в этот миг Алина посмотрела прямо на Ноа. Ее выражение лица было нейтральным, но глаза говорили совсем другое. Они словно спрашивали: «Что происходит между вами? Что ты скрываешь?»

Ноа чуть не поперхнулась. Она быстро опустила глаза, чувствуя, как горит лицо. Она была насквозь прочитана. Игра была опасна не только потому, что ее мог раскрыть Даниел, но и потому, что ее уже почти раскусила Алина.

Она провела вечер на острие ножа, зажатая между двумя людьми, которые видели ее настоящей — один в позоре, другая в подозрении. И единственным спасением были дети, чья искренняя любовь стала одновременно и утешением, и самым болезненным напоминанием о том, кем она должна была быть, и кем она оказалась на самом деле.

Словно почувствовав ее напряжение, маленькая Ноа устроилась у нее на коленях, прижавшись теплой щекой к ее свитеру. Это простое доверие было одновременно и спасением, и самым изощренным наказанием.

— Тетя Ноа, а ты поиграешь со мной в динозавров? — прошептала девочка, глядя на нее большими, серьезными глазами.

— Конечно, солнышко, — голос Ноа прозвучал хрипло. Она обняла племянницу, пытаясь черпать силы в этом маленьком теле. Это был ее якорь. Единственное, что не было запятнано вчерашним кошмаром.

Но даже в этот момент она чувствовала на себе взгляд. Двойной. С одной стороны — насмешливый и тяжелый взгляд Даниела. С другой — аналитический и обеспокоенный взгляд Алины.

Брайан, закончив разговор с кем-то по телефону, вернулся к столу и налил себе вина. Его взгляд скользнул по ней, затем по Даниелу, и в его глазах мелькнуло что-то твердое, настороженное.

— Итак, Форест, — произнес Брайан, отхлебнув вина. — Алина говорит, ты надолго в городе? Или снова сбежишь в свои европейские дебри?

Вопрос прозвучал непринужденно, но Ноа, знавшая брата как себя, уловила подтекст. Он недолюбливал Даниела. Считал его несерьезным плейбоем, живущим на деньги семьи.

Даниел улыбнулся, не смутившись.
— Пока не решил, Вэнс. Здесь внезапно стало... гораздо интереснее, — он сделал паузу, и его взгляд на долю секунды задержался на Ноа. Она почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки.

Алина покачала головой, но в ее глазах мелькнула легкая улыбка.
— Перестаньте, вы двое. Вечно вы как кошка с собакой.

Ноа встала, аккуратно спустив с колен маленькую Ноа.
— Мне нужно... в уборную, — прошептала она, чувствуя, что еще секунда — и она сорвется.

Она прошла в дом, чувствуя, как их взгляды жгут ей спину. В прохладной тишине огромной гостевой ванной комнаты она прислонилась к двери, закрыв глаза и пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она смотрела на свое отражение в зеркале — все та же бледная, испуганная женщина. Но теперь к стыду и ужасу добавилось что-то еще — щемящее, запретное любопытство. И злость. На него. На себя. На всю эту невыносимую ситуацию.

Он не просто был случайным незнакомцем. Он был Даниелом Форестом. Братом Алины. Человеком из другого лагеря. И он держал ее на крючке, наслаждаясь ее паникой.

Дверь в ванную была ее последним убежищем. Но она знала — ей придется выйти. Вернуться туда, под перекрестный огонь взглядов, и доиграть эту партию до конца. И она понятия не имела, каким будет ее следующий ход.

Вернувшись на террасу, Ноа почувствовала, что должна взять ситуацию под контроль. Хотя бы видимость контроля. Она сделала глубокий вдох и, обращаясь ко всем, но глядя преимущественно на Алину, спросила самым нейтральным тоном, какой смогла:

— Кстати, о работе. Что слышно по поводу нового сезона? И… Алина, ты вообще планируешь вернуться на должность главного инженера?

Вопрос повис в воздухе. Брайан фыркнул, откладывая телефон. Даниел, до этого лениво наблюдавший за игрой Тео, поднял взгляд, явно заинтересовавшись.

Алина вздохнула, но улыбка тронула ее губы. Она обменялась быстрым взглядом с братом.

— Дэн, будь другом, отведи Брайана куда-нибудь. Покажи ему, наконец, тот свой новый мерседес, что ты хвастался. Как никак, главный пилот команды-конкурента должен быть в курсе трендов, — сказала она с легкой иронией.

Даниел с притворным вздохом поднялся.
— Придется продемонстрировать скромное приобретение. Пошли, Вэнс, поразить тебя мощью немецкого инжиниринга.

Брайан что-то проворчал, но нехотя последовал за ним. Дети помчались вслед за взрослыми, оставив женщин одних.

Когда они ушли, Алина откинулась на спинку стула.
— Ну, вообще-то, в следующем сезоне у нас будут новые болиды. ФИА уже все одобрила и утвердила. И, кстати, из-за того, что Брайан постоянно ныл по поводу расцветки, мы поменяли и ее.

Ноа удивленно всплеснула руками.
— Когда это все успели?

— Алина на это последний год потратила, — раздался голос Брайана, который вернулся за забытыми ключами. Он поднял их с стола и, проходя мимо, с гордостью посмотрел на жену. — Я бы не смог: ездить с мужем на Гран-При, следить и обучать детей и в то же время думать на счет новых болидов. Так что в следующем сезоне я точно выиграю!

Он бросил это с своей фирменной уверенной ухмылкой и скрылся за углом.

Ноа смотрела на Алину с новым, почтительным изумлением. Она знала, что ее невестка — гений, но чтобы так… в тайне ото всех?

— Год? — переспросила Ноа. — И ты ничего… ни слова?

Алина пожала плечами, но в ее глазах горел знакомый огонь соревнования, который Ноа помнила еще по их совместной работе.

— Зачем? Чтобы ты начала спорить со мной по каждому болту еще на стадии чертежей, как в старые добрые? Нет уж. Лучше представить готовый продукт. К тому же, — ее взгляд снова стал проницательным, — у тебя, кажется, и своих дел хватало в последнее время.

Ноа почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Она опустила глаза, делая вид, что поправляет салфетку. Разговор о работе, который должен был стать для нее спасением, снова вернул ее к ее собственному хаосу. Пока Алина в тишине и порядке проектировала будущие победы, она, Ноа, теряла контроль над собственной жизнью. И самое живое доказательству этому сейчас разгуливает по участку где-то рядом с ее братом.

День медленно перетекал в вечер. Гости разъехались, дети, уставшие от впечатлений, наконец уснули. Брайан и Алина ушли внутрь дома, унося с собой остатки праздника. Ноа осталась на террасе, под предлогом подышать воздухом, на самом деле отчаянно нуждаясь в минуте одиночества.

Тишину нарушал лишь плеск воды в бассейне и далекий гул города. Она стояла, опершись о перила, и смотрела на отражение огней в темной воде. Внутри все еще бушевала буря — стыд, гнев, смущение.

Шаги позади заставили ее вздрогнуть. Она узнала их ритм, даже не оборачиваясь.

— Так вот как выглядит знаменитый шинный гений Вэнс без своей униформы, — произнес Даниел. Он остановился рядом, и его плечо почти касалось ее плеча.

Она резко повернулась к нему. В его голосе не было злобы, лишь легкая, раздражающая усмешка.

— Если ты скажешь кому-то... — начала она, голос дрогнул от ярости и страха.

Он перебил ее, склонив голову набок.
— Что? Угрожаешь? Расслабься, я не собираюсь ничего рассказывать. — Он сделал паузу, давая словам проникнуть вглубь. — Мне просто интересно, почему самый умный инженер «Torqs» сбежала с утра, как от пожара.

Его вопрос повис в воздухе, прямой и неудобный. Он не играл больше в светские игры. Он требовал ответа.

— Что ты хочешь услышать? — прошипела она, сжимая кулаки. — Что я была в ужасе от того, что натворила? Что мне стыдно? Поздравляю, ты добился своего.

— Добился? — он рассмеялся коротко и беззлобно. — Милая, я просто подобрал в баре красивую пьяную девушку, которая явно пыталась сжечь за собой все мосты. Я не заставлял тебя ничего делать. Ты была более чем согласна. А потом... исчезла. Оставив только следы от ногтей на спине и сломанное самолюбие. Мне, знаешь ли, тоже немного льстит, что мое общество настолько пугает.

Она смотрела на него, не в силах найти слов. Его спокойствие выводило из себя. Он не оправдывался и не обвинял. Он констатировал факты.

— Я не знала, кто ты, — наконец выдохнула она. — А когда узнала... это стало еще хуже в тысячу раз.

— Ах, вот в чем дело, — он кивнул, как будто наконец-то получил ключ к разгадке. — Фамилия Форест. Якорь, который потянул тебя на дно. Боюсь, я разочарую твои предубеждения. Я не мой отец. И не Алина. Я просто я.

Он посмотрел на нее, и в его глазах исчезла насмешка, осталась лишь усталая серьезность.

— Мне все еще интересно, Ноа. Почему ты сбежала? Не потому, что я Форест. А потому, что ты испугалась себя. Той версии себя, что может выпить слишком много, пойти на риск и провести ночь с незнакомцем. Ты испугалась, что под твоим идеальным фасадом скрывается живой, настоящий человек.

Его слова попали точно в цель. Она отшатнулась, словно от удара. Он видел ее насквозь. Видел ту самую трещину, которую она пыталась скрыть ото всех, и от себя самой.

И самое ужасное было в том, что в его словах не было осуждения. Было... понимание.

Его слова повисли в воздухе между ними, тяжелые и неумолимые, как приговор. «Ты испугалась себя». Да, черт возьми, она испугалась. Испугалась той дикой, неконтролируемой части себя, что вырвалась на свободу в его постели.

Он видел ее замешательство. Видел, как под тонкой кожей на висках пульсирует кровь. Видел, как ее взгляд, полный гнева и страха, на секунду дрогнул, выдав внутреннюю борьбу.

— Я не... — начала она, но голос сорвался.
— Не хочешь признавать это? — он сделал шаг ближе. Теперь их разделяли сантиметры. От него пахло ночным воздухом, дорогим виски и чем-то неуловимо мужским, что заставляло память воскрешать ощущение его кожи под ее пальцами. — Продолжай убегать. От себя. От меня. Прекрасная стратегия. Только к чему она приведет? К еще более идеальной маске? К еще большей пустоте внутри?

Его рука поднялась, и он медленно, давая ей время отстраниться, провел тыльной стороной пальцев по ее щеке. Прикосновение было шокирующе нежным после той грубой пряности его слов. И шокирующе знакомым.

Ноа замерла. Ее тело вспомнило все. Вспомнило ярость, с которой они сходились, и странную, почти болезненную нежность, что пришла после. Вспомнило, как она, впервые за долгие годы, не думала ни о чем, кроме ощущений.

Он наклонился ближе. Его дыхание коснулось ее губ.

— Может, хватит убегать? — прошептал он. — Может, просто признаешь, что та ночь была чертовски хороша? И что нам не обязательно быть врагами, чтобы повторить ее?

Это было безумие. Абсолютное, чистейшее безумие. Он был братом Алины. Он был хаосом. Он был всем, чего она должна была избегать.

Но когда его губы коснулись ее губ на этот раз, это не было захватом. Это был вопрос. Медленный, испытующий, дающий ей полное право оттолкнуть его.

Она не оттолкнула.

Вместо этого из ее груди вырвался сдавленный стон, и она сама потянулась к нему, вцепившись пальцами в его футболку. Ее рациональный ум кричал сигналы тревоги, но тело, ее преданное, обманутое, живое тело, уже капитулировало. Оно помнило этот вкус. Помнило это освобождение.

Он почувствовал ее ответ и углубил поцелуй. Его руки обвили ее талию, прижимая к себе. И это было уже не бегство. Это была капитуляция. Признание поражения в борьбе с самой собой.

Дверь номера в отеле захлопнулась, и Ноа снова оказалась в его пространстве. Только на этот раз — трезвая, осознающая каждый свой шаг и каждый его взгляд. Свет не был включен, комната тонула в полумраке, освещенная лишь неоном ночного города за окном.

Он не стал зажигать свет. Он прижал ее к двери, и его тело, твердое и теплое, стало ее новой реальностью.

— На этот раз ты не сбежишь, — прошептал он, и его губы снова нашли ее губы.

Это был уже не вопрос, а утверждение. Вкус его был знакомым — виски, ментол и что-то неуловимо опасное. Ноа ответила на поцелуй с той же яростью, впиваясь пальцами в его волосы. Все ее существо требовало этого — забыться, сгореть, доказать себе, что она может быть не только расчетливым инженером, но и женщиной, которой движут страсть и инстинкты.

Он срывал с нее одежду, и она помогала ему, торопливо расстегивая его ремень, стаскивая футболку. Ткань падала на пол бесшумными обвинениями. В полумраке их тела сливались в единый силуэт — отчаянный, прерывистый, живой.

Он поднял ее на руки, и она обвила его ногами вокруг талии, чувствуя, как каждое мышечное волокно напряжено до предела. Он понес ее к кровати, не прерывая поцелуя, и они рухнули на простыни.

На этот раз не было спешки отчаяния. Было медленное, осознанное погружение в ощущения. Его руки исследовали каждую линию ее тела, будто пытаясь запечатлеть ее навсегда. Его губы обжигали кожу на шее, груди, животе. Она стонала, выгибаясь, теряя связь с реальностью. Ее разум, всегда такой шумный и контролирующий, наконец умолк. Остались только чувства.

Когда он вошел в нее, она закричала — не от боли, а от освобождения. Это было иначе, чем в первую ночь. Тогда это был взрыв, катарсис. Сейчас — это было мощное, неотвратимое течение, уносящее ее прочь от всех проблем, от стыда, от страха.

Он двигался внутри нее с невероятной, почти пугающей сосредоточенностью. Его глаза в полумраке не отрывались от ее лица, ловя каждую ее эмоцию, каждый стон. Он знал, что делал. Он знал ее тело лучше, чем она сама, будто прочитал ее как открытую книгу за одну ночь.

— Смотри на меня, — приказал он хрипло, и она открыла глаза, встретив его горящий взгляд. — Я хочу видеть, как ты теряешь контроль.

И она потеряла. Снова и снова. Волны удовольствия накатывали одна за другой, вырывая из груди сдавленные рыдания, крики, его имя. Она впивалась ногтями ему в плечи, цеплялась за него, как за единственную опору в этом водовороте ощущений.

Он довел ее до края, заставил смотреть в самые глубины собственной страсти, и только тогда позволил себе сорваться. Его тело напряглось, низкий стон вырвался из его груди, и она почувствовала внутри себя горячие спазмы.

Он рухнул на нее, тяжелый, мокрый от пота, и они лежали, пытаясь отдышаться, слушая, как бьются в унисон их сердца.

В тишине, нарушаемой лишь их прерывистым дыханием, Ноа поняла, что сбежать уже не получится. Не потому, что он ее не отпустит. А потому, что она сама не захочет. Этот человек, этот хаос, стал ее самым сильным и самым опасным допингом. И она уже была готова принять свою зависимость.

— Это дом моего брата и твоей сестры, — вырвалось у нее наконец, когда он перешел к ее шее, и она с трудом ловила дыхание. Ее протест был слабым, почти формальностью. — Давай только не тут.

Он издал низкий смешок прямо у ее кожи, от которого по всему телу пробежали мурашки.
— Как скажешь, — он отстранился, но его глаза горели обещанием. — У меня есть номер в отеле. Близко.

Мысль о том, чтобы снова оказаться с ним в постели, в частном, изолированном пространстве, заставила ее сердце бешено колотиться — от ужаса и предвкушения.

Они вернулись в дом, где Ноа, стараясь не смотреть Алине в глаза, стала прощаться, ссылаясь на усталость и ранний подъем. Брайан, уже расслабленный после вина, просто обнял ее.

— Береги себя, сестренка.

Но когда Ноа повернулась к Алине, та смотрела на нее с тем самым проницательным, все понимающим выражением. Ее взгляд скользнул с раскрасневшегося лица Ноа на невозмутимое лицо брата, стоявшего чуть поодаль.

— Вы так спешите, — заметила Алина, и в ее голосе слышалось не осуждение, а скорее легкая ирония.

— Устала, — повторила Ноа, чувствуя, как горит лицо.

Алина шагнула вперед, чтобы обнять ее, и прошептала ей на ухо так тихо, что услышала только она:
— Будь осторожна. Он... сложный.

Затем Алина отступила и, повернувшись к Даниелу, который уже ждал у двери, сказала громко, с теплой, но предупреждающей улыбкой:
— А ты присматривай за ней, старший братец.

Даниел ответил ей той же ухмылкой, полной братского понимания и тайны.
— Не волнуйся, сестренка. Я слышал, у нее проблемы с побегами. На этот раз я прослежу, чтобы она никуда не сбежала.

Он открыл дверь, пропуская Ноа вперед. На пороге он обернулся к Алине и бросил на прощание с беззаботным видом:
— А ты готовься. Жди приглашение на свадьбу.

Алина покачала головой, фыркнув, но в ее глазах мелькнула искорка надежды и легкой тревоги.
— Мечтать не вредно, Дэн. Просто довези ее до дома в целости и сохранности.

Дверь закрылась, оставив их вдвоем в прохладном ночном воздухе. Теперь ничто не мешало им продолжить то, что началось у бассейна. Никаких масок, никаких условностей. Только они, ночь и невысказанное желание, которое уже нельзя было игнорировать

Он не заснул, как в прошлый раз, и не отпустил ее. Его рука лежала на ее талии, тяжелая и твердая, словно якорь, не дающий ей снова уплыть в панике. Ноа лежала на спине, глядя в потолок, слушая, как ее сердце постепенно возвращается к нормальному ритму. Стыд подступал снова, но на этот раз его было легче оттолкнуть. Он был приглушен физическим удовлетворением и странным чувством... безопасности.

— Я не собираюсь извиняться, — тихо сказала она, нарушая тишину. Ее голос прозвучал хрипло. — И не хочу слышать твои извинения.

Он повернул голову на подушке. В полумраке она видела лишь контур его лица.
— Я и не думал, — его голос был спокоен, без привычной насмешки. — Извиняются за ошибки. А это... — он сделал паузу, — это было необходимо. Для нас обоих.

Она закрыла глаза. "Необходимо". Странное слово, чтобы описать то, что они только что сделали. Но в каком-то извращенном смысле оно было точным.

— Почему ты был в том баре? — спросила она, наконец задав вопрос, который крутился у нее в голове. — Ты не похож на завсегдатая таких мест.

Он тяжело вздохнул, и его рука на ее талии слегка сжалась.
— Семейный совет. Отец решил, что пора мне "взять на себя ответственность" и погрузиться в "семейный бизнес" с головой. Официально. Со всеми вытекающими... корпоративными обязательствами. — Он произнес это слово с таким отвращением, будто это была гниль. — Я зашел выпить. Один. Подумать. А потом увидел тебя.

Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Ты сидела там, вся — воплощенное несчастье, но с таким видом, будто вот-вот взорвешься. Как будто тебя заковали в твою же собственную броню, и она тебя душит. Я это... узнал.

Ноа перевернулась на бок, чтобы видеть его лицо.
— Узнал?

— Да, — он встретил ее взгляд. Его глаза в темноте были серьезными. — Наследник Форрестов. — Он произнес это как титул, полный яда. — Упакованная в дорогой костюм обязанность. Вечный прожигатель жизни, который наконец-то должен остепениться. Это моя роль. А твоя — "Гений Вэнс". Непогрешимая, холодная, живущая в тени своего брата-легенды. Мы оба... устали от своих ролей, да?

Его слова попали в самую точку с пугающей точностью. Она всегда думала, что ее ловушка уникальна. Оказывается, нет. У него была своя.

— Он сказал, что я живу в тени Брайана, — выдохнула она, глядя в пространство над его плечом. — Мой парень. Перед тем как я застала его в постели с другой.

Даниел не выразил удивления. Он просто кивнул, как будто этот пазл встал на свое место.
— Идиот. Он видел только ярлык, а не то, что под ним.

В его голосе не было ни капли снисхождения или жалости. Было... понимание. Та самая редкая вещь, которую она не могла найти ни в ком, даже в брате.

Их встреча не была случайностью. Это было столкновение двух людей, которые слишком долго играли чужие роли и в один вечер достигли своего предела. Они нашли друг в друге не просто случайного любовника, а сообщника. Того, кто понимал цену наследия, груза ожиданий и удушающей тяжести чужого имени.

— Я сбежала с утра, потому что испугалась, — призналась она, и впервые эти слова не вызвали в ней приступа стыда. — Не тебя. А того, что я там, с тобой, почувствовала.

— Что ты почувствовала? — спросил он тихо.

— Себя. Настоящую. Без всего этого, — она сделала неопределенный жест рукой, охватывая всю свою жизнь.

Он не ответил. Просто притянул ее к себе, и она прижалась щекой к его груди, слушая ровный стук его сердца. Это молчаливое понимание было сильнее любых слов. Они были двумя островами, затерянными в океане чужих ожиданий, и наконец-то нашли друг друга. И в этой тишине, в этом неожиданном союзе, родилось нечто новое. Не страсть и не стыд. А нечто гораздо более опасное и устойчивое — доверие.

Они лежали в тишине, и это молчание было другим — не неловким, а насыщенным, наполненным обретенным пониманием. Ноа чувствовала, как напряжение, копившееся в ней годами, медленно отступает, сменяясь непривычным чувством легкости.

— Знаешь, что самое ироничное? — сказал Даниел, его голос, глухой от близости к его груди, вибрировал у нее в ухе. — Мой отец считает Брайана Вэнса идеалом. «Вот с кого надо брать пример, Даниел. Самоучка, прошедший путь из грязи в князи. Настоящий боец». А твой брат, я уверен, презирает Форестов как надменных аристократов, купивших себе место в Формуле.

Ноа слабо улыбнулась в его кожу.
— Брайан... да, он так думает. Он считает, что все должно зарабатываться тяжелым трудом, а не передаваться по наследству.

— А я считаю, что неважно, как ты получил свой шанс, — тихо сказал Даниел. — Важно, что ты с ним делаешь. Но мой отец не дает мне шанса что-либо сделать. Он дает мне инструкции.

Вот он, корень его бунта. Не лень и не безответственность, как, вероятно, считали все, включая Алину. А удушающий контроль. То, что Ноа понимала лучше кого бы то ни было.

— Я всегда думала, что быть наследником — это легко, — призналась она. — Что все двери открыты.

— Самые прочные клетки часто золотые, — парировал он. — Ты не можешь их открыть, потому что они... твои. Ты должен быть благодарен. А я... я неблагодарный сын.

В его голосе прозвучала горечь, и Ноа невольно прижалась к нему сильнее. Это был жест поддержки, солидарности. Они были по разные стороны баррикады, но в одинаковых окопах.

— Мой телефон... — начала она, внезапно вспомнив. — Я оставила его у тебя.

— Он в тумбочке. На зарядке, — ответил он спокойно. — Я не смотрел. Не звонил. Хотя, — в его голосе снова появились знакомые нотки насмешки, — твой брат, должно быть, в ярости от количества пропущенных вызовов.

Она вздохнула. Реальность медленно, но верно возвращалась. Завтра будет новый день. Ей придется столкнуться с работой, с Брайаном, с последствиями своего срыва. Но теперь это бремя казалось не таким тяжелым.

— Что будем делать? — тихо спросила она, не уточняя. Вопрос висел в воздухе, затрагивая все: их самих, их семьи, эту новую, хрупкую связь между ними.

Даниел отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть ей в глаза. В полумраке его взгляд был серьезным.
— Я не знаю. Но я знаю, что не хочу, чтобы это закончилось. Не сейчас, когда я наконец нашел кого-то, кто... понимает.

Он не сказал «любовь». Он сказал «понимает». И для Ноа, чья жизнь была построена на логике и расчетах, это значило гораздо больше.

— Я тоже, — прошептала она. Это было страшно. Это было безрассудно. Но впервые за долгое время это было по-настояшению.

Он снова обнял ее, и на этот раз его объятия были не только о страсти. Они были о договоре. О перемирии, заключенном между двумя враждующими лагерями, о союзе двух уставших душ, нашедших друг в друге не просто любовников, а союзников.

За окном ночь начинала отступать, уступая место первому проблеску рассвета. Для Ноа и Даниела заканчивалась не просто ночь. Заканчивалась старая жизнь. А что придет ей на смену, они не знали. Но впервые за долгое время оба смотрели в будущее не со страхом, а с тихим, осторожным ожиданием.

Следующие несколько дней Ноа провела в попытках вернуться к привычному ритму. Но трещина, прошедшая по ее идеальной жизни, уже не затягивалась. Она была повсюду: в пустом месте на столе, где раньше лежали часы от Марка, в настороженном молчании коллег, в собственных мыслях, которые раз за разом возвращались к темноте гостиничного номера и тихому голосу, говорившему о золотых клетках.

Брайан зашел к ней в офис после совещания. Он закрыл дверь и прислонился к косяку, скрестив руки на груди.

— Я видел, как ты смотрела на него в тот день, — начал он без предисловий. — И он на тебя. Между вами что-то есть.

Ноа почувствовала, как кровь приливает к лицу, но заставила себя встретить взгляд брата.
— Это не твое дело, Брайан.

— Когда дело касается Форестов — мое, — его голос стал тверже. — Они сложные, Ноа. Все они. У них в крови интриги и манипуляции. Их мир — это не трек, где все по правилам. Их мир — это темные кабинеты и сделки за спиной. Алина... Алина другая. Она вырвалась. Но Даниел... он плоть от плоти их системы. Будь осторожна.

Его слова должны были ее испугать. Но они лишь подлили масла в огонь того запретного интереса, что уже разгорался внутри. Он был «сложным». Таким же сложным, как и она сама внутри. Он не был простым, предсказуемым, скучным.

Вечером того же дня ее новый телефон вибрировал. Неизвестный номер. Сообщение было кратким: «Думаю, у тебя есть мой номер. Или ты снова его удалила? — Д.»

Сердце екнуло. Она долго смотрела на экран, прежде чем ответить: «Сохранила.»

«Хочешь стереть ту ночь?» — пришло почти мгновенно.

Она уставилась на слова. Стереть? Это было невозможно. Это было вшито в нее, как шрам.

«Что ты имеешь в виду?»

«Свидание. Первое. Как у незнакомцев. Без прошлого. Без фамилий. Без обязательств. Просто ты и я. Чтобы посмотреть, есть ли между нами что-то, кроме общего похмелья и семейных драм.»

Идея была безумной. И безумно соблазнительной. Начать все заново. Не с побега, а с выбора. Увидеть его не как того, с кем она переспала в отчаянии, а как человека. И позволить ему увидеть ее.

«И сколько таких свиданий должно быть, чтобы стереть память?» — спросила она, чувствуя, как уголки губ тянутся к улыбке.

«Три. Как в сказках. Три попытки. Три шанса. Если после трех свидатий ты все еще захочешь сбежать — я не буду тебя останавливать. Сделка?»

Три свидания. Это была тактика. Стратегия. Нечто, что ее разум мог понять и обработать. Ограниченный по времени эксперимент с четкими условиями.

«Сделка,» — отправила она, и с этим словом в груди расцвело странное, пьянящее чувство надежды. Это был не бунт. Это было исследование. Самое опасное исследование в ее жизни.

Он прислал адрес небольшого джаз-клуба в старой части города. Никаких роскошных ресторанов, никаких показных жестов. Место, где можно было говорить. И слушать.

Ноа откинулась на спинку кресла, глядя на закат за окном. Брайан был прав. Форесты были сложными. Но, возможно, именно такая сложность и была ей нужна. Не идеальное, предсказуемое давление, а головокружительный, рискованный занос, ведущий на неизведанную территорию.

И она была готова повернуть руль.

Она пришла первой. Намеренно. Контроль над ситуацией, даже иллюзорный, был ей необходим. Клуб оказался небольшим подвальчиком с низкими сводчатыми потолками, кирпичными стенами и приглушенным светом. В воздухе витал запах старого дерева, сигарного дыма и ожидания. Она выбрала столик в глубине зала, в тени, и заказала минеральную воду с лаймом.

Она не знала, во что оденется, выбирая между броней делового костюма и вызывающим платьем. В итоге остановилась на чем-то среднем — темные узкие джинсы, шелковая блуза, кожаная куртка. Ничего, что кричало бы о ее статусе или, наоборот, отчаянной попытке его скрыть. Просто... она.

Когда он вошел, ее сердце на мгновение замерло. На нем были простые джинсы и темная водолазка, подчеркивающая широкие плечи. Он выглядел... обычным. Не тем насмешливым повесой из бара и не загадочным незнакомцем из отеля. Он выглядел реальным.

Его взгляд нашел ее в полумраке, и он направился к столику. Никаких поцелуев в щеку, никаких фамильярных прикосновений. Просто кивок и легкая улыбка.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он, садясь напротив. Его голос был спокойным, без привычного вызова.

— Я всегда выполняю условия сделки, — ответила она, и тут же пожалела о своей резкости.

Но он лишь улыбнулся шире.
— Знаю. Изучил гоночное досье Ноа Вэнс. Безупречная дисциплина. — Он поймал взгляд официанта и заказал виски, одним движением руки отправив его прочь. — Итак. Правила. Сегодня мы — два незнакомца. Никаких упоминаний о Формуле, Вэнсах, Форестах, бывших парнях или семейных бизнесах. Согласна?

Она смотрела на него, пораженная. Он действительно это затеял. Не просто как игру, а всерьез.
— Согласна, — кивнула она, чувствуя, как странное облегчение смешивается с разочарованием. Было безопаснее. И... скучнее?

— Отлично. Тогда начнем. — Он откинулся на спинку стула, изучая ее. — Итак, незнакомка. Что заставляет твои глаза гореть таким умным, печальным огнем?

Вопрос был настолько прямым и неожиданным, что она на мгновение растерялась. Никто никогда не спрашивал ее о таком. О шинах — да. О стратегиях — конечно. О ее чувствах? Никогда.

Она сделала глоток воды, чтобы выиграть время.
— Наверное... поиск равновесия, — сказала она наконец, подбирая слова. — Между тем, чего от тебя ждут, и тем, кем ты являешься на самом деле.

Он медленно кивнул, его взгляд стал серьезным.
— Понимаю. Как найти идеальное давление в шинах, да? Слишком мало — и ты теряешь сцепление с реальностью. Слишком много — и взрываешься.

Метафора была настолько точной, что у нее перехватило дыхание. Он понял. Не как инженер, а как человек.

— Да, — выдохнула она. — Именно так.

И разговор потек. Они говорили о книгах, о музыке, о том, что значит быть самим собой в мире, который пытается надеть на тебя маску. Он рассказывал о своих путешествиях, не упоминая бизнес, а говоря о людях, которых встречал, о красоте заброшенных мест. Она говорила о красоте точных наук, о магии чисел, которые могут описать вселенную.

Он не пытался ее переубедить или покорить. Он слушал. И задавал вопросы. Глубокие, неожиданные вопросы, которые заставляли ее думать, раскрываться.

В какой-то момент она рассмеялась, откинув голову, и поймала себя на том, что не думает о том, как выглядит со стороны. Она просто была. Была собой. И это было... легко.

Когда они вышли на улицу, ночной воздух показался ей пьянящим.
— Итак, — он остановился, повернувшись к ней. — Свидание номер один. Вердикт, незнакомка?

Она посмотрела на него, на этого человека, который за несколько часов стер грань между опасным соблазном и... возможностью.

— Вердикт... обнадеживающий, — сказала она, и это была чистая правда.

Он улыбнулся, и в этот раз его улыбка была лишена привычной насмешки. Она была теплой. Настоящей.
— Тогда жду свидания номер два. Я свяжусь с тобой.

Он не попытался ее поцеловать. Не попытался удержать. Он просто повернулся и ушел, растворившись в ночи.

Ноа стояла на пустынной улице, чувствуя, как чтото внутри нее перестраивается. Брайан был прав. Форесты были сложными. Но, возможно, именно в этой сложности и заключалась настоящая простота. Простота быть понятой. Быть увиденной.

И она, к своему удивлению, уже с нетерпением ждала следующего «эксперимента».

Их тайные встречи превратились из рискованной сделки в нечто настоящее. Второе свидание прошло на крыше старого склада с видом на ночной город, где они с бутербродами в руках спорили о квантовой физике и смеялись до слез. Третье — на пустынном пляже, где они молча смотрели на океан, и его пальцы сплелись с ее пальцами так естественно, будто всегда должны были быть там.

К тому моменту, как история их отношений стала достоянием общественности, было уже поздно что-либо скрывать. Скандал бушевал как торнадо: Вэнсы и Форесты, заклятые соперники, связанные любовью. Брайан хмурился, отец Даниела бушевал, но к этому моменту Ноа и Даниел были уже единым фронтом. Они прошли через круг стыда, случайности и отчаяния, чтобы найти в друг друге самое неожиданное и важное спасение.

Новый сезон Формулы-1 начался с сенсации, затмившей даже анонсы новых болидов. Ноа Вэнс, главный стратег «Torqs Racing», вышла в паддок с изящным серебряным обручальным кольцом на безымянном пальце и едва заметным, но уверенным округлением под свитером команды.

Прессу лихорадило. Вспышки камер, крики репортеров, заголовки, гудевшие от сплетен: «ГЕНИЙ ВЭНС И НАСЛЕДНИК ФОРЕСТОВ: ЛЮБОВЬ ИЛИ СДЕЛКА?», «СЕМЕЙНЫЙ СКАНДАЛ В ФОРМУЛЕ», «КОМАНДА TORQS В ШОКЕ».

Ноа шла через этот хаос с непривычной улыбкой, ее рука лежала в руке Даниела. Он, отказавшийся от душного офиса отца, теперь был новым пилотом «Torqs» — талантливым, голодным и наконец-то нашедшим свое место.

Перед самым выездом на трассу, на глазах у всего мира, Даниел подошел к ней, отложив шлем. Он не сказал ни слова. Просто взял ее лицо в руки и поцеловал — долго, нежно и без тени сомнения. Поцелуй, который был и ответом на все вопросы, и обещанием, и празднованием.

Когда его болид вырулил на стартовую прямую, Ноа, уверенная в себе, как никогда, прошептала в рацию идеальные показатели давления в шинах. Не для брата. Не для команды. Для него. Для их будущего.

Они прошли полный круг — от стыдной случайности к любви и партнерству, найдя друг в друге и страсть, и понимание, и ту самую прочную связь, что выдерживает любое давление. И теперь их ждала самая захватывающая гонка в жизни.