Важность миллиметров

Над изрядно потрёпанным столом на маленькой кухне «хрущёвки» — тоже, между прочим, видавшей лучшие времена — висели клубы дыма. А на всю квартиру разносился горячий спор.

— А ты сейчас что услышать-то от меня хочешь, убогий? — быстро прострекотал один голос, высокий и довольно противный.

— Сам убогий! Я хотя бы при включении света не начинаю метаться по всей комнате! — ответил второй, хрипловатый и неторопливый. — Хочу, чтобы ты мне объяснил, как вообще возможна Вселенная, если!

Произнёсший это человек — довольно печально выглядящий мужчина, с куцей бородкой и неприличным для его возраста количеством седины в голове — прервался на то, чтобы наполнить свою фамильную стопку, которую берёг, как зеницу ока. Ещё от деда переходила в их семье! Собственно, это было чуть ли единственное наследство, а если быть точным — всего второе. Первым был алкоголизм. Мужчина быстро выпил, не став чокаться с собеседником, и продолжил:

— Если, А: всё должно где-то заканчиваться! Б: за тем местом, где что-то заканчивается, тоже должно что-то быть, понимаешь меня, башка ты усатая?! Ну, глазища-то свои на меня не пучь, не пучь! Не вынуждай меня за тапком идти!

— Бабок у подъезда своими тапками пугай, недоразвитый, — фыркнул собеседник. — Откуда истинный Blattella germanica может знать ответы на вечные вопросы человечества, а? Святые яйца, с кем приходится общаться…

— А ты, я погляжу, переразвитый! — возмутился мужчина и грохнул стопкой о стол. — И не выражайся в моем доме! Блятелла! А то пойдёшь искать себе нового собеседника, тараканище чёртово!..

***

Как я докатился до жизни такой — сижу поддатый и на полном серьезе ругаюсь с огромным тараканом? О, это будет занимательная история. Но повторять не советовал бы. Минздрав, как говорится, не рекомендует.

Всё началось в самую обычную пятницу вечером, когда я, придя с очередной абсолютно такой же, как и тысячи других до нее, смены на заводе, в совершенно потрясающем одиночестве плавно переходил от возлегания на продавленном диване к распитию лучшего изобретения Менделеева. Вернее, поначалу-то всё шло, как и всегда — напиток лился, странное изделие, напоминающее колбасу, елось, голова тяжелела. Чего ещё желать почти сорокалетнему завзятому холостяку без единого близкого человека? Нет, кое-чего — или «кое-кого», как посмотреть — хотелось, но до зарплаты ещё больше недели, а аванс был такой смешной, что даже стыдно вспоминать. Поэтому компанию мне составляла тоже весьма недурная собой бутылка «прозрачной».

Я сидел и потихоньку накачивался, тоскливо размышляя о том, насколько же паскудная у меня жизнь — и жизнь ли это вообще? Так, существование, с еженедельным пьянством в одиночестве и лживо-вежливым общением на работе. А если так, то ради чего всё это? И, когда содержимого в бутылке осталось меньше половины, а настроение даже не думало подниматься, пикируя во всё более глубокую бездну и порождая совсем уж чёрные мысли, в зале что-то зашуршало и затрещало. Я нехотя поднялся, заглянул в комнату и включил тускловатый свет — всё никак руки не дойдут хотя бы вторую лампочку вкрутить, одна совсем не справляется. Там, под сервантом, видевшим ещё, кажется, восхождение Сталина к власти, было заметно какое-то неявное движение. Подумав, чем это может мне грозить, я взял огромную ложечку для обуви в качестве оружия самообороны и смело шагнул вперед, готовый в любую секунду дать дёру. Невнятные звуки продолжались ещё несколько секунд, вызывая дребезжание «праздничного» сервиза за стеклом серванта и легкую дрожь во мне, а потом внизу показалось что-то темное, длинное и заранее неприятное.

А следом вылез и он, здоровенный тараканище. Насекомых я с детства не боялся, но тут опешил — всё же тварь была совершенно недюжинных размеров, каких, вообще-то, не должно быть в принципе. Ну или, как минимум, в наших широтах. Воспользовавшись тем, что незваный гость замер на месте, шевеля усищами и явно рассматривая меня, я, шагнув к столу, взял рулетку и подошёл поближе. Таракан, на удивление, даже не делал попыток сбежать, только продолжал изучающе пялиться на меня тёмными, как мое будущее, капельками глаз. Присев, я вжикнул рулеткой.

Двадцать сантиметров ровно! Мама дорогая! И это без усов, так бы ещё раза в два больше казался, но пришелец не дал их измерить — стоило задеть, как тараканище тут же дернулся, и… и вполне членораздельно проскрипел:

— Себе стручок померь, рыцарь канализационный!

— Ты… ты кто такой? Ты что такое? — просипел я, отходя на безопасное расстояние и вытянув вперед обувную ложку на манер сабли.

— Властелин мира, если в вольной трактовке, — пошевелил усами недовольно гость и сделал пару шагов в сторону кухни. — Слушай, клубень, покушать есть чего, а? Два дня не жрамши…

Замерев на несколько секунд, я поворочал уже изрядно отяжелёнными водочными парами извилинами, пришёл к выводу, что вот это хамло — это, видимо, новая вариация «белочки», ничуть этому факту не обрадовался, но смирился. Тоже собеседник, в конце концов. Пусть и страшненький.

На кухне тараканище взгромоздился на табурет, но из-за роста над столом возвышались только его подвижные усы. Того этот факт, вроде бы, особо не смутил, а вот мне вдруг стало весело — крайне забавное было зрелище. Да ещё и непрактичное, так как разговаривать с этой частью насекомого было совсем уж странно. Впрочем, на общение тот поначалу был совсем не настроен, объясняя свой гадкий характер голодом.

Пришлось подниматься и рыться в шкафах и холодильнике. Гость внимательно наблюдал за моим броуновским движением по крошечной кухне, не забывая ехидно комментировать, что у такого убогого и тупого хозяина, поди, из всей пищи только духовная, в виде разноцветных журналов с подозрительно малоодетыми людьми. Но моя месть была холодной, расчетливой и сладкой: найденные-таки зачерствевшие остатки «бородинского» и ставший камнеподобным кусок сыра были сгружены в черт знает сколько бывшую у меня кошачью миску и поставлены в самом углу кухни под батарею.

Таракан вознаградил меня поистине презрительным взглядом ничего не выражающих, казалось бы, глаз, буркнул что-то вроде «ну а чего ещё от такого недоумка ждать…», спрыгнул с табуретки и шустро просеменил к миске. Где буквально за пару минут смёл предложенное, а я в это время успел притащить и поставить на его стул горшок из-под некогда жившего у меня алоэ. И с удовольствием наблюдал, как гость пытается вскарабкаться на него, но не может, боясь обронить на себя весьма неустойчивую конструкцию.

— Хорош хихикать, пакость горбатая! А ну помоги мне взобраться! Я же не альпинист!

Оказалось, что отнюдь не голод был причиной изобилия ругательств в речи таракана — даже перекусив, тот продолжал изощряться в обзывательствах. Но меня он забавлял всё больше. А если перегнёт палку — так у меня тапок всегда рядом, прихлопну за милую душу. Или газетку, вон, сверну из-под вчерашней селедки, так даже обиднее будет — ещё и дюже вонючая смерть получится.

В какой-то момент диалог свернул куда-то не туда. Нет, эта хитиновая падла всё так же продолжала сквернословить, умело не переходя грань, за которой уже на низком старте ждала ее личная неминуемая кончина, а вот меня понесло на нытье и жалобы на свою поганую жизнь. Таракан так и сидел на горшке, вылупив на меня свои глазки, уже начавшие казаться весьма умными, и внимательно слушал мой скулёж.

— Вань, ты дурак? — перебил он меня в какой-то момент, когда я уже всерьёз вознамерился положить голову на его плечо и мутным взором пытался найти на веретёнообразным туловище собеседника эту часть тела. Безуспешно. — Хотя, неправильная постановка вопроса! Вань, ты дурак! Но не совсем уж пропащий!

— Эт-то да, я не пропащий, — мотнул я головой, оскалившись от даже такой похвалы. — Меня в том месяце даже дир — ЫК! — ректор похвалил! Так и сказал, что я, конечно, дерьмо, как человек, но за — ЫК! — то сотрудник прилежный и старательный! В полтора раза норму пе… перевыполняю!

— Вот это похвала, вот это я понимаю! — таракан, кажется, был искренне восхищён. Мне даже показалось, что он мной восторгается. И есть чем! Ибо эта сволочь, директор то есть, при рождении явно был обделен положительными эмоциями напрочь. — А ты сам-то чем-нибудь гордишься, человек?

— Я! Да как ты! — мой голос от возмущения аж сбился на фальцет! — Конечно! Я единственный сотрудник, — ЫК! — который на доске поч-ч-чета висит уже год! Обзавидуйся, морда хит-т-т… тиновая!

— С кем приходится работать, святые яйца… — пробормотал негромко очередную ахинею собеседник и покачал головой.

А учитывая, что шеи у него не было, повернулось всё тело, из-за чего хлипкая конструкция под его седалищем покачнулась, противно скрипнула и осыпалась. А этот дурень оказался каким-то чудом в моих руках. То ли я успел его поймать, то ли сам таракан как-то умудрился извернуться. И тельце оказалось удивительно приятным на ощупь — хоть и твёрдый хитин на брюшке, но какой-то слегка шершавый, словно бархатная бумага, а крылышки гладкие и шелковистые, так, что даже страшно стало их помять. А пугающие на вид иглы-наросты на лапках на поверку оказались совсем не колючими, а чуть пружинящими и мягкими.

Я замер, аккуратно придерживая гостя на коленях и одной рукой поглаживая его по спинке. Тот пару секунд просидел неподвижно, потом встрепенулся, хрустнул чем-то и спрыгнул на пол, мягко выскользнув из моих рук.

— Грабли свои при себе держи, австралопитек сибирский! — протрещал таракан возмущённо. — Пока не поотшибал!

Тут уже я не выдержал и расхохотался в голос. Ну правда смешно слышать такие угрозы от создания подобных размеров. Даже мое весьма шаткое состояние позволяло легко прихлопнуть наглого интервента хотя бы даже банальным падением на него. На секунду захотелось проверить — попаду ли, если упаду прямо сейчас, со стула, но тут же пришёл в себя. Жалко скотинку, пусть она и сугубо плод моего воображения и стремительно прогрессирующего дедовского наследия — алкоголизма. Поэтому я, как только перестал смеяться, вытер слезы и протянул примирительно:

— Ну всё, хит-т-тинчик, не бесись, иди, помогу назад забраться!

Таракан, обиженно отвернувшийся и нервно подергивающий крыльями, постоял и смилостивился. Развернулся, оглядел меня своими глазищами, пошевелил усищами, протянул лапку в сторону своего места:

— Ну шевелись тогда, ёшкина вошь! А то уйду сейчас к кому-нибудь поадекватнее, будешь тут опять один спиваться! — и настолько забавно упёр руки в боки, что сдержать очередной взрыв хохота у меня не было ни малейшей возможности. — Уууу, образина двухметровая! Смешно ему!

Когда горшок был возвращён на табурет, а таракан, соответственно, на горшок, я, утирая выступившие слезы, сел на свое место, махнул стопочку и, закусив кружком колбасоподобного изделия «Чёрная Цена», отчего мгновенно чуть протрезвел, обратился к нему.

— Слушай, крылатый, а ты вообще кто?

— Убогонькой, ты наконец собрал свои проспиртованные мозги и родил первый нормальный вопрос! — недовольно пробурчал гость, водя по сторонам усами. — Я — Скрр’кщ! И я…

Продолжить он не смог — я снова засмеялся. Очень уж смешное имечко выбрало мое подсознание для этого недоразумения.

— И я из тебя, дурака, сейчас выбью всё дерьмо, если ты не прекратишь ржать! — вскипел таракан, когда я заткнулся. — Это имя носили все мои предки, и не тебе над ним насмехаться, алкаш чертов!

— Всё-всё, мир! — пошёл я на попятную, увидев, как собеседник опять заёрзал на своем горшке, явно нацелившись на рукопашную. Нет, драки я всё ещё не боялся, но опять поднимать его с пола не хотелось. Пусть уж бурчит. — Так что ты там начал говорить?

Выслушав ещё пару порций брани, я снова нацедил себе «прозрачной», чуть подумал и предложил Сыкыдыщу — или как там его — колбасоподобное изделие, чем наконец-то заставил того остановить словоизвержение. Он резко отклонился назад, на секунду даже показалось, что на довольно страшной харьке проявилось отчетливое выражение ужаса, замахал передними лапками и едва не сверзился со своего шаткого трона. Думаю, если бы я не прекратил тянуть к нему розоватый пряно пахнущий кусочек, следующим движением таракан бы научился креститься. Но я пожалел его. И закинул продукт в себя.

— Послушай, мы, конечно, можем и ядерную зиму пережить, и новый ледниковый период, но это уже чересчур! — возмутился таракан, снова уперев руки в боки. — Если потравить меня хочешь, так и скажи, я сам уйду!

— Я угостить тебя хотел вообще-то, чтобы не одному есть за столом, — обиделся уже я. — Но не хочешь, сиди голодный, больше еды не жди!

Тараканище ещё немного поругался, поскрипел своими сочленениями, да и успокоился. Мы даже довольно мило побеседовали, хотя мысли о посещении врачей в моей уже слегка гудящей голове обретали всё большую силу. Но это потом когда-нибудь, а сейчас мне было хорошо. Шутка ли, за последние полгода вот эта хитиновая сволочь — первый собеседник в моих скромных застольях!

Постепенно накатившее вдруг веселье отпустило и снова начала подкатывать хандра. О чем мой язык, в текущий момент напрямую связанный с серым веществом, тут же поведал Сыкыдыщу. А тот, на удивление, не стал ёрничать и посоветовал браться за оставшиеся куцые мозги (ну… почти не стал ёрничать) и перестать гробить свою жизнь. На что я ответил, что ему-то, козлу шестиногому, легко говорить, мол, ему бы мои проблемы — враз бы так же запил. И, не слушая ставший уже на таким противным голос собеседника, налил полную стопку и махнул, надеясь, что уж эта-то точно начнет исправлять мою жизнь.

И вскоре она-таки сработала. Реальность потихоньку стала уплывать, на прощание отпечатавшись в сознании образом здоровенного таракана, сидящего в позе какой-то статуи: подогнув задние лапы, положил на них верхние и уронил на те голову, словно бы в тяжёлых раздумьях.

На утро вечерние события помнились довольно смутно и отрывочно, но вот присутствие таракана отложилось четко. Поэтому, проснувшись, я первым делом — после того, как поднял похрустывающую голову со стола, конечно — осмотрелся по сторонам, ощущая отчётливое внутреннее борение, как писали в какой-то школьной книжке. С одной стороны, было несколько боязно увидеть усатое хамло, а с другой — не отказался бы поговорить с ним снова. Потому что своей традиции уходить на выходные в контролируемый запой изменять не собирался, а тут какой-никакой, но собеседник.

Но в квартире было привычно пусто и так же привычно не прибрано. И ни следа вчерашнего гостя: я даже внимательно осмотрел шкаф, но тот стоял вплотную к стене. Потом сходил на кухню и проверил там — вроде, давал ему хлеб и сыр. Тех и правда не было, но на самом деле это ни о чем не говорит; учитывая, что я «убираюсь» примерно в ноль — мог и сам съесть и забыть. Даже, скорее всего, так и было. «Ну, наверное, и слава богу» — подумал я. Хотя к врачу сходить стоит, стоит. Не думаю, что появление таких нетипичных «белочек» — признак хорошего здоровья. Вон, Петрович с соседнего цеха их видел не раз, в ассортименте: и буквально белок, и бурундук, и даже лису раз гонял по квартире — но всегда это были хотя бы млекопитающие. А мне сразу какая-то неправильная пришла.

Посмотрев в зеркало, я приуныл ещё больше. Итак природа на моей внешности в очередной раз показала, что у нее есть чувство юмора, так ещё и работа уже больше года без отпуска и стабильное еженедельное пьянство прибавляли, кажется, лет так пятнадцать, делая из меня внешне если и не старика, то точно кого-то, недалекого от этого малопочётного звания. Вспомнилось некстати, что ближе к концу застолья крылато-усатая вчерашняя «белка» настойчиво пыталась вбить мне в голову мысль, что надо не ныть и жаловаться, а хотя бы попробовать что-то исправить. Ну, дерьмовую свою жизнь я уже вряд ли приведу в порядок, а вот хотя бы помыться вполне себе могу.

Моей решимости хватило даже на то, чтобы ещё побриться и почистить зубы. Честно говоря, для этого пришлось привлекать всю свою сильномогучую волю, а также внешнюю мотивацию: дома для продолжения застолья не было совсем ничего, а в магазине дышать на всех вчерашним перегаром будет неудобно. В конце концов, матушка меня хорошо воспитывала и явно бы за такое не похвалила.

Пока шёл до магазина, был приятно удивлён тому, что днём на улице вполне себе приятно и ни капельки не страшно. Ходят люди, девушки, согласно чудной майской погоде, становятся всё менее одетыми и всё более красивыми, птички орут — благодать. Даже стукнулась в голову мысль, что, может, ну их, эти алкогольные традиции выходных, а просто погулять, а то и, чем черт не шутит, познакомиться? Но, конечно, была отвергнута, как очевидно бредовая. Последний раз, когда я гулял и знакомился, закончился как раз началом той самой традиции и тяжёлыми переживаниями, даже на работе тогда едва на выговор не нарвался, опоздав на клятые три минуты.

Воспоминания разбередили душу, и робкое желание взять что-то попроще на сегодня сгинуло в бездне, поэтому в магазине в корзинке поселилась классическая «прозрачная», туда же полетели хлеб, килька. Только перед колбасой на несколько секунд замер, поборолся с жадностью и взял-таки не привычную «Черную цену», а какую-то поприличнее. Если уж мое подсознание от той нос воротит, то и правда стоит задуматься.

Странное дело, но впервые за долгое время выпивка не лезло в горло. Если первые две стопки ещё провалились мягко, тут же стукнув по чуть помятым от вчерашнего мозгам и даря приятную лёгкость, то уже после третьей было маятно на душе. Я внимательно прислушивался, стараясь уловить звуки появления давешнего таракана, он же «белочка», пару раз ходил в комнату и проверял, нет ли его там нигде. Но противный насекомый никак не желал появляться, чем злил до невозможности. Давным-давно ставшая привычной пьянка в одиночестве после всего лишь одной странной встречи вдруг стала казаться неправильной и неинтересной.

Кое-как осилив треть бутылки, я повздыхал тяжело, посидел за столом, тупо пялясь в стенку над столом, и пошёл спать. В конце концов, может, так и лучше, привязываться к плоду своего спивающегося воображения — это, всё же, не от хорошей жизни. И на завтра останется ещё «прозрачная», тоже плюс, всё экономия.

На следующий день воспоминания о посетителе ещё не совсем стёрлись, но стали не такими яркими. Наверное, поэтому остатки бутылки я оприходовал легко. Хотя сидеть одному в тишине было снова некомфортно, ещё и глаза нет-нет, да начинали бегать по сторонам в поисках хитинового хама и постоянно натыкались на следы того, что не убирался дома я давненько. И это чуть портило настроение, поэтому пришлось включить на старом «пузатом» телевизоре в углу над холодильником какую-то передачу и втыкать в неё, пока «прозрачная» не закончилась.

Окончательно же мысли о таракане покинули мою несчастную голову только где-то к среде. Я смирился с мыслью, что, раз он больше не появляется, ни на выходных, когда я был под градусом, ни в будни — значит, можно пока к врачу и не ходить. Ну почудилось разок, с кем не бывает. Вон, Петрович стабильно своих пару раз в месяц видит, ничего же. Говорит, весьма приятные и вежливые личности.

И в пятницу я, привычно ссутулившись, брёл по унылым полупустым темным улицам домой, негромко позвякивая содержимым пакета в руке. Серость города вокруг ощутимо давила на сознание, из-за чего хотелось поскорее уже попасть в свою берлогу, вымыть руки и усесться за стол, отмечать очередные окончившиеся будни. Впрочем… Зачем руки мыть? На заводе же сполоснул перед самым выходом. Хотя нет, в троллейбусе, вон, стоя ехал почти всю дорогу, за поручень держался, а до меня там, может, совсем уж бомж какой-нибудь был и ровно за то же место хватался своими граблями. А то и не ими, а чем похуже.

И только спустя минуту, в тяжёлую голову пришло, что это ведь с собой сравнил его только что, той формулировкой «совсем уж бомж». Поправился было, что я вполне себе ещё ничего, но всё равно стало ещё тоскливее, так что пришлось собрать все силы и постараться ускорить еле идущие ноги.

Ближе к концу бутылки из залы послышался звук, живо всколыхнувший воспоминания о событиях прошлой недели. Я прислушался, распознал знакомое пощёлкивание и попробовал оценить собственное состояние. Вроде бы, ещё более-менее в кондиции, для «белочки», кажется, рано должно быть… Но мои логические выкладки оказались несостоятельными.

— Здорово, упырь! — прозвучал памятный высокий противный голос. — Жив ещё, погляжу?

— Не дождётесь, — буркнул я, не оборачиваясь. Хотя настроение отчего-то само стало подниматься, но не показывать же сей факт этой скотине? — Чего припёрся опять?

— Не бубни, будто не рад! — таракан степенно прошествовал к моему табурету и встал на задние лапы, заглядывая мне в лицо. — Я тебя, алкаша, насквозь вижу!

— А то, что еды тебе не дам, если обзываться не прекратишь — тоже видишь, чудовище крылатое? — скривился я, старательно пряча улыбку.

— Тогда я не буду с тобой разговаривать, и ты-таки сопьешься в одиночестве, а это, согласись, не надо ни мне, ни тебе. Ну, так же ведь, сказочный персонаж?

— Это какой персонаж? — насторожился я. А вдруг хороший?

— Ты вообще читал хоть что-нибудь хоть когда-нибудь? — искренне изумился гость, — ну Иван-дурак же!

И, посмотрев на мои наливающиеся, кажется, кровью глаза, он поспешил ретироваться подальше, отбежав к дальнему концу стола и замерев там, поблёскивая на меня своими черными глазюками. Чуть помолчал, переступил несколько раз с ноги на ногу, пуская их «волнами», и ещё более высоким голосом протянул:

— Вань, раз уж сам вспомнил, пожрать бы чего, а? Кишка кишке стучит по башке… Я же знаю, что ты не совсем уж скотина, не оставишь своего единственного, можно сказать, друга в беде! — Таракан снова замолк, пристально глядя мне в глаза, увидел, что я никак не реагирую, и добавил — послушай, огузок… Ой, оно само! Так вот, послушай, тебе же тоже сплошные плюсы от кормления меня!

— Это какие, стесняюсь спросить? — покосился я на него одним глазом, одновременно наливая стопку.

Со стороны гостя раздалась негромкая речь, кажется: «лучше бы и постеснялся, хрен моржовый, умнее бы казался…», но уверен я не был. А вслух Сыкыдыщ — о, вспомнил! — жалостливо пропищал:

— Ну как же? Еду выкидывать нельзя, тут я тебе помогу — это раз! Два — ваш Бог завещал делиться! И третье — пока я буду кушать, не буду обзываться! А ещё у тебя будет время сходить и принести мой трон, чтобы мы с тобой нормально посидели. А, ну разве это не принцип «вин-вин», дубина?

— Не пищи, насекомое, — вздох получился тяжёлым, но улыбку скрыл. Что уж там, эта маленькая сволота однозначно мне чем-то импонировала. — И не выражайся, вивин какой-то придумал ещё… Сейчас поищу тебе пищи телесной, только помолчи.

В этот раз сыра у меня не было, потому что аванс почти закончился и на такие излишества банально не хватало денежек, зато хлеб ещё не зачерствел, да и оставалось его побольше. Поэтому тараканье меню стало более скудным, но объемнее. Впрочем, показалось, что тот никакой разницы не заметил — опять смёл поданное за пару минут, встряхнул усатой башкой и подошёл к столу, на ходу собирая с мордочки крошки и отправляя их в рот. И замер, глядя на меня.

— Ну что ты, моль зимняя, тебе отдельную просьбу что ли надо, чтобы ты догадался мне помочь залезть? — вякнул он через несколько секунд, в очередной раз вызвав улыбку своей позой «руки в боки».

Я, уже не в силах сдерживаться, хохотнул негромко, показал ему язык, но всё же встал со своего места, покачнулся и помог забраться насекомому на горшок. Тараканище взгромоздился на «трон» и уставился мне в глаза. Что удивляло — молча, без единого оскорбления. Я успел налить и выпить, так же не говоря ни слова.

— Слышь, хрычучун мокрожопый, а ты чуть лучше выглядеть стал, что ли? — не выдержал долго гость, после чего наклонился, облокотившись передними лапками о стол, и протянул ко мне усы. — И воняешь как будто не так сильно…

— Уже обидно, вообще-то, — пробурчал я, кривясь от пошедшей не в то горло «прозрачной», — чего это я воняю?

— Могу предположить, потому что ты не моешься, — хмыкнул Сыкыдыщ. — Хотя, правды ради, в прошлый раз было хуже, только из одного уважения к тебе тогда остался.

Утверждение о каком бы то ни было уважении этого свина вызвало очередной хохоток с моей стороны. Но что-то ему доказывать не буду. И даже просто говорить, как после той субботы мне и самому вдруг понравилось ощущение собственной чистоты настолько, что я стал мыться через день, вместо одного приема ванной в неделю раньше.

— Много ты понимаешь, усатый, — отбоярился я и перевел тему, — ну, рассказывай, где был, чего видел?

Однако тараканище как-то так незаметно и ловко увел разговор в сторону, что вскоре мы опять разговаривали обо мне. Насколько помню, в тот раз я что-то расклеился и едва не пускал слюни и сопли, жалуясь на свою никчемную жизнь, и повторения этого не хотелось. Как минимум, пока. Но Сыкыдыщ, тем не менее, всё так же сквернословя и ругая меня, потихоньку довел наш диалог почти до той же точки. По крайней мере, хотелось думать, что это он довел, а не я сам…

Всячески выразив свое неудовольствие моей бесхребетностью и любовью к дурацкой жалости к себе, таракан начал мне втолковывать, что моя жизнь и моя же судьба только в моих руках. И, если я хочу всё исправить, то надо хотя бы начать. Мол, для начала стоит признать проблему — и это выполнено, вот только основная причина всего происходящего — всё равно я сам, а не какие-то мифические обстоятельства. А я слушал его, потихоньку заливаясь «прозрачной», и удивлялся, какие умные всё же вещи может знать мое подсознание.

Потом наступила моя очередь говорить. То ли насекомый всё же плотнее покушал нынче, то ли ещё почему, но очередные сетования о том, что мир несправедлив и кого-то постоянно испытывает на прочность — а то и вовсе ломает — а кому-то всё даётся на блюдечке, он выслушал, не перебивая и даже ни разу не оскорбив всё заметнее пьянеющего меня. А зря, потому что рот мой открылся и уже не хотел закрываться, я всё продолжал и продолжал. И вывалил на гостя, кажется, весь свой груз, копившийся давным-давно. Потому что — а с кем ещё подобным делиться, если не со своим же альтер-эго, пусть и в таком непотребном виде?

Заткнулся же я, только доливая остатки из бутылки в стопку, потому что это сложное действо требовало максимального сосредоточения. Почти успешно справившись, — а пара капель мимо не считается! — я поднял посуду и гаркнул, истово веря в великую силу правильного тоста:

— Ну, за счастье!

После чего опрокинул ее в себя, занюхал тараканьим усом, неожиданно пахнущим корицей, и из последних сил стал удерживать голову, показывающую сейчас могучесть силы притяжения — её неумолимо тянуло к столу. Остатки сознания ещё вылавливали, как насекомыш негромко ругался на что-то, потом он спрыгнул со своего «трона» и куда-то ушелестел, бросив на ходу:

— За счастье не пить надо, шлепок майонезный, а бороться… — и лёгкий звук его лапок исчез где-то в стороне залы. Напоследок прозвучало совсем тихо — а срач-то дома какой, хуже некоторых бомжиков живет, кошмар!..

Утром было плохо. Даже хуже, чем обычно: помимо отлёжанного лица и похмелья, ещё и обе ноги отсидел так, что, попробовав встать, тут же завалился на пол, словно кулёк картошки. И едва глазом не наткнулся на батарею бутылок, которые всё некогда было вынести — ей-Богу, расстояние между моим зрачком и пустой тарой оставалось не больше нескольких миллиметров! Сразу захотелось жить и трудиться! А ещё живо вспомнились последние слова хамоватой «белки», за ними притянулось воспоминание, как сам сравнил себя с бомжом, что выгляжу погано… Жить от них не перехотелось, конечно, но стало тоскливо, как никогда. Я кое-как уселся, сжимая разрывающуюся голову, размял конечности и отправился на утренние процедуры.

И даже почистил зубы сразу! Это, а также продержанная под ледяной водой из крана башка, придали порядочно сил, коих хватило и на то, чтобы собрать весь мусор, который я не выносил, наверное, месяц; и на то, чтобы подмести пол; и ещё осталось на мойку всей посуды. Конечно, стоило бы полы ещё и помыть, но я не нашёл тряпку, хотя она точно когда-то у меня была. Странно, но вся эта возня по дому неожиданно подарила радость. Вернее, не сам процесс, а результат — квартира, само собой, не стала хоромами, но и на притон была теперь похожа чуть меньше.

Затем я побрился, залез в душ и долго гонял воду, горячая-холодная, пока не ожил окончательно. Всё время банных процедур мысленно стегал себя по щекам, пытаясь придать спортивной — или хоть какой-нибудь уже! — злости.

Какая-то часть меня, поняв, что жизнь-то, оказывается, одна, и закончиться может в любой момент, вдруг яростно захотела последовать советам воображаемо-хитиновой «белочки» и хотя бы постараться взять себя в руки. И первым шагом эта часть выбрала прогулку, благо, погода за окном снова радовала — даже через некогда желтые, а ныне коричневые шторы на кухне пробивалось яркое солнце и доносились оголтелые вопли каких-то пичуг.

Выбрав и надев одежду поприличнее, я осторожно спустился во двор, чуть поборолся с ногами, которые явно намеревались повторить привычный маршрут до «Чёрного и белого», и отправился на недалёкую набережную. Просто гулять было жутко непривычно, но я старательно резал шаг и шёл неторопливо, постепенно даже начав получать удовольствие. Дойдя до конца набережной, уселся на лавочку, доставая из кармана сигареты. И тут же едва не сверзился оттуда на землю, когда женский голос со спины спросил:

— Молодой человек, не угостите огоньком?

Я осторожно повернулся, готовый и к побегу, и к отстаиванию собственной чести, но не пришлось. Там стояла девушка, на взгляд, кажется, лет на пять меня младше, рыжая, с лицом, усыпанном премиленькими конопушками, и в зелёном платье. Она держала в руках нитку на подоле и щурилась, забавно морща маленький носик и глядя на меня против солнца.

— Я тут, вот, зацепилась, боюсь, дальше пойдет, нужна зажигалка, а тут вы. Угостите?

Изнутри рванулось что-то очень привычное, практически родное, захотелось сбежать подальше. Она что, не понимает, как я выгляжу? Это я-то «молодой человек»? Судя по картинке в зеркале, внешне я точно раза в полтора старше кажусь! Да и в целом, по-моему, довольно пугающе выгляжу, чтобы вот так подходить и заговаривать.

Осторожно протянул ей зажигалку, то ли боясь спугнуть, то ли наоборот, надеясь, что она исчезнет. Не уверен, что могу нормально разговаривать с противоположным полом.

Или девица была на диво неразборчива, или немного не в себе, или даже совсем не немного — но у нас завязался разговор. Ни о чём, конечно, даже без имен и всего минут на десять, но это уже было на порядок больше, чем я говорил с кем-то вне работы за последние пару месяцев. А под конец, уже уходя, эта ненормальная даже негромко добавила:

— Я тут каждые выходные гуляю…

И исчезла через пару минут среди деревцев, оставив меня на лавке, словно рыбу, неудачно попытавшуюся эволюционировать в сухопутное — я сидел, задержав дыхание и только разевая рот. Может, я всё же спился? В это куда больше верится…

Ущипнув себя за обе ляжки, убедился, что, таки, нет, вроде бы, в сознании, я отправился домой. День, и так солнечный, вдруг стал ещё светлее. Настолько, что я свернул совсем в другой магазин, где расщедрился и взял продуктов для приготовления борща. Эх, жаль, тараканище сегодня не придет, вот бы он ошалел — и дома-то убрано, и приготовлено, ещё и сам помытый, да побритый. А жизнь-то, оказывается, не такая и паскудная!..

Коллеги на меня всю неделю косились весьма подозрительно. А всего лишь стоило начать мыться и бриться каждый день, да приносить с собой еду в контейнерах. Заодно узнал, что в столовой меня нещадно нагревали, моей помощью пользовались все, не планируя помогать в ответ, а уходить с работы вполне можно и вовремя. И начальник, видимо, в отместку, в пятницу с утра ультимативно заявил, что мне надо выйти на смену в эти выходные — якобы, больше некому подменить заболевшего. Я рванул к товарищам по цеху, в соседний — но все вдруг оказались заняты именно на эти два несчастных дня, на которые у меня были очень светлые планы. А на обеде я обнаружил, что мои контейнеры из холодильника куда-то делись.

И чудное настроение, бывшее всю неделю, устремилось в бездну. Поэтому домой я снова брёл, а не едва ли вприпрыжку шёл, как четыре дня до этого, и обрётшие самостоятельность ноги свернули в «ЧБ». И опять — корзинка, «прозрачная», хмурая продавщица, снулый город и тусклые люди вокруг.

Дома, едва раздевшись, тяжело прошёл на кухню. К чему мыться, если завтра всё равно ухайдокаюсь на клятом заводе? Даже руки споласкивать не хотелось — чай, «прозрачная» обеззаразит все. И это сыграло злую шутку.

Бутылка выскользнула из ладони, злорадно сверкнув напоследок маслянистым пятном на боку. И грохнулась о старый кафель на полу, разлетевшись тысячей осколков. А у меня даже не было сил злиться. Я только тоскливо посмотрел на руки, огляделся вокруг и пошёл за веником и совком. Получается, зря полы мыл, сейчас же провоняют опять. Ну и чёрт с ним. Всё равно опять всё полетело под откос — и теперь уж точно не по моей вине.

Пить было нечего, есть не хотелось, спать тоже было рано ложиться. Поэтому я тупо сидел на табуретке, опустив голову на стол и рассматривая собственные колени. И думал, думал — ведь хотел же завтра снова отправиться на набережную, хотя бы даже просто погулять, а вдруг и… Даже сэкономленные на обедах деньги отложил. На цветы, конечно, не хватит, но мороженкой бы вполне мог угостить. А теперь сидеть оба выходных в душном и пахнущем машинным маслом цехе и работать-работать-работать…

Настолько погрузился в свои мысли, что почти ничего не слышал. Встрепенулся и подскочил только от раздавшегося противного голоса.

— О, ты, я смотрю, уже можешь претендовать на звание прямоходящего! Так, глядишь, скоро и до хомо сапиенса дорастёшь в моих глазах! Здорово, пьянь гидролизная!

Из двери в залу показались сначала длинные усы, а за ними вскоре вылез и весь таракан. Я уставился на него со слабым удивлением в глазах — ведь почти убедил себя, что это-таки плод моего пропитого подсознания, а вот, сюрприз! Но сильно удивляться не было сил. А тот сначала как обычно по-хозяйски огляделся, поводил страшненькой башкой по сторонам и прошествовал к моему стулу. Где, как и в прошлый раз, встал на задние лапки и уставился мне в лицо.

— А ты чего такой смурной, гамадрил? — произнёс он вскоре. — Да и глаза какие-то у тебя…

Таракан не договорил и бочком-бочком отошёл чуть в сторону, протянул ко мне усы.

— Ты трезвый что ли? — прозвучало удивлённо. — Вань, ты дурак? Ты зачем меня подставляешь?

— Ты же сам, усатый, говорил, чтобы я взялся за свою жизнь, — равнодушно буркнул я.

— Я ж не думал, что ты так сразу примешься… А чего у тебя водярой воняет, если ты трезвый?

Отвечать, да и разговаривать вообще, не хотелось. Но насекомый не отставал и постепенно выпытал из меня коротенький рассказ о происходившем на этой неделе. После чего посидел на полу в задумчивой позе, пошевелил усищами и, проворчав «не пьянки для, а полезного дела ради», подскочил и шустро убежал в комнату. Откуда через несколько минут появился с маленьким пузырём «прозрачной» в лапах.

Сам Сыкыдыщ, естественно, не пил, а вот я — с удовольствием. Заодно и разговориться помогло, и я уже с чуть большим энтузиазмом снова, почти привычно, жаловался ему на свою тяжёлую долю. Тот слушал внимательно, совсем не перебивал своими ехидными замечаниями и даже разок похлопал меня по голени, видимо, поддерживая. А в конце похвалил, сказав, что не такой уж я и никчёма, если ещё хоть какие-то планы на жизнь имею.

— Слушай, выползень африканский, а тебя не смущает происходящее вообще? — после некоторого молчания спросил меня гость, словно бы в неком смущении.

— А я тебе о чём твержу? — возмутился я искренне. — Ещё как смущает! Это всё свинство и скотство!

— Да не о том я, — махнул тот лапкой. — Я о себе. Ничего, что ты разговариваешь что с… с властелином земли?

— Чего, блин? — я выпучил глаза. — Корону-то сними, болезный!

— Это не я придумал, это один из ваших, из алкашей, мне на полном серьёзе утверждал, что с какого-то языка «терра» — это Земля, а «кан» — хозяин… — протянул Сыкыдыщ скромно. — Да шут с ним, с моим званием, ты на вопрос ответь!

Я задумался на пару минут. Мысли, чуть разогнанные «прозрачной», стали шевелиться куда охотнее и выдали мне итог — пожалуй, определенная странность в происходящем присутствует, но как-то я уже свыкся с этой скотинкой. Статус он поменял, конечно, очевидно уже, что настоящий, но всё равно сильно удивляться или бежать на телевидение и рассказывать я не собирался. А если уж совсем честно — не отказался бы и от более частых встреч. Как выяснилось, даже мои знакомые с работы — никакие и не товарищи, а всего лишь злоупотребляли моей добротой.

— А ты всё-таки кто? — вместо ответа спросил я. — Раз уж понятно, что не глюк.

— Конь в пальто! — грубовато буркнул таракан. — Люблю вас, алкашей, так легко принимаете окружающую действительность… Но это ладно! Так что делать-то думаешь, выхухоль унылая?

— Сказал же уже, работать пойду эти дни, потом в понедельник отдохну, начальник обещал отгулы дать… — снова вздохнул тяжело я. — Может, схожу в понедельник на набережную, погуляю. Хотя… как-то и не охота уже. Одни расстройства от этих прогулок.

— Эй-эй, а ну соберись, тело бесформенное! — хамоватый гость подошёл ближе и заглянул мне в глаза своими чёрными бусинками. — Если ты думаешь, что я тебя пожалею, то иди-ка ты в… туда, где никогда не светит солнце! И прекрати ныть уже! Жалость к себе, скажу я, на редкость бесполезная и даже вредная штука! Не нравится что-то — бери и исправляй, тряпка, а не плачься!

— Да что я могу сделать-то, не увольняться же теперь… — теперь вздох вышел действительно тяжёлый, — а даже если и писать заявление, ещё две недели отработки…

— Так, послушай, йети пересушенный. Если ты так и будешь сидеть, скулить и искать причины, почему ты что-то не можешь, то я пойду, наверное. Дел ещё, как у дурака махорки…

— А что ты предлагаешь? — уныло спросил я.

Как оказалось, предложить он что-то мог. В частности, весьма прозрачно намекнул, что завод мой находится рядом, законный обед длится ажно целый час, да плюс перекуры, и для нормального человека всё это дает гору возможностей. Я сперва было начал вставлять свои любимые «но», однако, натолкнувшись на суровый взгляд ничего не выражающих глазёнок насекомого, заткнулся и заставил мозги работать в нужном направлении.

Ведь и правду говорит, хамло крылатое. И даже ещё не всю — на самом деле, рабочее время у меня было привязано больше к нормам по выделке, поэтому, теоретически, я могу и все два часа обедать, а вечером остаться подольше. Так даже хватит времени, чтобы переодеться и умыться, потому что переться на набережную в рабочем виде не хотелось, там всё же люди ходят, буду портить им атмосферу…

Ага, люди. Как раз в множественном виде они меня интересуют, себе-то могу уже открыто признаться, хотя бы в мыслях, ради чего я туда иду?

На радостях, я снова покормил таракана, угостив даже колбасой, от которой он не стал отказываться на этот раз, а потом добавил ему в спину, пока он ел из своей-кошачьей миски:

— Вот ты редкостная падлюка, конечно, и язык у тебя без костей, но не дурак, не дурак…

— А то ж! — прозвучало с пола невнятно, — я вообще один из самых умных в роду!

Настроение ощутимо приподнялось, так что я вполне с удовольствием поговорил с тараканом ещё какое-то время, потом закурил, и мой уже слегка затуманенный разум вдруг вернулся к одной его фразе.

— Умный, говоришь? — спросил я ехидно, — властелин мира, говоришь?

— А ты сейчас что услышать-то от меня хочешь, убогий? — быстро прострекотал в ответ Скрр’кщ, уже занявший свой «трон».

— Сам убогий! Я хотя бы при включении света не начинаю метаться по всей комнате! — ответил я хрипло. — Хочу, чтобы ты мне объяснил, как вообще возможна Вселенная, если!

И я засыпал его вопросами, которые мне с детства не давали покоя: где всё заканчивается — и что, в то же время, за концом всего; как могло что-то появиться из ничего — и как, в то же время, могло ничего не быть; как человечество додумалось курить; и тому подобное. Тараканище отделывался общими ответами и легкими оскорблениями, но меня это не смущало и в итоге я довел его, кажется, до белого каления: он спрыгнул с горшка, ловко подскочил, выхватив у меня из-под носа бутылку «прозрачной» с остатками, и ушелестел в комнату, бросив мне в спину:

— Хватит с тебя на сегодня! Спать иди, птица-говорун, тебе завтра понадобится много сил!..

В субботу со временем обеда я не угадал: был на набережной дважды, едва ли не в мыле прибегая туда, но ту замечательную и неадекватную рыжую девицу не видел. Зато в воскресенье вырвался пораньше и натолкнулся на неё у той же лавочки. И. и едва всё не испортил сам же — стало страшно. Настолько, что ноги едва не унесли меня назад, на работу, а кто-то трусливый в голове начал тихонько зудеть, что тут ещё ничего непонятно, вполне может и разочарованием закончиться, а вот пообедать точно стоит, и там уж точно никаких расстройств не будет. Даже желудочных, потому что в заводской столовке я больше не питался.

Пока я мялся, борясь с внутренними демонами, девушка словно ощутила на себе взгляд и обернулась. Мое малодушное сердечко тут же ухнуло куда-то в область правой пятки, руки с чего-то вцепились друг в друга, глаза забегали. И наткнулись на невероятное — девушка помахала мне рукой и улыбнулась! Чем вызвала какие-то странные метаморфозы на лице, я даже испугался немного, пока не понял, что это улыбка растянула губы. А подлые предатели ноги несмело направились навстречу к поднявшейся со скамейке рыжей неадекватке, причем, явно в сговоре с такими же подлыми руками — правая ладошка поднялась и помахала в ответ.

Её звали Геля. И она была хорошим человеком как минимум по двум причинам: не испугалась общения со мной, и не сбежала подальше от моего умения разговаривать. Так, я едва ли не сразу попытался сразить девушку наповал, сказав, что ей чудно идет это имя, ибо похоже на Гелий. Хотел вывести всё к тому, что она у меня с первого взгляда ассоциируется с Солнцем, где как раз много этого химического элемента, но клятое косноязычие вмешалось, и я запнулся, ляпнул что-то про веснушки, пожар, бога Гелиоса — и стыдливо замолк, ожидая порции позора, абсолютно заслуженной. Но вместо этого раздался звонкий смех, словно стеклянные колокольчики прозвенели, и предложение попытаться снова, когда соберусь с мыслями.

К счастью, Геля оказалась девушкой весьма разговорчивой, иначе сидеть бы нам в неловкой тишине. Ибо я, наученный горьким опытом, предпочел больше молчать, изредка немного рискуя и вставляя короткие фразы и вопросы. Девушку же это словно бы и не смущало, а меня искренне радовало: как, оказывается, может быть приятно просто разговаривать с кем-то живым, настоящим и не о работе! По итогу половины из выделенных самому себе на прогулку сорока минут я узнал кучу крайне полезной информации: что погода поистине подарок, что Геля обожает гулять на свежем воздухе, недолюбливает осень, гречку и неискренних людей, что во́рон и воро́на — это абсолютно разные птицы, а в «Серебряной груше» сейчас действует совершенно потрясающая скидка на масло для кутикул. Что такое последнее я не имел ни малейшего понятия, но предпочел согласиться, что это, безусловно, жизненно необходимая в хозяйстве вещь, и пообещал подумать о приобретении. На крайний случай, салат им заправлю…

А потом это рыжее и не вполне адекватное конопатое чудо резво подскочило на ноги, схватило меня за руку и потащило куда-то по дорожке, хитро подхихикивая и периодически оглядываясь через плечо. И через пару минут мы остановились на самом краю набережной, на выступающей над обрывом плите, а Геля тыкала вниз пальцем и заговорщицким шепотом вещала, что вон в тех норках, что парой метров ниже, живут самые настоящие ласточки. И, что, видимо, ну очень важно — тут едва ли не последняя колония этих птиц, живущих именно классическим способом, а вскоре, скорее всего, и она пропадет, потому что благоустроенная в этом году набережная стала куда более людной, а ласточкам это, якобы, как нож вострый в сердце.

Удивительное дело, но Геля постоянно говорила и говорила абсолютно обо всем, даже когда ела купленное-таки мной мороженое, а мне это всё больше нравилось. Жаль, время подходило к концу, а я всё никак не мог придумать, как бы аккуратно спросить о ее графике, чтобы ещё раз вот эдак погулять. Но она, похоже, заметила мои косые взгляды на часы, которые я пытался сделать незаметными, и сама в лоб спросила, не тороплюсь ли я. А после, отсвечивая на солнце и огненной шевелюрой, и всеми конопушками на лице, улыбнулась и просто сказала, что она здесь каждый день в это время, если погода хорошая. И, едва ли не припрыгивая, спокойно отправилась по дорожке дальше, напоследок сверкнув улыбкой и сказав «спасибо» за угощение.

Я тоже с трудом сдерживался, чтобы не перейти на бодрый аллюр. Мое бренное и изрядно траченное жизнью тело отчего-то было наполнено силами и чем-то подозрительным, что придавало незнакомой доселе лёгкости…

Опытным путем выяснилось, что я могу успевать и пообедать, и погулять за выделенный час. Правда, кушать приходилось примерно в режиме пылесоса, но оно того стоило. Эти почти ежедневные полчаса, проводимые с не такой уж и неадекватной, как оказалось, Гелей, на двести процентов окупали неудобства скоростного обеда. Постепенно я и сам набрался с ней храбрости и вел почти полноценные диалоги, хотя количество слов с ее и моей сторон было, конечно, несоизмеримо. Но уже и не как в первый день, явно не один к пяти тысячам соотношение стало.

По набережной мы гуляли ещё почти неделю: оба моих выходных, потом была непогода, а в среду и четверг снова встретились. И я вдруг понял, что за этот один-единственный день успел соскучиться по девушке. Её энергия и непосредственность увлекали и привязывали к себе даже лучше синей изоленты, а странное, но приятное воодушевление после встреч пленило и действовало не хуже той же «прозрачной». И я только в среду, впервые с той воскресной встречи, вспомнил про выпивку — вспомнил и тут же выкинул из головы. Я, конечно, не стал вдруг трезвенником, но не хотелось всё испортить этой слабостью.

А в четверг, после ставшей уже привычной прогулки, я собрал всю свою храбрость и, отчаянно пряча глаза, спросил у Гели — может, как-нибудь встретимся вечером? Голос, предатель подлый, подвел и под конец фразы осип и пустил «петуха», отчего мне стало ещё более страшно и неудобно, а девушка вдруг тоже смутилась, схватила в руку длинную прядь волос и начала ее крутить между пальчиков. Отвернулась, помолчала — а я за это время уже успел дважды всё передумать у себя в голове и пожалеть о сказанном.

— Знаешь, Вань… — негромко проронила Геля, не оборачиваясь и смотря в сторону другого берега. — У меня ребёнок есть.

— А… — напряженно выдохнул я, — а этого… ну… взрослого… то есть, отец у тебя есть? В смысле, отца ребенка нет?

Косноязычие вернулось и заставило язык выдать чудно заковыристую фразу, но девушка почему-то в очередной раз не передумала со мной общаться. Наоборот, она обернулась, одарила улыбкой и отрицательно покачала головой.

В итоге вечером мы гуляли втроем — добавился совершенно замечательный и похожий на Гелю детёныш по имени Диана. Она обладала ещё более сумасшедшим запасом энергии, чем мама, совершенно потрясающим всякое воображение умением ладить с людьми — даже со мной — и дивными ярко-голубыми глазами, смотрящими прямо в душу. И это маленькое создание инферно было без ума от мороженного, что, в совокупности с глазами, которым было невозможно отказать, несколько раз облегчало мой кошелек. Благо, зарплата была на неделе, хоть тут не опозорился.

В пятницу снова общался с Сыкыдыщем. И снова на трезвую голову, чем, по-моему, опять восхитил насекомыша. А ещё больше, когда я от всей души поблагодарил его, аккуратно обнял и пошёл к плите, наливать ему борщ. Считаю, он честно заслужил уже питаться нормально, а то как-то неудобно было теперь кормить его с пола.

— Вань, у тебя совсем уже фляга протекает, да? — Я готов поклясться, что он на меня смотрел со скорбью во взгляде! — Как я буду есть твой борщ, если у меня лапки? Эх, как был дурак, так и помрешь им…

Впрочем, ворчал он больше по привычке. Вполне себе благополучно умял и борщ, без всяких стеснений утопив в тарелке свои жвала, и бутерброды, причем, даже приготовленные для меня, только от кофе отказался. Сказал, что такую дрянь могу сам пить, мол, мы прекрасно друг другу соответствуем.

Этот крылатый засранец и раньше меня забавлял, а с нынешним великолепным настроением и вовсе было одно удовольствие слушать его почти и не обидные обзывательства. Я только посмеивался и подначивал насекомого, видя, как тот тоже приходит в благодушное настроение. А когда я уже начал подумывать о том, что пора бы и на боковую, Сыкыдыщ неожиданно серьезно попросил меня найти мой трудовой договор. Я хотел было привычно отшутиться, но он всё же настоял, и через несколько минут таракан нависал над разложенными на столе густо исписанными бумагами. Мне было скучно до зевоты, но гость настойчиво просил потерпеть и не уходить. По итогу я едва не уснул лицом на столе, как в старые добрые времена — тараканище возился с документами часа полтора.

Закончив, он документально доказал, какой же я на самом деле валенок, тряпка, тюфяк, рохля и всё такое. А я впервые действительно его зауважал — ведь оказалось, что я делал на своей работе куда больше, а получал куда меньше, чем должен был. И Сыкыдыщ велел мне в понедельник же идти и разбираться хоть с самим директором завода, но выбивать нормальные условия, а также компенсацию за год работы без отпусков. Как минимум. А на случай, если те откажутся, я под диктовку мелкого диктатора записал и пообещал выучить целый список того, чем могу грозить начальству…

— Федорчук! Тобой когда-нибудь метровые кирпичные стены прошибали?

— На моей памяти нет, но я человек пьющий… был, — неловко ответил я. Оказывается, отстаивать свои интересы может быть сложно и страшно.

— Ты сейчас у меня целиком в категорию «был» переместишься! — продолжил разоряться начальник цеха, активно брызгая слюной и потрясая отвисшими щеками. У-у-у, ряху отъел на работягах! — Я тебя научу собирать выбитые зубы сломанными пальцами! Ты у меня попляшешь джигу-дрыгу без коленных…

— Сергей Петрович, прекратите, пожалуйста, мне правда страшно! — смело перебил я его, отходя на всякий случай на пару шагов назад. — Я же еще только зашёл, даже поздороваться не успел!

Начальник — или, как мы его называли, участковый — от моей наглости сбился с мысли. Выдохнув, он с размаху сел за свой стол, отчего под его тушей жалобно скрипнуло потёртое крутящееся кресло, явно жалуясь окружающим на собственную невеселую жизнь, налил воды в стакан и жадно выпил. И только, как показалось, немного успокоился, как я вывалил свои требования: работать строго согласно договора, оплачивать переработки, как того требует законодательство, и прочее. И в самом конце, сжавшись от поистине испепеляющего взгляда Сергея Петровича, еле слышно пробормотал про компенсацию за отсутствие отпусков. Тут же приготовился дать дёру, но пока сам не понимал куда: то ли как можно дальше, — возможно, даже из страны — с целью сохранения своей жизни, то ли до стойки дежурной для вызова скорой, чтобы сохранить жизнь уже начальника. Больно нездоровой кровью налилось его брыластое лицо. Да и глазки, и так от природы совсем крошечные, как в песне «два бриллианта, три карата», стали ещё меньше, почти скрывшись под нахмуренными бровями. Ой-ёй, что-то будет…

Меня не били. И мои условия — твёрдые и чёткие! ну почти… — были приняты. На этом хорошие новости заканчивались. Я выслушал, какой я мерзавец, как не ценю и даже подставляю коллектив, что именно такие, как я, обязательно в скором будущем становятся предателями Родины, а в отдалённом — обязательно мучительно подыхают на свалке, а потом корчатся в агонии на самых горячих сковородках Чистилища. Честно говоря, я вспотел, как мышь, был чрезмерно перепуган, ноги и руки дрожали, зато сердце пело. Я отстоял свои интересы! И теперь и денежек добавится, и работать стану чуть меньше по времени, но чуть более структурировано. А якобы взъевшийся на меня коллектив абсолютно не беспокоил. Я им ещё не простил тот съеденный кем-то мой обед.

Жизнь круто свернула совсем в иное русло. К сожалению, хоть и предсказуемо, безоблачно всё не стало: работать я и правда стал меньше и строго выполняя только свои обязанности, зато все начальники считали делом чести как минимум раз в час проверить результаты моего труда. А коллектив окрысился окончательно — перекуры были теперь одинокие (и, конечно же, строго нормированные!), а пропажа обеда из контейнера стала явлением регулярным. И вот ведь сволочи, всё в тихушку, нет, чтобы подойти и выяснить отношения.

Но я не жаловался. И сделал бы точно так же ещё хоть сто раз. Вечерние встречи компенсировали потери на работе с легкостью. И не только в духовном плане: в пятницу, когда я вышел на перекур, совершенно неожиданно увидел на лавочке у проходной Гелю с симпатичным и в то же время подсознательно пугающим фиолетовым пакетом с надписью «W. B.»

Однако, подсознание в этот раз дало изрядного маху. Девушка — кстати, вовсе и не неадекватная… — принесла приготовленный собственноручно обед. Чем растрогала до глубины души и меня, и пару доходяг из соседнего цеха, курящих неподалеку — они глухо зароптали, смотря на нас недоверчивыми глазами, и поскорее ушли. Кажется, я заметил, как у одного из них сочился яд, но это не точно…

— Здорово, лишенец! — Этим вечером Сыкыдыщ начал орать ещё из залы. — Не спился ещё?

— Привет, чудище усатое, — в тон поприветствовал я, — не дождёшься!

— Слушай, — таракан выбрался на кухню, встал на задние лапки, уперев верхние в бок, покрутился. — Ты и правда на глазах эволюционируешь! До разумного, пожалуй, всё ещё не добрался, но прогресс на лицо. И полы-то чистенькие, и не воняет куревом почти, и даже, погляжу, окна помыл! Ты решил, наконец-то, использовать свой микроскопический и обделенный природой мозг на старости лет?

— И я рад тебя видеть, хамло мелкое, — хмыкнул я. — Иди лапы мой, да кушать будем. Сегодня на ужин соляночка прям удалась!..

И потянулись дни словно бы чужой, украденной у кого-то жизни. И, честно говоря, мерзость и гнусь на работе были даже полезны — они приводили мои мысли в норму, каждый день доказывая, что, таки, это моё, на самом деле. А то вечерами порой накатывало ощущение, что всё, происходящее вокруг — наваждение, что у меня такого просто не может быть по определению. Не заслужил. Особенно сильно проявилось в среду, когда я набрался смелости, приготовился к порции унижений и порицаний и пригласил Гелю в гости. Но почему-то эта странная женщина даже не покривила ни разу лицо, с видимым удовольствием попила со мной кофе, посмотрела телевизор, а перед уходом чмокнула в щеку. Что, совершенно внезапно, заставило меня сильно засмущаться: я вспомнил вдруг какой же убогонький у меня диван. Я, конечно, не самый умный из людей, но всё же понимал, к чему всё идет.

В пятницу я сидел в зале, на новеньком диване, смотрел телевизор без звука и напряженно вслушивался, пытаясь как можно раньше уловить появление вредного насекомого. Но тот всё никак не желал приходить. Через час я ушёл на кухню — вдруг он может явиться, только когда я не вижу? Но нет. Сыкыдыщ не явился ни через час, ни через два, ни глубокой ночью. Чем меня ощутимо расстроил.

За эти недели я привык к нему, что, наверное, и немудрено: всё же круг общения у меня был совсем небольшой. А эта ехидная зараза хоть и костерила меня каждый раз почем зря, но…, но я, пожалуй, мог бы даже назвать его другом. А конкретно сегодня ещё было желание и похвастаться обновкой в интерьере, и спросить пару советов. Ведь если бы не компенсация за неотгулянный отпуск, поспешно выданная на заводе, то диван пришлось бы покупать в кредит, а это меня смутило и навело на мысли, что вообще-то я способен на большее. И, что даже главнее, я абсолютно точно хочу этого большего и много на что готов. Даже работать.

Не появился тараканище ни в выходные, ни всю следующую неделю. А я вдруг понял, что могу искренне скучать по кому-то, ему подобному. Спасибо Геле и ее забавному детёнышу, которые раскрашивали мою абсолютно серую до этого жизнь яркими мазками эмоций, думаю, если бы ещё и их не было — наверняка бы уже снова вернулся к «прозрачной» и тоскливым застольям в одиночестве. Итак нет-нет, да пробивалось шальное желание взять, да чуууть-чуть совсем купить, просто, чтобы вспомнить вкус и запах. Но я себя знал, точно не остановлюсь. И тут же перед глазами, как живая, представала картинка: горлышко стеклянной бутылки в нескольких миллиметрах от зрачка. Что помогало силе воли быть чуть сильнее.

После двух пропущенных «свиданий» с крылато-усатым хамлом, я запереживал. Да и тосковал по нему всё более явно. Настолько, что Геля, с которой я в воскресенье пил чай с тортом-мороженым у себя на кухне, заметила и поинтересовалась причиной моего скорбного хлебала. Точнее, она не так сформулировала, конечно, но суть-то та. Я отшутился, как мог — ну не рассказывать же про огромного таракана адекватному человеку, так сразу всё то хрупкое что-то между нами, что уже явно прослеживалось, с огромной долей вероятности улетит в никуда. И я снова начну потихоньку спиваться, а этого уже и не хотелось. А то и не потихоньку, ведь теперь будет вдвойне больнее, когда уже попробовал жить по-другому.

Но эта рыжая лиса легко перехитрила меня.

В этот вечер она не пошла домой. Набегавшаяся и натрескавшаяся мороженого за день Диана как-то вдруг начала отключаться прямо на кухне, чем приятно напомнила меня самого в недавнем прошлом: по-моему, я один в один так же засыпал с головой на столе. Геля, спросив разрешения, уложила ребёнка в спальне, а потом и сама осталась. И коварно воспользовалась моим благодушным настроением и расслабленностью, ночью снова задав вопрос про то, что же меня так снедало весь день. А я и ляпнул, витая в небесах. И только спустя пару секунд осознал, что сказал, и повернулся к девушке.

Геля замерла с огромными глазами, выпученными на меня, и, кажется, даже не дышала. Потом всё-таки вернула глаза на место, а лицо в нормальное состояние и засыпала меня вопросами, никак при этом не отвечая на мои робкие попытки спросить что-то в ответ. Я же, поняв, что уже поздно отнекиваться, взял и выложил всё, как на духу, ежесекундно ожидая, что девушка соберется и убежит, одной рукой держа подмышкой киндера, а второй вызывая добродушных санитаров со смирительной рубашкой.

И снова я ошибся. Допросив меня, как опытный КГБ-шник, Геля с минутку полежала, глядя в потолок и беззвучно шевеля губами, а потом повернулась и начала рассказывать. Когда-то давно, когда ей было очень плохо и она была перед очень тяжёлым выбором, к Геле припёрся огромный таракан. И обругал ее всяко, но дал один совет. Всего один — но из-за него девушка сначала возненавидела насекомого, потом думала, что сходит с ума, а потом всё же решила сделать по-своему — и едва не совершила главную ошибку в своей жизни. Но таракан опять припёрся и довел ее до слёз, в коротких, рубленных и ёмких выражениях описывая, что же она собралась делать и чем это грозит. После чего пропал навсегда. И все последующие годы Геля про него вспоминала — поначалу ещё моментами ненавидя, но чем дальше, тем больше благодаря.

И звали того таракана Скрр’кщ.

***

В малюсеньком помещении без окон было темно и душно. Но находящемуся там таракану словно бы это вовсе и не мешало: он развалился на небольшом диване, сделанном как раз под его размер, пузом кверху и лениво почесывал передние лапки друг о друга, отчего вокруг разносилось негромкое и неприятное потрескивание.

— Аш-двенадцать, приём! — неожиданно раздалось откуда-то из угла помещения.

Таракан подскочил и метнулся в ту сторону, нашёл крохотную коробочку и ответил:

— У аппарата!

— У пациента сорок-восемьдесят два рецидив! Быстро бери лапы в лапы и туда!

— Что там?!

— Поругался со своей кралей, набубенился, примеряется, как будет падать на бутылку глазом, чтобы сразу наглухо! — проорала коробочка. — Двенадцатый, если он отъедет, я в штаб доложу, что это ты ему в тот раз ноги отсидел и тару по полу расставил, чертов многоходовочник! Подал идею, хрен усатый!

— Можно подумать, ты не усатый… — в сторону негромко буркнул таракан, после чего спросил — когда он успел поругаться-то? С утра же все нормально было, кофе свой пили вместе!

— Понятия не имею! Ты же камеру там только на кухне установил, вот и разгребай теперь! — голос из коробочки сменился на рык, и Двенадцатый пулей вылетел из помещения, тихим шёпотом поминая мать всех их кладовщиков, которые в тот раз зажали ему оборудование и выдали только одну несчастную камеру слежения.

Выбравшись из крохотного отверстия, самолично сделанного за древним сервантом, он огляделся и бросился на кухню. И тут же едва не завопил — его последний пациент, подававший такие надежды, лежал на полу, в окружении нескольких пустых бутылок и ядреного запаха водки. Скрр’кщ, едва не забуксовав всеми лапками на скользком кафеле, подбежал к лежащему телу, вляпался в лужу чего-то серого и липкого, расплывающуюся около головы, протяжно застонал. Попробовал перевернуть тяжёлую тушу — но куда там! — и кое-как начал шевелить голову, надеясь, что ещё, может, не поздно, что у Вани важная цель в его планах. И, что еще хуже, у командования Скрр’кща уже лежала на столе пухлая папка, где эти планы были изложены…

— Привет, мелкий поганец! — раздался сзади пронзительный вопль и на кухне зажёгся свет.

Таракан заметался в панике, но в коридоре путь преграждали двое, из которых один показался смутно знакомым, а больше спасаться было негде. Он забежал под стол и насторожился, готовый продать свою жизнь подороже.

— Ты Сыкыдыщ? — спросил тоненьким голосом один из преграждавших ему путь к бегству, который поменьше.

— Он-он, ответственно заявляю! — вдруг раздался позади смеющийся голос безвременно покинувшего, как думал таракан, этот мир Вани.

Скрр’кщ обернулся — тот сидел на полу и брезгливо вытирал с лица какие-то потёки, одним глазом косясь на Повелителя Земли. До чувствительных усов которого только сейчас донесся запах обычного кетчупа. Он мысленно простонал: "какая дёшевая ловушка! Старею, однако..."

— Приятно познакомиться, мистер Сыкыдыщ, я Диана. И мама велела мне сказать вам за что-то огромное-преогромное спасибо, но не сказала за что. Может, вы расскажете?