Валерий Иванович

Тяжело жить. Когда, просыпаясь утром, уже совершаешь подвиг. Когда тебе за восемьдесят, то каждый новый день воспринимаешь как чудо, подаренное богом. Еще тяжелее жить, когда устал и не хочется.

Валерий Иванович, которого вся округа звала не иначе как: «Дед». Седой как лунь, изрезанный морщинами с огромными мозолистыми ладонями и выцветшими старостью глазами, сидел на лавочке около крыльца собственного дома и курил, не стряхивая пепел с сигареты. День потихонечку заканчивался, и уже не жаркое солнце скатывалось к горизонту, скоро вечер, а там и ночь. Можно будет уснуть и забыться. Но сначала надо дождаться сыновей они уехали с женами и внуками в город, и скоро должны вернуться. Что-то там им срочно надо было...

Детьми можно гордится. Все встали на ноги, женились и обеспечили семьи. Все успешны и с виду даже любимы. Кто его знает, как там на самом деле. Разве они расскажут...

Дед тяжело поднялся, взял прислоненную к стене, кривую, отполированную ладонями палку, которую использовал как трость (ноги уже не те, колени трещат, периодически пробивая болью, икры сводит, без нее никак нельзя), и скрипнув дверью вошел в избу.

Родной пятистенок. Тут прошла вся жизнь. Вон там, в отделенной занавеской комнате, стоит кровать.Там и родился Валера. Восемьдесят шесть лет назад, он закричал и заплакал в первый раз. Там же и умерла потом, когда подошел срок, его мама, все на той же скрипучей кровати. И с женой дед всю жизнь спал все на том же, древнем как мир ложе любви и смерти, доставшимся в наследство.

Четыре мужика в доме. Бедная Клава. Родила ему троих сыновей. Русоволосых, упрямых крепышей, с голубыми как небо, в нее глазами, да он еще четвертый. Каждого накорми, каждому постирай, дом прибери. Сколько забот, и ведь ни разу не пожаловалась. Хмурилась, бывало, ругалась часто, но вот жаловаться — никогда.

Любил ли он ее? Кто же его знает, что это за любовь такая, да вот только без Клавы своей жить уже не хочется.

Ушла его Клава. Пошла в огород за зеленым лучком к салату, и уж больше не вернулась. Хорошая смерть, быстрая. Тромб там какой-то убил в один миг, не мучилась, а ведь на три года младше. Вот чего вперед мужика сподобилась, не могла обождать...

Схоронили неделю назад. Спасибо сынкам, приехали пособили, сам бы уже и не справился. Разъедутся скоро детки, немного времени пройдет, и останется он один. У них давно своя жизнь. Они все городские, у всех работа и дом, у всех семья, да заботы. Некогда им.

Во дворе заурчал двигатель, сначала одного автомобиля, затем второго, а там уж и третьего. Приехали гулены. Сейчас за стол, ужинать всей семьей, чай пить да спать. День прошел и слава богу. Жизнь прошла, вот и хорошо. Трудная была, но зато вся его, другой не надо.

***

Вставать вместе с солнышком и петухами, это привычка. С малолетства до старости. Скотину почистить, воды натаскать, перед работой грядку вскопать, дел много в своем доме, всему хозяйский догляд нужен. Деревенский люд всегда рано вставал. Теперь вроде некуда спозаранку подскакивать, а все одно не спится.

Валерий Иванович все так же сидел на лавочке, курил сигарету и щурился на выплывающее из-за горизонта солнце. Скрипнула дверь, он обернулся, на пороге стоял Старший — Иван.

— Утро доброе, батя. — Он спустился и присел рядом, нервными пальцами достал из пачки сигарету и закурил.

— Что случилось? — Он знал сына. Нерешительный, сказать что-то хочет, но никак не осмелится, волнуется, вот пальцы и выбивают дробь.

— Ничего. — Буркнул тот и выпустил струю.

— Дед! Удочки там же? Ты никуда, в другое место не перекладывал. — На порог выскочил сонный внук Сережка.

— Там все. — Улыбнулся Валерий Иванович. — Аккуратно только, с лестницы не свались.

— Не. Не свалюсь. — Он пробежал мимо и нырнул в сарай.

— А поздороваться! — Крикнул ему в спину Иван.

— Доброе утро. — Донесся веселый голос.

— Так что случилось-то? — Дед посмотрел внимательно на сына.

— Ты только не волнуйся. — Тот не поднял головы. — Мы тут с братами поговорили...- Он замялся. — Нельзя тебе одному тут.

— О как? И что же вы предлагаете, к вам переехать. — Хмыкнул Валерий Иванович. — И к кому же из троих? А дом как же? Зарастет да сгниет, без пригляда.

— Ты же знаешь наше положение. — Еще силнее потупился Иван. — У меня двое детей в двухкомнатной квартире. Места и самим не хватает. Надо расширяться, а финансов нет...

— Заработай, ты же мужик. Чего жалуешься. — Голос прозвучал жестко. — Не люблю я такого. Твоя семья и ее достаток, то твоя забота.

— Не жалуюсь я. Просто объясняю...

— То, что к тебе никак... — Не дал ему договорить и хмыкнул дед. — Так мог бы и не стараться, я хоть и старый, но пока еще думалкой соображаю. — Он замолчал, и глубоко затянулся сигаретой. — То, что Васька меня приютить собирается я в жизнь не поверю, его Любка, кошку в доме не потерпит, не то, что старика, ей маникюры да порядок важнее, и что бы все по фен-шую, вот слово то придумали, тьфу, пакость.

— Да, она против. — Вздохнул Иван.

— Остается Сема. — Дед повернулся. — Значит к нему?

— Тут такое дело...

— Что? То же никак?

— Разводится он. Квартиру делить будут.

— Час от часу не легче. Чего молчали-то?

— Волновать не хотели. Иван затушил сигарету и достал новую.

— Какого же ты рожна рассказываешь, что мне тут одному никак? Или что еще надумали?

— Надумали. — Кивнул сын. — Ты только не волнуйся...

— Вот же заладил: «Волнуйся, не волнуйся», — пока ты созреешь все мне рассказать, я от старости окочурюсь. Говори, не томи.

— Есть такие дома, для стариков... Специальные... Там уход, забота, а мы приезжать будем... — Дрогнул Иван голосом и покраснел.

— В богадельню меня сдать решили? — Посмотрел Валерий Иванович на сына. — И кто же такое из вас надумал?

— Пойми, отец. — Решился наконец посмотреть в глаза сын. — Так всем хорошо будет. Ты с комфортом доживать будешь, там и туалет теплый, и вода из крана и печь топить не надо. Дом продадим, деньги на троих. Я квартиру на трехкомнатную поменяю. Ваське жену врачам показать надо, в Германию поедут, что-то у нее с грудью...

— Маленькая она у нее, вот и вся болезнь. Поболее дура хочет. Буркнул дед. — Я ей рассказывал уже, как увеличить: «Дитя родить да выкормить, а то уж за сорок, а все девкой незамужней рядится».

— Это их дела, я не лезу. — Хмыкнул Иван. — Да только все одно деньги нужны. — Он вновь затянулся. — Семену, тому жизнь новую налаживать надо. Квартиру он жене да дочке оставляет. Гол как сокол, без крова останется. Ты подумай. Мы дело предлагаем. У нас и покупатель уже есть.

—Хорошее предложение. — Отвернулся Валерий Иванович. — Все продумали.

— Не обижайся, отец, но так действительно будет лучше всем. — Иван положил руку на плечо отца. — Соглашайся.

— Подумаю. — Дед встал. — Пойду в огород схожу, что-то там морковка снытью заросла.

***

— Сказочное место. — Веселый, полный мужчина, протер лысину и поправил очки. — Тут и рыбалка, и лес, все рядом. Дом, конечно, под снос, но место... — Он мечтательно закатил глаза. — Действительно стоит своих денег. Я доволен. Где расписаться? — Он подсел к внимательно проверяющему документы нотариусу, которого привез с собой.

Деньги его не волновали. За удовольствие он привык платить, а тут рай на земле. Дом построит новый, а эту лачугу сломает. Все будет современно, комфортно и удобно.

— Вот тут, тут и тут. — Пухлый палец блюстителя формальностей ткнул в бумаги. Дождался, когда покупатель поставит замысловатые закорючки, и повернулся к сидящему рядом Валерию Ивановичу. — Теперь вы... Вот здесь пожалуйста, и поаккуратнее, не испортите документ, второй раз переписываю.

— А как же теперь рыбалка? Дед?! — Мокрые глаза внука, посмотрели прямо в дрогнувшую душу. Он еще что-то хотел сказать, но ему не дали и вытолкали из дома.

Валерий Иванович вздохнул. Вот он момент. Одна его подпись полностью изменит жизнь. Он согласился тогда, а что делать? Правы сыновья. Осталось ему немного, одному в своем доме тяжело, да и помочь им надо. Все правильно, но от чего же так тяжело. Он еще раз вздохнул, взял ручку и неуклюже расписался в трех местах.

— Ну вот и ладушки. — Хлопнул по столу ладонями покупатель, и подхватив валяющийся под ногами рюкзачок, выудил оттуда несколько тугих пачек, перетянутых банковской лентой купюр и кинул их на скатерть. — Пересчитайте, да с домом попрощайтесь, а я мешать не буду, пойду двор еще раз осмотрюсь, идея у меня только что родилась, прикину как строится лучше. — Он встал и пошел на выход, но остановился и обернулся. — Кстати. Можете забрать, все что вам нужно, мне без надобности, все равно на свалку. — Улыбнулся и вышел, а дед с сыновьями остались.

— Ну вот и все. Делите. — Не поднимая головы Валерий Иванович оттолкнул от себя деньги. — И уходите. Дайте немного одному побыть.

Двери скрипнули, выпустив на улицу притихших детей. Дед поднялся, молча прошел по комнате, остановился в углу, у икон, перекрестился, снял и положил на стол. Достал из пачки сигарету и закурил. В первый раз закурил в доме. Сел, выпустил задумчиво табачную струю, вытер прослезившиеся видимо от дыма глаза и вновь поднялся. Подошел к стене, на которой висели старые фотографии. Снял одну, пожелтевшую от старости, с которой на него смотрели улыбающиеся мужчина и женщина:

— Прости меня мать, и ты отец прости. Так надо было. — Он положил снимок на стол, обернулся и снял еще одну, где был снят сам, с женой и тремя еще маленькими сыновьями. — Мы были счастливы тут Клавуня. Хорошую жизнь вместе прожили, пора и честь знать. Я распорядился, меня положат рядом с тобой. Это было мое главное условие, без него я не соглашался продавать. Ты подожди меня там, я уже скоро.

Не выпуская фотографии из рук, он сел, и опустив голову, ссутулил плечи:

— Скоро... Убили. Без ножа зарезали... — Раздался тихий старческий шепот, и на строганные доски пола упала одна единственная слеза. Он плакал первый раз в жизни.

***

Через две недели старый дом снесли. Прошлись бульдозером, свалив бревна, собрав их в кучу, и сожгли, очистив место для новой жизни. В это же время, в «Зеленом бору», в пансионате, в отдельной палате, на удобной ведомственной кровати, скончался и Валерий Иванович. Вздохнул на прощание, улыбнулся, прошептав:

— Ну вот и все. Встречай. — И умер.