Валькирия бурного моря

Диадема, жезл и чаша светились на тёмно-лиловом бархате, за сверхпрочным стеклом.

Тихой чередой шли мимо них люди; шаги гасли в ковровой дорожке, шёпот изумления и восхищения растворялся в полутьме зала. Двое лейб-гвардейцев с автоматическими винтовками, стоявшие по обе стороны витрины, были недвижимы как изваяния.

– Регалии созданы в седьмом веке, до нашествия викингов, – сказал Патрис, когда мы покинули зал. – Они символизировали три части королевства Гленор. Тот, кому они вручались, становился государем.

– Четырнадцать столетий… Какова стоимость предметов?

– Они бесценны. Разве такое продаётся?

– Я о другом – регалии должны быть застрахованы.

– Вряд ли страховка возместит утрату. Если Три Осиянных пропадут, это будет национальная катастрофа. Без них теряет смысл титул престолонаследника – принц или принцесса Гленорская.

Мы вышли из музея Теофилиум, где проходила выставка «Державные святыни», и оказались на просторном крепостном дворе.

– У нас есть традиции. Регалии запрещено вывозить из страны. Во времена кайзеровской оккупации и нашествия Гитлера они оставались здесь. Их не коснулся даже взгляд врага или изменника. Общество Аненербе мечтало заполучить Три Осиянных и корону Меровингов, но планы нацистов потерпели крах.

– Вы странно именуете регалии наследников – Три Осиянных. В каталоге выставки это название отсутствует.

– Термин из тайного языка, – улыбнулся Патрис. – Дело связано с легендой, мало известной широкому кругу. Люди Аненербе знали её и потому охотились за диадемой, чашей и жезлом с особым рвением. Маги Гиммлера считали, что три символа власти мистически помогут рейху.

– Обычно легенды звучат широко – во славу Отечества. Почему эта легенда осталась в тени?

– Тому много причин, друг мой. Минула тысяча лет, изменились понятия, новая вера потеснила старую. Королям претило, что их величие связано с простонародными сказками. Это утеха детворы, байки нянек, а не опора государства. Однажды было приказано: «Забыть!» Горькое слово, почти приговор. Запретные летописи, вырванные страницы… знакомо?

– Да, мифология пострадала.

– Мифология? – Патрис нахмурился. – Вы уверены, что мифы – это выдумки?

– В старину там, где не хватало знаний, пробел заполняли мифом, чтобы картина мира была цельной.

– Она всегда единственная, цельная и достоверная. А вот мы изменились – стали доверять приборам вместо чувств, ограничили мир законами физики. Теперь ноем, что нам скучно, тошно и уныло.

– Вы полагаете, легенда о Трёх Осиянных правдива?

Помолчав, Патрис тихо промолвил:

– Это не легенда, а история. За давностью лет уцелела только её часть, но в общих чертах картину можно восстановить. Я специально занимался этим, поскольку участником событий был мой предок.

– И вы молчали?! С этого следовало начинать!

– Вы привыкли к тому, что я – историк. Вот представьте: я повёл речь о том, что считают сказками. Как вы отнесётесь к этому?

– Сказать честно, я буду смущён.

– Мои коллеги пошли дальше: посоветовали отдать рукопись литагенту. «Мифы! Сказки! Ненаучно!»

Проснулась давняя обида Патриса; он хотел выговориться.

– Надо откопать Трою, чтобы в неё поверили. Откуда эта самодовольная убеждённость в том, что мифы лгут? Может, как раз они и есть древняя, подлинная правда, а наши рассуждения и убеждения – чушь, ложь и помрачение рассудка?

Он вскинул лицо, будто призывая в свидетели древние камни крепости Хотберг.

– Вещественные доказательства лежали перед вами, за стеклом – регалии, осиянные иным светом и от того чудесные. Вам известны их свойства? Принявший по праву – избавлен от насильственной смерти, а если в последний час несёт их «на челе и в обеих руках», то уходит живым.

– Куда? – невольно вырвалось у меня.

– Если бы знать… Мало кто решался на подобный шаг – это означает отказ от Царства Небесного. Триста лет назад Гермиона Леа, дочь последнего гленорского короля, лёжа на смертном одре, велела одеть на себя диадему, вложить в руки чашу и жезл. Она опочила с улыбкой, видя нечто, незримое прочим. Её и сейчас величают Живой Королевой. Понимаете? Она жива – где-то, в ином краю.

– Патрис, это завораживающие красиво, но не доступно проверке.

– Всё бы вам проверить, милый мой… Тогда идёмте снова в Теофилиум! То, что вы должны увидеть – в другом зале, в левом крыле; билет туда стоит дешевле.

– Насчёт осияния…

– Вопрос уместный, – ответил Патрис, вручая деньги кассиру. – Королевство, в старину занимавшее весь полуостров – чуть меньше нынешней Словакии, – к концу одиннадцатого века раздирали распри и нашествия врагов. Но вдруг – именно «вдруг», как говорит официальная наука, – положение изменилось, а регалии стали зваться Осиянными.

Мы шли вдоль витрин, светящихся изнутри.

– Анналы на сей счёт молчат как сговорились, скупо сообщая: «И принял он регалии, которые с тех пор зовутся…» Чтобы выяснить, что произошло тогда, пришлось поездить и как следует поискать в хранилищах рукописей. В том числе в Теофилиуме; здесь богатая коллекция манускриптов.

Действительно, музей обладал обширным собранием древностей.

Вещи, извлечённые из недр курганов. Обломки языческих идолов, сокрушённых железными молотами по указке святых отцов. Чаши с рельефными личинами то ли богов, то ли царей. Шиферная плита с резной картиной – всадники с копьями гонят вепря в переплетённый, дикий лес. На другой плите – корабль среди волн, парус надут, за волнами высится скалистый остров с башнями.

– Трудно угадать, куда они плавали, – задумчиво сказал Патрис. – Вы видели древние карты? Небывалые земли, на месте которых потом находили море без единого островка?

– Карты морей не терпят пустоты, – отшутился я.

– Зато людские головы прекрасно с ней мирятся. Взгляните, – Патрис подозвал меня, – эта фигурка – по-вашему, что она собой представляет?

Экспонат был образчиком резьбы по кости. Пожелтевшая, с матовым блеском, костяная плашка изображала лежащую или плывущую женщину. Причудливо перевитые, необычайно длинные волосы её отчасти скрывали тело и напоминали морские волны. Обращённое к зрителям анфас лицо отличалось большими глазами, а чело венчала корона. Я намеренно воздержался от чтения комментариев к экспонату.

– Очевидно, вицета, символизирующая покойника, чьё тело не найдено. Подобные таблички после отпевания кладут в ларец на алтаре усопших, обычно в поперечном нефе храма. Судя по короне, вицета принадлежит знатной женщине, не менее чем графине. Странно, что на лицевой стороне нет изображений креста и…

– …знатных женщин принято изображать одетыми.

– Многое бы прояснила посвятительная надпись на оборотной стороне, где перечислялись святые, которым поручена забота о душе умершего, а главное – называлось имя изображённого на вицете. Без надписи табличка – просто несуразица.

Карточка с комментарием гласила: «Клык моржа, резьба. Не позднее XII века». Прямо сказать, скудные сведения.

Женщина в короне, одетая в волосы-волны, начала меня интересовать.

– Вы верно заметили, – искоса взглянул Патрис, – там начертаны рунические знаки. В кабинете палеографии есть прорись и перевод надписи.

Вместе с вицетой в небольшой витрине были собраны вещи весьма разнородные – золотое кольцо с выпуклым узором-плетёнкой («Византия, XI век»), хорошо отреставрированный кожаный ларчик и обломок почти чёрного металла, похожий на коготь («Элемент украшения? оружия? Самородное железо, холодная ковка. Не позднее XIV века»). Покрытый благородной патиной кусок железа выглядел угрожающе и гордо, подобно клюву хищной птицы.

Вверху витрины было обозначено – «Дарение аббата Дитермана. Найдено у мыса Хольд в заливе Вергельмер, 1759 г.».

Не аббат же выудил эти вещицы? А если рыбак – почему не присвоил кольцо? Если рыбачил не один, мог сговориться с товарищами, как сбыть колечко и поделить выручку. Что заставило его отдать находку аббату?

– Вот оборотная сторона того, что вы сочли вицетой, – сказал Патрис, когда мы оказались в палеографическом отделе. – Перевод весьма точный.

Милостива будь к смертным, дочь сотрапезника могучих

Кольцом и клятвой объятую более ничто не удерживает

Забудется день, в который море приходит за жертвами

Боллант свободен от даней. Котлу не кипеть, гневаясь

Вильхланду моредержавному даруй победу над недругом

Всё, что воде принадлежит, отдал сын чёрного дракона

– Посвящение, но не погребальное, – заключил я. – Скорее, жертвенное. Адресат – не человек, а языческое божество. Кто-то надеялся приношением унять его гнев. Дары скудные, а между тем отправитель – знатный человек, раз именуется «сыном дракона». В тексте много тёмных мест – «кольцом и клятвой», например. При этом географические и исторические привязки выглядят вполне конкретными.

– Более чем конкретными, – подтвердил Патрис. – Котёл, что кипит, и есть залив Вергельмер, «кипящий котёл»; он на юге острова Боллант. Там находилось владение Вильхланд, где правили конунги, чьим знаком был чёрный змей или дракон. «Кольцом и клятвой»… Прежде клятва считалась нерушимой, она связывала человека с Судьбой.

– Известно ли что-то ещё о подарке аббата?

– Одна дневниковая запись. Архиепископ Теофиль отметил, что не хотел бы ночевать рядом с ларчиком, но рад подарку. Он послал Дитерману ящик старого вина.

– Как это связано с Тремя Осиянными?

– Мой предок, – Патрис заметно посерьёзнел, – был причастен к истории с ларцом. Он добыл в скитаниях вещь, которую назвал Осколком, но позже отдал её другому – сыну чёрного дракона.

– Вернёмся всё-таки к регалиям.

– Мы уже говорим о них. Осколок был добыт в походе за королевским сокровищем, который отмечен в истории одним лишь словом «вдруг». Вспомните: «И принял он регалии, которые с тех пор зовутся…»

– Значит, с Тремя что-то произошло?

– Они были утрачены, затем возвращены, но вернулись изменёнными. Путешествие в другой мир всегда приводит к переменам… если повезёт вернуться. Хотя предок мой оставил о своём походе лишь одно упоминание: «Ходил на север за гленорским сокровищем». Точка! Если угодно, остальное вы прочтёте у меня дома.

Любопытно было листать хронику XIIвека на экране ноутбука.

Прибыли посланцы от короля Вильхланда с поручением испросить Осколок, хранимый в память о походе нашего сьера в северную страну, но сьер сказал, что рад избавиться от вещи, приносящей изъян, и в знак дружбы с королём не возьмёт ни платы, ни мены. Посланцы преподнесли сьеру щедрые дары

– Дары – за вещь, несущую изъян?! Сын чёрного дракона был плохим коммерсантом.

– Зато он понимал, как общаться с другим миром. Если надо вернуть морю именно такую вещь, море замены не примет.

– Итак, Вильхланд – конунг – северный поход – морское божество – Три Осиянных – и Осколок.

– Вы проникаетесь древним сознанием, друг мой; это приятно. Вы на добром пути – вы начинаете верить.

– Что остаётся делать, Патрис? Вы меня втянули… Регалии покоятся в витрине, Живая Королева улетела в иной край, на вицете нацарапано диковинное посвящение, в ларце лежит осколок самородного железа, а ваш предок в сороковом колене раздобыл его в земле, координаты которой забыл! Всё сходится, но в чём суть истории? Выкладывайте!

– Оставьте предка в покое; он был сыном своей эпохи. Тогда подробных автобиографий не писали. Историей в ту пору ведали монахи. В годовой книге Кольберкского аббатства мне встретился вложенный лист с фрагментом текста без начала и конца. Откуда он был вынут?.. Откройте этот файл; текст здесь.

Вильхэм конунг послал на подмогу сына Хольгера. В пути встретился он с ладьями Грима Кабанье Рыло, и случилась битва. Хольгер и люди сражались храбро. С ним был молодой боец Гротти. Увидел он, как на весло взобралась дева из воды и глядела на сражение. Хольгер одержал победу и поплыл к Дольфу ярлу. Убитого Грима как злодея закопали в полосе прилива. Гротти был при сём. Вновь ему явилась дева из воды, он устрашился и бежал. На другой день я, прознав о Хольгере, плывущем на север, пришёл в воинскую залу, чтобы он взял меня

– Вильхэм, старинное имя. А владение – Вильхланд…

– Оно названо по конунгу. На этом тексте цепь замкнулась. Год похода известен по летописям. Чёрный дракон Вильхингов, сын владетеля, плывущий на север, дева из воды…

– В самом деле, совпадений много.

– Ну-с, рискнёте следовать за мной во тьму веков?

– А что означает эта приписка?

– Так было помечено в маргиналиях напротив слова «дева».

Да пощадит Всевышний всех,

прикоснувшихся к тайне

* * *

Буйный ветер колышет, вздымает и рвёт завесу, отделяющую настоящее от прошлого. Покровы тьмы слетают клочьями – в разрывах ярко вспыхивает солнце; в безмолвие, застывшее под гнётом напряжённого воображения, врывается плеск волн, морской солёный воздух, блики лезвий, вопли ярости и крики боли. Топот, лязг железа и сухие деревянные удары – камень из пращи угодил в щит, дротик скользнул и впился в доски днища.

Камни градом сыпались на обе ладьи, сомкнувшиеся левыми бортами; не уставали и лучники бить почти в упор с кормовых помостов; копья и дротики мелькали узкими мгновенными тенями, застревая и в живых телах, и в дереве, и исчезая в воде. Громадный воин с громовым рыком ударил веслом, как тараном, в щиты, выставленные вдоль борта; крючья взлетали и впивались, насмерть связывая сражающиеся корабли, и топоры не успевали обрубать верёвки. Метнули зуболапый якорь – сбив кого-то тяжёлым ударом в плечо, он заскрёб по днищу, зацепился за гребную скамью и застрял, скрипя и поворачиваясь. А с борта нападавших уже прыгнули первые бойцы – с рёвом, с проклятиями, обрушивая на врагов секиры и мечи.

Щитом отбрасывая людей с пути, легко взмахивая увесистым клинком, шёл напролом Грим Кабанье Рыло – кряжистый, чернобородый; нос его после давнего ранения и вправду походил на рыло вепря, и зубы были свирепо оскалены, будто клыки секача. Щедро раздавал он смерть и раны. Он видел, с кем схватиться, чтобы разом всё покончить – вожак на корме, остальные недостойны поединка. Кипящая в ладье общая сеча его не манила; он прорубался сквозь неё, имея одну цель перед глазами – молодого вожака.

Над головами великанской птицей пролетел язык чёрного дыма – люди Грима, обогнув на вёслах сплочённые ладьи Вильхингов, горящим смоляным снарядом подпалили когг и бросали копья, метясь в людей у бортов. Дым погребальным покрывалом потянулся над ладьями.

Обливаясь кровью, один рухнул в море; следом, с криком – другой. Вожак Вильхингов спрыгнул с помоста и прянул на Грима; тот захохотал смехом тролля и принял на щит его первый удар. А эти Вильхинги – добрые воины! дерутся смело и сильно; рядом с вожаком бьются самые умелые. Этой победой можно будет похвалиться!

– Не рано ли ты вышел в море, сосунок?! – прохрипел Грим, крепко стукнув щитом о щит вожака. – Сидел бы дома, с бабами!

Кто-то упал Гриму под ноги, разлилось по доскам красное вино жизни. Вожак бился молча, плотно сжав губы, и глаза его сверкали холодом железа; меч его был быстрым и опасно метким. Два удара Грим едва смог отразить.

Отступив на шаг, тот, кто рубился справа от вожака, дал противнику сделать неверное движение вперёд и поразил в ногу ниже колена – тот осел, прикрывая голову щитом, но верзила с топором размозжил ему правый локоть.

– Добей его, Гротти! – крикнул здоровяк, отпрыгивая к схватке, и парень не замедлил с ударом; его взгляд на миг упал за борт, к корме…

Что это?

К рулевому веслу, обвив его руками и серебрясь шелковистой синью, приникла нагая дева, поднявшись до талии из взволнованной серо-зелёной воды. Лицо её, казалось, пламенело жаром полыхающего когга, алые губы приоткрылись, жемчугом белели зубы, а в огромных глазах горел восторг; мокрые волосы стекали с головы её на плечи и на спину, как плащ с капюшоном, они расходились по воде, подобно водорослям у прибрежных камней. Она оторвала руку от весла и протянула к Гротти зовущим жестом… как во сне…

– Берегись! сзади!

Морок слетел с парня, как роса с задетой ветки; развернувшись и переставив ноги в прочную стойку, он рывком поднял обод щита к переносице и встретил врага, как должно.

Щит Грима треснул; остатками его он прикрылся от нового удара, озлобленный и поражённый силой Вильхинга, но тот не ослабил натиска и бил без передышки, пока лезвие его меча не обрушилось на плечо Кабаньего Рыла. Грим глухо вскрикнул, пошатнулся – и следующий удар пришёлся ему в шею. Брызнула кровь, обагряя меч.

– Грим мёртв! – завопил один из людей Кабаньего Рыла, и ответом был властный, полный силы клич вожака:

– Вильхинги, вперёд!