Вареньщица

Каждый булыжник мостовой словно здоровался через подошву старых бот тётки Мары.

Она скинула с плеч пудовый короб, отдышалась. До рынка еще два квартала. И почему она продаёт варенье, а не выпечку?

— Потому что мои ватрушки — те же булыжники! — напомнила она себе сварливо.

Она никому не сказывала, как однажды мышь стащила с пылу-жару одну такую булку, да ночью вернула обратно.

А вот варенья тетке Маре удавались. В такие зимы особенно облепиховое хорошо шло — скучали по теплому солнышку, искали его отблески в оранжевой сладости.

Город просыпался рано. Зимой настоящего рассвета можно и не дождаться, так что жизнь начиналась затемно. Петухи видели десятый сон, когда из печей засочился дым и деловые люди в штопаных овчинных тулупах потянулись к торговой площади.

Впрочем, когда вареньщица дошла с коробом до своего прилавка, темнота уже отступала. Только день обещал быть неморозным и хмурым.

Тетка Мара обмела рукавом припорошенный снегом стол, подула на самые упрямые снежинки, застрявшие между грубыми досками и неспешно выстроила в три ряда глиняные горшочки. Каждый заботливо развернула вперед биркой - даром ли выводила на них пузатые ягоды угольком и сочным свекольным хвостиком.

Для покупателей еще было рановато, только суетились другие торговки и мелкие купцы. Сейчас все расставятся и начнется обсуждение самых горячих новостей — у кого сегодня больше обычного разнылся сустав и какой припаркой его надёжнее угомонить. В особо сложных случаях с поясницей весь рынок мог разделиться на два лагеря — одни подслушали советы модного "барского" лекаря, другие насмерть стояли за бабкины рецепты.

Вот и сейчас тетка заметила, что на соседнем еще полупустом ряду, чуть поодаль, собирается шумный кружок. Пока на рынке только "свои", можно оставить товар на пару минут. Не теряя времени, но сохраняя достоинство, вареньщица устремилась к эпицентру.

Вопреки ожиданиям, кружок не вел дискуссий. С охами и ахами люди обступили рыжего молодого парня, сына молочника. Всеобщим вниманием завладела маленькая свирель в его крупных руках.

Морозная сонливость разом слетела с глаз тетушки, когда они остановились на гладком стволе инструмента, и сердце невольно дрогнуло.

— А ну-ка, еще раз давай, — подначивали меж тем парня другие торговки.

Тот с готовностью приложил свирель к губам. И вместе со звуками из другого конца внезапно посыпались цветы — тонкие, прозрачные, магические. Десятки маков, пионов, фиалок расцвели на морозе, опустились легкими перьями, коснулись снега и растаяли на нем без следа.

Люди замерли в восхищении, пока молодец не выдохся, потом снова шумно и разом принялись обсуждать диковинку.

— Твоя? — деланно-небрежно осведомилась тетка Мара.

— Не, нашел под прилавком. Все гадаем, кто обронил. Вряд ли наши такой магии обучены. Я хоть и могу молоко от скисания зачаровать, но что б такое…!

Магия в самом деле была тонкая, красивая. Она зачаровала от скисания всю толпу - обитатели рынка позабыли свои лавки, ежечасные заботы - и от мала до велика требовали снова и снова усыпать седую площадь волшебством забытого лета.

Хотя находка и принадлежала парню, от великого к себе внимания он сомлел и щедро позволил другим поиграть на чудо-свирели.

Кто “музыку умел”, у тех бутоны цвели крупнее и ярче. Плясовые мелодии родили полевые ромашки и клевер. Девушки, смеясь, затеяли танцы, подставляли руки под цветки, успевали даже подбросить их над собой, пока те не истлели.

Сердце тетки Мары снова подпрыгнуло, когда она дождалась своей очереди. “Кедровая” — отметил наметанный глаз помимо воли.

Ох, давно не касались ее руки маленьких отверстий! А ведь по праву считалась мастерицей играть. Потому и печь толком не научилась - больше музыка на уме была, а женихи и без того стройным сосновым лесом в очереди стояли за девушкой с легким нравом и быстрыми как дождь пальцами. Да только замужество было недолгим, уж сколько лет она вдова бездетная, для всех привычно — тетка Мара, вареньщица в сером платке… Кто помнит, что ей едва за тридцать?

Внезапным порывом она вдохнула и заиграла песню печали, а ноты трелей обратились белыми лилиями. И эти цветы не хотели таять быстро, лежали несколько минут на снегу. Можно было различить даже тонкий их аромат.

— Оно и верно, — вздохнула старушка с букетом мятных леденцов, — это только радость мимолетна…

И принялась раздавать сладости соседям, шмыгая и отмахиваясь от платы.

Никто не замечал, что утро было затянуто серой пеленой. Здесь, в молочном ряду старого рынка, блестели глаза и горели щеки.

— Нашлась, родимая! — вдруг ввалился в круг мальчишка лет восьми в шубейке и крепкой обуви, не в пример поприличнее многих.

Толпа сразу стихла, замолчала и свирель.

Мальчишка отдышался, подобрался к Маре.

— Отдадите? — спросил хмуро и с подозрением.

“Вот и наигралась” — подумала Мара и не глядя сунула свирель молочникову сыну.

— Он нашел.

Мальчишка поднял глаза на высокого парня, видно было, как из последних сил храбрится, страшась несправедливости от взрослых.

— Это я потерял… Вечером сыр у тебя покупал, помнишь?

Парень посмотрел на дудочку. Солгать бы и спрятать находку, да не приучен.

— Ну помню… А откуда у тебя такая?

— Это учителя моего. Дядька один принес давно, заказал чары наложить. Учитель вчера заказ выполнил, я относил. И не донес… Отдай, а? Я даже ночевать не вернулся, до утра искал. Мне уши снимут за нее…

Парень молчал в сомнении.

— Я знаю его, это магов подмастерье, — Мара вздохнула. — Видать, правда его. И протрите ее обязательно с холоду.

И, не дожидаясь развязки, разом потяжелевшей походкой побрела к прилавку.

Серое утро принесло серый день, хотя варенье разобрали еще до сумерек. Безо всякой радости от удачной торговли, Мара ушла домой с пустым коробом и пустым взглядом. Давно уж так не бередили ей душу невольным напоминанием о юности, истаявшей как эти волшебные цветы…

***

Самовар развлек урчанием, погрелся в печи привычно поздний обед. Маленький дом Мары на Кленовой улице быстро наполнялся теплом. Две комнатушки и сени, одна хозяйка — много дров не нужно.

Вот только навести ее хоть та же мышь - было бы веселее чаевничать. Мара даже попробовала приманить ее сыром, но та после случая с ватрушкой не показывалась.

Негромкий стук отвлек Мару от задумчивого разминания масляной картофелины деревянной ложкой.

— Это сапожник! — раздался голос за сенными дверями. — Ваши ботинки готовы.

— Иду! — Узнав голос мастера, Мара оставила плошку и сняла засов, про себя дивясь, что сапожник явился лично.

С холода в сени ступил мужчина в дубленой куртке с высоким воротом. На вязаной шапке и большом шарфе не было ни снежинки - видно, вещи носил зачарованные, утепленные простенькой магией. По меркам простых горожан - не бедствовал.

Еще бы — самый именитый обувной мастер в этой части столицы.

— Вот, новенькие, — сапожник протянул пару крепких зимних бот и улыбнулся в усищи. — Скрипучие, как положено!

— Вы что же их сами-то принесли, разве я барыня? — не удержалась хозяйка, принимая товар и внося в освещенную комнату из темных сеней. — Зашла бы послезавтра, как договорились.

— Ну так готовы раньше — зачем мерзнуть два дня. Я же вижу, — он кивнул на ее старые боты в углу, с которых в сенях натекала лужа талого снега.

Новые боты были что надо, с овчиной. Мара впервые лет за десять решила заказать зимнюю обувь у хваленого сапожника, уговаривая себя всю дорогу “Могу же я себе позволить?..”

Молва не подвела, свою цену они стоили.

— Примерите? — спросил мастер.

Шагнул ближе и остался у порога комнаты, деликатно глядя в потолок, пока Мара присела на лавку и зашнуровывала новую пару. Это действо и ощущение плотной кожи высоких новых ботинок подняло ей настроение, заставило дрогнуть уголки губ.

— Вот, — она поднялась, чуть подоткнула юбку к бокам и легко прошлась, стуча новыми каблуками по дубовым половицам. — Отлично сидят, спасибо.

Мастер очень внимательно следил за ее маленькими шагами, а потом поднял голову и спросил со внезапной решимостью:

— Мара, вы меня не помните?

От неожиданности хозяйка замерла юбкой в кулаках и впервые посмотрела на сапожника пристально. Борода и усы, возраста не разберешь толком. Под шапкой и лба не видать. Хотя глаза вроде бы знакомые.

— А ведь я и сватался к вам, — хмыкнул он, — тогда еще, в деревне. Вы думали все лето, а потом за того приезжего парня пошли.

— Дайн? — воскликнула изумленно Мара, вдруг признав в сапожнике своего ровесника, бывшего соседа.

Дайн был парень видный, и росли они бок о бок. Сначала по двору общей ватагой носились, потом он за один год дорос едва не до притолоки — тогда они и начали друг друга стесняться.

Несколько лет прошло, пока он посватался. Мара и не против была, только все свободу свою жалела. А потом влюбилась в заезжего молодого купца. Куда соседу, которого с пеленок знаешь, с приезжим, городским молодцем сравниться?

Упорхнула она в город к сентябрю. И нет, не жалела!.. Пока мужа через два года чахотка не унесла. Только и родителей уже не стало, а в деревне одной жить тяжелее. Так она и осталась горожанкой. Летом ягоды собирала, по осени варила, подпол до самой крышки горшочками заполнялся. Зимой вот рынок этот...

Сапожник Дайн улыбнулся опять.

— Признала. Хоть и я чужак тебе теперь.

Мара тоже улыбнулась растерянно и смутилась. Когда она смущалась-то в последний раз, тетка Мара?

Только слова с языка не шли. И правда — и друг, и чужак. Как же говорить? Усадить чай пить и про общих знакомых спрашивать? Глупость какая-то. Про жену, про детей?..

— Да я пойду теперь, Мара, — мастер ее заминке не удивился, словно был к ней готов. — Но только я про тебя людей поспрашивал. Я и сам один живу. Но буду теперь за твоим вареньем на рынок часто приходить! Себя показать, а больше на тебя смотреть. Так тебе проще станет. Но знай — через неделю я опять посватаюсь. Думай заранее, нет у нас уже целого лета. Жизнь метелью мимо летит…

Мара стояла, изумляясь все больше. Даже краска к лицу прилила, точно ей снова семнадцать. И смелость детская хлынула на миг.

— Свататься? Да ты же не знаешь меня совсем!

Сапожник наклонил голову на бок и в глазах его блеснула хитринка.

— А может и знаю, Мара, лучше всех знаю. Я подарок тебе приготовил — видишь, по всем правилам в женихи набиваюсь!

Из внутреннего кармана теплой куртки Дайн вынул продолговатый сверток грубой холстины и протянул Маре. Та отпустила, наконец, юбку, приблизилась и взяла подарок, избегая смотреть в лицо мастеру.

— До завтра Мара. Я приду. — Негаданный жених скрылся за дверью с поспешностью, выдавшей и его волнение. Благодарности или отказа дожидаться не стал.

Опешившая Мара заложила дверь, вернулась и опустила подарок на стол под свечу.

Когда она развернула холстину, глаза защипало.

Перед ней лежала утренняя чудо-свирель.

***

С этим миром связаны два цикла. Сюжеты независимы, но герои порой пересекаются.

"Столица и уезды Ладии" - цикл независимых рассказов, вы прочли один из них)

https://author.today/work/series/36297

"Чарованная щепка" - цикл из двух романов об артефактной матерской "Чарованная щепка"

https://author.today/work/series/26888