Варолиев мост

(с участием Ю. Некрасова)

Уверовать в собственную исключительность мне помогла старуха.

На Чеджудо со мной работал переводчик по имени Хунг. Он повторял раз за разом: «Ты, храбрый человек, если тебе нужен другой герой, храбрец – это я!» - и жадно смотрел на кошелек, которым я призывно крутил перед его носом, показывая внушительную пачку вонов. Мы ехали вдвоем, лишние свидетели мне были не нужны. Хунг вытянул билет в один конец, без посмертной славы... он хвалился, что был спортсменом. Глядя на его свиную тушу, я подумал, что он мог бы быть чемпионом... Чемпионом по выпучиванию узких глаз и брызганию слюной.

- Хэнё плавает, как рыба.

- Да ну? А ты слыхал про Майкла Фелпса? – («Вот уж кого бы я… обработал...») – Не твоя Хёне, ведь он плавает, как рыба.

- Анийо! – махнул рукой Хунг, - Фелпс – булле, не знаю Фелпс! Хэнё Йунг ныряет на сто метров, дышит ногами.

Бред собачий...

Не поехал бы на Чеджудо, но интернет и несколько уважаемых блоггеров в нем рассказывали легенды об удивительных талантах женщин-ныряльщиц. Большинство источников говорили, что профессия хэнё является вымирающей, но Хунг божился, что знает последнюю настоящую женщину-рыбу. Ее зовут Йунг, и ей семьдесят пять. Хэнё старше шестидесяти редко выходят в море, и уж точно не погружаются глубже пяти метров.

Хунг гордо сказал, что рыба-Йунг в прошлом году спасла близнецов, которые выпали с яхты богатого промышленника из Сеула. Она вытащила мальчишку почти с двадцати метров и тут же, не переводя дух, нырнула за девчонкой.

- Пять минут не дышала! – хвастал Хунг, будто сам погружался в черную холодную воду.

- Как переводится ее имя? – я посмотрел на саквояж, в котором вез экстрактор. Если Хунг не врет, меня повезло. Знакомство с легендой. Талант Йунг останется в веках.

Я подарю ей вечную жизнь.

Только недавно я понял цепь своего предназначения: цепь перерождений. Истинная Сансара в мире человеческого гения...

- Вечная, - с гордостью воздел указательный палец Хунг, - процветающая.

Прежде известный как Квельпарт, остров Чеджудо вряд ли мог чем-то меня удивить. Туристы приезжают сюда поглазеть на Халласан – древний вулкан, самую высокую точку в Южной Корее. Пялятся на вулканическую лаву в причудливых застывших потоках магмы на побережье. Убедить администрацию отеля в том, что я – такой же типовой турист, что и прочие дуболомы, приезжающие сюда за экзотикой, было просто. Для пущей правдивости я сказал, что хочу снять массу фото в местном музее секса, самом большом в мире... Администрация порекомендовала мне переводчика для путешествий по острову.

- Вы наверняка писатель? – улыбнулся Хунг; глаза его раздвинулись по максимуму в щеках, на все полсантиметра.

- Я – художник, - я почти не покривил душой. («Сегодня я добавлю алого в твою жизнь»).

Добирались муторно. Хунг вел машину неуверенно, мы путались в развилках местных дорог. В какой-то момент он остановился и сказал:

- Это, вот тут - чертова стометровка. Тут дьявол оттаскивает машину назад – с выключенным движком!

Я покивал головой, якобы ужасаясь трюку дорожной линзы. Потом мы плутали еще с минут сорок, углубились в противоположную от цепи отелей сторону; Хунг о чем-то долго лаялся с местными жителями, те отказывались показать дорогу до деревни хёне меньше, чем за сто тысяч. Сговорились на семидесяти. Хотя я уже начал сомневаться в том, знает ли Хунг конечную цель, меня начало потряхивать от возбуждения. Интуиция. Зуд, острый, внезапный, атаковал внутренние стороны бедер. У меня пересохло во рту. Я волновался, как мальчишка на первом свидании. Хунг тараторил без передышки, показывал на сопки и вулканы. Хотелось закрыть глаза или переключить его «телевизор» на другой канал, без дикого мельтешения.

Хунг наконец-то остановился в подступающей темноте. Вечер был мне на руку.

Старуха встретила нас без удивления. Йунг жила при школе ныряльщиц, школу вместе с музеем открыли в 2006 году. Тяжелый промысел хэнё перестал быть способом заработать на жизнь, но превратился в национальную традицию, которую сметливые бизнесмены у власти превратили в туристское шоу. Однако хёне Йунг пользовалась особым почетом и невероятной популярностью. Она жила в отдельном самбэ, домике у среза волн.

- Вы пришли с особым вопросом, - перевел Хунг. И хёне, и он посмотрели на меня одинаковым взглядом узких, точно прорезанных в бумаге, глаз. Старуха держала руки сомкнутыми на животе, хранила достоинство. Ее запах. Я словно начал чуять пряный, дымчатый аромат ее мозга.

- Вы действительно ныряли на сто метров?

Хунг перевел. Йунг утвердительно кивнула, не дослушав.

- Вы в самом деле умеете задерживать дыхание до пяти минут?

«Десять», - показала она растопыренные пальцы, Хунг ошарашенно наблюдал за немым диалогом. Внезапно она обернулась к переводчику и быстро сказала ему несколько слов, потом ткнула босой ногой в сторону кровати.

- Вам незачем делать то, за чем вы явились, - удивленно, дрожащим голосом перевел Хунг. Он смотрел под кровать, как зачарованный, - возьмите это и уходите, я забуду ваши имена и лица. Здесь больше, чем способен потратить даже самый жадный человек.

- О чем она? – электрические разряды покалывали мне пальцы, я поставил саквояж на пол и потянулся в карман за шприцем. Сначала – Хунг.

- У нее там жемчужина... Такой нет в мире... - Хунг упал на колени, лег на пол, подсветил себе сотовым. - Айгу! Смотри! Там!

Он с усилием вытащил наружу валун, похожий на кусок античной колонны, вылизанной тысячелетними волнами. В жемчужине было никак не меньше тридцати килограммов. Я слышал легенды о таких находках... но я был здесь для другого.

- Пёрл! – кричал переводчик, - Жемчужина! Я богатый! – Хунг кричал громко. Слишком громко. – Мы богатый!

Йунг попятилась к окну, она беспрестанно смотрела на мою руку, хотя я все еще держал ее в кармане. Я словно бы слышал немой крик хёне-ныряльщицы: всплывай, продувайся, да лопнут твои уши! Спасайся!

Я вогнал иглу в шею переводчика чуть ниже уха. Хунг обмяк, жизнь вытекла из него большой вонючей лужей мочи. Йунг брезгливо переступила через нее крохотными ножками. "Ей семьдесят пять, а пальчики у нее, как у ребенка". Искры проскакивали между нами, словно настоящие.

Тишина накрыла ветхий дом старухи. Блэкаут. Я очнулся. Хёне дрейфовала в паре метров под поверхностью моря. Она смежила веки, дернула руками, точно стряхивала с пальцев воду. В открытое окно вторгался влажный шум моря. Хёне вышла.

- Хаэл, - сказала мне Йунг, наклонила голову, и сама откинула волосы с затылка.

****

- ...Леннокс дал мне пас после прохода, извернулся как глист, и выдал мяч ну прямо как в азбуке, в центр груди, понимаешь? Я забил бы, понимаешь, наверное, с закрытыми глазами. Ти-Рекс – он защитник отличный, понимаешь, но в этот момент попустил меня, откатился в зону, чтобы помешать Ленноксу забить с прохода... Но нам-то, понимаешь, эти два очка ничего не давали, вернее, ну забил бы он, если бы его не накрыли – и что?! А дали бы ему фол или нет – такое дело, понимаешь...

Этот бесполезный базар с парнем «уши-в-алмазах» продолжался минут двадцать. Ну абсолютно никакого просвета. Даже щелочки. Детектив Хиро Сейто встал с кресла, сделал пару шагов и остановился у стола. Стараясь не раздражаться, он незаметно разглядывал себя в зеркале гостиничного номера.

У Сейто было лицо правильных форм, скорее похожее на европейское, уши с большими мочками, острый крючковатый нос с горбинкой. Пожалуй, единственное, что сразу выдавало в нем азиата, это традиционно узкий разрез глаз. Цепкие черные зрачки быстро перемещаются в прорезях век; он знал, что при этом собеседнику трудно определить, что именно их хозяин ощущает или думает в тот или иной момент. У детектива были длинные черные волосы, увязанные в пучок на затылке, по нынешней моде. По той же моде он выбривал волосы на висках, за ушами и под затылком. Сейто привстал на цыпочки, стараясь увидеть в зеркало лаковые штиблеты с узкими носами, но увидел лишь яркие полоски оранжевых носков между туфлями и короткими – по восточной моде – брюками-дудочками. Довольный осмотром, он одернул пиджак и поправил узкий черный галстук.

- В общем, он мне мяч сбросил так, что лучше не сделаешь, да еще и Ти-Рекса оттянул. Ну, понимаешь, я трешку и засадил... А то, что Ти-Рекс сразу же на меня кинулся, только помогло: накрыть он меня бы уже не успел, понимаешь, а вот инерцию его я, понимаешь, использовал на все сто: бедро подставил, и он как миленький в него впилился. Вот тебе, понимаешь, и «энд ван», штрафной бросок после забитого мяча - стопроцентный, четыре очка за один бросок!

Сейто терпеливо кивал головой на каждое «Понимаешь» собеседника. Еще двадцати нет, а уже имеет контракт на шесть миллионов. Он покосился на массивный бриллиант в мочке юного баскетбольного дарования, потом перевел взгляд на раскрытую полосу спортивной секции «Таймс» слева на столе: «Пейтон Барнс забивает победный мяч! «Клипперс» выигрывают чемпионский титул НБА невероятным броском новичка!!!».

Год в университете, и потом сразу в профессионалы. А мог хотя бы выучиться не «понимамкать» через каждое слово. Ведь есть же у них, в НБА, спич-терапевты, или как их там, чтобы учить эти «звезды», как правильно давать интервью... Он кивнул в ответ на очередное «понимаешь» и буднично спросил:

- Пейтон, я хотел бы все-таки вернуться к межсезонью, когда ты начал тренироваться с «Клипперами». У тебя были контакты с кем-либо помимо врачей команды, в плане, ну скажем, гммм... тонизирующих препаратов... Ты же понимаешь, о чем, я? – И тут же мысленно захохотал, поняв, что сам воткнул злосчастное «понимаешь»...

Конечно, он понимает, подумал Сейто. Темные глаза парня стали почти черными.

- Не принимал я ничего. Ни-че-го, понятно?! Я – «руки», новичок, ты знаешь, что будет, если я спалюсь на таком?! Никаких таблеток, уколов, ничего – кроме того, что официально предписано доктором Ридмэном, врачом команды. Я даже воду питьевую никому не доверяю покупать, ясно? Мне моя карьера во как важна! – Невероятной длины пальцы сжали горло. Он, наверное, запросто пару мячей одной кистью удержит, подумал Сейто.

Осталась последняя возможность, небольшая, но все же надежда.

- Скажи, тебе трудно спалось во время суперфинала? Такое напряжение, психологически тяжело остыть, перестроиться, заснуть по режиму. Как ты с этим справлялся? А сны тебе вообще снились, или ты уставал так, что не до снов было?

Еще до того, как парень открыл рот в ответе, Сейто вдруг понял, что попал в точку.

- Ты, нюхач чертов! Я знаю, зачем тебе это нужно – заложить дока Ридмэна в директорате ассоциации, да и меня заодно подставить... Не выйдет, понял? Я сваливаю, хорош на этом! – Парень встал с кресла, выпрямился - и кабинет сразу уменьшился в размерах. Откуда они такие только берутся? – автоматически подумал Сейто и лихорадочно зачастил в удаляющуюся спину в кожаной куртке с аппликацией «Свободу не купить!»:

- Тебе снятся сны, которые ты не можешь припомнить на следующее утро... Изо дня в день, и ты никак не вспомнишь, и тебя это достает, бесит – до тех пор, пока внезапно, в какой-то момент, причем именно утром, пока еще не полностью пришел в себя, ты вдруг отчетливо видишь один из снов, и вспоминаешь все детали, до мелочей, в цвете... потом ты находишь следующий сон – он вытягивается из клубка какой-то ниточкой предыдущего кошмара, какой-то деталью – предметом, вещью, человеком, животным – и ты как бы проваливаешься на следующий уровень, в другой сон... и все повторяется, и ты уже помнишь их все, все, что казались уже безвозвратно забытыми... – так?! Ну скажи, так, да? – Он уже почти кричал, надеясь, что парень остановится, вернется.

Но тот лишь едва задержал шаг, повернув голову к плечу:

- Не так... Это закольцовывается, как гифка, часами снится. Невозможно стряхнуть... – Потом, словно спохватившись, прошипел: - Да пашшшел ты, сука!

****

В какой-то момент – уже трудно вспомнить, когда именно, а главное, из-за чего – я потерял обоняние. Ну то есть напрочь. Поход к отоларингологу не дал ничего. Тот длинно и непонятно пояснял, каким образом человек может перестать различать запахи, и как у меня в черепе зажалась обонятельная луковица, тыкая в свежий снимок на экране монитора. В конце концов док спросил, когда я сломал нос. Ошарашенный, я ответил, что носа не ломал никогда. Врач сильно удивился, но спорить не стал и жизнерадостно предложил ринопластику. Я разозлился и порекомендовал ему поискать другие источники денег для покупки новой «Теслы»... в итоге ушел ни с чем. Казалось бы, нечему радоваться. Но едва я вышел на улицу, как увидел даму, прогуливающую сенбернара. Я люблю этих добродушных увальней; подошел к собаке, почесал ее плюшевый коричневый лоб. Псина взглянула на меня большими, умильными, влажными глазами и в благодарность навалила исполинскую кучу практически на мой ботинок. Дама тут же упаковала дерьмо в пакет, испуганно бормоча: «Пожалуйста, простите ради бога... Еще и этот запах... У него стресс, а при стрессе запах просто невыносим!». «Абсолютно никаких проблем, мэм!» - честно ответил я.

Жизнь имеет свои прелести даже в хреновых ситуациях.

Обоняние отсутствовало долго, и вернулось в неподходящий момент, во время первой моей экстракции на заказ.

Первая экстракция…

Донором был пьянчуга-таец, ювелирный снайпер, артист в своем роде. Сотни пораженных целей. Десятки успешных операций. Грудь в орденах – тайцы любят побрякушки. Сковырнулся абсолютно глупо: во время гулянки в Бангкоке (девочки-выпивка-танцульки, то-да-сё) он невовремя подставил правую кисть в дверной проем лимузина. Услужливый водитель захлопнул дверь за трансвеститом, не увидев, что большой и указательный палец снайпера попали под дверь... Оказалось, что с левой стреляет он куда хуже. Снайпера списали, он ушел в глухой запой, но реакция и глазомер остались – это выяснилось в момент, когда я по глупости не связал снайперу рук, и тот, непредвиденно быстро очнувшись после приличной дозы снотворного, попытался проткнуть меня ножом: лезвие блеснуло в миллиметрах от моего правого глаза.

Орудуя в затылке недотепы-тайца, я совершенно неожиданно вновь почувствовал запахи. Кровь и еще что-то... мозг, наверное. Меня затошнило, но я терпеливо закончил процедуру, прежде чем мстительно опорожнить содержимое желудка на еще теплый труп.

****

Сейто вел Шиффера предельно осторожно. Прошел месяц после того, как его команда раскрутила Ридмэна, врача «Клипперс», но Сейто не торопился, он знал, что Шиффер осторожен и не станет связываться с новым клиентом так скоро. Нужно было аккуратно, бережно подсунуть Шифферу наживку.

Ридмэн ввел Пейтону Барнсу препарат, который в узком кругу медперсонала и спорт-агентов, обслуживающих элитных спортсменов, был известен как «Дар природы». Сейто считал, что название для сыворотки подобрано цинично – как ни крути, а это все же допинг, пусть даже и не содержащий никаких синтетических веществ. С другой стороны, МОК активно и последовательно боролся против использования спортсменами соединений, которые объединялись словосочетанием «вещества, стимулирующие улучшение результатов», и под такую формулировку можно было подогнать при желании тот же кофе или там невинный аспирин – если атлет с насморком пробежит стометровку медленнее, чем тот же атлет после приема аспирина и без насморка, то будет ли это считаться допингом?!

Но «Дар природы» был совершенно особым случаем.

Сыворотка, создавшая столько шума в мутном мире, крутящемся возле элиты профессионального спорта, в самом деле не содержит «грязной химии», как считал Сейто. Случаи, когда малоизвестные спортсмены, новички, или ветераны, которые уже прошли пик карьеры и скатывались в безвестность, вдруг показывали невероятные результаты и побеждали в престижных соревнованиях, вылавливались его информационной командой из спортивных новостей и тщательно проверялись. Отсев по принципу «это просто невероятно» привел к списку в тридцать шесть случаев, когда победа носила уникальный, сенсационный характер, причем – и это было важно, как полагал Сейто – даже в командных видах победа решалась единичным атлетом, как в случае Пейтона Барнса.

Все случаи предполагали возможность использования победителями и рекордсменами какого-то уникального допинга, причем несколько победителей и рекордсменов официально прошли допинг-контроль... однако их результаты были абсолютно, кристально чисты.

...Сейто думал о том, каким образом нейромодуляторы могут улучшить результативность атлетов. Есть десятки модуляторов, которые регулируют различные состояния нашего тела – например, эндорфины: они вырабатываются в нашем мозгу, подпитывая естественные ощущения удовлетворенности – насыщение пищей, опьянение, оргазм, чувство покоя, наполненность позитивной энергией... Эндорфины работают как крохотные эльфы на санта-клаусовой фабрике нашего организма, врубая моментами такие каналы удовольствий, о существовании которых мы даже не подозревали. Количество и направленность работы таких микро-эльфов, как ни поразительно, можно регулировать; их можно дрессировать, усиливая ощущения удовольствий до запредельных уровней. В идеале, такие природные «наркотики», синтезируемые в нашем собственном теле, запросто могут подавлять ощущения боли, стресса, мучений.

А что, если есть модуляторы, регулирующие степень наших способностей в спорте, в атлетизме?

Тогда любой, даже средних способностей, человек сможет натравить микро-эльфов на увеличение выносливости, силы, мышечной отдачи. Тогда любой сможет в короткий срок стать этаким Халком, крушить рекорды, громить соперников – и все это вполне естественным путем, за счет простого пришпоривания эльфо-фабрики собственного организма.

Просто нужно найти эту универсальную шпору, средство, которое усиливает атлетизм.

И такое средство, такой модулятор, был найден.

Именно поэтому Сейто охотился за Шиффером.

****

Расколоть Ридмэна оказалось простым делом. Врач любил юбки, но не простые, а с подвывертом. Под него подложили пару девочек. При просмотре видео с его «секскападой» Сейто вышел из комнаты уже на пятой минуте. Гогот и улюлюкание айтишников в видео комнате продолжались еще с четверть часа, потом стихли, а потом мужики разошлись, не глядя друг на друга.

Сейто поставил перед Ридмэном простую типовую альтернативу. Врач расскажет о том, что конкретно он дал Барнсу, и у кого он купил допинг. Если будет артачиться, то тошнотворное видео появится в интернете на всех и всяческих каналах, к которым имеет доступ его жена, а главное – обе дочери-подростки. Ридмэн не артачился.

Это в самом деле был «Дар природы» - впрочем, после того как Барнс дал понять, что у него были приступы снов-галлюцинаций, Сейто в этом не сомневался; такие сны-клубки характерны для всех атлетов, кто пользовался средством. Ридмэн сдал «Черного Доктора», вернее, он дал детективу реальную нить выхода на хозяина сыворотки. В переговорах с Ридмэном тот обронил фразу, которая подсказала Сейто, где может обитать «Черный Доктор». Выходило, что тот любил собак; он сболтнул Ридмэну, что по соседству с ним находится центр тренировки полицейских собак, и те лают день и ночь напролет, но его это не раздражает.

В том, что «Черный Доктор» и есть Шиффер, Сейто не сомневался ни секунды. Он даже относительно точно знал, что из себя представляет «Дар природы»...

...Группа профессора Хаксли в Университете Джонс-Хопкинс работала в Департаменте нейрологии – том самом, которым руководил Сол Снайдер, основатель теории действия эндорфинов. Хаксли слыл чудилой, отщепенцем и «мэд сайентистом», но в Департаменте его терпели, потому что его программа щедро финансировалась неким инвестором-инкогнито, о котором шепотом говорили, что он носит мундир со множеством звезд на погонах.

Хаксли работал над нейромодуляторами таланта.

Те, кто никогда раньше не знали Сола Снайдера, и уж тем более не были знакомы с Грегори Хаксли, прочтя эти два слова, неприлично хихикали и крутили пальцами у виска. Но Хаксли это мало трогало. В начальной стадии программы он работал один, что устраивало руководство Департамента, так как с его денег кормились несколько аспирантов из других групп. Когда настала очередь испытаний на мышах и крысах, он подключил к работе в лаборатории и виварии нового ассистента – этим и ограничилась его «группа».

Что конкретно он делал, и главное, чего достиг, оказалось сложно установить. После мощного взрыва, который расколол здание лабораторного корпуса пополам и осветил ночное небо южного Балтимора причудливыми переливами сине-зеленых тонов, от профессора, его ассистента и всей их лаборатории осталась лишь воронка многометровой глубины.

По всей видимости, тот же мундирно-генеральский инвестор споро прошерстил дом погибшего профессора, потому что полиция, которая, как всегда, не спешила, по приезду не нашла там ничего, что имело бы отношение к гибели Хаксли и к его программе.

Взрыв списали на неосторожное обращение ассистента – или самого Хаксли – с сильными окислителями, и закрыли дело.

Для Сейто, «Черный Доктор» и Макс Шиффер, ассистент профессора Хаксли, были одним и тем же человеком.

****

В Балтиморе у меня был один знакомый, Дэйв Грант. Он работал лаборантом, мыл посуду в соседней лаборатории. Впрочем, «работал» не совсем точно отражает содержание его пребывания в корпусе, особенно после работы – он там по большей части жил. Спал на диване в комнате отдыха и питался остатками обедов из двух холодильников в кафетерии лабораторного блока.

До того, как осесть на продавленном диване, Дэйв был байкером и лет десять кряду колесил по югу Штатов с гоп-компанией таких же держиморд – до того момента, когда полиция начала применять армейские дроны для слежения за моторизованными бандами, и разгульной жизни байкера пришла труба.

Дэйв истово хотел научить меня важной житейской мудрости – никогда не жалеть о своих поступках, не париться из-за того, что кому-то они могут не понравиться или даже навредить. Никто в твоей жизни не может быть важнее тебя. В общем, в этом для меня не было ничего нового, но я был ему благодарен за наставления. Я помнил это в тот момент, когда однажды поздней ночью Дэйв застукал меня в офисе Хаксли, рядом с лабораторией – я наконец-то смог открыть профессорский сейф. Я свернул Дэйву шею, стараясь убить сразу... все же я не могу быть неблагодарной скотиной и помню добро людям.

Возможность попрактиковаться в экстракции возбудила меня, и я оттащил труп в виварий, но, к сожалению, экстрактор, которым я и Хаксли пользовались для мышей, был слишком мал для человеческого мозга. Из всех экстракций, которые я сделал, та самая, первая, по-прежнему волнует меня больше всех. И не потому, что она была первой, а потому, что у меня не еще не было нормального, человеческого, экстрактора, и я долго возился, расковыривая Дэйвов череп. Да и пилы, и долота еще были негодящие. В общем, пришлось попыхтеть, но я справился. Дэйв осел на дно Чезапикского залива; я был огорчен тем, что экстрактор не сумел захватить весь нужный участок, и мне пришлось кромсать его по частям.

Я знал, что Хаксли - большой педант, и мне это здорово помогло. Он записывал, зарисовывал всё до самых мелких деталей. Я не разбираюсь особо в механизме действия сыворотки, да и не стараюсь – хотя для большей эффективности нужно было бы определиться с ключевой последовательностью набора аминокислот в нейромодуляторе... Жаль, старик Хаксли не успел этого сделать. Он стал слишком подозрительным. Я не мог рисковать дольше.

Он говорил, что у «ключа» есть обвязка из других аминокислот, типичная для хозяина. Каждый такой модифицированный ключ может открыть только ту дверь, которая подходит под обвязку, и это будет конкретная «дверь» качества, которое может передаваться потом в многократно усиленном виде тому, кто получает сыворотку. Ну то есть если донор - меткий стрелок... Никак не могу прекратить ржать, когда вспоминаю недотепу-тайца... То экстракт его мозга, содержащий «ключ» меткости, поможет другому стрелку, который станет даже еще более метким, потому что экстракт – это концентрат специфического нейромодулятора. Но в тоже время он может быть бесполезен для штангиста, которому нужен ключ с обвязкой, гарантирующей умение рвать штангу. Где-то вот так можно объяснить.

Я уехал из Балтимора, забрал все данные, файлы, компьютер и инструменты Хаксли; долго не решался начинать, боялся, нервничал.

Пришлось сильно покорпеть, изучая методику Хаксли, технику работы с экстрактором, способ обработки и выделения сыворотки, поработать на животных, потом доводить до ума инструменты, искать место для лаборатории. Я колебался, но честолюбивые мысли, жажда знания, возможность завладеть трепещущим мозгом... Это меня здорово мотивировало.

Хаксли сделал программу, разработал алгоритм, который предельно облегчал работу по подборке нужного «ключа» с обвязкой. Я накапливал базу данных о бывших спортсменах, о местечковых силачах, быстроногих бегунах, выносливых пловцах в самых разных районах планеты. Снайпер-таец был первым; я договорился с врачом команды венгров-стрелков, пообещал сделать «сыворотку» за копейки. Результат был невероятным – вчерашний неумеха, которого и в сборной-то держали потому, что у него была «лапа», побил мировой рекорд в мелкашном скорострельном пистолете, и выиграл чемпионат мира. Сдуревший от радости врач-венгр свел меня с тренером канадца-многоборца, пообещав, что тот озолотит меня, если все выгорит. Тренеру нужно было накачать своего подопечного выносливостью, но сажать того на популярное в то время «обогащение крови кислородом» он не решался, потому что МОК уже подбирался к такому виду допинга. Я дал ему нужную сыворотку - донором для нее стал финн-лесоруб, настоящий гигант, легенда лапландских деревень. Экстрактор в его мозгу казался просто крошечным... Канадец, которого федерация уже почти списала из сборной из-за слабых результатов, неожиданно выиграл отборочные соревнования страны с огромным отрывом, а через два месяца выиграл Олимпиаду.

Так пришла моя слава. И мои деньги.

Денег у меня стало столько, что я уже не мог найти свободного места на заднем дворе заброшенного дома под развилкой двух хайвэев в Сан-Франциско, который я купил и сделал домом-лабораторией... Я зарывал там пластиковые мешки с наличными, даже не утруждая себя подсчетом – в точности, как кокаиновые ковбои... Деньги уже не значили для меня ничего.

Варолиев мост – так называется область мозга, в которой Хаксли нашел наибольшую концентрацию нейромодулятора физического совершенства. Я вырываю его у тех, кому он уже не нужен, а потом продаю его сыворотку тем, кто хочет стать сильнее, быстрее, точнее. Я собираю квинтэссенцию его эндорфиновой мощи, сцеживаю, концентрирую, улучшаю миллионы, миллиарды маленьких, требовательных ключей, работящих эльфов, открывающих потайные двери дополнительных способностей, делающих простых людей героями спортивных арен.

Я бросаю вызов природным способностям мозга человека.

Имя мне – бог.

****

…Прошло еще несколько недель, во время которых команда Сейто осторожно нащупывала слабину в обороне Шиффера, в его системе. Сейто не хватало самого важного штриха. Он уже знал, что у Шиффера есть база данных потенциальных доноров, и теперь ему любой ценой была необходима эта информация.

Между тем в мире спорта происходило невероятное.

Оказалось, что Шиффер продал куда большее количество «Дара Природы» - совершенно неожиданно для МОКа и других международных ассоциаций, странные, небывалые результаты посыпались горохом из мешка, и системы ранкирования спортсменов по уровню и мастерству затрещали по швам: в плавании, на соревнованиях Игр Юго-Восточной Азии атлет из Вьетнама побил все мировые рекорды для вольного стиля; штангист-легковес на чемпионате Албании толкнул штангу весом, равным мировому рекорду... для атлетов тремя весовыми категориями выше. После того, как в юниорском чемпионате Европы по футболу команда Андорры обыграла Германию со счетом 10:7 (все голы в команде страны-карлика забил некий Раззул Аббаси, сын эмигранта из Марокко, который еще месяц назад не был знаком ни единому футбольному скауту мира), Сейто позвонили поздно вечером.

Он долго и обстоятельно рассказывал о состоянии дела – говорил он по-английски свободно, но с типичным для японца даже не акцентом, а манерой выговаривать фразы, с растяжкой-сжатием гласных в самых неподходящих местах. Потом так же долго молчал, внимательно слушая ответ с прикрытыми глазами.

Дело было дрянь.

На Шиффера вышел букмекерский синдикат.

В околоспортивном мире букмекерство всегда существовало в виде некоей рыбы-прилипалы, которая, по сути, не нужна, но всегда «есть тут» и всегда питается от стола хозяина-гиганта. Вместе с тем деньги у прилипал водились всегда, и в неограниченном количестве. Если представить теперь, что «Дар Природы» будет распространяться более целевым способом, на индустриальной основе, и распределяться под диктовку букмекеров, то самой природе спорта, всему этому олимпийскому «Цитиус-Альтиус-Фортиус» или как его там, подумал Сейто, придет хана, поскольку результаты любых состязаний теперь будут ничего не значить...

Но и это еще не было самым худшим.

Вторая часть монолога собеседника Сейто заставила детектива побледнеть. Он сжал губы, коротко пробормотал: «Конечно, сэр...» и отключился. Потом он с силой выдохнул сквозь стиснутые до боли зубы.

Он не рассчитывал, что сведения о побочных эффектах действия «Дара Природы» станут известны так скоро. Но кто-то толковый сумел сопоставить данные о поразительных рекордах и победах с тем, какой ценой даются они их обладателям.

Применение сыворотки меняло психику атлетов, крушило их внутреннее «я»... Поначалу это не было заметно, не бросалось в глаза публике. Но с течением времени, спустя месяц, иногда два, иногда дольше, получалось, что «Дар» перестраивал что-то в мозгах людей, и те – как сказал Сейто его собеседник – начинают теперь приобретать поведенческие черты и привычки доноров...

Сейто был вынужден дать добро для начала финальной операции с Шиффером. Тут уже было не до базы данных.

На следующий день один из бывших клиентов Шиффера, спортивный агент бегуна из команды Тринидада и Тобаго (которого уже взяли в оборот Сейто и его люди), связался с «Черным Доктором» и порекомендовал тому связаться с тренером молодого перспективного слаломиста из Лихтенштейна, который блистал в юниорах, но выдохся и не может достичь толковых результатов, перейдя во взрослые соревнования. Тренер слаломиста пообещал Шифферу баснословную сумму, настаивая на как можно более быстрой доставке сыворотки. Сейто и его айтишники стреляли из пушки по воробьям, не надеясь на удачу... Они решили подсунуть Шифферу липовые данные о некоем одноногом победителе в слаломе «Кубка Вызова» - кубок проводился ежегодно на лыжном курорте Лос Пенитентес в Чили, и в нем обычно участвовали наиболее сильные слаломисты мира. Айтишники Сейто наводнили интернет «левыми» форумами любителей слалома, расхваливающими историческую победу некоего Хьюго Варантеса, забросали Фейсбук поддельными фото победителя... и ненавязчиво подставили адрес одноногого уникума для Шиффера.

Оставалось только ждать, сработает ли наживка.

****

- Макс? Ты – Макс Шиффер, так?

Голос Сейто звучал ровно. Он полагал, что контролирует ситуацию.

Они находились в пакгаузе, на окраине Сантьяго-де-Чили. Свет не проникал сквозь подслеповатые, замызганные окна верхнего уровня, освещая лишь дверной проем.

Мужчина в плаще до пят, непонятного цвета и фактуры – то ли кожа, то ли твид, то ли армейский брезент – замер у двери.

- Ты знаешь, кто я? Скорее всего, нет. Окей, тогда так...

Сейто вышел в прямоугольник света, образованный проемом двери и солнечным светом, заливающим его сзади.

- Кто ты? – Шиффер его не знает. Это уже хорошо.

- Макс, я знаю, зачем ты здесь. Как ни может это показаться ущербным для твоего самолюбия, ты попал сюда с моей подачи. – Сейто сошел с прямоугольника в тень. Какой-то Голливуд, право слово.

- Блэйд раннер...

- Что? – Шиффер как можно более естественно отставил саквояж в сторону. - Какой еще раннер, что за ересь?! – Он сместился в тень из проема. Неплохо, подумал Сейто и как можно более непринужденно снял пиджак.

- Помнишь безногого австралийца-бегуна? Оскар Писториус? Который выиграл стометровку на Пара-олимпиаде… У него была кличка, «бегун на лезвиях», он бегал на стальных протезах… А потом он свихнулся и укокошил свою жену? Ну в самом же деле... Кто бы, кроме тебя, знал бы... – Сейто хрустнул пальцами кистей.

- Ну допустим, помню. Какая информация о нем может заменить историю Хьюго Варантеса? – Издевка в голосе Шиффера была очевидна. Дьявол, подумал Сейто.

- Я понимаю, почему ты это делаешь. Если бы Писториус мог тягаться с нормальными бегунами...

- Делаю что?! – Шиффер сбросил плащ, оставшись в джинсах и просторном свитере на голое тело. Каре седых волос выделялось в полутьме. А он выглядит старше своих лет, подумал Сейто.

- Ты даешь возможность таким вот Писториусам выполнить их предназначение в этом мире... Оскар – при всем его желании – технически не смог бы выбежать стометровку на своих блэйдах из десяти секунд... но стоит вселить в мозг подходящего донора его медиаторы, и тот запросто сможет побить рекорды Юсейна Болта. Если нейромедиаторы Писториуса в самом деле способны придать среднестатистическому бегуну экстра-толчок, то каким образом это можно установить? У тебя должен же быть некий измеритель, да? Это не дает мне покоя, понимаешь ли... – Сейто медленно, кошачьими шагами приближался к Шифферу. Мешковатость тела японца не вязалась с его грациозными движениями. Он несколько раз повел плечами, крутнул головой влево-вправо... Шиффера, похоже, эта демонстрация силы не впечатлила. Он завел руку за спину и достал оттуда Беретту М9.

- Воу, парень... Легче, пожалуйста! Ты ведь не думаешь, что я – даже если я Хьюго Варантес, - Сейто непроизвольно хмыкнул, - я не привел с собой чирлидерш группы поддержки?

- Ага... А я приперся сюда ну просто наобум, в одиночку, да?! – Заржал Шиффер, и в его победном смехе Сейто уловил нотки уверенности в контроле ситуации. Что-то екнуло у него в селезенке. Скверно. Значит, он успел сговориться с букмекерским синдикатом.

- Хорошо... Допустим, у тебя тоже есть подпорка. Допустим, ты смог сторговаться с ними в плане отката за твой выход из этого, скажем прямо, патового положения... Но ты уверен, что если я расскажу им о побочных эффектах «Дара Природы», они все также яро будут тебя поддерживать?! – Сейто говорил намеренно громко, надеясь, что те, кто согласился защищать Шиффера, поймут, что их договор с «Черным Доктором» не стоит и выеденного яйца, если «Дар Природы» превратится в банальный допинг, который можно будет легко отследить по «побочняку».

- Заткнись, подонок! – Шиффер выстрелил – раз, другой... Резкая боль обожгла правое плечо Сейто. Он бросился к Шифферу, ушел от еще одного выстрела – почти в упор – и, сложившись, ударом ноги выбил пистолет.

Последующее произошло настолько быстро, что парни с автоматами на балюстраде – не понять, были ли они командой Сейто или пришли с Шиффером – огорошенно опустили оружие и едва успели зафиксировать результат молниеносной атаки мешковатого, казалось бы, азиата на обезоруженного противника: подсечка левой ногой – разворот маятником – удар пяткой в челюсть (тело Шиффера при этом грузно рухнуло на цемент пола)... и последний, мощный удар стопой в основание головы под затылком.

Шиффер дернулся и затих.

Сейто, морщась, поднялся. Кровь сочилась из раны в плече. Где-то неподалеку завыла полицейская сирена. Он оглянулся, мотнул головой своим, и неловко, кривясь от боли, достал сотовый.

Женский голос прозвучал стерильно-медово:

- Приемная вице-президента Би-Эм-Ар Фармасьютикалз доктора Рамзи...

Сейто и Рамзи поговорили быстро. Сумма, которую – по договоренности с компанией – должен был получить Сейто в варианте полной нейтрализации Шиффера, была переведена на его счет в Базеле.

Но Сейто не интересовали деньги.

У него были свои мотивы.

Легенды о «Черном Докторе» и его «Даре природы» еще некоторое время циркулировали в спортивном мире, но более новые допинговые препараты наполнили рынок, и через пару лет мало кто вспоминал о странном массиве рекордов, установленных малоизвестными атлетами в нескольких видах спорта.

БМР Фарма получила шестнадцать патентов, защищающих нейромодуляторы таланта – от спорта до музыки, от математики до танцев. Мировое доминирование препаратов-стимуляторов для усиления талантливости людей началось в середине двадцать первого века.

...Полицейские, прибывшие на место происшествия по звонку неизвестного в заброшенный пакгауз на окраине Сантьяго-де-Чили, обнаружили окровавленный труп неизвестного мужчины с растерзанным затылком – выходило, что у бедняги выдрали с мясом нижнюю часть мозга. Сделано это было с садистской жестокостью, похоже, с помощью какого-то зажима или захвата.

…В луже крови у трупа плавала газетная вырезка с фотографией миловидной азиатки, судя по всему, японки. Подпись под снимком гласила: «Хироко Сейто, чемпионка Олимпийских игр 2036 года по спортивной гимнастике, вчера покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры в Йокогаме».