Василий

Когда я сажусь писать здесь, в доме с зелёной комнатой, под задымлённым небом небольшого промышленного городка, я вижу, что моё участие в этих приключениях было чисто случайным. На моём месте мог оказаться кто угодно. Я впутался в эту историю как раз тогда, когда меньше всего думал о чём-то подобном. Я приехал в Черноречье, считая его самым тихим и спокойным местом на свете. Лес, река, несколько промзон, рабочие кварталы.

«Здесь уж точно, — убеждал я себя, — я найду возможность работать и покой».

А в результате получилась вот эта история. Вот так судьба крушит все наши планы. Пожалуй, стоит упомянуть, что ещё совсем недавно дела мои были плохи: сердце разбито, вера в человечество и в самого себя основательно подорвана. Теперь же, обретя некое равновесие, я даже с лёгкой усмешкой вспоминаю случившееся, перелистываю страницы дневника и делюсь ими с тобой, мой читатель.

Признаю, я и сам был виновником своих бед. В ту пору я был молод, самонадеян и, среди прочих грехов юности, страдал не только безмерной уверенностью в своих коммерческих талантах, но, увы, и слепой верой в безоговорочный успех у женщин. Молод я и теперь, однако после пережитого стал гораздо серьёзнее, хоть вряд ли это научило меня благоразумию. Броситься в омут с головой я готов хоть сейчас.

Оставшись без дохода и в крайне подавленном состоянии, я на последние двадцать с чем-то тысяч сумел снять комнату на четыре месяца, в которой и обитаю по сей день. Разместив свои скудные пожитки и кое-какую мебель на 8 квадратных метрах, я оказался нос к носу с суровым фактом: готовить мне придётся самому. В моём распоряжении были две кружки, столовая ложка, сковорода, нож и чайник — вот и вся доступная на тот момент мне кухонная утварь. Кроме того, я запасся небольшим количеством продуктов и бутылкой вина, на случай грядущих побед, если таковые случатся. Моя стряпня привела бы мою маму в ужас, но уверяю, что готовил я вовсе недурно, а кулинарные эксперименты, проводимые из желания улучшить этот навык, пошли на пользу.

Два месяца мне не удавалось найти работу по специальности, и я смирился с неизбежным, устроился на завод. Это те самые восемь часов в сутки, которые я трачу на обеспечение своих потребностей: еду, крышу над головой и мелкие радости. Всё остальное время я решил посвятить развитию творческих наклонностей: рисованию и музыке, а с последней, надо сказать, отношения у меня сложились весьма натянутые.

Выбор Черноречья в качестве убежища себя оправдал. Дом на окраине города, тихий двор, близость леса и реки — всё радовало. Город вырос в середине прошлого века вокруг заводов, растянувшись вдоль железнодорожной ветки на три станции. Подъездные пути, корпуса цехов, трубы и унылые коробки жилых домов составляют его пейзаж. И всё же, если отойти от окраины минут на пять, то можно было забыть о тусклых бетонных видах и погрузиться в созерцание зелени лесных массивов, хоть лесные пикники и служили здесь популярным отдыхом, о чём красноречиво свидетельствовали кучи мусора на никогда не зараставших травой кострищах.

Окно моей комнаты выходит на тихую улицу. Именно из него я впервые и увидел своего будущего приятеля по странным приключениям, Василия Вдовина. Мы ещё не были знакомы, но его внешность сразу привлекла моё внимание. А странная манера выворачивать ноги при ходьбе и вовсе заставила отложить начатый рисунок и сделать с него набросок. Сложен он был диковинно: длинные руки и ноги, тощее тело в мешковатой одежде, порывистость в движениях. Лица разглядеть как следует не удалось, но я уверен, что даже после мимолётного наблюдения ни за что не спутал бы его ни с кем другим при случайной встрече. Незнакомец скрылся из виду, я отложил набросок и вернулся к прежней работе. В ту пору я коллекционировал типажи, подмечал жесты и движения людей, делал зарисовки — так я упражнялся, пытаясь осмыслить и лучше усвоить теоретические уроки рисования, коих пересмотрел великое множество.

Эта долговязая фигура так контрастировала с большинством округлых и одутловатых горожан, что я стал ждать его появления. Следующим вечером ожидания оправдались: мой угловатый невольный натурщик вновь прогуливался тем же маршрутом. Можно было бы подумать, что он возвращается с работы, но для трёхсменного графика это было слишком поздно. В тот момент я не думал об этом, карандаш оставлял штрихи на бумаге, а радость от удачной находки вытеснила все прочие мысли.

Так прошла неделя. Василий с завидным постоянством совершал свои прогулки, а я — свои наброски. Меня смущало лишь одно: я ни разу не видел, чтобы он возвращался обратно той же дорогой. В ту неделю меня одолели мысли о море, которого я не видел ни тогда, ни прежде. Я ходил мрачный, подсчитывал финансы, искал попутчика среди старых знакомых. С большинством из них, к слову, я порвал все связи ещё до приезда в Черноречье. На то были свои причины, мой читатель, и в принятом решении я не сомневался ни разу. Слишком уж неразборчив я был в связях, что и стало одной из многих причин моих тогдашних неудач. Сделать выводы, оставить прошлое позади и смириться с тем, что его не изменить — таков был мой вердикт.

Часы показывали без пятнадцати девять. Василия не было, и я понял, что уже полчаса высматриваю его из окна. Из-за неожиданно тёплого и даже по-летнему жаркого дня я распахнул створки и сидел на подоконнике. Я планировал познакомиться с ним, попросить попозировать, хотя и не был уверен в успехе этой авантюры. Десять. Стрелка ползёт. Духота. Досада от собственного волнения из-за незнакомца раздражала: лучше уж смотреть на болото, пустырь или свалку, чем поддаваться такой внезапной привязанности. Но до этой недели я уже давно не встречал людей, с которыми мне бы захотелось завязать знакомство.

«Какого чёрта?» — сказал я вслух. Разговаривать с собой — моя давняя привычка, грешу этим, сколько себя помню. В такой ситуации злиться на себя было неизбежно. Василий не обрёл для меня даже имени — всего лишь безымянный прохожий, несколько набросков. Но какая досада!

«Выпить вина!» — крикнул я и, прислонив планшет с пустыми ещё сегодня листами бумаги к раме, сполз с подоконника в комнату.

Найти припрятанную бутылку труда не составило. Побед на горизонте не предвиделось, равно как и штопора в моей комнате. Обдумывая способы её вскрытия, я взгромоздился на подоконник. Отсутствие подходящей посуды вроде бокала меня нисколько не смущало. Вопросы лучше решать по мере поступления, а текущий вопрос — пробка. Горлышко у бутылки было длинное и узкое, так что протолкнуть пробку внутрь вряд ли бы вышло. Вариант раскрошить и вытащить по кусочкам я отбросил сразу. Не знаю уж почему, но показалось, что проще и легче всего воспользоваться ножом и выкрутить её. Что я знаю о вине, ничего, не разбираюсь совершенно. Бутылку эту выбрал наугад на оставшиеся от продуктов деньги. Названия не запомнил, только форму и цену 269 рублей. Пробка не поддавалась. И в этот момент мне показалось, что на меня кто-то смотрит. Повернув голову, я увидел своего долговязого незнакомца. Он стоял на тротуаре напротив и действительно смотрел прямо в моё окно на втором этаже.

Удивление сменилось интересом.

— У тебя там есть закурить? — его голос вывел меня из оцепенения.

— Я не курю.

— Я, впрочем, тоже, — он помолчал, его взгляд скользнул по моему подоконнику, планшету с бумагой, карандашам. — Вижу, ты рисуешь. Люди… получаются? —спросил он и представился. — Василий Вдовин.

Я чувствовал, что должен что-то сказать, но вместо этого лишь аккуратно поставил бутылку на подоконник, придвинулся к краю, придерживая створку, и свесил ноги на улицу. Вряд ли я отдавал себе отчёт, зачем мне это мимолётное знакомство, но у меня был план использовать Василия как натурщика, и упускать такой удобный случай знакомства не было причин.

— У меня есть вино и две кружки. Поднимешься? — спросил я и запоздало добавил. — Миша. Приглашаю в гости, поднимайся.

— Лучше я останусь тут внизу, если ты не против.

— Не против. Раз у тебя нет желания тащиться на второй этаж, я могу спуститься.

— Только из окна не прыгай, — угадав мои мысли, сказал Василий. — Я подожду.

— Вино брать?

— И куртку. Прогуляемся.

Я ещё раз взглянул на него, внешне он был спокоен. И соскользнув с подоконника в комнату, затворил окно и стал собираться. В комнате было серо. Сборы заняли пару минут, включая возню с разорванным шнурком. Сунув в карманы куртки два куска хлеба, больше из съестного ничего не нашлось, и спички, я почувствовал себя Томом Сойером, сбегающим от тётушки Полли, и заторопился ещё пуще. Вино!

— Ведите себя хорошо, — бросил я в пустоту комнаты и вышел.

Раз, два, три, четыре. Я перепрыгивал через ступеньки. Верно, карандаши и бумагу брать смысла не было, темнело быстро. Хоп-хоп, три, четыре. Хлопнула дверь подъезда.

Василий умер вчера. И всё, что я могу для него сделать теперь, это записать нашу историю, надеюсь, ты найдёшь её интересной, мой читатель. Потому что даже сегодня воспоминания о днях, проведённых вместе, о тех приключениях, что мне довелось пережить, на тот момент времени ещё предстоящих нам, наполняют меня тем же чувством тихой радости, что я испытал, сбегая вниз по лестнице.