Ват Чалонг

5-го декабря 1999 года, в день рождения короля Таиланда Рамы IX-го, правительством Цейлона тайскому народу была подарена частица мощей Сиддхартхи Гаутамы, или просто – Будды.

Заключенная в прозрачную капсулу часть ключичной кости «пробудившегося» выставлена, в качестве ценнейшей реликвии, на третьем этаже пагоды Пха Махатхат на территории храмового комплекса Ват Чалонг.

***

Мо была самой вредной девкой из массажного салона мадам Ча. Хитрая и вздорная, она вовсе не была талантлива в любви. Не искушенная ни в стратегии, ни в тактике чувства, не будучи способной ни к влиянию на целое течение его, ни к умелому отправлению милых его частностей, она, тем не менее, с крайним любопытством осязала могучее дыхание этой стихии.

Мо мечтала встретить знаменитость, отдавшись которой без остатка, и согревшись под лучами ТВ софитов и вспышек фотоаппаратов, тепло которых отныне станет доставаться и ей, явить миру невиданные утонченность своих манер и гибкость ума, до сих пор, за неимением достойного спутника, скрытые глубоко в ее натуре.

Но знаменитости, увы, не заглядывали в салон мадам Ча.

Как бы то ни было, но одну вещь, в ее исполнении, Фома находил просто гениальной. Может быть, дело было в неправильном прикусе, или, быть может, ее чувственный приемник, в эти минуты, умел-таки настроиться на нужные волны, и они, аккомпанируя ее, невольно затаенному умению, приводили к поистине фантастическому результату.

После долгих нервных сборов, Мо, наконец, умотала в салон.

Фома вышел на балкон, где, в который раз, задев головой кронштейн, крепящий кондиционер, изящно выматерился и закурил первую за утро смолистую самокрутку. Океан опять штормил. Красные, запрещающие купание, флаги, вонзенные в пляж, трепетали на ветру. Их края, распустившись на множество нитей, создавали алую дымку у срезов метущихся полотен.

Утра с Мо всегда заканчивались скандалами. После того, как она опустошала Фому (а происходило это лишь в конце долгой прелюдии, в контексте которой Мо отнюдь не оставалась без внимания), ему был необходим литературный подвиг, на который, как на совершенно непонятный порыв, Мо было категорически насрать.

Этим утром его план обретения всемирной славы выкристаллизовался окончательно. Чтобы все прошло без сучка и задоринки, Фоме необходимо было освежить навыки обращения с альпинистским оборудованием. Однако в такую погоду нечего было и думать о тренировке в идеально подходящих для этого, скрытых от посторонних глаз, скалах островов провинции Краби. Оставалось лишь запереться в номере отеля и писать стихи, отодвинув дату тщательно спланированного события.

Ключевую рифму поэмы Фома сочинил еще, когда в зыбких утренних сумерках стряхивал и смывал, а охотящийся на потолке туалета геккон, напуганный шумами жидкостей, прошмыгнул в приоткрытую форточку.

Поэма имела прямое отношение к задуманному Фомой мероприятию, и должна была стать одной из загадок его дерзкого поступка. Она была призвана путать и мучить догадками официальные лица, праздную публику и историков.

В роковую ночь Фома оставил свой мопед метрах в ста от храмовой стены, у магазинчика, снабжавшего ласкавшуюся к храму деревню товарами первой необходимости. Всё необходимое Фоме для осуществления его плана компактно поместилось в рюкзаке.

Вскарабкавшись на ветхий, брошенный хозяевами автофургон, опрометчиво приткнутый к внешней стороне, противоположной парадной, стены, Фома без труда перемахнул через первое препятствие. Единственный источник искусственного света робко теплился в сторожке у ворот. Фоме не понадобился даже фонарик – порочная луна охотно вступила с ним в сговор.

Упругими рывками, приближаясь к балюстраде смотровой площадки пагоды Пха Махатхат, за балясины которой надежно зацепилась разлапистая «кошка», Фома дивился незначительности масштаба мероприятий, обеспечивавших сохранность бесценной реликвии.

На середине пути, в голову Фоме пришла рифма, мелодично замкнувшая финальную строфу его поэмы. Фома даже немного повисел неподвижно, чтобы надежно зафиксировать ее в извилине.

Взломав нехитрый замок священной кельи, справившись с цепью, опоясывавшей стеклянную витрину, по колено утопая в высоком ворохе разномастных жертвенных купюр, Фома пробрался к капсуле.

Ранним утром следующего, после нападения на храм, дня, номер 503 отеля Forty Winks в котором проживал поэт, выломав дверь, заполнили многочисленные полицейские и серьезные люди в штатском. Это случилось, в тот момент, когда Фома, еще будучи очарованным гением Мо, ставил точку в конце своей новой поэмы «Ват Чалонг».

Но прежде чем полиция и спецслужбы успели добраться до Фомы, выследить его, скрутить и приступить к допросам, он успел растолочь священную кость, смешать ее с ромом и проглотить смесь.

Узнав о подробностях совершенного иноверцем святотатства, набожный полковник, среди прочих принимавший участие в допросах, выхватил было из кобуры пистолет, и даже взвел курок, но что-то остановило его, и он, смутившись, со слезами в глазах, спрятал оружие и вышел вон.

Мо в полной мере вкусила сладость пусть и сомнительной, но громкой славы. Сначала ее имя появилось в местных газетах. Затем интервью, живописующее ее страстную, но исполненную невзгод, любовь к русскому поэту, оказавшемуся хитрым и вздорным маньяком, вышедшее в «BangkokTimes» перевели и перепечатали газеты Вьетнама, Филиппин, Камбоджи и прочих стран региона, а после и всего мира. Об ажиотаже на ТВ и в интернете даже и говорить не приходится.

Константин Фомин 12. 2024 г.

Обложка К.Фомин