Вавилон-5: Итерионцы

Воздух в стыковочном отсеке Коридора Красного уровня был холодным и натянутым, как струна скрипки. Его не могла прогнать даже вечная гулкая вентиляция «Вавилона-5», вынужденного поддерживать иллюзию комфорта для гостей самых разных биологических видов. Здесь, в этом металлическом чреве станции, где сходились миры, пахло озоном, смазкой и тревожным ожиданием.

Коммодор Джеффри Синклер стоял неподвижно, сцепив руки за спиной. Его поза, отточенная годами службы в Корпусе «Омега», была безупречно прямой, но в глазах — тех самых, что видели и свет далёких звёзд, и тень Звёздной Крепости — плескалась усталая тяжесть. Не физическая, а та, что ложится на плечи, когда ты — тонкая прослойка между снующими по станции амбициями, ненавистью и страхом.

Спустя несколько недель после мутного, замятого на самом высоком уровне инцидента у Ультима-Грида, эта встреча была неизбежна. Как визит аудитора в неудачный филиал корпорации.

По правую руку от него, окутанная почти зримым спокойствием, стояла Деленн. Белые одежды минбарского посла мягко контрастировали с суровым металлом отсека. Её лицо, с его возвышенными и непростыми для человеческого восприятия чертами, было безмятежно, но Синклер научился улавливать лёгкое напряжение в уголках её глаз. Она чувствовала грядущую бурю не хуже него.

По левую — бушевал тихий, но насыщенный шторм из плохо скрываемого раздражения. Лондо Моллари, посол Центаврийской Республики, отчаянно пытался придать своей внушительной фигуре вид достоинства, поправляя вышитый золотом жилет, который, казалось, с каждым днём становился ему теснее. Он бросал ядовитые взгляды на своего вечного оппонента, Г’Кара, стоящего напротив.

Нарнский посол, в свою очередь, напоминал груду камней, готовую обрушиться лавиной. Его массивные руки были скрещены на груди, а тяжёлый взгляд был упёрт в массивные шлюзы, словно он силой воли пытался заставить их остаться закрытыми навсегда. Дыхание его было тяжёлым и шумным, и Синклеру на мгновение показалось, что он слышит низкое, нечеловеческое ворчание, исходящее из самой глотки Г’Кара.

Тишину нарушил только шипящий звук открываемых гермодверей и мерный, почти церемониальный шаг подошедшего взвода безопасности во главе с заместителем командира станции.

— Всё готово, коммодор, — доложил старший офицер. — Корабль пристыковался. Герметичность соблюдена. Эскорт на месте.

Синклер лишь кивнул, не отрывая глаз от шлюза. Он чувствовал, как Лондо ёрзает на месте.

— Ну, сколько можно ждать? — проворчал центаврианин, вытирая платком внезапно вспотевший лоб. — Моё время, между прочим, тоже ценится на Центавре! Или они намерены выходить под музыку и с танцовщицами? Эти выскочки итерионцы обожают театральность. Уверен, они репетировали этот выход у себя на корабле последний час!

— Возможно, они просто приводят в порядок свои когти и зубы после долгого перелёта, Моллари, — проворчал Г’Кар, не поворачивая головы. — Дикарям нужно время, чтобы принять цивилизованный вид. Если, конечно, это вообще возможно.

— О, смотрите кто заговорил! — парировал Лондо. — Нарнский эксперт по цивилизованности! Скажите, Г’Кар, сколько времени у вашего народа ушло на то, чтобы перестать рисовать охрой на стенах пещер? Десять лет? Двадцать?

Г’Кар медленно, с невероятным усилием развернул к нему свою мощную голову. Его глаза горели.

— Нам хватило одного дня, чтобы научиться сбивать центаврийские истребители с орбиты наших планет. И это искусство мы оттачиваем до сих пор. С большим удовольствием.

— Господа! — голос Деленн прозвучал тихо, но с такой неоспоримой властью, что оба посла мгновенно замолчали, будто их выключили. — Мы представляем наши правительства. И мы встречаем гостя. Пожалуйста, сохраните хотя бы видимость того, ради чего была построена эта станция.

Лондо фыркнул, но отступил. Г’Кар лишь хмыкнул, снова уставившись в шлюз.

В этот момент массивные шлюзы с глухим, сокрушающим тишину гулом пришли в движение. Гидравлика завыла, массивные створки поползли в стороны, открывая черноту переходного тоннеля и очертания корабля по ту сторону. Из темноты на них хлынула струя ледяного, незнакомого воздуха. Он пах металлом, стерильной чистотой и чем-то ещё — едким, чужим, словно запах озонированной пустыни.

И затем появились они.

Первым вышел он. Высокий, почти под два метра ростом, с осанкой, в которой читалась не просто военная выправка, но многовековая генетическая селекция на превосходство. Его форма тёмно-стального цвета облегала худощавое, но мощное тело, не стесняя движений. Серебряные инкрустации на манжетах и вороте слабо мерцали в искусственном свете, складываясь в сложные, нечитаемые для непосвящённых геральдические узоры — знак его клана и касты. Лицо было бледным и резким, с высокими скулами и тонкими губами. Но главным были глаза — холодные, бездонные, цвета старого свинца. Они медленно скользнули по собравшейся группе, не выражая ни любопытства, ни интереса. Это был взгляд оценщика, сканирующего бракованный товар.

Его каблуки отбивали чёткую, мертвенную дрожь по металлическому полу. Стук. Стук. Стук. Каждый звук отдавался в тишине, как выстрел. За ним, идеально сохраняя дистанцию, двигалась свита — десять таких же бесстрастных, идеальных солдат-аристократов и дипломатов. Ни один из них не огляделся, не проявил и тени эмоций. Это была не делегация, это был десант.

Торриэлес из касты Дипломатов и клана Торри остановился в трёх шагах от Синклера. Его взгляд закончил инспекцию и замер на коммодоре. Лёгкая, едва заметная усмешка, лишённая всякого намёка на тепло, тронула уголки его губ.

Синклер сделал шаг вперёд. Голос его прозвучал твёрдо, ровно, без тени подобострастия или страха. Он был хозяином этой станции. И он помнил Ультима-Грида.

— От имени Земного Альянса и командования станции «Вавилон-5» приветствую вас, консул Торриэлес. Мы рады вашему прибытию.

Слово «рады» повисло в воздухе, став внезапно хрупким и неуместным.

Торриэлес позволил себе едва заметно склонить голову. Жест был формальным, пустым.

— «Рады». Интересный выбор лексики, коммодор Синклер. — Его голос был таким же, каким должен был быть — низким, ясным, с металлическим тембром, словно его пропускали через аудиофильтр. В нём не было ничего от нежности голоса землян. — Учитывая нашу последнюю встречу на окраинах системы Ультима-Грида. Ваш патруль проявил удивительную настойчивость, вмешиваясь в дела, которые его не касались. Вы демонстрируете либо невероятное дипломатическое мастерство, либо короткую память. Я склонен верить в первое. Как ни странно, ваши действия тогда заслуживают уважения. Слабая раса должна цепляться за любую возможность продемонстрировать свою значимость. Это инстинкт выживания.

Это было не признание. Это была констатация факта наблюдателем, отметившим любопытное поведение подопытного насекомого. Синклер не дрогнул, лишь его взгляд стал чуть более острым. Он чувствовал, как Лондо за его спиной затаил дыхание, а Г’Кар напрягся ещё сильнее.

Затем взгляд Торриэлеса, холодный и неспешный, переместился на нарна. Он изучал его несколько секунд, словно редкий, уродливый экспонат в музее.

— А это, должно быть, представитель Нарнского Режима, — произнёс он, и в его голосе впервые появились нотки — оттенок холодного, клинического интереса. — Г’Кар, если мои данные верны. Я читал отчёты. Примитивная, но агрессивная культура, построенная на культе грубой силы и недалёкого милитаризма. Скажите, видете ли вы хоть что-то в этом тусклом свете вашими жалкими глазами, приспособленными для охоты в пыльных пустынях? Или вам требуется ещё более яркое освещение, чтобы наконец осознать мощь, перед которой стоите?

Г’Кар издал звук, похожий на шипение разъярённой кошки размером с медведя. Его пальцы сжались в кулаки, когти впились в кожу ладоней.

— Я вижу достаточно, итерионец, — его голос был хриплым, полным сдержанной ярости. — Я вижу каждого, кто считает себя вправе смотреть на меня свысока. И у меня отличная память на лица.

Торриэлес не удостоил угрозу ответом. Он лишь улыбнулся — коротко и холодно.

— Не сомневаюсь. Из вашей расы вышли бы неплохие работники в рудниках Итериона. Неразумная сила — тоже ресурс. Ценный, в своём роде. Мы отметим это.

Прежде чем Г’Кар успел изречь ответ, который мог бы стоить ему карьеры, консул уже повернулся к Лондо. Его выражение стало насмешливым, почти снисходительным.

— Ах, и конечно. Центаврийская Республика. Лондо Моллари. Клоуны галактического масштаба. — Он сделал театральную паузу, давая словам достичь цели. Лондо покраснел, его глаза округлились от неподдельного шока и обиды. — Ваши интриги столь же гротескны, сколь и предсказуемы. Вы тратите свои дни, пытаясь удержать иллюзию былого величия, которого уже не существует, словно шут в багряных, но потрёпанных одеждах при дворе умирающего императора. Это забавно. Продолжайте. Нам требуется источник низкопробных развлечений.

Рот Лондо беспомощно открылся и закрылся. Его знаменитые усы, обычно такие бойкие, казалось, поникли вместе со всем его телом от сокрушительного пренебрежения. Он искал язвительный ответ, достойный выход, но нашёл лишь унизительную пустоту. Всё, что он мог издать, — это невнятное бормотание.

И, наконец, взгляд Торриэлеса упал на Деленн. И здесь его маска бесстрастия дрогнула. Не стало тепла, не появилось дружелюбия, но возникло нечто иное — холодное, отстранённое уважение учёного к сложному и потенциально полезному инструменту. Он совершил идеальный, отточенный поклон, в котором была и формальность, и намёк на признание.

— Леди Деленн. Минбарская цивилизация… — он произнёс это слово с весом, — столь древняя, столь мудрая. Наши инженеры до сих пор разбирают те немногие технологии, что нам удалось изучить. Мы восхищаемся вашим мастерством. Столь хрупкие формы — и столь разрушительная мощь. Пожалуй, единственная раса здесь, чьи достижения заслуживают не критики, а самого пристального изучения. Для нашей пользы, разумеется.

Комплимент был обёрнут в колючую проволоку. Он признавал превосходство, но сразу же заявлял права на его плоды. Деленн приняла его с тем же невозмутимым достоинством, склонив голову ровно настолько, насколько того требовала вежливость, и не миллиметром больше.

— Знания должны служить созиданию, консул Торриэлес, а не покорению, — её голос был тихим музыкой после его металлического скрежета. — Надеюсь, ваше пребывание здесь поможет нам лучше понять друг друга.

Торриэлес не ответил. Он уже вернул свой взгляд к Синклеру, полностью отрезав остальных от своего поля зрения, как отрубают ненужные придатки.

— Коммодор, я ожидаю, что мои апартаменты подготовлены в соответствии с переданными спецификациями. Атмосфера здесь насыщенна. И не только кислородом. — Он медленно повёл носом, словно вдыхая запах чего-то гнилостного. — Притязаниями. Глупостью. И запахом немытых тел. Прошу вас, проведите меня. Я исчерпал лимит времени, отведённый на обмен любезностями с местной фауной.

И в этот самый момент, словно отвечая на его слова, по дальнему коридору, едва задевая краем восприятия, проплыла странная, неосязаемая тень. Двигалось нечто, одетое в причудливый скафандр, почти не касаясь пола, беззвучно и неумолимо, как сгусток тьмы в самом сердце станции. Это был ворлонский посол Кош Наранек.

Торриэлес замер. Его безупречная уверенность дала первую и единственную трещину. Его спина выпрямилась ещё больше, если это было возможно, а пальцы в перчатках непроизвольно, почти судорожно сжались. Он не отступил, не дрогнул, но его взгляд, секунду назад такой надменный, стал осторожным, вычислительным, как у хищника, внезапно учуявшего запах другого, более древнего и непознанного хищника. Он не смотрел на ворлонца. Он ощущал его. И это ощущение было ему глубоко неприятно.

— И загадками, — прошептал он так тихо, что лишь Синклер, стоявший ближе всех, уловил эти слова. Голос его потерял металл, в нём на мгновение проскользнула почти человеческая усталость и предостережение. — Чьих граней нам пока гораздо разумнее не касаться… Коммодор? — Его голос снова стал твёрдым и требовательным. — Я готов.

Синклер, сохраняя каменное, непроницаемое лицо, лишь молча кивнул. Он видел реакцию Торриэлеса. Он запомнил её. Это был самый ценный козырь за всю эту унизительную встречу. Жестом он указал направление, и Торриэлес, выпрямившись, двинулся вперёд, его свита чётким строем последовала за ним, отбивая тот же мертвый ритм каблуками.

Они удалились, оставив за собой в стыковочном отсеке взрывную, гробовую тишину, начиненную оскорблённым гонором, яростью и горьким осадком унижения. Воздух гудел от невысказанных угроз и обид.

Лондо первый нарушил молчание, вытирая платком лицо.

— Ну вот, — выдохнул он с преувеличенной обидой. — Я… я даже не знаю, что сказать! «Клоун»! Меня! Посла Центаврийской Республики! Вы слышали?

Г’Кар наконец разжал кулаки. На его ладонях выступили капли тёмной крови.

— Я скажу тебе, что я слышал, Моллари, — прорычал он. — Я слышал голос существа, которое скоро будет смотреть на Вселенную изнутри собственного кишечника. Или, что более вероятно, работать на его рудниках.

Он бросил на Лондо уничтожающий взгляд и, развернувшись, тяжёлой поступью направился прочь.

Лондо, оставшись с Деленн и Синклером, развёл руками.

— И с чего он так разозлился? Мне тоже досталось!

Деленн смотла в пустоту, где исчезла таинственная фигура Коша Наранека.

— Ему досталось предупреждение, — тихо сказала она. — А нам всем, господа, — она перевела взгляд на Синклера, — досталось напоминание. На этой станции появилась новая сила. И она пришла не для мира.

Синклер молча смотрел вслед ушедшим итерионцам. В его глазах плескалась уже знакомая тяжесть. Но теперь к ней добавилась и твёрдая решимость.

— Это Вавилон-5, посол Деленн, — наконец сказал он. — Здесь все приходят не для мира. Наша задача — сделать так, чтобы они его не нарушили.

Повернувшись, он пошёл в командный центр, готовясь к следующему раунду бесконечной космической игры, где ставки только что возросли вдвое.