Вдоль по Питерской

В столовую стекались космонавты. Они заходили вроде нехотя и сразу рассаживались по местам, но – судя по тому, что еда на столах отсутствовала, – собрались вовсе не для утоления голода.

Когда поток входящих иссяк, слово взял высокий и сутулый человек. Без сомнения, он мыслил себя в качестве неформального лидера.

– Пользуясь случаем… – начал сутулый и невольно взглянул в иллюминатор.

Следуя взгляду, большинство космонавтов посмотрели туда же.

За иллюминатором, на фоне звездной бездны, от корабля отстыковывался спасательный шлюп.

– Пользуясь случаем, – продолжил сутулый, – а именно тем, что капитан по своему обыкновению улетел пьянствовать, хочу объявить секретное совещание открытым. Положение видится мне нетерпимым, необходимо что-то решать.

– Правильно! – воскликнул кто-то.

Его поддержали:

– Сколько можно пить!

– А еще капитан!

– Что он себе позволяет!

Сутулый дождался, когда возмущенные крики прекратятся, и твердо выговорил:

– Предлагаю отстранить виновного от исполнения обязанностей.

Было заметно, что он сильно волнуется.

– Верно! – раздались одобрительные возгласы.

– А еще вторую каюту у него отобрать!

При упоминании второй каюты космонавты, особенно женщины, оживились.

– Почему у него две каюты? Нет такого в уставе!

Кто-то, более начитанный в документах служебного пользования, возразил:

– В уставе не оговаривается, что делать с каютой после смерти члена экипажа.

– И не оговаривается смерть члена экипажа.

Нашлись другие, также читавшие устав и возразившие:

– Неправда, оговаривается!

– Не в том случае, если умер от язвы желудка.

После упоминание о язве желудка воцарилось неловкое молчание. При воспоминании о летальном происшествии взоры присутствующих обратились на привлекательную женщину с конопушками.

– Нечего на меня коситься! – вспыхнула та, отчего ее лицо приобрело злобно-пунцовый оттенок. – Никто бы на моем месте не оперировал лучше. Но у больного обнаружилась пенетрация. Кроме того, я просила, чтобы мне ассистировали. Кто-нибудь согласился?

Смотревшие отвернулись и больше к этой теме не возвращались. Было видно, что об этом давным-давно переговорено, да и ссорится с врачихой – на звездолете единственной – не представлялось благоразумным.

– Ближе к делу, – напомнил сутулый. – Время ограничено.

– Разыграть. Чтобы по-честному, – предложили с мест.

– Что разыграть?

– Так лишнюю каюту же.

– Мы рассматриваем вопрос о смещении капитана, – напомнил сутулый, но в возникшей суматохе его перестали слушать.

– Ну выиграешь ты, Люська, – надрывался женский голос. – А зачем тебе две каюты?

– А зачем ему? – отвечал другой.

Кто-то из мужчин предложил примирительно:

– Освободить под комнату отдыха.

Тут же последовало:

– Сделать дополнительный склад. На старом места не хватает. Приходится подолгу искать нужный ящик.

Кажется, говорил кладовщик.

Послышался истеричный голос, высказывавший самое затаенное, наболевшее:

– Нет, ну почему он пьянствует?!

– Вы еще вспомните про то, как капитан стартовал… – припомнил кто-то.

– А что такого? Левый двигатель отказал.

– А почему отказал? Не потому ли, что забыли включить продувку?!

Среди присутствующих нашлись и защитники капитана – во всяком случае, такие сторонники объективности, которые пытались разглядеть в каждом человеке как положительные, так и отрицательные черты.

– Капитан забыл. Каждый совершает ошибки!

– Не надо напиваться! – выкрикнули с задних мест.

– Извините, мы продувку обсуждаем или вторую каюту?

– Мы обсуждаем вопрос смещения капитана, – пояснил сутулый, который заметно уже терял терпение. – Давайте смещать, тогда и вопрос с каютой решим.

– А у нас есть кандидатура?

– Можно сместить, потом выберем, когда никто мешать не будет, – предложила конопатая врачиха.

– А кто корабль поведет?

– А кто его сейчас ведет? – возбудились сразу несколько голосов.

Все с интересом оборотились к иллюминатору, за которым спасательный шлюп выписывал немыслимые кренделя.

– В уставе прописана процедура смещения капитана, – объявил сутулый.

Кто-то из женщин засомневался:

– Там не написано, что капитана можно сместить из-за второй каюты.

– Написано: и в прочих подобных случаях, – пояснил сведущий в уставе.

Нашелся еще более сведущий, процитировавший точно:

– «При явной недееспособности, тяжелом заболевании и прочих подобных случаях…»

Ему возразили:

– Капитан здоров.

– Разве? – немедленно захохотали несколько человек, намекая на непотребство, творящееся за иллюминатором.

И тут тихий, но очень весомый голос молвил:

– Если сместим, как начальству в глаза посмотрим? С нас же на Земле спросят…

Голосу вняли, и возмущенные крики моментально прекратились. Хотя кто-то засомневался:

– Но мы вернемся не раньше, чем через десять лет.

– Но вернемся же!

Перспектива объяснений с начальством, даже по прошествии десяти лет, никого не прельщала. Космонавты облегченно вздохнули лишь после того, как прежняя активистка затянула известное:

– Давайте уже решим по поводу каюты!

– Прошу соблюдать! – захрипел сутулый. – Мы собрались по поводу отстранения капитана, так давайте сначала его отстраним.

– И каюту у него отобрать!

– Нужно голосовать!

– По какому вопросу?

– Нужно проголосовать, какой вопрос ставить на голосование.

– Послушайте, но вторая каюта – это непорядок. Нет такого в Уставе! – не могла успокоиться активистка.

– А женщин ему куда водить? – сдуру брякнул мужчина. – В своей каюте тесно, а в смежных самое оно будет.

Сразу несколько космонавток вскочили на ноги и вразнобой закричали:

– Попрошу без оскорблений!

– Не было этого!

– А ты бы помолчал, дурак!

Сутулый застучал кулаком по столу:

– Прошу прекратить личные выпады. Необходимо решить важную общественную задачу: отстранить от управления кораблем пьянчугу-капитана. От этого зависят наши жизни! Мы в открытом космосе, но через три года доберемся до цели. А потом, после выполнения возложенной на нас миссии, еще семь лет возвращаться. Задумайтесь над тем, кто нами командует. Можем ли мы довериться этому человеку?

Со злости сутулый хватил кулаком по столу, но его стук был многократно перекрыт стуком спасательного шлюпа, который в этот момент пристыковывался к кораблю. Стыковка вышла немягкой – впрочем, в допустимых пределах, потому что спасательный шлюп все-таки пристыковался.

Космонавты переглянулись, принялись подниматься из-за столов и быстро расходиться, не дожидаясь, пока председательствующий крикнет им в спины:

– Объявляю совещание закрытым.

Вскоре столовая опустела. На прежнем месте остался лишь сутулый. Некоторое время он молча и опустошенно сидел, уставившись в точку перед собой, затем ударился лбом о пластиковую поверхность стола и простонал:

– Десять лет! О Боже, еще десять лет!

Из коридора донеслись шаги возвратившегося из открытого космоса капитана. Шаги заплетались. Баритон – пьяный и весьма посредственный в исполнении – затянул:

– Вдоль по Питерской, и-эх, по Тверской-Ямской!..