Вечная Маша и барон Мюнхгаузен

Глава 1. 1744

В Северной Пальмире.

Петербург встретил поручика фон Мюнхгаузена дождём и сплетнями. В трактире «Три бочонка» офицеры голштинского полка толпились у камина, слушая его рассказ:

— Шведы? Ха! Их было двадцать, нет, тридцать! Но я, привязав к хвосту коня фейерверк, помчался на них, как ангел возмездия! Они решили, что сам Люциан вырвался из ада!

Из угла раздался звонкий смех. Молодая женщина в платье цвета малахита, с русой косой, перекинутой через плечо, подняла бокал:

— Люциан? Я слышала, вы тогда спали в сарае, а шведы удрали, испугавшись вашего храпа.

Карл покраснел, но, заметив её усмешку, театрально поклонился:

— Сударыня, даже храп Мюнхгаузена — оружие! Но откуда вам знать сие?

— Я была там. И видела, как вы стреляли ворон из рогатки пуговицами от мундира, — Маша подошла ближе, её глаза блестели. — А ещё вы забыли сапог в том сарае под Полтавой. Деревенский голова Пацюк до сих пор хранит его как реликвию. Вот только...это не ваш сапог. Вы родились через десять лет после победы над шведами...

Офицеры взорвались хохотом и поспешили откланяться, зная горячий нрав хвастуна.

Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен

Карл, ошарашенный, усадил барышню за стол:

— Вы... вы шпионка?

— Лучше. Я — Мария. Та, что пережила вас на десяток поколений. Не верите? Ну и не надо. Выпьем, барон?

Тайный приказ.

Через три дня Карл получил конверт с печатью гвардейской канцелярии:
"Господину поручику фон Мюнхгаузену сопроводить принцессу Ангальт-Цербстскую из Риги в Петербург. Секретно. Любую угрозу либо препятствие — устранить именем государыни."

В саду Летнего дворца, где Маша кормила лебедей, он мрачно описывал круги и размахивал приказом, который давно полагалось уничтожить:

— Нянчить девицу! Лучше бы на войну…

— Война придёт, — Маша бросила хлеб в воду. — А пока Франция нашёптывает ей не ехать в Россию. Её карету уже пытались перевернуть под Берлином и выдать это за несчастный случай.

Карл прищурился:

— Откуда вы знаете?

— Я умею слушать ветер. Или хотите сказать, что не верите в мои истории о том, как учила Клеопатру плести венки из лотосов и кувшинок? Да вам и не надо, дорогой барон, вот только мои слухи всегда сбываются.

Рига.

Фике, пятнадцатилетняя принцесса, из многочисленных немецких обедневших принцесс, встретила их в доме рижского бургомистра. Её платье было скромным, прическа слегка взлохмачена, а глаза горели любопытством:

— Вы из свиты наследника или самой государыни?

— Из свиты здравого смысла, милочка, — Маша осмотрела карету. — Ось подпилена. Поедем верхом.

— Но я не умею верхом! — испугалась Фике.

— Научитесь, — Маша вскочила на коня. — В России даже царицы скачут галопом. А вам надо научиться быть русской царицей.

Софья Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, императрица Екатерина ІІ Алексеевна, Великая

Ночью на постоялом дворе под Либавой на них напали прямо в конюшне. Трое в чёрном, перекрикиваясь с марсельским акцентом, ворвались в конюшню.

Карл выхватил шпагу и нанизал на нее одного:

— Смерть врагам России!

— Поменьше пафоса, гвардия! — Маша швырнула в лицо бандиту горсть перца и совершенно неблагородно огрела его хомутом. — Фике, держите!

Принцесса поймала летящий кинжал, укусила схватившего её шпиона за руку, развернулась и приставила лезвие к горлу:

— Je... je vous préviens, monsieur!

— Браво! — Маша скрутила и этого нападавшего. — Из вас выйдет настоящая казачка.

— Il est cosaqué, n'est-ce pas?

— Изумлён и повержен по-казачьи, ваше отважное высочество!— рассмеялась Маша.

Уроки для будущей императрицы.

По дороге в Петербург Маша учила Фике:

— Русские любят прямоту. Если Пётр спросит, нравится ли вам охота, скажите: «Нет, но научусь».

— А если он... некрасив? — прошептала Фике.

— Красота — в поступках. Ваш муж будет императором. А вы — сильнее него. Поступайте по совести.

Карл, ехавший рядом, фыркнул:

— Вы учите её бунтовать и устраивать дворцовые перевороты?

— Нет. Учу выживать.

Бал.

Петербург встретил их золотом и сплетнями. Вскоре Фике уже примеряла новые роскошные платья, новое имя и новую жизнь.

Карл-Петер-Ульрих Голштейн-Готторпский, император Петр ІІІ Федорович

На балу государыня Елизавета Петровна, в платье, усыпанном бриллиантами, наблюдала, как юный Пётр Фёдорович кружится с новой фрейлиной Машей, подругой своей невесты, ведя светскую беседу:

— Правда ли, что вы танцевали с Александром Македонским?

— Нет, принц, но я видела, как ваш дед Пётр топтал сапогами шведский флаг, — Маша указала на конный портрет великого императора. — Он научил меня пить водку. Да, я понимаю, что шведский король вам тоже родня...но вы теперь русский наследник, а не шведский.

Полтава, Самсониевская церковь

Елизавета, подозвав Машу, отвела её в галерею:

— Ты всё смеёшься над нами, девочка. Но Екатерина Алексеевна — будущее династии. Ты же... отвлекаешь Петрушу.

— Ваше Величество, я старше вашего дворца. Мне не нужен ваш наследник.

— Тем опаснее для тебя и больнее для него. Уезжай. Костёр инквизиции всё же жжёт бессмертных? У нас нет инквизиции, но дров достаточно.

Императрица Елизавета Петровна

Прощание.

Утром Маша нашла у дверей мешочек червонцев и письмо:

«Карета ждёт у заставы. Турки украли мою шпагу. Вы нужны, чтобы вернуть её... Ваш К.Ф.И. фон М.».

Накануне Фике... теперь - Катя, в слезах, вручила ей миниатюрный кинжал:

— Я назову дочь в вашу честь, а если сын...

— Назовите сына Павлом. Это принесёт удачу, — улыбнулась Маша. — А когда станете императрицей, пришлите за мной.

Подруги расцеловались.

Дорога на юг.

Собеседники стоили друг друга. Воспоминания Маши и хвастливые фантазии Карла так сократили время путешествия, что до киевской заставы карета добралась, будто по воздуху.

Карл чуть ли не кричал:

— Говорят, турки содержат дракона! Вы ведь знаете, как их укрощать?

— Дракона нет, — вздохнула Маша. — Но у них есть пушки. И янычары, которых вы вряд ли назовёте «стаей диких уток».

— Уток? — Мюнхгаузен хлопнул себя по лбу. — Гениально! Я добавлю, что они несли золотые яйца, а я летал, ухватив их за лапы…

Пока карета проезжала пыльными предместьями Киева, Маша невольно оглядывалась, будто могла разглядеть шпили Петербурга. Где-то там юная Фике училась быть Екатериной.

А по мере приближения к границе с Османской империей, всё отчётливее пахло порохом.

— Готовы к славе, барон? — спросила она, начищая пистолет.

— Что такое слава? — Мюнхгаузен выхватил шпагу. — Суета сует! Я рождён для легенд! Для мифов! Маша, мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

Их смех смешался с криком степного орла. Война ждала за горизонтом.

Глава 2. 1746

В ставке.

Лагерь русской армии под Хотином напоминал муравейник, разворошенный сапогом великана. Солдаты тащили бревна для редутов, офицеры спорили над картами, а фельдмаршал, в мундире, расшитом золотыми нитями, тыкал тростью в модель новой пушки:

— Прусская модель, уральское исполнение! Дальность — на треть больше. Но не верится, уж больно выглядит хрупкой. Нужен испытатель с крепкими... с крепкой... э-э-э... шеей.

Мюнхгаузен, сверкая аксельбантами, выступил вперёд:

— Ваша светлость! Моя храбрость...

— Ваша храбрость пригодится завтра на полигоне, — перебил фельдмаршал, заметив Машу.

— А вы, фрейлейн, откуда такая будете?

— Из грядущего, — Маша покрутила в руках ядро. — И готова проверить, как ваши пушки стреляют в прошлое.

Командующий недоуменно замер, но, увидев усмешку Мюнхгаузена, махнул рукой:

— Бог с вами. Завтра в пять утра. И если эта шутка убьёт вас — пеняйте на себя.

Фельдмаршал Людвиг Эрнст Брауншвейг-Вольфенбюттельский

Утро на полигоне.

Туман стелился над полем, где стояли три новенькие пушки с берлинским клеймом на правом боку и екатеринбургским на левом. Инженер-артиллерист, худощавый, из курляндцев, с виду - типичный "немец-перец-колбаса", в очках, бормотал, делая пометки в книжечке:

— Угол возвышения 30 градусов, заряд 8 фунтов...четыре картуза пороху...

— Скучно! — Маша вскочила на лафет. — Давайте стрелять на пределе!

— Вы с ума сошли? — Мюнхгаузен поправил шляпу. — Эти стволы могут разорваться!

Артиллеристы в страхе замерли, когда Маша затолкала в бомбу в ствол, села верхом ближе к дульному срезу и вытянула руки :

— Целься в турецкий лагерь. Паша́ должен получить этот ананас к завтраку.

Выстрел оглушил всех. Ядро с Машей исчезло в тумане.

Полёт и падение.

Ветер свистел в ушах. Маша, вцепившись в шероховатую поверхность ядра, смеялась:

— Эх, Леонардо, жаль, ты такого не увидел! Это тебе не требушетами кидаться!

Турецкий лагерь рос на глазах. В последний момент она оттолкнулась от ядра, подправив его полет прямо на шатёр турецкого командующего.

Сверху, со свистом, летело навстречу ответное ядро.

— Обратный билет! — Маша прыгнула и ухватилась за него, едва удержавшись.

Иллюстрация к книге Э.Распе о приключениях барона Мюнхгаузена

Турецкий артиллерист оказался мазилой. Обратный полёт оказался короче, ядро шлёпнулось в болото у русских позиций.

Маша, вылезая из трясины, услышала аплодисменты:

— Браво мне! — Мюнхгаузен в картинной позе стоял на холме, раскланиваясь перед солдатами и офицерами. — Мой ядерный план сработал! Я рассчитал траекторию до дюйма! И плюх! А потом я схватил себя за волосы и рванул... рванул... А рука у меня сильная. И мы поднялись вместе с конем над осокой. И вот я здесь, чудо-богатыри!

— Позвольте, голубчик, — обратится к барону тщедушный подполковник. — Но где же ваш конь и где болотная грязь на вашем камзоле?

— Ну не придирайтесь же вы, милейший Александр Васильевич! — Мюнхгаузен скривился как от надоевшего зуба. — Грязь к героям не липнет. А половина моего коня точно пасётся неподалёку, вон там из куста явно торчит его хвост... и задница? Mein Gott, Мария, это не задница, а ваше личико, друг мой. Пойдёмте мыться и к фельдмаршалу! Ждёт.

Александр Васильевич Суворов

Враньё и разоблачение.

Вечером в штабной палатке фельдмаршал вручил Мюнхгаузену медаль:

— Герой! Вы рисковали жизнью, чтобы...

— Он соврал, — Маша вошла, счищая с платья болотный ил. — Ядрами управляла я. А этот хвастун даже пальцем не пошевелил.

Мюнхгаузен побледнел:

— Сударыня, ревность — плохой советник! Я лично...

— ...просидел в кустах, дрожа от страха? — Маша бросила на стол мокрый турецкий тюрбан. — Паша́ передаёт с того света: в следующий раз он пришлёт вам подарок — мыло. Чтобы вымыли язык. Господин командующий, отчёт о полете на ядре я написала.

Офицеры штаба захихикали. Фельдмаршал, сжав кулаки, рявкнул:

— Поручик, вы... отбываете в отпуск. Немедленно!

Отъезд барона.

Утром Мюнхгаузен упаковывал вещи в походный сундук. Маша, прислонившись к дверному косяку, протянула флягу:

— На посошок, барон. Водка с перцем лечит уязвленное самолюбие и желудок.

— Зачем вы это сделали? — он не поднимал глаз. — Я мог стать легендой!

— Ты и так ею станешь, — усмехнулась Маша. — Как врун, который вытащил себя из болота за волосы. А вдруг поверят?... Приедешь домой, садись за книгу. Лучше вспомните сами, дорогой барон, чем выдумают за вас эти писаки.

Он хлопнул крышкой сундука:

— В Германии меня оценят!

— Оценят, — кивнула Маша. — Там любят сказки. И женись. Твоя Якобина отличная женщина, не пропадёшь.

Баронесса Якобина фон Мюнхгаузен, урождённая фон Дунтен

Послесловие у костра.

Генерал-инженер сидел у костра и чистил трубку:

— Твоим "ядерным" испытаниям нет цены, Машенька. Ты могла бы стать богатой, открыв некоторые свои секреты...

— А зачем, Ибрагим Петрович? — Маша бросила в огонь ветку. — Да и кому прикажете? Через сто лет эти пушки станут музейными игрушками. Я найду новую опасную потеху. И каждый раз буду возвращаться. А вруны... вруны останутся.

Генерал-аншеф Абрам (Ибрагим) Петрович Ганнибал, "арап Петра Великого"

Он засмеялся, доставая карту:

— Говорят, турки прячут золото на дне Дуная. Не хочешь съездить, проверить? Мне тут прожект очередного "потаённого судна" подкинули, авось на этот раз испытаем как следует.

Легенды.

Через месяц пришли наконец немецкие газеты:
«Барон фон Мюнхгаузен, герой русско-турецкой кампании, прибыл в Ганновер. Готовится к свадьбе. Рассказывает, как вытащил себя из болота за косичку.».

В русском полевом лагере солдаты пели:
«Эх, летела Машка на ядре,
Туркам навела она печали!
А барон — в болотном да говне,
Сам себя за косу вытягали!»

Маша улыбалась. Война продолжалась, а её имя уже становилось сказкой. А имя Мюнхгаузен - нарицательным.