Вечная Маша и император Иннокентий І

Кабинет Сталина, март 1930 года.

Дым «Герцеговины Флор» клубился под потолком, застилая портреты Маркса и Ленина. Сталин стоял у карты СССР, показывая трубкой в район Соловецких островов:
— Там, в бывшем монастыре, есть секрет - монахи ещё при Алексее Михайловиче выращивали виноград. Среди вечной мерзлоты. Без парников. Как?

Маша, развалившись в кресле, щурилась на фотоснимки в районе братского дома обители.
— За столько лет...Сильной копоти и гор шлака в округе не видать. Значит, их печи топили не только дровами...

— Электричеством, — перебил Сталин. — В монастырских архивах нашли чертежи XVII века: «машина для тепла эфирного». Выжившие монахи угрожают небесными карами, если мы полезем в их тайны. Отправляйся и разберись. Но главное... — он повернулся. — Там есть человек. Наш общий знакомый. Он такой, наверняка уже влез.

***

Дебальцево, март 1919 года.

Бронепоезд «Власть Советам» мчит по донецким степям. Рядом в рубке - Иннокентий, в прошлом телеграфист, в недавнем прошлом - нарком Донецко-криворожской республики, теперь командир отряда особого назначения. С глазами одновременно фанатика, и в то же время рассудительными.

Иннокентий Серафимович Кожевников (с биноклем) и командир бронепоезда Людмила Наумовна Мокиевская-Зубок

Входит Люся, подруга и командир:
— Мария! Координаты беляков! Быстрее!
Она корректирует огонь.

Взрыв. Пламя лижет броню, броневагон сползает на насыпь . Иннокентий тащит Машу из-под обломков, крича сквозь гул:
— Выживешь?
— Как всегда, — она сплёвывает кровь, зажимая затягивающуюся рану на плече.

Он не понимает, но кивает, улыбается ободряюще в густые усы.

***

Сталин вернул её в настоящее стуком трубки о карту:
— После гражданской его отправили военным атташе в Персию. Там он сдуру взорвал британскую миссию, едва не начав войну. Теперь он на Соловках. Безумец. Но он единственный, кто понимает эти чертежи и может войти в закрытые помещения монастыря.

Соловецкий лагерь особого назначения.

Ветер с Белого моря рвал плакат «Труд — путь к социализму!», прибитый к воротам бывшего монастыря. Маша, в форме уполномоченного НКВД, щурилась на карту лагеря. Начальник лагеря, тощий как жердь, тыкал пальцем в схему:
— Келья монаха Феофана. Она же лаборатория. Монахи замуровали её в начале века, когда по России волнами пошли революции. Взрывчатка не берёт. Но ваш «особый знакомый»... — он кивнул в сторону леса, — вытащил оттуда книги да приборы. Теперь бредит об электрических ангелах.

— Александр Петрович, — остановила начальника Маша. — Если вкратце, чем Иннокентий занимался в лагере?

Александр Петрович Ногтев, начальник Соловецкого лагеря

— Ну если вкратце... Он поступил при моем предшественнике, сумел убедить Фёдора в своем душевном здоровье, несмотря на диагноз. Поосмотревшись, организовал школу для малолетних заключённых.

Прямо Макаренко, честное слово! Они за ним по пятам ходили, учились, каждое слово слушали. С ним и ушли в лес, двадцать человек.

Теперь они с ним строят «Новую Византию».

Фёдор Иванович Эйхманс, комендант Соловецкого лагеря

А вот и его последнее творение...

Он распахнул дверь склада. Посреди ржавых лопат стоял... телеграфный аппарат, соединённый с ветряком из берёзовых жердей. На ленте выделялась первая строка:
«ИННОКЕНТИЙ I, ИМПЕРАТОР ВСЕЯ РУСИ ПОВЕЛЕВАЕТ...»

— Сумасшедший гений, — начальник пнул аппарат. — Но ведь работает. Не понимаем, как. Провода только к генератору на ветряке, электропитание, связной линии не видно. И током бьётся. Мы не трогаем, вдруг что-то умное напишет, например: сдаюсь...

Чекист грустно расхохотался.

Лес где-то на Соловецких островах. Лагерь беглецов.

Студёный ветер загнал Машу в избушку, где пахло хвоей и чем-то химическим. На стене висел «герб»: двуглавый орёл с серпом и молотом на груди и молниями вместо скипетра.

Костер освещал «трон» из коряг, где сидел Иннокентий. Его усы сильно поредели, бородка была скорее не царской, а как у иуды Троцкого. На груди мерцал осколок камня.

— Товарищ Мария! — он вскинул руку в пародии на римский салют, модный сейчас в Европе. — Или вас теперь зовут иначе? Помните, как мы с Людмилой...

— Помню, — оборвала его Маша и села на пень, доставая папиросы. — Вы тогда сказали: «Революция — это вечный двигатель». А теперь вы — царь?

— Император! — он засмеялся, и в смехе слышался какой-то металлический лязг. — Ты принесла вести от Клима? Коба слишком погряз в аппаратных играх после того, как сдал нашу республику украинцам...

— Зачем вам монашеские игрушки? — Маша бросила на стол фото кельи Феофана.

— Игрушки? — он засмеялся.— Монахи нашли способ обогревать землю током. Холодная плазма, Мария! А это... — он потрогал камень, — ...как аккумулятор...стабилизатор... короче, он концентрирует энергию и управляет ее потоками.

— Это греет теплицы? Но... — начала Маша, он резко прервал ее:
— Феофан, явись!

Призрак в рваной рясе не возник из ничего, а чинно, как живой, вышел из-за занавески и поклонился. Занавеска не шелохнулась.
Его полупрозрачные пальцы, будто из паутины, собирали в воздухе формулы и чертежи:
— Камни... антенны... ионосфера...

Маша не понимала тонкостей, но общий принцип стал ясен. Энергия из эфира, почти даровая.

Святитель Филипп (Колычев), митрополит московский

— Они как будто ловили северное сияние и загоняли его под свои огороды! — Иннокентий вскрыл подпол, показав шахту с медными трубами, идущими в сторону монастыря. — Иван Грозный испугался, когда ссыльный митрополит Филипп написал ему об этом в своих "филькиных грамотах". Велел закопать машину, а монахов — на кол. Не выполнили. Тепло оказалось важнее царской воли, в Смутное время вообще было не до них, потом уже Романовы не вмешивались в монашескую жизнь.

***
Набережные Челны, 1919 год.

Пароходик «Ваня», превращенный в настоящую канонерскую лодку и переименованный в «Ваня-коммунист» , под огнём колчаковцев подходит к разбитой пристани. Иннокентий, в кожанке, ведёт десант.

На борту молодой кинооператор крутит ручку своего аппарата, затем прыгает в волжскую воду и бежит с бойцами. Снимает уже в городе...

Эдуард Казимирович Тиссэ, кинооператор

— Напомни, паренёк, как тебя по батюшке? — спрашивает командир, когда бой уходит от берега и киношник колдует над кассетами с плёнкой.
— Какой батюшка, товарищ? — он засмеялся. — Молод я ещё. Эдуард, можно Эд. Только не "Эдя".

***

Келья Феофана, Соловецкий лагерь особого назначения.

Они прошли древним туннелем на закрытую территорию. Медные трубы и пластины на стенках тихо гудели. Вышли в келье Феофана. Маша провела рукой по древнему станку. Пыли, на удивление, не было.
— Здесь нет камня, — она повернулась к Феофану. — Где основной кристалл?

Призрак указал на гобелен, похоже, завезённый моряками-поморами из Франции: Христос, протягивающий монаху шар, излучающий молнии.
За тканью открылась ниша. Внутри лежала мумия в доспехах опричника, сжимающая в руках голубой осколок кубической формы. Рыжая борода топорщились над кольчужным воротником.

— Отец... — Маша выронила папиросу. Те же черты, что на старинном портрете, вырезанном на лиственнице древней сваи в её подвале... Но нет, не Кощей-батюшка, просто похож.

Иннокентий поднял кристалл:
— Он ждал тебя. Теперь мы зажжем солнце под землёй!
— Зажжем. Но не здесь. — сказала Маша, — Феофан, вам не привыкать быть хранителем. Да вы и не можете покинуть эти места. Мы едем в Москву, в хорошую лабораторию.

— К Сталину?

— Да, Иннокентий. Вы теперь его не любите, но если это вас утешит, мы будем работать с военными, которыми руководит ваш друг Климент Ефремович.

Москва. Лаборатория наркомата обороны.

Профессор, больше похожий на сумасшедшего Моцарта, кружил вокруг машины:

— Камень — природный резонатор! Если направить энергию ионосферы через него на мою "люстру"...

— ...сожжёшь пол-Москвы, — продолжила за ним Маша.

Опыты продолжались.

Александр Леонидович Чижевский, биофизик

Однажды ночью Маша застала Иннокентия за подключением кристалла к электросети напрямую.

— Сталин хочет колхозных урожаев трижды в год? — бормотал он. Похоже, товарищ и впрямь тронулся после всех приключений... — Пусть получит солнце в свою кремлёвскую задницу. Не могу я тебя простить, Коба!

Он рванул рубильник. Маша не успела даже дернуться. Искры посыпались из проводки. Взрыв выбросил их на улицу.

В личном деле Иннокентия появилась последняя запись "Признан умалишённым, приговор приведён в исполнение, 1931 год". Ни материалов суда, ни медицинской справки, ни места, ни числа...

НИИ-34, Подмосковье, 1933 год.

После взрыва лаборатории было решено опасные опыты убрать из столицы. Прекрасный лиственный лес. Мелихово, Съяново, Ваулово, Венюково - самые чеховские места, 34 километра от Московско-Курской железной дороги.

Не совпадение ли с названием объекта?...

Маша, с огненно-рыжими после возрождения волосами, шла по тоннелю под рекой Лопасней. Путейцы монтировали рельсы, главный инженер пояснял:

— Отсюда пока до Подольска, дальше доведём и до Кремля. Метро, прямо как у капиталистов, но глубже и длиннее. Не знаем, кто раньше своё откроет - мы или московский Метрострой. Скорее всего, одновременно, чтобы от нашей...вашей линии внимание отвлечь.

Павел Павлович Роттерт, главный инженер Мосметростроя

Два года назад Сталин изучал её отчёт:
— "Император" погиб?
— Сгорел, — вздохнула Маша, пряча погасший осколок и помятое фото на фоне бронепоезда "Власть Советам" в нагрудный карман. — Иосиф Виссарионович, профессора строго не судите...

— Попугаем за халатность для острастки, и пусть дальше крутит свои ионизаторы. Интересные у него штуки получаются. А хочешь, возьму его в наш новый НИИ ?.. в твой новый НИИ.

***

В другом лесу, под Архангельском, среди северных сияний, призрак монаха и призрак в мантии "императора всея Руси Иннокентия" настраивали новую антенну...