Ведьма

Уж не знаю, правда сие или вымысел, но старики бают, что сталась у нас в селе одна диковина. В те времена, когда матушка-императрица ещё не преставилась, жила подле околицы одна солдатка, Марьей кликали. Сейчас то место это бурьяном поросло, а тогда хозяйство у нее было справное — и лошадь, и пара коровенок, а уж мелкой живности и вовсе без счету. Не смотри, что одна жила, все у нее в руках ладилось, да и сама была диво как хороша — очи синие, с поволокой, косы как лен, толщиной в руку, уста черешневые и стать истинно царская. Бывало как по улице идет — все мужики оборачиваются, но в строгости себя держала, Ваньке своему верная была, аки горлица.

Многие, многие пытались было к ней подкатиться, но как получали пару раз оглоблей промеж лопаток, пыл то и угасал, токмо и оставалось, что издали любоваться да от зависти к Ваньке желчью исходить.

Все у Марьи было хорошо, одна беда кручина — не с кем ей было тетешкаться, одна вековала, даром, что мужнина жена, а так то бобылка бобылкой. Не сложилось у них с Ваняткой с дитями, а потом уж его и вовсе в солдаты забрили. Другие солдатки то, пока мужик на службе царской весь подол то поистрепывали, но не таких нравов Марья была.

Так и жила — утром и днем вся в делах, а как вечер, налетала на нее кручина, все стояла у плетня, выглядывала, не едет ли, не идет ли любушка, а по ночам и вовсе в подушку ревмя ревела, да за косы себя тягала в горнице.

Долго ли, коротко ли, а прошел по селу слушок, что вернулся Ванятка то, да не один, привез из краев заморских девчоночку лет тринадцати — чумазую, как в золе перепачканную, и нравом, что зверек лесной. За это, а еще за глаза цвета ночи и верткость прозвали ее — куница. Так они и зажили втроем, Марье пришлось, зубы сцепив, принять падчерицу.Девчоночка та, как Ванятка сказывал, сиротствовала и сама к нему прибилась, да так, что не оторвать — сразу в слезы, хвостом за ним ходила, а Марьи дичилась. Та к ней и с ласкою, и с разговорами, уж потом и с угрозою, а все никак — лопочет не по нашенски, а все по своему, по басурмански и за Ваньку прячется. Ванятка тот по первости пытался было женщин своих примирить, показать, кто хозяин в дому, да куда уж мужику противу бабьих свар, он и лезть перестал.

Да вот только все у них наперекосяк пошло — все как-то исподволь, вроде ничего серьезного, а неприятно: то в начале сева лошадь охромела, пришлось на поклон к хозяину идти, за гроши другую лошадь брать. То коровы разом слегли, птицы стали недосчитываться, рожь уродила чахлая, еле еле посевную выбрали, а что зимой есть? Горюшко…Так прошло года два и началатут Марья на Куницу грешить и все за дело — за птицей то она была приставлена, а ее все меньшало и меньшало. Все сельские ребятишки сызмальства за хозяйством мамкам помогают следить, вот и эту приспособили, токмо все у нее из рук валилось. То ли не привыкшая к труду была, то ли извести хозяйку хотела, уж очень, как подрастать начала, умильно к Ваньке то ластилась. Марья извелась вся, а когда она понесла наконец, то совсем покой потеряла, к ворожке пошла,

— Боюсь, — говорит, — девка мне порчу наведет, вон хозяйство то позапакостила, ничего ей доверить нельзя, мужику моему покоя не дает, целыми днями по лесу шастает, а вечером песни поет, жалостливые.

Ворожка выслушала, трав дала, наказала вечером заваривать и девке в питье подмешивать, мол от тех травок спать она будет и мысли грешные ее не одолеют. И может оно и обошлось бы, да скинула Марья младенчика, не доносила до сроку. Ох уж тут вой поднялся, оно и понятно, баба всю жизнь о дитяти мечтала. О ту пору как раз сенокос был, так Марья всех с поля собрала, требую, говорит суда над басурманкою.

Ванька ей и так и эдак, мол не блажи баба, чего удумала, дите она, даром что веры другой, а зла тебе не желает, мамкой кличет за глаза, когда ты не слышишь. Но у Марьи уже от злобы разум помутился, ведьма говорит девка то твоя, ты глянь, чо она со мной сделала, раньше была кровь с молоком, а теперь как тень хожу, хозяйство позачахло совсем, даже яблоня не уродила в этот год. Ведьма она, как есть ведьма.

Ну а с ведьмами то что, разговор короток — в мешок да в воду, коли выплывет то знать нечистый ей помог, коли нет, то что уж теперь, невинная душа знать была. Сказано — сделано, уж как Ванятка бился, уж как божился, что бабам бы меньше грызней заниматься, а больше за хозяйством следить вот и лад был бы. Разве уж его кто послушает? Коли бабы решили так тому и быть.

Повели девку к реке, а та и понять ничего не может, лопочет только, да глазами по сторонам стреляет, а как в мешок вязать стали, откуда сила взялась, не смотри что тщедушная, как змея выкручивалась, мужиков искусала, взвыла дурниной, ну чисто ведьма, как ни погляди.

Токмо ведь не всплыл мешок то… Ванятка на берег прибег, из воды названную дочку вытащил, давай ее откачивать — не дышит. Гомон промеж людей поднялся, видать напраслину то Марья возвела, невинную душу погубила. Только глядь, а солнце из-за тучки выглянуло и от креста, что у церквушки на маковке — отразилось и прямиком в глаза одной бабе. Та и в крик, за лицо схватилась, а от ладоней дымок пошел, Бог то он шельму метит. И как раз девчоночка воду выплюнула, задышала, Марья волчицей взвыла, мужу в ноги кинулась, тот ее как собачонку откинул. Всю зиму в ногах у мужа и падчерицы Марья валялась и вымолила таки прощение, токмо от позора пришлось им из села то уехать.

А мораль сей байки такова — не судите, да не судимы будете.