Ведьма Элька празднует Длинночь

— Ведьмы в Длинночь сидят дома!

Элька сбилась со счета, сколько раз слышала эти слова от мамы и бабушки, потомственных ведьм. Сама Элька, младшее ведьминское поколение, неизменно хлюпала носом. Как же хотелось на Ратушную площадь, где установят огромную сосну с волшебными огнями. Где будут продавать горячий глёг, кулечки сладостей и ароматную сдобу. Где по темному небу полетят шутихи, а наутро в пекарнях и кофейнях станут обсуждать, каких зверюшек рассмотрели в разноцветных сполохах. Добрая половина Иствича в этот вечер отправлялась гулять на одну из городских площадей.

Про гуляния Элька знала от соседок. За все те годы, что она провела под крышей родительского дома, на праздник Длинночи ее не пустили ни разу. Напротив, в самую длинную ночь в году ведьмы пили успокоительный отвар, затем сонный взвар и ложились спать пораньше.

Но этой осенью ей исполнилось восемнадцать лет, и она тут же переселилась в мансарду тетушки Беттины, известной всему городу швеи. Платила Элька сущие копейки, поскольку обещала поддерживать защитные чары на мастерской и еженедельно вливать силу в амулет против мышей. А если у тетушки Беттины или ее работниц возникнет нужда в Элькиной помощи, им это будет стоит полцены. На том и порешили.

Ведьмы любят спать подольше, поэтому Элька редко приходила в мастерскую раньше полудня. Ей выделили уголок, в котором она ждала клиентов, попивая кофий с булочкой в фиолетовом кресле за резным столиком с волшебным шаром. От шара клиентам никакого толку не было, но Элька решила, что раз у нее пока не хватает денег на собственную комнатку с чучелами летучих мышей и паутиной из шелковых нитей по углам, по крайней мере, она заведет волшебный шар — пусть переливается перламутровым светом, вызывая уважение к колдовству. Стоило появиться клиентке, по мановению Элькиной руки тяжелые портьеры цвета темного шоколада отгораживали ведьминский уголок, и по складкам пробегали искры полога тишины. Из двух дюжин местных ведьм Элькин род считался самым сильным. Маму Эльки, бабушку Эльки и четвероюродную тетушку знал весь Иствич. Так что, стоило Эльке завести свое дело, как к ней потянулись желающие. Многие не верили, что юная ведьмочка способна на такое же сложное колдовство, как зрелые и опытные — и Элька должна была признать, они правы. Но при этом и брала за свои услуги юная ведьма поменьше.

Сегодня Элька принимала посетителей всего два часа, потом мастерская госпожи Беттины закрылась — швеям тоже хочется выспаться перед Длинночью. Едва Элька вошла в зал, как ее захватило общее радостное возбуждение. Перед праздником в мастерской выдавали готовые заказы и отмечали последние изменения — где складочку подтянуть, где чуть отпустить, чтоб заказчицы блистали вечером торжествах. Длинночь начинали праздновать с друзьями и родными, а после ужина и танцев гости и хозяева тепло одевались и гурьбой шли на Ратушную площадь, или на Часовую, или на площадь Фонтанов. Сами фонтаны по зимнему времени были выключены, и вместо каждого теперь высилась Длинночная сосна.

Элька выдала последней посетительнице зелье для воспаленного горла и побежала к себе наверх. Ведьмы не празднуют Длинночь, поэтому к родным она сегодня не пойдет. С матушки станется не выпустить ее до утра. А Элька сегодня впервые в жизни собирается на зимний праздник.

— Эй, нечисть! Куда запропастился?

Домовой карликовый мантикор прибился к Эльке два года назад. Ведьмочка возвращалась от клиента мимо заброшенного дома и услышала тихий плач. Как и положено подросткам, мантикор огрызался, хамил и утверждал, что никто тут не плакал, иди уши прочисть. Но юная ведьма умела разговаривать с домашней нечистью, даже такой трудной. В конце концов Скрип сделал Эльке превеликое одолжение и переселился в ее комнату, а когда повзрослевшая ведьма уходила жить отдельно, переехал вместе с ней в мансарду.

Полурык-полумурк ознаменовал проявление лежащего поперек кровати мантикора. Вытянувшись во весь рост, он упирался лапами в стенку, а треугольную морду с кисточками на ушах свесил с края.

— Булочки принесла? — проворчал домовой вместо приветствия.

Элька выложила на стол плюшку и сайку. Скрип тут же оказался всеми четырьмя лапами на столешнице, подцепил сдобу когтем и надкусил, стараясь удержать морду от проявления удовольствия. Как всякая уважающая себя домашняя нечисть он не собирался радовать хозяйку комплиментами.

Элька заварила травный сбор и достала ватрушку с творогом. Перекусив, она скинула черное ведьминское платье, переоделась в легкое домашнее, пристроилась на кровати и прикрыла глаза.

— Элька, ты и впрямь на праздник идти надумала? Аль не говорила тебе матушка, что ведьмы в Длинночь дома сидят?

— Отстань, хвостатый. Я иду на праздник. Хочешь, тебя возьму?

Мантикор фыркнул, изобразил оскорбленный вид и пропал. Элька укрылась теплым клетчатым пледом и провалилась в дрему.

Проснулась она, когда пришло время ужинать. Может быть, к следующей Длинночи она заведет подруг, не ведьм, которые "Длинночь не празднуют", а обычных девиц, с кем можно повеселиться на празднике и не выслушивать нотации. Сегодня она хоть и одна, по все равно пойдет на площадь.

Ведьмочка достала из хладкороба вчерашнее рагу, разогрела, быстро поела и стала собираться.

— Ты, Элька, и впрямь невеликого ума девица. Ну ничего, еще наберешься с возрастом. Ты только никому из вашего ведьмачьего племени не говори, что была на площади.

— Это почему еще?

— Пакостить будут так, чтоб из города сбежишь, и не посмотрят, что родня.

Элька пожала плечами. Она совершенно не понимала, почему у ведьм такой жесткий запрет на Длинночные гуляния.

На площадь Элька пришла, когда народ еще только-только начал собираться. Обойдя лотки она присмотрела, куда вернуться за глёгом, пирожками с мясом и сластями, и поспешила к палаткам с сувенирами.

— Ой, простите.

Засмотревшись на деревянного лося с огоньками на раскидистых рогах, она сделала неловкий шаг назад и наступила кому-то на ногу.

— У-у-у, — провыли сзади.

Элька обернулась. Пожилой мужчина грустно поджал губы.

— Я нечаянно. Сейчас перестанет болеть, правда-правда.

Не такая она и тяжелая, чтоб всерьез ногу оттоптать.

— Год уже болит, а тут вдруг перестанет. Как же, как же.

Проворчав еще что-то удрученное, нечаянная жертва Элькиной неловкости зашагал прочь. Ведьмочка пожала плечами и двинулась к следующему прилавку.

— Ну что ты хнычешь, — выговаривала женщина в потрепанной кацавейке ребенку лет шести. — Говорила же, мы только посмотрим, покупать ничего не будем!

Элька вздохнула. У нее было не так много сбережений, чтоб осчастливить всех детей на Ратушной площади или хотя бы половину. Вот бы случилось какое-нибудь чудо, чтоб у мальчика исполнилась хоть одна мечта!

— Тебе солдатик понравился? — торговка перегнулась через прилавок. Мальчишка кивнул. — Госпожа, у меня есть один такой же, но у него полноги крысы отгрызли. Может быть, ваш муж починит? Я за четверть цены отдам, все равно никому не нужен.

Быстро, будто боясь, что лавочница передумает, женщина вытащила несколько медяков, и мальчишка, прижимая одной рукой к груди вожделенную игрушку, другой обнял мать, уткнувшись в клочковатый мех.

Где-то сбоку заиграли музыканты, и толпа затопала, захлопала, кто-то уже выкидывал коленца и вертелся в такт. С удивлением Элька увидела того господина, которому она наступила на ногу — тот подскакивал, будто сбросил лет двадцать. Ну вот, а говорил, что нога уже год болит. Врал, небось.

Элька решила, что пора взять первую кружку глёга. Пристроившись у дерева она потягивала пряный напиток.

— Я не знаю, Рольф, — раздалось слева. — Ты очень хороший, но я боюсь.

— Чего ты боишься? Отца?

— Угу. Отец мне этого толстопуза сватает.

"Ох уж эти родители." — подумала Элька. — "Разули бы глаза и увидели, что дочери другой мил".

— Господин Травет где-то здесь? Пойдем, я поговорю с ним, — не сдавался парень.

— Не надо. Я его как-нибудь подготовлю...

"Что ж она такая нерешительная. Не надо готовить, надо сразу! Чтоб подошел, и..."

— Эт-то еще кто такой?

Элька обернулась. Рядом с парочкой стоял мужчина в годах той же светлой масти, что и белокурая девушка.

— Папа...

— Господин Травет, меня зовут Рольф. Я люблю вашу дочь и хочу видеть ее моей женой.

"Если этот Травет будет против, я напущу на него чесотку. Лучше соглашайся, господин", — решила Элька.

Господин Травет поскреб за ухом, хмыкнул и глянул на дочь, которая смотрела на него отчаянными, полными слез глазами.

— Как там вас... Рольф. Приходите завтра на ужин. Поговорим. А ты долго не гуляй. Час после полуночи, не больше.

С этими словами суровый господин повернулся и пошел прочь к ожидавшей его даме.

Элька допила глёг, вернула кружку и пошла в толпе туда, где собирались маги. Три мэтра и три мэтрессы уже заняли свои места, и будто по команде подняли руки вверх. Из их пальцев полетели горящие струйки, поднимались ввысь, превращались в диковинных существ, расцветали невиданными цветами или вспыхивали шарами.

Шутихи рассыпались над площадью, и яркие хлопья волшебного огня кружились, сверкали, переливались и медленно опускались на землю. Их ловили и загадывали желание — пусть в них и нет никакого волшебства, кроме умения долго гореть и не жечься, но поверье бытовало не первую сотню лет.

— Пусть мама встанет на ноги, пусть мама встанет на ноги, — шептала рядом девочка в сложенные лодочкой светящиеся ладони, и Эльке очень захотелось, чтобы эта неизвестная женщина выздоровела вот прямо завтра.

Ловить огненные хлопья пристало детям и молодежи, поэтому Эльку удивил серьезный господин со складкой между бровей, который погнался за большой искрой. Но тайна раскрылась очень скоро — оберегая искру в ладони, господин отнес ее девочке, сидевшей у матери на руках. На вид девчушке было лет пять. Ее ровесники носились вокруг родителей и ловили брызги шутих самостоятельно, а эта милая малышка улыбалась, но даже по сторонам не глазела, лишь отрешенно смотрела вперед. Мужчина вложил в ее ладошки искру и что-то проговорил. К семье подбежал мальчишка постарше и закричал: "Ника, я тоже загадал про твои глаза!"

Элька закусила губу — за такое несчастье не брались даже очень сильные маги. Пусть случится чудо, пусть!

Семья обнялась, и Элька поспешила прочь.

Стряхнув грусть, она подошла к толпе вокруг жонглеров, и вскоре восторженно ахала при виде ловкости двух девушек с огненными факелами и разноцветными кольцами. Танцовщицы были легко одеты — в шубе руками не помашешь — но Элька заметила, что в стороне стоит молоденький маг в одеянии адепта и разогревает воздух над пятачком для выступлений. Здорово! Он будет сильным мэтром, когда доучится.

Она посмотрела акробатов, послушала квартет певцов, который слаженно выводил "Ночи черные, ночи страшные", выпила еще кружечку глёга и отправилась к Длинночной сосне. Дерево укрепили на широком постаменте, и туда уже забиралась молодежь. Юноши и девушки как раз брались за руки, собираясь водить вокруг сосны хоровод.

Раскрасневшись от глёга, Элька хихикнула, когда кто-то подсадил ее под сосну. Элька радостно влилась в цепочку, схватив одной рукой девушку-ровесницу, другой — вихрастого блондина, и поскакала со всеми вместе. Огни на сосне стали ярче, и со всех сторон послышались восторженные крики и пожелания. В Длинночь принято желать людям всего хорошего.

— Пусть девушки остаются такими же красивыми! — крикнул Элькин сосед.

— Пусть у всех на столах будет много вкусной еды! — присоединилась девушка слева.

— Пусть все будут счастливы! — громко добавила Элька.

Огни на длинночной сосне рассыпали блестящие искры, вокруг захлопали, хоровод распался, Элька оглядела радостную толпу. Два юноши подошли к девушкам-подружкам и протянули им по маленькой сосновой веточке. Кому удастся поднять и унести с собой частичку длинночной сосны, того, говорят, ожидает удача. Девушки удивленно переглянулись, взяли веточки, и парни увлекли их к палатке со пирожками.

Элькин взгляд наткнулся на хмурую женщину. Она обнимала двух малышей. Муж рядом с ней держал полную кружку глёга, хотя по глазам и цвету носа было понятно, что ему уже хватит. Мужчина глянул на кружку, внезапно отдал ее жене, подхватил детей на руки и закружил их под взглядом несмело улыбнувшейся женщины.

Пожилая пара в одиночестве стояла в стороне от общего гомона. Элька увидела, как к ним подбежали три мальчика и девочка-подросток, подали пирожки и обняли. На лице бабушки промелькнуло удивление — видно, нечасто внуки балуют их вниманием. Но в Длинночь все иначе.

Элька спрыгнула с постамента и направилась к лавке с конфетами, встала третьей в небольшой очереди, и за ней пристроились два работяги.

— А знаешь, Карл, я решился, — раздался голос за спиной ведьмочки. — Надоел мне Грымзель. Он, конечно, ловкач, каких поискать, и клиентов враз убалтывает, только мне его ругань и вечные штрафы обрыдли. Что у меня, языка нет, что ли, самому договориться? Завтра же попрошу у Грымзеля расчет и пройду по Кленовой улице, поспрашиваю, кому полы перестелить, кому мебель подлатать.

— И правильно. Лучше заниматься дощатым полом у пекаря и монеты класть себе в карман, чем в особняке укладывать паркет, да потом с Грымзелем собачиться.

"Молодец, — подумала Элька, — у него все должно получиться".

Подумав, она взяла два кулька конфет. Один ела сама, а из второго раздавала по дороге детям обсыпанные шоколадной крошкой шарики, желая каждому сладкого года.

Закончив со сластями, Элька присоединилась к компании молодых людей, и вместе с ними пошла в атаку снежками на цепь противников. Заметив, как в нее прицелился жгучий брюнет без шапки, Элька с визгом отскочила в сторону и наткнулась на чье-то тело. Тело глухо ругнулось и полетело на землю. Поднявшись, парень мрачно глянул на Эльку, и не дав ей сказать ни слова, исчез в толпе. Элька пожала плечами, получила снежок в бок, и вернулась к обстрелу.

Поздно ночью улыбающаяся Элька ввалилась в мансарду, быстро разделась до нижней рубахи и залезла под одеяло. Ноги гудели, уши пухли от криков, но Элька была счастлива.

* * *

День после самой длинной ночи назывался Ленивым. Город просыпался хорошо, если к полудню. Конечно, пекарям, бакалейщикам и трактирщикам приходилось подниматься заранее, но и они не торопились, открывая заведения позже обычного. Госпожа Беттина отпирала двери в два пополудни, и сегодня в мастерской сидели только две швеи и Элька.

День и впрямь прошел лениво. Зашли две дамы забрать заказы, еще две — подшить готовые платья, наверное, из подарков. В пять часов забежала на чай жена аптекаря и поделилась свежими новостями Иствича: сразу после полуночи жена стекольщика, которая недавно ушла к ювелиру, прямо на площади бросила любовника и побежала к мужу в комнатку над мастерской, просить прощения и обещать впредь быть примерной супругой. Магда, что лежала уж полгода как, внезапно заговорила и сказала, что, кажется, начала чувствовать ноги. Галантерейщик, вернувшись с ночной гулянки, провалился в пол на подгнившей доске и нашел припрятанные покойным отцом сто золотых. Маленькая дочка мясника, слепая от рождения, проснулась с таким плачем, что сбежалась вся семья, позвали лекаря, страшно переполошились, пока не выяснили, что малышка начала что-то видеть, и с каждым часом все отчетливей.

Это был поистине волшебный и полный приятных чудес день, но не для Эльки.

— Странно, — пробормотала Элька, вернувшись вечером в мансарду из мастерской. — Пришла только одна женщина с ожогом, который сегодня утром поставила. Ни одного заказа на сборы, ни одного на амулеты, даже требовать приворотное не приходили. Помню, к матушке с бабушкой в Ленивое утро валом валили, кому взвар от похмелья, кому синяк под глазом снять.

Тишину комнаты разрезал резкий смех Скрипа. Он лежал на кровати, дрыгал лапами и хохотал, сотрясаясь белым меховым брюшком, а его чешуйчатый хвост с кисточкой мелко постукивал по покрывалу.

— Теперь молись Пресветлым, чтоб никто больше не узнал, что ты на площади была. Недели две можешь отдыхать.

— Да что случилось-то?

Скрип перевернулся на бок и посмотрел на Эльку с прищуром:

— Вот же невежда. Аль не помнишь, что в Длинночь силы ведьм бурлить и кипеть начинают, ткань пространства рвут и в щели просачиваются?

— Да-а... но это же только когда колдуешь?

— Вот же выискалась... на мою голову. Ведьма всегда колдует, всегда! Каждое твое слово — колдовство. Только пока ты силы не вложила, это колдовство маленькое, едва отлетит, сразу развеется. И только в Длинночь любое слово, взгляд, даже мысль обретают силу. А если еще не по заказу, а твоим горячим желанием приправлено, то сила удесятеряется. Ты по празднику, небось, радостная ходила? Всем добра желала? Вот они и получили добро — бесплатно, хе-хе! Теперь хорошо, если к концу недели несчастья снова полезут. Крупные еще туда-сюда, всегда случаются, так с ними к твоим прародительницам пойдут. А ты сиди без работы, раз хорошо повеселилась. Всем счастье подарила, да? Никто не ушел обиженным?

Элька опустилась на кровать, вспоминая всех, кому чего-нибудь пожелала, и рассмеялась. Оказывается, это так просто — приносить людям радость, пусть даже и раз в году!

А сбережений у нее на неделю-другую хватит.

— Ненормальная, — ворчал мантикор. — Как есть ненормальная.

Сидя на краю кровати за столиком Элька болтала ногами, потягивала горячий шоколад и дожевывала пирожок с паштетом, когда в дверь постучали. Это показалось странным. Что Элька живет над мастерской, знали только швеи.

— Кто там? — встревоженно спросила Элька.

— Госпожа Элия, это вы? Меня зовут Алан. Я к вам по срочному делу, мне нужна помощь. Моя соседка, швея, сказала, что тут живет ведьма, и помогла мне зайти.

Вот же принесла нелегкая. Элька открыла дверь и обнаружила того самого парня, на которого она так неудачно упала.

— Ты? — опешил парень. — Это хорошо, — произнес он, дернув углом рта. — Сама натворила, сама теперь и исправляй.

— Что я натворила?

— Плечо! Ты меня с ног сбила, я упал на плечо, и теперь не шевельнуть, так болит. А мне работать надо, завтра утром клиент за книжкой придет!

Элька впустила страдальца и показала на кровать.

— А? — удивился тот.

— Что? Снимай пальто и садись.

— У тебя стульев нет, что ли?

— Нету, — Элька обвела каморку длиной в дюжину шагов и шириной столько же со скошеной стеной. — Зачем мне стулья? Кроме меня тут никого не бывает, а я и на кровати посижу. Показывай плечо.

Парень неловко стягивал пальто, и Элька, вздохнув, стала ему помогать. Скинув домашние туфли она влезла на кровать с ногами, устроилась за спиной страдальца и принялась водить рукой над больным суставом.

— Про какую книгу ты говорил? — ведьмочка попыталась разбавить злобное пыхтение пациента разговором.

— Которую мне переплести дали. Я переплетчик, у меня книжная лавка на Крутом валу.

— Врешь ты все! Будто я в лавке на Крутом валу не была. Ее господин Сэмвэл Манускр держит.

— Дядюшка Сэмвэл месяц назад переехал на юг. Лекари сказали, что его жене в холоде нельзя жить. Моя мать ему сестра, лавку он мне оставил. Я раньше в комнатке сзади работал, теперь еще и продаю.

— Будто ты в книгах разбираешься, — с досадой проворчала Элька.

— С чего бы мне не разбираться?

— И много ты прочел?

— Да уж побольше тебя.

Они препирались еще какое-то время, потом принялись спорить, чьи сказания старше, северных друидов или западных бардов, можно ли верить рассказам путешественников о маленьких, величиной с ладонь, драконах, и стоит ли идти на комедию "Укрощение болтливой".

— Всё. Встань и помаши рукой. Болит еще?

— Нет, вроде. Сколько с меня?

— Нисколько, — Элька виновато посмотрела в пол. — Это же и правда я тебя толкнула. Горячего выпить хочешь? Я травки удачно подобрала, и еще булочки остались.

— А давай, — согласился Алан и тихо добавил. — Хоть что-то хорошее за эту неделю. А то все одно к одному.

Элька заварила травы, добавив туда немножко для умиротворения, немножко для поднятия духа и немножко от вредности, выпустила чуть-чуть силы, и разлила отвар по чашкам.

— Что у тебя стряслось? — спросила она, придвигая к парню блюдо с плюшками.

— Да так, — пожал тот плечами. — Невеста ушла к другому, потому что я отказался уезжать из Иствича в город побольше. Короб с дорогими книгами упал с обоза где-то между рощей и Олень-камнем. Я там ходил, ходил, но ничего не нашел. Домовой на что-то злится, вредничает, то посуду скинет, то еда протухнет. Ладно, ерунда, зря я...

— Нет, нет, подожди. Короб был деревянный?

— Деревянный, но внутри обит зачарованной тканью.

— Значит, может и выжили книги. Так... Скрип, покажись!

Посреди комнаты объявился недовольный мантикор.

— Чего разоралась?

— Будешь ворчать — молока не дам.

— Пф. Давно новых тарелок не покупала?

— Ну что ты за злыдень. Ты ведь слышал про домового у господина Алана. Помочь сможешь?

— Это над книжной лавкой комнаты? Ладно. Но с тебя три плюшки с вареньем!

Скрип исчез. Алан застыл с недоуменным лицом.

— Только не говори, что впервые видишь домовую нечисть.

— Нет, но мантикор?

— Да, редкость. Кто-то из столицы переехал в Иствич с маленьким, новорожденным домовым, пожил тут несколько месяцев, уехал, а домового бросил. Теперь у меня живет.

— У меня будто бы кот, но я его никогда не видел. Раньше он дяде показывался, но дядя с ним без меня разговаривал.

Поговорив про домовых, обсудили нечисть дикую, с которой Алан пару раз столкнулся и еле ноги унес. Парень решил, что домашняя нечисть — точно как дикая, только ей пока от людей что-то надо. Элька не согласилась:

— Дикая нечисть полуразумная и злобнее гораздо. Даже не представляю, чтоб Скрип начал кого-то рвать и кусать, — она задумалась на мгновение, — ну разве что чужих и за дело.

— А что же он вредный такой?

— И вовсе я не вредный! — мантикор сидел на том же месте. — И Щепка твоя не вредная. Ей обидно, что ты имя не удосужился выспросить, молоком не поклонился, и даже не понял, что она дама!

Алан сидел сконфуженный.

— Кто ж знал.

— Ты хозяин, тебе положено знать! — обвиняюще ткнул Скрип в Алана когтем. — Но за дюжину шоколадных конфет она тебя простит. И молоко не забудь.

Элька хихикнула.

— Значит, твоя Щепка по шоколаду. Да, угораздило тебя. Скрип булочки любит, они дешевле.

— Ничего, — пожал плечами Алан. — Уж домовушку я прокормлю.

* * *

На следующий день с утра пораньше Элька входила в дверь книжной лавки. "Дзыннннь", — отозвались колокольчики, и Алан поднял глаза от переплетного станка.

— Госпожа Элия? Проходите.

— Кхем. Алан, давай без церемоний. Можешь закрыть лавку часа на два? Съездим, посмотрим, вдруг короб найдем. Я поисковик на дерево и зачарованную ткань сделала.

Алан округлил глаза.

— Там же травы безумно дорогие и этот... как его...

— Чаркамень, да. Не страшно, у меня есть несколько осколков. Пошли.

* * *

(год спустя)

— Ой! Простите. Я ведь вас не ударила, нет? У вас ничего-ничего болеть не будет!

Алан увлек Эльку подальше от обескураженной женщины.

— Элька, ты решила весь город вылечить? Это уже пятая!

— Ай, ладно, Длинночь лишь раз в году бывает.

Парень притянул к себе ведьмочку и быстро поцеловал. Та на миг прижалась к нему щекой, но снова встрепенулась:

— Смотри, там ссорятся, наверняка у них что-то случилось. Может, удастся помочь.

Алан рассмеялся:

— Да, в прошлую Длинночь ты лихо мне помогла, сразу двух бед как не бывало.

— Двух из трех, с книгами и с домовушкой, — уточнила Элька. — С невестой, прости, никак... Так, надо вмешаться.

— Элька?

Но юной ведьмочки уже не было рядом. Она остановилась вытряхнуть сапожок рядом со спорящей парой, потом выпрямилась и внимательно посмотрелась к женщине. Когда Алан подошел, до него донесся обрывок разговора:

— Мэри, я не понимаю тебя. Опять какие-то капризы? Ты стала несносной!

Элька решительно сделала шаг вперед.

— Это вы, господин, несносны. Женщин в тягости расстраивать нельзя! А вы что делаете?

— В тягости? — мужчина с обалдевшим лицом посмотрел на жену. — Мэри, это правда, ты в тягости?

— Ой, — та прижала руки к щекам. — Я и не думала. Ой. Я... Ой.

Алан подхватил Эльку под руку и потянул за собой. Отбежав, они рассмеялись.

— Видишь? — ведьмочка задрала носик. — Все просто!

— Если все так просто, придется вам, госпожа Элия, разрешить и третью мою беду.

— Ну уж нет, — надулась Элька. — Возвращать твою Мирвиэнну я не буду.

— Кхм. А кто сказал про Мирвиэнну? Речь шла о моей невесте.

Алан вынул из кармана мешочек и вытащил оттуда браслет из двух перевитых полосок, серебряной и золотой:

— Госпожа Элия, дабы обеспечить меня невестой, согласитесь выйти за меня замуж.

Будто зачарованная Элька протянула руку. Под звуки рвущихся шутих Алан отвернул край элькиной перчатки, на мгновение прижался губами к полоске кожи и застегнул на запястье девушки обручальный браслет.

В памяти жителей Иствича эта зима осталась как волшебно счастливая.

КОНЕЦ