Ведьма из Воровского

— Ты не сможешь!

— Смогу! — Лереена спрыгнула с лавки, на которой стояла, вытянувшись в струнку и встав на носочки, чтобы дотянуться до маленького зарешеченного окошка. В камере было душно, затхло. А от окошка тянуло хоть и холодным, но свежим воздухом.

— Вот увидишь, смогу! — еще раз сказала она, и оправила ворох ярких юбок.

— Тебя казнят на рассвете, ведьма! — ее собеседника за окном видно не было. Только край черного, начищенного до блеска сапога. Но она прекрасно представляла себе его, как будто рядом стоял. Все такой же напыщенный и самодовольный Саливан. Черные волосы набриолинены так, что можно солнечных зайчиков пускать. Капризный изгиб верхней губы, который здесь называют «лук Амура», породистый нос. Красавчик, который не знал отказа от женщин. Раньше. Конечно, он оскорбился. Какая-то цыганка даже не из второй, из третьей гильдии.

— «Ведьмой» я стала только потому, что посмела тебе отказать! — фыркнула она.

— Конечно! — голос Саливана внезапно стал тише и ближе. Видимо он наклонился к самой решетке. — И у тебя есть время подумать, до рассвета. Если передумаешь, ты знаешь, где меня искать!

Удаляющиеся, нарочито четкие, шаги показали, что Саливан все сказал и больше не намерен тратить время на какую-то бродяжку.

— Ха! — невесело сказала Лереена, залезла на лавку с ногами, обхватила колени (так было теплее) и принялась думать.

Осенние ночи стали не в пример холоднее. Камера была маленькой и за ночь выстуживалась до стука зубов. Днями немного прогревалась. Сторона была восточная, а лето все еще не желало сдавать свои рубежи без боя и за день успевало нагреть и площадь, куда выходили тюремные окошки и даже восточные камеры. Страдальцам через проход от них и того не доставалось. А у Лереены даже жарко пару раз было днем.

Думала Лерка, конечно же, не о том, дать, или не дать напыщенному болвану. И даже не о том, что завтра на рассвете ее могут казнить. В конце концов, у нее будет возможность выгадать время. А о том, как глупо и бездарно она умудрилась попасться. Заигралась в наивную цыганочку, привыкла ходить по острию, зная, что в любой момент вытащат, спасут. А если и погрозят пальчиком, то больше для острастки. Вот теперь разгребай, Лерочка, кушай полной ложкой. Ты же хотела! Ты же мечтала, чтобы по-настоящему, чтобы работа и риск и удовлетворение, что пользу приносишь. Зазналась, занеслась. Вот, мол, я крутая какая! Смотрите, завидуйте, подруженьки! Я и на помойке могу жить и с местными нищими из одной миски есть и не морщиться! Не то, что вы!

Лерка вздохнула и почесала лопатку. Единственное, к чему здесь невозможно привыкнуть — это клопы. Это не клопы, это крокодилы какие-то! Болит потом и чешется и волдырь на полспины!

Залязгал засов.

— Эй, цыганка, жрать будешь? — в камеру сунулся стражник с кувшином и ломтем хлеба. Оглядел с ног до головы съежившуюся девушку, обхватившую себя руками за плечи. — Одеяло принести?

— Нет. — Буркнула Лерка. — Не холодно.

За одеяло он что-нибудь потребует. Взял бы сам, да видать Саливан до последнего надеется, что она согласится и велел не трогать.

— Ну и мерзни, дура! — Охранник брякнул на лавку миску с кувшином. Подумал, и выплеснул из кувшина воду. Не всю, половину. Так, для острастки.

Лерка только плечами пожала. Бытие определяет сознание. Не злые они здесь. Обычные. Просто работа собачья. А так в каждой душе есть огонь, где искорка, а где и бушующее пламя. Надо только разглядеть. И Лерка видела его сквозь грубые слова и заскорузлую внешность.

— Спасибо. — Тихонько сказала она.

Негромко, но он услышал. Дернулся, обернулся, посмотрел удивленно. Постоял, потеребил бороду, обсыпанную крошками, но все же уточнил.

— За что? — нахмурился, ожидая подвоха и готовясь так обложить бродяжку, чтобы больше и мысли у нее не было шутить над стражей.

— За то, что не всю. — Тихо сказала Лерка.

Тот постоял, потоптался, крякнул и ушел, громче, чем обычно, хлопнув решеткой коридора.

Ночь выдалась холодной, но ясной. Лерка стояла на лавке, обгрызая с хлеба жесткую горбушку и смотрела на звезды. Созвездия здесь были такие же, только будто сдвинутые. У Большой Медведицы лишняя звезда, яркая и двойная была в середине ковша. Малой Медведицы вообще не было, а в созвездии Лиры Вега была мелкая и невзрачная. Но Лерка смотрела именно туда. Долго, до рези в глазах. Ничего не было. Ничего и никого. Тишина стояла какая-то первобытная. Только стражник с колотушкой где-то по периметру города обходил с дозором стену. Прервется монотонный стук, которых хорошо разносится в ночном воздухе, и сразу дозорные выскочат из теплой караулки. А может и не выскочат, если вино окажется достаточно крепким, а ужин сытным.

— Лереена, -шепот от решетки, в отсутствие шагов, раздался неожиданно и близко. Лерка отшатнулась, не удержалась на краю лавки и шлепнулась на земляной пол.

— Кого там черти принесли?! — ворчливо спросила она, потирая ушибленный тыл.

— Гай! — мальчишка лег на камни мостовой и приблизил голову к окошку. — Саливан прислал узнать, не передумала ли ты?

— Привет, волчонок, — Лерка вскочила на лавку и дружески дернула Гая за темную отросшую прядку, — ты же знаешь, что я отвечу.

Вот кто вырастет, будет красавцем. И не слащавой приторной красотой своего братца. Сейчас Гай был худой, мослатый, несуразный. Но у него был прямой честный взгляд и живой непоседливый нрав. Откуда в клубке Осборнов взялась эта жемчужина, было непонятно.

— Знаю, — Гай вздохнул, — а ты правда ведьма?

— Конечно! — Лерка резко придвинулась к решетке и зарычала, оскалив зубы.

Гай отпрянул, потом захохотал и принялся проталкивать сквозь решетку узелок.

— Держи, тут булка, мясо вяленое и вино во фляжке. Выпей утром, я туда маковых капель намешал. Тогда и на казни не страшно будет. А я за твою душу сегодня две менки в молельном доме положил в копилку. Не беспокойся.

— Ага, — Лерка приняла узелок и, просунув тонкую руку сквозь решетку, погладила Гая по мягким волосам. — Беги, волчонок, а то брат осердится.

— Ладно, — Гай легко вскочил на ноги и махнул ей рукой, — я завтра тебе помашу, ты там глянь на меня с облака. Ей бы такую уверенность в прекрасную загробную жизнь. Даже немножко завидно.

— Обязательно. — Лерка подождала, пока гибкая фигурка растворится в густых сумерках и развернула платок. Хлеб был мягкий белый и пах как сволочь. Как давно она уже простого белого хлеба не ела. Вино с маковыми каплями было в тонкой деревянной фляжке, заткнутой пробкой. Спрятать среди юбок и не увидит никто. А сам узелок оказался тонким, но теплым платком, свернутым вчетверо.

— Ну что за пацан! — с умилением сказала Лерка, — теперь и на доклад не страшно.

Сколько их там осталось? Лерка пересчитала выпуклости на запястье. Четыре круглых горячих припухлости, как комар укусил. Лерка их так про себя и звала — комариные укусы. Правильное название было занудное, длинное и Лерка его все время забывала. Но странно, вчера ей казалось, что их пять. Ну, ладно. Лерка выглянула в окошко, как раз вовремя, чтобы увидеть, как мигнула Вега в созвездии Лиры. И нажала на четвертый укус. Он оказался твердым и с усилием провалился под кожу, как кнопка в пазы. Камера поплыла у нее перед глазами. Светлое, на фоне темной стены, окошко закружилось вокруг нее, как раскрученный на веревке мяч. А потом она провалилась в мятный белый туман.

*****

— Привет, Лер, — Виктор сидел в своем кресле за рабочим столом. В кабинете было темно. Только настольная лампа очерчивала желтый круг теплого света на столе. В этом свете Лера видела его руки. Тонкие запястья, слишком тонкие для такого солидного пиджака. Пальцы нервно крутили карандаш. Лист перед Виктором был исчерчен. Сначала плотные ряды цифр и формул, потом прочерк, зигзаг и куча хаотичных линий, как будто пишущий в ярости зачеркивал все, что написал.

— Опять ничего? — Лера села напротив, постаравшись сдержать разочарование.

За спиной Виктора светилось теплым оранжевым светом окно. Шумели машины, где-то играла музыка. Лера, неосознанно, потянулась вперед, пытаясь рассмотреть побольше. Уткнулась в невидимую преграду и раздраженно зашипела. Где-то там за стеклом жил своей жизнью ее поселок. Играли дети, гуляли парочки, замотанные тетки спешили по своим делам. Странно, но как только это стало недоступным, ненавидимый ей поселок вдруг стал ей являться во снах. Там в темнице. А ведь раньше она даже название его терпеть не могла. Поселок имени Воровского. Ну что это за название. Будто они все там воры. А теперь ей каждую ночь снилось как она гуляет в парке у полуразрушенного фонтана, поднимается по ступеням ДК, или заходит в продмаг к тете Зое. И эти сны наполняли ее невыразимым счастьем. Тем печальнее оказывались пробуждения.

— Ничего. Лер, слушай. Это зашло слишком далеко, чтобы оставить все, как есть. Ты подвергаешь себя слишком большой опасности. Тебе нужно закрыть проект.

— Не смей! — испугалась Лера, вскочила со своего кресла и опять едва не врезалась в невидимую стену. — Я тебе закрою! Они же живые там все! И настоящие! Я не разрешаю тебе! К тому же, без меня ты все равно не сможешь этого сделать! Я — демиург!

— Ты сумасшедшая! — распалился Виктор. — Ты слишком вжилась в тот мир! Ты слишком там! Оставь его, наконец! Завтра тебя казнят, тебе этого мало?! Они варвары, выродки! А ты…

— Я ухожу… — Лерка встала и развернулась.

— Погоди! — Виктор сразу скис. — Лерчик, стой, я дурак! Да подожди ты! Только не уходи! До рассвета еще есть время. Останься! Я буду молчать!

Лерка развернулась и залезла с ногами в кресло. По другую сторону невидимой стены сидел Виктор. Витька. Умник и человечище! Хромой, несуразный, вечно лохматый. Вечно не от мира сего. Но Лерка влюбилась в него с третьего класса. Что она там увидела сквозь эти хромоту, очки и вечно мечтательный вид. И первый раз подралась из-за Витьки, когда две дылды из восьмого попытались отобрать у него сменку и закинуть ее на провода. Налетела из-за угла. Оттащила одну за волосы, другую макнула носом в грязь.

— Идиотка бешеная, — орали старшеклассницы, убегая.

А Лерка взяла Витьку за руку, сама и больше не отпускала. Именно он тогда и рассказал ей теорию множественных миров и демиургов. Именно ему в Москве дали грант под это исследование. Именно у него впервые получилось. Зачем взрослым дяденькам из Москвы эта теория, Лерка не знала. Но ведь наверняка что-то они с этого будут иметь. И не мало, судя по тому, как зачастили к Витьке серьезные суровые люди в пиджаках и с охраной. Лерка уже привыкла видеть перед Витькиным подъездом огромную черную машину с фигуркой летящей то ли женщины, то ли птицы, на капоте. И двух охранников, прогуливавшихся неподалеку. В комнате у Витьки появился новый навороченный комп с экраном шире его стола, а на окне решетки. То ли чтобы оборудование не украли, то ли чтобы сам не сбежал. Они бы его, наверняка, и в Москву увезли, если бы смогли. Но какая-то «точка привязки» была здесь. Вот и катались к нему, как нанятые. Но чем больше приборов появлялось в его квартире, тем мрачнее становился Витька. Тогда уже Виктор Сергеевич, студент третьего курса физтеха. Мужчины, наведывавшиеся к нему, становились все суровее, а разговоры за дверями закрытой комнаты все длиннее и громче.

— Слушай, Лерчик, — сказал он один раз и в сомнении потеребил хохолок светлых волос у себя на макушке. От этой навязчивой привычки, волосы у него были вечно встрепаны, как будто он только проснулся, — ты не могла бы мне помочь?!

И когда он рассказал ей все, она сразу же согласилась. Кто же знал, что все получится настолько хорошо.

— Сколько там осталось? — тоскливо спросил Витька, вырвав ее из воспоминаний.

-Пять, — соврала она, сразу сообразив, о чем идет речь. — сегодня была пятая.

— Лерчик, ты же понимаешь, что если ты используешь все свои стабпапулы, ты уже не сможешь вернуться оттуда, а мир закапсулируется и станет самостоятельным! И мы никак не сможем тебя оттуда достать! Учти, если через три дня мы не сможем снять петлю, я поставлю вопрос о прекращении эксперимента перед Юрием Марковичем.

— Вы не сможете. — Быстро сказала она. — Демиург должен быть в этом мире для прекращения.

— Слишком быстро ты во всем разобралась. — С досадой сказал он. — Но ты же будешь здесь, ты же не сумасшедшая, гибнуть из-за своих фантазий?!

— Они не фантазии. — Нахмурилась Лерка и снова попыталась встать с кресла. — И ты это прекрасно знаешь!
— Сиди, сиди уж, демиург, молчу! — Замахал руками Витька. — Но через три дня обещаешь оттуда уйти? Обещаешь?! — Он посмотрел на нее беззащитно, сняв очки.

— Хорошо, — медленно сказала она и повторила, — я же не сумасшедшая.

А потом они сидели, разделенные невидимой преградой совсем рядом и бесконечно далеко друг от друга. Каждый в своей реальности. Поселок за окном затихал, остался только теплый оранжевый свет фонарей, да редкие взлаивания собаки. Лерка даже знала какой. Жила одна такая в частном секторе. Днем отсыпалась, ночью несла вахту, как тот стражник с колотушкой. И если и замолчит когда-нибудь, то только потому, что кто-то не выдержит и пристукнет ее за ее всеночные бдения. Странно, но дико бесившая Лерку собака, теперь вызывала у нее умиление, как тонкая ниточка, связывавшая ее с тем миром за окном. Витька прислонил ладонь к преграде и по ней от руки побежали радужные сполохи. Лера прижала ладонь с этой стороны, постаравшись попасть точно по контуру ладони Витьки.

— Ладно, — Витька сказал медленно, через силу, — надо расходиться. Куда тебя сегодня?

— Да какая разница?! Все равно вариативность слабая. Хотя, давай подальше от тюрьмы. Хоть погулять успею, надоело в камере сидеть.

— Давай, но учти, через три дня все прекращаем. Я сегодня же напишу Юрию Марковичу, а через три дня…

— Я помню, — скривилась Лерка, не нужно мне это повторять. — Ну что ты заладил, через три дня, через три дня! Лучше бы таз с водой тут поставил. Умыться страсть как хочется и зубы почистить! И постарайся все же развязать петлю.

— Ты сумасшедшая, — тихо и тоскливо сказал Витька, — за это и люблю.

Лерка нажала на припухлость на руке. Витька одновременно что-то на клавиатуре. Комната поплыла в мятном тумане, вокруг нее закрутились две луны — оранжевое окно за спиной Витьки и круг от света настольной лампы. А потом она ударилась обо что-то твердое тылом, потом локтем, зашипела и открыла глаза.

Она сидела, опираясь спиной на дуб в Лиловой дубраве, почти у Северных ворот. Молодец, Витька, отправил почти к границе города. А городская тюрьма на центральной площади. С каждым разом у него получается все лучше и лучше. Лерка нащупала укусы комаров, сначала рукой, а потом, охнув, уставилась на руку. Две! Две?! Но должно быть три! Она провела ладонью по коже запястья, надеясь, что просчиталась, или не заметила. Но нет. Укусов было два. Неужели, переход обратно теперь тоже засчитывается?! Но почему?!

Она знала почему. Витька — гений. Но даже у гениев иногда отказывает фантазия. Ее мир стал настолько реальным, что переход обратно программа тоже засчитывает за выход в реальность. А значит все эти люди обрели свои собственные плоть, кровь, собственную судьбу и… свободу воли. И один из них сейчас как раз использовал свою свободу воли на полную.

Карета Саливана подъехала, как всегда, незаметно. Мужчина неторопливо направился к ней, зная, что Лерке некуда деться. Справа и слева от него поигрывали мускулами два амбала — слуги. Конечно, старший сын судьи из первой гильдии, да еще с таким противным характером. Такого охранять нужно. А то украдут на выкуп, а то и просто побьют для отвода души. Что судья Осборн, что его сынок на редкость напыщенные и противные болваны. Пришибут их, никто из первой гильлии слезинки не прольет. А вторая и третья так вообще спляшут на радостях, а то и менку в молельный дом отнесут, чтобы в аду их душам пеклось смачнее. Гая только жалко.

— Ну что, бродяжка, ты принесла охранный сбор? — Саливан стоял над ней, перекатываясь с носка на пятку и, без зазрения совести, пялясть ей в ворот платья. Так сально, что Лерке захотелось срочно вымыться. Интересно, почему все же нельзя пронести сюда что-то из своего мира? Так нашел бы Витька ей золото, или камни какие-нибудь. В конце-концов, у Юрия Марковича бы занял под эксперимент. Расплатилась бы Леркас Саливаном и жила бы дальше. Хотя, кого она обманывает. Нашел бы судейский сынок повод докопаться до нее. И сейчас, кто это видывал, чтобы сынок судьи лично с цыганок из третьей гильдии подати собирал.

Саливан присел перед ней на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне, пальцем провел по вороту ее платья и, расплывшись в улыбке, многозначительно произнес:
— Или ты хочешь расплатиться чем-то другим?

Вариативность, конечно, страшно низкая, но попытаться стоит. Каяться она уже пробовала, драться тоже. После этого Саливан и стал брать с собой слуг. Но бегала Лерка в школе тоже неплохо. Девушка вскочила и, подхватив свои юбки, молча кинулась в чащу.

— Взять ее! — взревел Саливан. Казалось, его только обрадовал такой расклад.

Юбки путались в ногах, ветки цепляли за волосы. Клок черных волос остался на корявой ветке, так больно дернув ее, что вышиб из глаз непрошеные слезы. Именно из-за них Лерка не заметила корень, подвернувшийся под ногу и больно, обидно упала. Попыталась подняться и, вскрикнув, опять упала. Левая нога отозвалась острой болью.

Скрутили ее быстро, притащили отбивающуюся и пинавшуюся девушку пред темные очи господина. Саливан, по законам жанра, стоял возле кареты, нюхая какую-то былинку. То есть до поимки, конечно следил за погоней. Но сейчас нужно было показать, насколько это ему неинтересно.

— Так что, бродяжка, — Саливан оставил былинку и уставился на нее своими черными коровьими глазами. — Будешь платить подать так, или иначе?! И, видя, что девушка беззащитна, провел рукой по аппетитным выпуклостям под корсетом.

Пощечина вышла звонкая, как выстрел. Саливан схватился за щеку, не веря себе, а по дорожке, поднимая столб пыли, уже бежал Гай.

— Стой, Саливан! Не трогай ее, я принес подать!

Интересно, почему, как Лерка не пыталась, ей так и не удалось поменять местами эти события?! Наверное, потому, что она уже не демиург. Ее мир уже живет по собственным законам и не подчиняется ей.

— Отстань, Гай, ты почему не на занятиях?! — Саливан был в ярости.

— Саливан, оставь ее, вот! — парень протягивал горсть менок на грязной ладони.

Брат ударил Гая по руке, менки полетели в дорожную пыль.

— Откуда у тебя деньги? Украл?! Ты — сын судьи! — он схватил Гая за шиворот и тряс, как собака тряпку.

Гай болтался, пытаясь достать ногами до земли, потом вырвался, отскочил, насупился, как дикий волчонок, — Оставь ее, Саливан, я копилку разбил. Мне маменька деньги на излом года дарила, я копил!

— И ты согласен отдать накопленное, чтобы спасти от темницы какую-то нищую цыганку?! — старший судейский сынок даже яриться перестал, настолько неожиданное и дикое было для него такое предположение.

Лерка слышала это в разных вариациях уже много раз, но все равно в носу защипало. Конечно, не какую-то нищую цыганку. Они с Гаем давно знали друг друга. С того самого дня, как Гай задал жестокую трепку одноклассникам, решившим, что хорошей забавой будет закидать камнями цыганку, собиравшую милостыню на пересечении Менного и Трехколенного переулков. Потом сдружились. Бегали вместе и на рыбалку на Черный пруд и за яблоками в Молочную долину. Лерка научила Гая делать свистульки из ивняка, как ее дед, а Гай таскал ей из судейской столовой сладости. Мелкий он тогда был лет одиннадцать. Но Лерке было с ним весело и спокойно. Тогда-то она и поверила, что ее мир живой, настоящий, как и люди там.

— Так знай, — Саливан уже пришел в себя, вытер кружевным платком испачканную руку и махнул слугам в сторону кареты. — Это не просто цыганка, это ведьма. Я разоблачил ее и арестовал. И отправляю в тюрьму. Для дознания и суда.

Слуги подхватили Лерку под руки и как куль муки швырнули в карету. Саливан потер лоб, уже пожалевший о своей вспышке, и полез в карету. На дороге остался стоять Гай, низко опустив голову. В пыли у его ног поблескивали менки.

Ехали они долго. Лерка сидела зажатая между слугами, не сводивших с нее глаз, после того, как услышали про ведьму. Саливан сидел напротив, рассматривая ее и морщась. Обвинение в ведьмовстве — серьезная вещь и теперь, когда об этом услышали и слуги, и Гай, он не рискнет везти ее к себе домой. Так и самому головы можно лишиться. Так что едут они в тюрьму, сразу же. Лерка вздохнула, прикинув, сколько же раз она уже шла под конвоем, ехала в карете и в телеге, и даже поперек седла один раз. Неизменными оставались только узловые события — Саливан обвинял ее сгоряча в ведьмовстве и отправлял в тюрьму, где на рассвете ее ждала казнь. Лерка тайком провела пальцем по запястью и вздохнула. Ничего не поменялось. Две. Два укуса и всего два пути. Один из которых станет последним либо для нее, либо для ее мира. Ни времени для раздумий, ни вариативности пути у нее больше не было. Либо на рассвете ее казнят, либо она вернется домой, и Витька прервет эксперимент. И вместе с ним тысячи жизней тех людей, с которыми она прожила последние два года. И жила бы еще, на радость Витьке и Юрию Марковичу, если бы не проклятая временная петля.

Они приехали. Карета остановилась. Бугаи подхватили ее под руки.

— Погодите, — Саливан махнул им рукой. — Идите предупредите сначала охрану.

— Но, — дернулся было один из бугаев.

— Идите, — возвысил голос Саливан. — Я постерегу ведьму.

Прямого посыла бугаи ослушаться не посмели и утопали, выкрикивая кого-то из местных.

— Слушай, бродяжка, — Саливан приблизил лицо и заговорил быстро и горячо. — Согласишься провести со мной ночь, я найду как тебя вытащить, нет, завтра на рассвете взойдешь на плаху, решай.

И в который раз Лерка с наслаждением фыркнула ему прямо в его коровьи глаза.

— Да лучше на плаху, чем ночь с тобой!

Саливан отшатнулся, как будто получил вторую пощечину.

— У тебя нет выбора! Или согласишься, или взойдешь на плаху! — процедил он, как на землю сплюнул. — Больше ты ничего сделать не сможешь!

— Смогу, — фыркнула она.

А тут и слуга вернулся.

— Договорились, господин Саливан! Они ждут!

— Уводите, — Саливан махнул перчаткой, будто разгонял дурной запах третьей гильдии. Смотрел он при этом хмуро в окно. Лерку схватили за шкирку и потащили в темницу. Ту самую, восточную, с окнами на центральную площадь.

В темнице было холодно. Лерка, разгоряченная бегом, сразу же покрылась мурашками. Дохромала до лавки и села на лавку, поджав ноги и обхватив колени руками.

Ну вот, кажется, и все.

Ей осталось только дождаться ночи и вернуться в поселок Воровского. Там Витька выключит свои машины, невидимая преграда исчезнет и ее мир перестанет существовать. Не будет ни Гая, ни Саливана, ни судьи Осброна, ни цыганки Зулы, которая приютила ее и взялась опекать два года назад, когда она только попала сюда. Останется только вспоминать их как книгу. Ведь никто на самом деле не доказал, что все это реально. Что все это существует на самом деле, а не в Леркином воображении.

Лерка вздохнула. Кого она обманывает.

Залязгала дверь, в камеру заглянул стражник.

— Жрать будешь, ведьма?! — Он просунул внутрь кувшин с водой и четвертушку зачествелого хлеба.

— Буду.

Стражник заинтересованно оглядел съежившуюся девушку.

— Одеяло принести?

— Не надо, не холодно. — Буркнула она.

— Ну и… — стражник повертел головой и, в сердцах, выплеснул из кувшина воду. Не всю. Так, для острастки.

Лерка улыбнулась.

— Ну и спасибо!

Тот волком зыркнул на разулыбавшуюся цыганку, сплюнул под ноги и вышел, хлопнув дверью.

Уже стемнело, когда залязгала, открываясь, дверь. Лерка напряглась. Это что-то новенькое. По идее, ее до рассвета больше не должны трогать. В камеру сунулся стражник с бородой, обсыпанной крошками.

— На, — с отвращением сказал он и швырнул отрез мешковины, прямо ей в лицо.

Лерка поймала. Мешковина была теплая и колючая. Но укутать озябшие плечи в самый раз. Дурацкая мода у здешних цыганок ходить с открытыми плечами. Не тропики, чай.

— Спасибо, — она впервые открыто посмотрела на стражника.

— Иди ты …! — он грохнул дверью.

На этот раз шаги по мостовой она услышала. И поняла, почему не слышала их раньше. Гай разувался, чтобы не попасться страже.

— Лереена!

— Привет, Гай! — Лерка залезла на лавку и потянулась к окошку. — Ты знаешь ответ, Гай, и знаешь, что передать Саливану!

Парень лег на мостовую и приблизил голову к окошку.

— А ты и правда ведьма, Лереена?! Но ты не бойся, даже если ты ведьма, я в молельном доме за твою душу две менки в копилку положил! Помаши мне завтра с облака.

Лерка протянула тонкую руку сквозь решетку и погладила парня по темным мягким волосам.

— Прощай, Гай! — тихо сказала она. — Ты будешь прекрасным мужчиной, когда вырастешь. То есть был бы…

Она долго смотрела туда, где в сумерках растворилась фигурка мальчишки. А потом перевела взгляд на Вегу. Звезда мигнула раз, второй. Лерка нащупала второй комариный укус. И не нажала.

Она сидела, прислонившись к стене, и вглядываясь в темноту камеры. Ощущала, как каменная стена холодит спину, слышала колотушку стражника, обходящего стену города и как гогочут его товарищи в караулке. Чувствовала, как тянет прелыми листьями и влажной землей из окошка. Лерка сидела, словно в оцепенении, не предпринимая ничего, впитывая в себя тот мир, который она создала сама и в котором прожила два года. Затих город, а она все сидела. Лерке хотелось, напоследок, побольше побыть здесь.

Уже над горизонтом стал разгораться рассвет, уже глухо из теплых курятников заорали петухи.

Очнулась она только когда залязгал засов и в дверь просунулась голова стражника. Другого.

— Эй, цыганка, ты еще не околела тут со страху-то? А жаль! — стражник гыкнул собственной шутке, потер заспанные и припухшие со сна глаза и мотнул головой. — Идем, что ли!

Он осмотрел тонкую девушку, закутавшуюся в холстину, и опустил веревку. Вязать не стал. Тощая, чернявая с глазищами в пол-лица от испуга. Да что она сделает?!

Солнце еще неторопливо выбиралось из-за горизонта. Иней посеребрил мостовую, а от дыхания изо рта вылетали облачка пара. Горожан по раннему времени на площади было немного для казни. Хоть и не селяне, да натощак и песня не поется. Не до зрелищ чай, осень самая трудовая пора. Всего десятка два человек стояли на площади. С другого края помоста Лерка разглядела стайку пестрых юбок. Тетка Зула пришла поддержать воспитанницу. Бабки с желтушными младенцами на руках теснились к краю помоста, надеясь ухватить отлетевшую щепочку от колоды — она считалась здесь лучшим средством от младенческих хворей. Скучающие стражники оцепляли помост, не стесняясь, зевая в полный рот. Все было спокойно, буднично, привычно. И это тоже часть твоего мира, напомнила себе Лерка. И большая часть людей знает, что казнь заказная, неправедная. А вторая половина не знает, но сомневаются. И все равно они стоят и глазеют, позевывая в горсть и ежась от ледяного ветра. Она взошла на помост, чтобы уже быть уверенной в своем решении. С высоты помоста разглядела вдалеке статную фигуру Саливана на лошади. Приехал полюбоваться, но поближе подъехать не решился, трус! Саливан, словно услышав ее мысли, тронул бока лошади, подъехал поближе и спешился, придерживая лошадь под уздцы. Глядел прямо ей в глаза нагло, злорадно. Гая видно не было. И это было хорошо. Его Лерка видеть не хотела бы. Потому что…

Она нащупала второй комариный укус, когда глашатай заунывно начал зачитывать обвинение, а на помост взбежал опоздавший палач, натягивая колпак и что-то дожевывая и схватил ее за плечо, торопясь закончить свою работу побыстрее.

— Прощайте все, — прошептала Лерка и нажала на укус.

Выпуклость ушла в пазы, как кнопка. Мир завертелся вокруг.

Но за мгновение того, как все вокруг нее затопил мятный туман, она увидела.

…Как откуда-то из-под помоста выскочил Гай и вцепился в грудки Саливану.

… Как булыжник вылетел из толпы и ударил палача в висок. Мужик схватился за голову и сорвал колпак, размазывая кровь, текущую из рассеченной брови.

…. Как тетка Зула, вынырнув откуда-то сзади, вцепилась ей в юбку и потащила назад.

…А пестрые юбки цыганок словно затопили площадь, галдя и мороча стражников.

А потом все пропало.

*****

— Что это было?! — Лерка ошалело таращилась на Витьку. Сегодня во всей его комнате было светло. И тесно. В маленькую комнату набилось столько народа, что Витька почти не был заметен на фоне этих представительных и солидных людей в очках и костюмах.

— Лерка, слава Богу! — заорал он. — Ты чего так долго не возвращалась?! Ты… Сумасшедшая! Чуть под топор не легла из-за своего чертова мира!

Что-то за спиной Витьки закричал тот самый Юрий Маркович, указывая куда-то на экран компьютера.

Лерка бросилась вперед, пытаясь увидеть, на что же он там показывает, но только влепилась в невидимую преграду и зашипела от обиды.

— Что там?! Да что?! — она пыталась перекричать шум в комнате, но ее не слышали. Солидные люди словно взбесились. Кричали, тыкали пальцем. Кто-то раскачивался. Про нее все забыли.

— Да что там?! Скажите мне!!! — Заорала она в полную силу.

На нее посмотрели, отвернулись и снова загалдели. Только Витька прижал голову к преграде и сказал громко, но едва слышно на фоне этого адского шума.

— Лерка, ты почти создала собственный мир! Ты понимаешь это?! Свою Вселенную! Свою реальность! Еще бы пару часов и… Это! Ты знаешь! Эх, — он махнул рукой и скривился. — Как жаль, что его придется сейчас отключить. Юрий Маркович сказал, что еще рано. Нельзя еще доводить до полной сепарации, слишком опасно. И так слишком он у тебя самобытный полу…

— Эй! — Заорала Лерка, больше не слушая Витьку, бросилась к преграде и стукнула по ней кулаком. — Не смейте его отключать! Это живой мир! Там живые люди! Это мой мир! Оставьте его в покое!

Юрий Маркович глянул на нее мельком. Остальные и того не сделали. Она для них была никто. Не демиург, а подопытный кролик. Что для них тот мир?! Ничего! Пробный образец. Который можно походя смахнуть в мусорную корзину. Они не были там. Они не видели людей, живущих там. Добрых, злых, подлых и самоотверженных, любящих и любимых. Таких настоящих в своей противоположности. Для Юрия Марковича это всего лишь возможность заработать побольше в будущем, когда они получат больше данных и соберут побольше информации. Она смотрела, как деловито переговариваются эти черные пиджаки. Как просчитывают что-то, нажимают на кнопки, готовясь оборвать тысячи жизней.

А потом Лерка вспомнила, что сказал Витька. Осталась пара часов до сепарации. И они не смогут отключить его, если Лерка будет там. Она отскочила от преграды, зло тряхнула копной черных волос и хищно улыбнулась. Сейчас она больше не была Леркой обычной рядовой девушкой из поселка имени Воровского двадцати двух лет, безработной со средним, очень средним образованием. Она была цыганкой Лерееной, гибкой, смелой, ученицей самой Зулы. Она встретилась глазами с Витькой, и он понял. Заорал что-то уже неразличимое. Сначала ей, потом тем, кто находился за его спиной. Юрий Маркович успел схватить какую-то машинку, похожую на пульт и направил на нее. Но Лерка успела первой. Вцепилась в запястье и вдавила в кожу последний комариный укус на своей руке, до боли, так, что ноготь пропечатался на тонкой коже запястья. И вокруг нее завертелся мятный туман. Еще несколько секунд она видела глаза Витьки и держалась за этот взгляд до последнего. А потом словно разорвался огромный пакет, который был натянут на полмира. И Лерку скрутило такой болью, что она заорала и скрючилась. Боль нарастала, Лерка поняла, что сейчас умрет и даже обрадовалась, потому, что за той гранью не будет этой боли. А потом все кончилось. Раздался хрустальный звон, Лерка с высоты полуметра рухнула на деревянные щелястые доски помоста, рядом с колодой, в которую был воткнут топор. А потом ее подхватили, потащили куда-то галдящие цыганки. Рядом вынырнул из толпы Гай. Где-то сзади орали, свистели. По помосту несколько раз ударило что-то тяжелое. Что-то стукнуло ее по ноге. Но она бежала. И смотреть по сторонам ей было некогда.

Поэтому она не видела, как полыхнула в небе оранжевая вспышка, как качнулся мир, словно великан легонько толкнул елочный шарик на елке. А небо еще немного окрасилось оранжевым, а потом приняло свой обычный цвет. Пуповина порвалась. Леркин мир пустился в свое собственное плавание. А Лерка бежала и не знала этого. Не Лерка, нищая цыганка Лереена из третьей, самой низшей гильдии — демиург.