Ведьма Тарона

Я стала той, у кого отняли всё. Мой дом. Моих сестёр. Мое предназначение. Всё, что осталось — холодная ярость. Ярость не только к королевской семье, начавшей охоту на ведьм, но и к тем, кого мы защищали, — к людям, которые отвернулись, стали гнать и обвинять нас в союзе с тьмой. Я не была особенной, одаренной особой силой или мстительницей. Я стала одинокой искрой угасающего костра, которой не суждено было разгореться в пламя. Что делает последняя искра, понимая, что не может никого обжечь?

Звон стали о сталь. Крики и возгласы искавшие сражения. Хлюпающий звук безжизненно падающих тел. И ужас предстоящей смерти, застывший на лицах умерших. Все это окутало вересковое поле, притоптанное в грязь под ногами мужей. Пыль с болеющей и уставшей земли больше не подымалась клубнями под тяжестью их ног. Она была полна влагой от крови, пота и пролитых слез.

Я стояла на склоне, сжимая рану на боку и смотрела как королевские солдаты вырезают друг друга ослепленные нашим мороком. Безразличным взглядом окинула битву. Меньше версты расстояния, но мутный запах с солоноватым привкусом доносил тихий ветер.

Над побоищем кружили вороны. Целая стая угрожающе рассыпалась по серому тяжелому небу. Их протяжные карканья разрывали округу, будто сама смерть смеялась над бойней. Птицы разрывали глотки и спадали с неба при виде новой жертвы.

Медленно вздохнула полной грудью, сдерживая порывы выплюнуть сдавленные легкие. Русые волосы, давно выбившиеся из косы, тронул ветер, лизнул бледные щеки и забрался мурашками под одежды. Шум от сражения, птиц и вой ветра сливались в единый противный звук, который доставлял умиротворение болевшему сердцу, тлеющему от тихой ярости.

Битва разошлась у самой Ведьминой горы — наш дом и пристанище. Был таковым.

Наш последний шабаш собрали в спешке — в ту самую ночь, когда по лесам уже ползли королевские факелы. Тогда сестры рассказали, что скрытый в густых лесах дом Ирис — самой древней из нас — пал первой жертвой вместе с ее дочерью. Чародеи и солдаты добрались до них и без колебаний умертвили.

Нам не дали начать поминальный обряд. Мечи вспарывали животы, стрелы впивались в спины бегущих. Моя наставница успела сжечь двоих чародеев, прежде чем клинок пронзил её грудь. Она кричала мне бежать, оставаясь один на один с воинами и летящими сгустками темной материи, заслоняя собой. Глотая слезы и, порыв кинуться в бой, я рванула прочь, но чей-то нож всё же достал меня — горячая боль в боку, падение, и.…тьма.

Очнулась скоро в густой чаще, где Лиодора, — одна из старших ведьм — истекая кровью, собирала последние силы для проклятия.

— Времени нет, — прошептала она, глядя на меня единственным уцелевшим глазом. — Только месть.

И мы её совершили.

— Привлеченная росянкой бабочка погибает, не увидев свой конец.

Почувствовала, как ее укор пронзает меня насквозь, намекая на то, что мое любопытство до добра не доведет. Но мне было неважно. Я даже не обернулась.

Лиодора стояла чуть ниже на склоне и тоже наблюдала за содеянным. Королевские солдаты сносили головы друг друга как обезумевшие, видя перед собой не союзников, а толпища врагов. Она с трудом поднялась ко мне, опираясь о выступающие камни и встала рядом, с нескрываемым презрением окинув округу у подошвы.

Я двинулась к ней чтобы помочь, но она дернулась, отступая, всем видом давая понять, что не стоит.

— Чёртово место! — Лиодора сплюнула кровью на камни. — Пусть сдохнут здесь все, кто поднял на нас руку!

Оставшись без сестер, еще помня ночную битву, мы с горечью в сердцах наблюдали за смертями виновников пролитой ведьмовской крови. Меньше двух часов кануло, как последнюю сонму разворошили изуверы короля. Преследовали нас, оставшихся в живых, пока не попались в коварную ловушку.

— Наш дом пал, — внешнее спокойствие не могло скрыть ядовитость в сдавленном голосе Лиодоры. — Королевство предало…свою же землю. — Она, справляясь с тяжелым сбившимся дыханием, подняла окровавленную руку, сжимая багровую от собственной крови стрелу, деревко которого обвивала лиана переступня. — Гласит наказ… да не внимают ему смертные. Не рой другому яму… сам же в неё попадёшь.

— Тебе нужно передохнуть. — Вымолвила я, чувствуя, как при движении трескаются сухие обветренные губы.

Мы вложили слишком много сил в проклятие, полностью истощив себя. Оно того стоило. Но здесь оставаться толку не было. Смысла в нашем существовании теперь в целом было меньше. Будут ли благосклонны боги к нам? Появятся ли девочки с ведьмовскими силами? Стоит ли на что-то надеяться? После того как окрестили ведьмой, и я попала в шабаш, других девочек с тех пор не было. Пять лет. Я тоже их искала, взволнованная не меньше старших сестер. Конечно, их могли убивать сразу. Но, чтобы не выжила ни одна?

«Все к чему-то идет.» — Вспоминала слова старушки-ведьмы Праскофьи. Несмотря на свою полноватость она была прекрасной женщиной. Ее возраст выдавал седые пряди в кудрях и морщины у уголков ее карих глаз. — «Мы живем по замыслам творцов наших. Как приписано, так и будет»

Только повернулась, чтобы направиться прочь, как Лиодора замахнулась и со всей силы, не скрывая больного воя, метнула стрелу прямо со склона, где еще шла битва. Короткий свист и стрела затерялась внизу. Я проследила за ней пустым взглядом, не придавая никакого значения.

Голова, ранее забитая мыслями, постепенно пустела. Возможно, так было необходимо, чтобы уберечь себя и в порыве эмоций не встать на путь истребления рода людского за пеленой последних событий, потрясений и столь ужасающих потерь.

— Тебе… семнадцать от роду. — Она выпрямилась, шипя от боли. — Уже зрело…для своей дороги.

—Лиодора. — Выдохнула я, теряя стуки сердца за нарастающим гулом в ушах.

Не будь я ведьмой, со всей присущей, привычной и опасной кочующей жизнью, не знающей зияющих ран и живых мертвецов, тут же задрожала от ее полуживого вида. Кровь все еще плотно сочилась из правой глазницы ведьмы стекая по лицу и подбородку, теряясь в мантии темной липкой жижей. Но даже с ранами, она усердно стояла на ногах. Её слова кольнули меня изнутри. Еще полностью не понимала зачем, но четко осознавала, что несмотря на общее горе, не держаться нам вместе.

Лиодора повернулась ко мне и с горечью, но непоколебимой волей посмотрела на меня, а затем спросила:

— Ты куда?

— Не знаю. Подожду, пока этот мир не сдохнет сам. — Ответила, покрепче прижимая руку к ране. — А ты?

— Попробую уйти. Если раны меня не добьют...

Лиодора хрипло рассмеялась и покачала головой.

— Теперь, сестра, — вздохнула она, встречая мой хмурый взгляд — каждая за себя. Если выживу… покину это чертово королевство.

Лиодора мне не столь близка, как наставница, хоть и были много лет в одном шабаше. Так заведено, что ведьмы не интересовались жизнями сестер, не слушали и не рассказывали свои истории, чтобы не скучать и не плакаться, так как расходясь своими дорогами могли никогда не встретиться. Наша ведьмовская жизнь полна горечи и смертей. Мы защищали то, что нам следовало и умертвляли тех, кто нарушал покой и забывал о своем предназначении. Мы сохраняли эту хрупкую грань между миром людей, нечисти и мертвых. Не часто за сим ведьмы истрачивали свои жизни и знали, что каждая из нас могла более не вернуться. Это был нерушимый порядок вещей. Но несмотря на это, нас соединяло слишком многое. И даже единожды попав на шабаш, ты ощущал себя частью большого братства, за которое стоило побороться и выстоять невзгоды.

— Мы держались вместе. — Попытала удачу ее вразумить. Голос дрогнул. Сердце устало сжиматься от боли потерь, но тем конца и края не было. — Неужели сейчас так необходимо расставаться?

— Наше единство… ни к чему хорошему не привело! — Прорычала она, теряя за болью воздух, и кивнула в сторону бойни. — Нет больше… нас — хранителей. Шабаш пал! Эта охота… никогда…не закончится. — Покачиваясь, девушка отшатнулась назад, припадая спиной к камню. — А я не хочу… умирать так. Видит Морена… на какие грехи мы шли, ради… мира. И чем нам отплатили? Оглянись!

Она взмахнула рукой, разбрасывая капли крови.

— Охотой! Нас годами очерняли. А теперь… загнали в тиски. Сколько крови…

— Я вижу…

— Тогда зачем?! — Воскликнула она, плюясь кровью, впиваясь в меня отчаянным взглядом. — Зачем пытаешься удержать?! Я… жизнь положила на исполнение… воли предков. На том все. Мы бессильны, Мира…загнаны. Нам не вздохнуть… не оправиться! За нас некому вступиться!

Сестра была права. И эта правда страшна до дрожи.

Оборачиваясь назад, вспоминала лишь боль, которую нам причиняло наше существование. Сколько гнусных историй слагали о ведьмах, и как боялись! Нас встречали палками и норовили жечь заживо как зараженных не лечимой хворью. Мы бились за свою жизнь, справлялись с мороком, с гнилью нежити, нападками существ и лицемерием людей. Мы скрывались и выжидали, а пойманные карались ужасной расправой. И то были только люди, а сколько борьбы велось вдали от любопытных глаз? Нежить плодилась в наши лесах, впиваясь в тела без разбора. Духовá редко была благосклонна, то и дело строя козни.

Запахи гниющей плоти, обугленных одежд и кожи, сожженных волос и предсмертные крики – заполняли мою память. Я дернула головой и закрыла глаза, пытаясь отвязаться от воспоминаний и проглотить удушающий ком.

Лиодора видела мою борьбу и понимание легло ей на лицо. Ее глаза потускнели, губы обмякли, пропуская короткие тяжелые выдохи. Очень тихо, но с них сорвался звук:

— Не идти нам одним путем.

Моих пальцев коснулась едва осязаемая дымка и я раскрыла глаза, возвращая взор к сестре. Она отчаянно обхватила себя рукой, другой продолжая перебирать пальцами воздух, насылая туман.

Мы выстрадали из себя последние силы на морок и сейчас я пребывала в нескрываемом удивлении и ужасе от понимания что она творила. Черпая силы из крови и плоти, Лиодора вытягивала магию для того, чтобы уйти. Это могло стоить ей жизни, будучи едва держащейся на ногах, но она упрямо хотела жить и сохранить себе путь к отступлению. Моя рана по сравнении с ее – ничто. Но мне было больно наблюдать за тем, как она изживает себя, приговаривая к мучительной смерти. Использовать эту силу было крайней мерой и за ней всегда следовала коварная расплата. Я ничего не могла ей сказать. Не могла не отпустить.

Постепенно дымка становилась гуще и ее тело уже в половину скрывалось за молочно-серым туманом. Она тяжело дышала и пригнулась, стараясь держаться на своих двоих. Наши взгляды встретились в последний раз. Она скривилась в улыбке одними уголками губ на прощание и вскинула руку, тая за завесой.

Я не отводила глаз от окровавленного камня — все что осталось от ее присутствия. И мне хотелось сохранить это в своей памяти ровно так же, как и избавиться от гнетущего чувства брошенности, что таял с горечью на языке.

Мир вокруг как будто застыл. Но туман продолжал тягучей пеленой заволакивать гору. Это последний подарок сестры, чтобы я тоже могла уйти. Не спешила, даже не зная куда теперь податься. Стояла без шороху, страшась шагнуть в сторону и оказаться над пропастью — так бесчестно и глупо кануть в Навь. Теперь одиночество стало ощущаться сильнее, как и страх за собственную жизнь. Я осталась одна, глядя на горы трупов и умирающую землю.

Такой конец? Ради этого столько лет ведьмы оставались на этой земле?

Горькие слезы катились по моим щекам, смешиваясь с пылью. Внезапный порыв ветра подхватил их, вместе с сухой травой и клочьями моих волос, закрутив в мрачный хоровод. Воздух завыл протяжно, словно сама земля скорбела о случившемся.

«Осталась лишь ты...» — Прошептал ветер, или, может быть, это были голоса сестер? Я не могла различить. Горло сдавило в утробном отчаянном мычании, тело ныло от ран и душевной муки, но сознание стало кристально ясным.

Никогда боле не зазвучат здесь голоса сестер. Ветер не поднимет наши широкие косы и звенящий девичий смех. Не прольется сбитень под вечеру и не потянет аромат травяных настоев. Не вспыхнут огни шабаша. Эта земля теперь мертва для нас, как и мы — для нее. Я сжала кулаки.

— Клянусь, — прошептала дрожащим голосом, а слова обжигали губы, — что обращу палачей наших в пепел, а коль не хватит сил — да встретит меня Навь. А остальное пусть решают боги.

Моя ярость разожглась ярым пламенем с пугающей безмолвной пустотой. Слезы высохли, оставив в напоминание соленые щеки. И вот я нашла в себе силы расправить плечи и стоять ровнее. Бросила последний взгляд на кровавое поле, на черные силуэты воронов, и повернулась, унося ноги прочь. Впереди была только тьма.