Ведьма в окне

Бродит давнишний слух по деревне Блэкхилл, что в отражении старого дома ведьма живёт. Сидит она в комнате, где множество книг, всё читает, читает, одну за другой. Не кончаются книги, хозяйка дома и внуки её стопками из города привозят, чтобы не скучала ведьма.

Ведьма не скучает, сидит в своём отражении за столом деревянным, листает не слышимо жёлтые страницы, чиркает пером по пергаменту серому и улыбается еле заметно.

Днём ведьму не видать в окне. Видна только зелёная поляна, белые сугробы, дети, мимо пробегающие. Стучатся они в дом, на ведьму просят посмотреть, а надо к ночи приходить. Когда света солнца не видать, когда за окном пролились чернила.

Тогда ставит хозяйка свечу на стол, и брезжит в отражении молодая ведьма в капюшоне. Уже сидит, уже читает. Продолжает с того места, где остановил её рассвет.

Хозяйку дома ведьма замечает, голову в благодарности склоняет и дальше скользит глазами по строчкам.

Дети потом уже сам надумали, что с ведьмой смогут заговорить, если к ней обращаться, если в окно стучать, если кричать: «Ведьма, ведьма, ударишь плетью? Что сделаешь ты, пока пропадают твои черты? Есть ли в тебе осколок доброты?»

Ведьма никого не видела, никого не слышала. Или же только притворялась. Не было дела до докучающих ей детей.

Эмма возилась с такими мальчишками, которые песни кричали, иногда камни кидали. Сама глядела, где же ведьму могла она отыскать? Среди деревенских? Среди городских? Пока однажды к ней хозяйка дома не подошла. Эмма за мальчишек извинилась, а та к дому пригласила.

За стол ведьмы усадила, чая травяного принесла и мясных пирожков. Эмма хотела угощение попробовать, но заметила, как ведьма с улыбкой смотрит на неё, губы её шевелятся, но ни слова ни слышно.

Эмма только извинилась, что беспокоит, и, склонив голову, отведала скромный ужин.

Ведьма читала, она ела.

Пока разминала зубами мясо, вспоминала, каких ещё мудростей местные придумали. Одна из них проста: нужно за ведьмой повторять, чтобы она с тобой общаться начала. Чтобы ты её услышал.

Эмма тарелку и чашку отодвинула, взяла в руки пустые бумаги и перо, в чернила окунула его и подстроилась под ведьму. С её отражением в окне слилась, только сущность её человечья пробивалась: тёмные волосы, запутавшиеся концы, след от грязи на лице, обломанные ногти и балахон вместо платья.

Ведьма была прекрасна: волосы как шёлк, растекаются по плечам, отдают синевой невозможной, которой небо в сумерках пропитано; осанка прямая, статная; ногти длинные, будто из сам кузнец выковал.

Ведьма принимается писать строки из книги на пергаменте, Эмма пишет тоже, только своё:

«Вечер добрый».

Ведьма не отрывается от пергамента и пишет дальше. На бумаге Эммы проявляются сложенные аккуратной тесьмой буквы:

«Здравия тебе, дитя зеленоглазое».

Эмма тут же смотрит на окно, на стекло прозрачное, а ведьма всё улыбается и улыбается. Видит её, понимает её.

«Что вы читаете, госпожа? Гримуар для обретения силы?» — как можно вежливее обращается Эмма.

«Гримуар?» — удивляется ведьма. — «Книги про травы меня интересуют, а не про силу».

Она показывает в отражении зелёную плотную обложку, а внутри, действительно, о травах… Эмма не разочарована, она и предположить не могла, что настоящую ведьму, заточённую в стекле, интересуют травы, а не способ, как выбраться из отражения дома.

«Вам одиноко?»

«Я давно не чувствую себя одиноко».

Эмма лишь вопросом задавалась, как же себя одинокой не чувствовать, если ты всегда одна, никаких друзей, ты существуешь лишь тогда, когда темнота приходит и хозяйка свечу ставит. Если она книг не купит, нового не будет. Поговорить только с собой можно, а доставать тебя могут проходящие мимо мальчишки… И не одиноко?

«А тебе, дитя зеленоглазое, одиноко?»

Готова была ответить Эмма, что нет: у неё есть свобода, она может пойти, куда захочет, она бегает с мальчишками, вот только дома все заняты бедной старшей сестрой, которую угораздило сильно заболеть. Никого больше в мире не существует: ни Эммы, которая жива здорова, ни хозяйства, ни скота. А раз скот и Эмма живут в одной плоскости, то только Эмма скотом и занимается, растит урожай, глядит в будущее, на зиму грядущую. Зато с мальчишками ей весело. Всегда весело, даже если они ничего не понимают.

Эмма перо сжимает, но правду не пишет, а ведьма сама всё понимает: «Вижу». Горько Эмме, но слёз не показывает. Берёт книгу с полки, про кулинарию, и погружается в неё, чтобы ни о ком не думать.

На следующий день она снова к ведьме приходит, и хозяйка её счастливо встречает, угощает. Ничего даже не спрашивает, а ведьма глядит приятно так, гладит по головке, говорит усаживаться. Только это Эмма сама придумала, ничего такого ведьма не говорила: смотрела только так, как матушка на Эмму давно не смотрела. Матушка смотрела только на увядающую сестру, которая становилась бледнее простыней, на которых спала, которые сами уже веса не ощущали, а Эмма сестру взглядом обводила, как пятно.

Вместе с ведьмой читала, искала её книги, а потом с ней общалась на бумаге. Улыбалась, когда их мысли сходились, и угасала, когда та касалась её сердца.

«Всё ли хорошо?»

«Чем ты живёшь?»

«Чего ты хочешь?»

Эмма хотела только душу отвести, чтобы ничего в ней гадкого не сидело, не гноилось. Но не получилось.

Она головой в стороны водила и принималась писать дальше.

«Каким был мир, когда вы были живы?»

«Он ничем не отличался от твоего. Мы живём одно».

Одно. Эмма и матушка проживали разное, а ведь находились в одном времени, даже сестра была дли них одинаково связующим звеном.

«Был ли у вас любимый?»

«Книги – моя любовь, моя череда, моя судьба».

Чем чаще Эмма приходила, тем больше находила ведьму за ожиданием себя. Та лишь глядела в пустоту, в пространство дома, которого, возможно, не видела, подперев рукой щёку, и улыбалась. Улыбалась, улыбалась, как матушка когда-то, и это тянуло Эмму к дому, где ей подавали травяной чай и горячие пирожки.

В доме, который ведьму отражал, они отдыхала от дома своего.

«Устало, дитя зеленоглазое?»

«Устала, госпожа».

«И отдохнуть хочешь?»

«Сон мне не помогает. После него хуже становится…»

«Посмотри на меня».

Эмма глаза подняла, а глубокая гладь синего озера к ней обратилась. Ведьма смотрела, видела, ощущала и протянула руку с красивыми, наточенными ногтями. Эмма поддалась к ней на встречу, со стула встать не успела, а потом увидела со стороны и стол, и свечу, и бумагу, на которой писала, и перо, и шкаф с книгами, который стоял позади неё. Она всё это видела перед собой. А на её месте сидела она: длинноволосая ведьма.

— Ч-что? — подала Эмма голос и протянула свою руку.

Только ничего рука не тронула, пустое пространство, которого не существует.

— Госпожа ведьма! — закричала Эмма.

А ведьма только волосы поправила и взглянула на Эмму, лукаво ей улыбнулась и сказала: «Спасибо».

— Нет! Верните меня! — Эмма стонет, что есть мочи, а к ведьме хозяйка выходит.

Пугается сначала, а потом плачет от радости. Обнимает за плечи, прижимает к себе. А ведьма гладит по спине и приговаривает: «Всё хорошо, сестрица, я вернулась. Я вернулась».

А раз вернулась она, то где тогда Эмма?

В доме, в отражении его, в его окне.

Ведьма хозяйку под руку взяла и между книг было провела, но перед этим спокойной ночи Эмме пожелала и потушила свечу.

Всё погрузилось во мрак, из которого не выбраться.