Вектор к тебе

— Нет, это просто верх беспредела! — вырвалось у Миланы, и она взмахнула руками, отчего непослушные темные пряди выбились из небрежного пучка и рассыпались по плечам. — Обязаны предоставить практику по специальности, обязаны! А мне — «мест нет, ищите сами». После всех моих оценок, всех проектов! Ника, ты хоть слышишь меня?

Подруга на секунду оторвалась от экрана, приподняв ладонь в умиротворяющем жесте.

— Слышу, слышу, вся в твоем распоряжении… Просто Артем пишет, кажется, нашел для тебя вариант…

— Вариант? Где? — Милана мгновенно перестроилась, в ее карих глазах вспыхнул живой интерес. Она инстинктивно потянулась к портфелю, где между конспектами и ноутбуком лежала пачка аккуратно распечатанных резюме.

— В «Векторе». IT-стартап, но уже крепко стоящий на ногах. Нужен стажер в аналитику. Говорят, директор молодой, сам все создал, любит, когда проявляют инициативу.

— «Вектор»… — Милана уже вводила название в поиск. — Офис на Циолковского, 15. Это же двадцать минут, если…

— Если лететь, — закончила Ника, с сомнением окинув взглядом ее элегантные лодочки. — В таких точно не полетишь.

— Ради шанса не завалить диплом — полечу и босиком! — Милана уже застегивала куртку. — Артем дал контакты? Кому звонить?

Спустя десять минут, с номером HR-менеджера в телефоне, она неслась по осенним улицам. Под ногами шуршала россыпь багряных и золотых листьев. В висках стучало одно: «Успеть. Понравиться. Получить этот шанс».

На ходу она повторяла выверенные фразы о своих навыках и стремлениях.

Стеклянная стена офиса «Вектора» холодно отражала пасмурное небо. Сердце забилось учащенно. У входа она замедлила шаг, пытаясь перевести дух и пригладить непокорные волосы.

До собеседования оставалось три минуты.

Идеально.

Именно в этот момент, роясь в портфеле в поисках паспорта, она, не глядя, шагнула с тротуара на проезжую часть.

Резкий, оглушительный звук клаксона, визг тормозов… и неожиданно мягкий толчок, от которого мир медленно накренился. Не больно, а странно-невесомо. Портфель выскользнул из рук, белые листы резюме взметнулись в воздух и плавно опустились на влажный асфальт. Она оказалась на земле, в нелепо-грациозной позе, совсем рядом с колесом темного внедорожника.

Дверца распахнулась, и из машины вышел мужчина.

— Боже! Вы целы? — Его голос прозвучал резко, но в нем слышалось скорее беспокойство, чем раздражение.

Ошеломленная, Милана смотрела на свои разлетевшиеся резюме, на которых теперь отпечатался четкий узор протектора. Колготки были порваны на коленке, а в горле стоял предательский ком от досады и шока. Она подняла глаза.

Перед ней стоял человек лет тридцати, в безупречном пальто цвета мокрого асфальта. Высокие скулы, пронзительные, светло-серые глаза, в которых читалась напряженная сосредоточенность. Он выглядел так, будто время текло сквозь его пальцы с неумолимой скоростью.

— Я… я спешила на собеседование, — выдохнула она, пытаясь подняться. Острая боль в лодыжке заставила ее снова опуститься.

— Не торопитесь, — его тон стал тише, почти заботливым. Он присел на корточки рядом, сохраняя деликатную дистанцию. — Что болит? Нога?

— Кажется, да… — Милана с ужасом взглянула на часы. Она опоздала. Все кончено. — Собеседование в «Векторе»… прямо сейчас…

На лице мужчины промелькнула быстрая, почти неуловимая тень — внезапное осознание, смешанное с легкой досадой. Его взгляд скользнул по бумагам, задержался на строчке «Стажировка в компании "Вектор"», затем вернулся к ее лицу, потерянному и расстроенному.

— В «Вектор»? — переспросил он, и в его голосе появилась новая, более мягкая нота.

— Да, — прошептала она, отводя взгляд, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Вся ее ярость, вся энергия, что гнала ее сюда, разбилась вдребезги об холодный асфальт.

Он медленно выпрямился, достал телефон.

— Алёна? Да. Перенесите, пожалуйста, собеседование с Миланой Орловой. На неопределенный срок. Причина? — Его взгляд, теплый и внимательный, снова коснулся ее. — Непредвиденные обстоятельства. В прямом смысле.

Он положил трубку и снова посмотрел на нее. Теперь в его глазах читалась не только ответственность, но и зарождающееся любопытство, интерес.

— Вам нужен врач. Я отвезу вас.

— Нет, не стоит, я сама как-нибудь… — слабо попыталась возразить она.

— Это не обсуждается, — мягко, но твердо парировал он. — Это моя обязанность. И, — он сделал паузу, аккуратно собирая ее разбросанные документы, — насчет «Вектора»… мы еще вернемся к этому разговору. Когда вы будете в порядке.

Он помог ей подняться, его рука бережно поддержала ее под локоть. Прикосновение было неожиданно теплым и надежным.

Милана, прихрамывая, позволила проводить себя к пассажирской двери. В голове путались мысли: «Кто он? Почему говорит о компании так, словна она его?»

И лишь когда он обошел машину, чтобы сесть за руль, ее взгляд упал на пропуск, лежавший на водительском сиденье. На ламинированной карточке было его фото, а под ним — имя и должность: Арсений Волков. Генеральный директор ООО "Вектор".

Воздух застрял в горле. Весь мир на мгновение замер. Так вот как началось ее собеседование. Совершенно не так, как она могла бы себе представить.

Машина плавно тронулась с места, и мир за окном поплыл мимо — размытые силуэты зданий, мелькающие огни, пестрая осенняя листва. Но Милана ничего не видела. Каждая клеточка ее тела была напряжена осознанием того, кто сидит за рулем.

Все тщательно подготовленные фразы, все умные мысли о аналитике данных и карьерных перспективах превратились в один огромный, тяжелый ком, застрявший в горле. Она не могла выдавить ни слова. Только тихий, неровный вдох выдавал ее состояние.

— Болит сильно? — его голос, спокойный и ровный, нарушил тягостное молчание в салоне.

Милана лишь отрицательно качнула головой, не отрывая взгляда от окна. На стекле мелкими каплями выступила изморозь от разницы температур. Она сосредоточилась на одной из них, наблюдая, как она медленно сползает вниз.

— Вам повезло, что скорость была низкой, — продолжил он, не настаивая на диалоге. — И что я вовремя среагировал. Но в следующий раз, пожалуйста, смотрите под ноги. Особенно если спешите ко мне на собеседование.

В его голосе послышалась легкая, едва уловимая усмешка. Милана сжала руки в коленях, чувствуя, как жар стыда разливается по щекам. Она рискнула украдкой взглянуть на него. Его профиль в полумраке салона казался еще более четким и сосредоточенным. Руки лежали на руле.

— Я… я обычно очень внимательна, — наконец вырвалось у нее тихим, предательски дрогнувшим голосом. — Просто, это был важный шанс. Последний шанс.

Он кивнул, свернув на улицу, где виднелась вывеска травмпункта.

— Понимаю. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Но, пожалуй, бросаться под машины — все же перебор.

Машина остановилась. Он выключил двигатель и повернулся к ней. В замкнутом пространстве салона его присутствие ощущалось еще острее. Свет от уличного фонаря падал ему на лицо, и она увидела в его глазах не раздражение, а скорее усталое любопытство.

— Способны дойти сами? Или нужна помощь?

Милана быстро закивала.

— Дойду. Спасибо.

Она потянулась к дверной ручке, но его голос остановил ее.

— Милана Алексеевна.

Она замерла.

— Ваше резюме, — он слегка поднял пачку бумаг, которые подобрал с асфальта. На верхнем листе четко отпечатался след шины. — У него теперь… своеобразная презентация. Но я все же проглядел его, пока вы молча смотрели в окно. У вас интересный опыт учебных проектов.

Милана медленно обернулась, сердце бешено заколотилось.

— Формальное собеседование, возможно, и сорвалось, — он продолжил, и в уголках его глаз обозначились легкие морщинки — намек на улыбку.

Он протянул ей резюме. Милана взяла листы, пальцы слегка дрожали.

— Так что, давайте поступим так. Вы разберетесь с ногой. А потом, — он сделал небольшую паузу, глядя на нее прямо и оценивающе, — позвоните Алене, моему HR-менеджеру. Скажете, что мы договорились о новой встрече. Когда будете готовы.

Он открыл свою дверь, собираясь выйти, чтобы помочь ей. Милана, наконец нашла в себе силы сказать хоть что-то связное.

— Спасибо. И простите за неловкость.

Он слегка наклонил голову.

— Ничего. Иногда самые неловкие начала приводят к самым интересным историям. Будьте осторожны, Милана.

Он вышел из машины и быстрым шагом обошел капот, чтобы открыть ей дверь. Осенний воздух, холодный и влажный, обжег лицо. Прежде чем она успела двинуться, его рука уже была под ее локтем.

— Осторожно, — его голос прозвучал совсем рядом, низкий и спокойный, заглушая уличный шум.

Они медленно двинулись к стеклянным дверям травмпункта. Милана, стараясь не опираться на больную ногу, чувствовала каждое его движение, каждый осторожный шаг, подстроенный под ее неуверенную походку. От него пахло холодным воздухом, дорогим деревом и чем-то еще — едва уловимым, теплым, как кожаное сиденье его автомобиля.

У самого входа, под резким светом наддверного фонаря, он остановился. Его пальцы слегка разжались, но не отпустили ее локоть полностью.

— Извините, — сказал он тихо, и их взгляды встретились. Расстояние между их лицами внезапно сократилось до пары десятков сантиметров. В его светло-серых, почти прозрачных глазах она увидела искреннее сожаление. — Дальше я вас не провожу. Не смогу.

От этого простого признания, от этой внезапной человеческой уязвимости в его обычно непроницаемом облике, что-то ёкнуло у нее внутри.

— Ничего, — она сама удивилась, как спокойно прозвучал ее голос. Она мягко высвободила руку, ощущая, где еще секунду назад было тепло его ладони. — Я справлюсь. И еще раз спасибо.

Он лишь кивнул, его взгляд скользнул по ее лицу, будто что-то запоминая.Затем он отступил на шаг, снова превращаясь в того занятого директора в безупречном пальто.

— Выздоравливайте, Милана. И не забывайте о звонке.

Травмпункт встретил ее безразличием выцветших стен, скучающим взглядом медсестры за стеклом и мучительно медленным движением очереди.

Прошел час.

Еще полчаса.

Каждая минута вгрызалась в сознание тупой болью отчаяния. Боль в лодыжке из острой превратилась в нудную, пульсирующую ломоту, которая лишь усиливалась от неудобной позы и душевного напряжения. Ее изящные лодочки на тонком каблуке, утренний выбор в порыве уверенности, теперь казались орудием пытки. Правая туфля безжалостно впивалась в распухшую щиколотку, левая натирала пятку. Но снять их, пройтись босиком по холодному грязному линолеуму — это было выше ее сил. Гордость, последнее, что у нее оставалось, не позволяла.

Когда ее наконец приняли, осмотр был быстрым. Врач, не глядя в глаза, тыкал пальцами в распухшее место, от чего Милана впивалась ногтями в край кушетки, чтобы не вскрикнуть.

— Сильное растяжение, — констатировал он, накладывая тугую фиксирующую повязку. — Костыль. Нагрузку исключить.

Костыль оказался неуклюжим, чужеродным продолжением тела. Выписной лист она сунула в портфель дрожащими от усталости и унижения.

А потом был мучительный, унизительный путь к выходу.

Каждый шаг на костыле отзывался резкой болью в подмышке и в поврежденной ноге.

Туфли предательски скользили по гладкому полу, грозя в любой момент отправить ее в новое падение. Она двигалась, стиснув зубы, чувствуя, как волосы выбиваются из-за ушей, как макияж, наверное, давно размазался, а на коленке зияет дырка от утреннего падения. Она была сломанной куклой в разорванных колготках и нелепых, непрактичных туфлях.

Вышла она, когда город окончательно погрузился в синеватую темноту раннего вечера. Фонари зажглись, отбрасывая на мокрый асфальт ее жалкую, искривленную тень с костылем. Холодный ветер пронизывал насквозь, заставляя содрогаться.

Она остановилась под козырьком, опершись на свою новую, деревянную «ногу», и закрыла глаза, пытаясь заглушить ком отчаяния в горле. Вся ярость утра, вся энергия иссякли, оставив после себя лишь ледяную пустоту и ноющую боль в каждой мышце.

Достав телефон, она с тупой покорностью начала искать приложение такси. Пальцы плохо слушались. И тут взгляд ее упал на дорогу.

Он стоял.

Тот самый черный внедорожник. Все там же, у того же тротуара, будто прирос к асфальту. А в свете фонаря, пробивающегося сквозь лобовое стекло, она увидела знакомый профиль. Арсений Волков. Он сидел, откинув голову на подголовник, глаза были закрыты. Казалось, он просто ждал.

Это зрелище выбило из нее последние силы. Слезы, которые она сдерживала все эти часы, наконец подступили к глазам, горячие и предательские.

Зачем? Почему? Мыслей не было, только смутная, болезненная надежда и жгучий стыд за свою беспомощность.

Она не решалась двинуться с места. Но он, будто почувствовав ее взгляд, открыл глаза, повернул голову. Их взгляды встретились сквозь стекло. Ни удивления, ни раздражения на его лице не было.

Дверь открылась, и он вышел. В свете фонаря он выглядел уставшим. Пальто было расстегнуто.

— Врагу не пожелаешь, — тихо сказал он, подходя. Его взгляд скользнул по ее забинтованной ноге, по неуклюжему костылю, задержался на ее лице, которое она безуспешно пыталась сделать невозмутимым, и, наконец, на тех самых лодочках, глупо поблескивавших в темноте.. — Долго?

— Час двадцать, — хрипло выдохнула она, отводя взгляд, чтобы он не увидел блеска слез.

— Растяжение?

— Сильное.

— Костыль — это надолго.

— Да.

Он стоял, не говоря ни слова, просто смотря на нее — разбитую, замерзшую, едва держащуюся на ногах в своих дурацких туфлях. Потом он осторожно, как будто боясь спугнуть, взял у нее портфель.

— Я подумал, что после всего сегодняшнего, отвезти вас — это минимум, что я могу сделать. Тем более в таком виде, — его голос был низким, почти мягким. — И, честно говоря, я бы не смог уехать, зная, что оставил вас здесь одну. Позвольте довезти. До самого порога.

Его слова, такая простая, немыслимая человечность, обрушились на нее. Вся броня, вся попытка держать лицо рассыпалась. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, боясь, что голос дрогнет и сорвется в рыдание.

Он кивнул в ответ на ее молчаливый кивок, но вместо того чтобы просто поддержать ее под руку, сделал нечто, от чего у нее перехватило дыхание.

Сначала он легко взвалил ее портфель себе на плечо, перекинув ремень через голову, как заплечный мешок. Потом, одним плавным, уверенным движением, он наклонился и подхватил ее на руки.

— Что вы делаете?! — вырвалось у нее возмущенным шепотом. Ее мир внезапно перевернулся, почва ушла из-под ног, и вместо холодного асфальта под ней оказалась твердая, надежная опоясывающая ее рука под коленями и спина.

— Так будет легче, — его голос прозвучал прямо над ухом, спокойно, будто он обсуждал логистику перевозки хрупкого груза. — Держите костыль, чтобы не уронить.

Она, ошеломленная, машинально ухватилась за деревянную палку.

Он понес ее к машине, его шаги были твердыми и быстрыми, будто он и не чувствовал ее веса. Она неловко замерла в его объятиях, стиснув зубы, чувствуя, как жар от стыда и неловкости разливается по всему телу, смешиваясь с диким облегчением — ведь ей больше не нужно было мучительно переставлять костыль и скользить на этих проклятых каблуках.

И именно в этот момент, когда он аккуратно перенес ее через небольшой бордюр, с ее здоровой ноги сорвалась лодочка. Туфля глухо шлепнулась в лужу у колеса его машины.

— Туфля… — ахнула Милана, беспомощно глядя на одинокий черный лак, поблескивающий в грязной воде. Это был последний штрих, последнее унижение.

— Я подниму, — просто сказал он, не останавливаясь. Он бережно, как ребенка, усадил ее на пассажирское сиденье, устроив забинтованную ногу поудобнее. Потом выпрямился, закрыл за ней дверь и вернулся к луже. Она наблюдала, как он, не моргнув глазом, наклоняется, подбирает мокрую, грязную туфлю, отряхивает ее о край тротуара и несет обратно. Он открыл дверь, поставил туфлю на коврик у ее ног, а потом проделал то же самое со второй, сняв ее с ее стопы уже в салоне. Его пальцы лишь на секунду коснулись ее кожи — прикосновение было быстрым, профессиональным и неожиданно теплым.

— Чтобы не мешали, — пояснил он, садясь за руль и заводя двигатель.

В салоне воцарилась тишина.

Она сидела, сжав в руках костыль, глядя на свои босые, жалкие ноги в разорванных колготках на дорогом коврике его автомобиля. На полу, как памятник ее краху, лежали две изящные, бессмысленные туфли.

От него пахло дождем, кожей и тем же терпким, древесным ароматом, что и раньше. От этой близости, от этой немыслимой ситуации, от внезапной заботы, обрушившейся на нее посреди всеобщего хаоса, у нее свело желудок.

— Спасибо, — наконец выдавила она, глядя в темное окно, за которым проплывали огни чужого города.

— Не за что, — он ответил, свернув на ее улицу. — Просто логично. Иногда самый практичный путь — это самый прямой. Даже если он кажется неожиданным.

Машина плавно скользила по ночным улицам, окутанным влажной дымкой. Тепло из дефлекторов постепенно отогревало Милану, но внутренняя дрожь — от стыда, боли и невероятности происходящего — никак не унималась. Она сидела, закутавшись в свое пальто, и украдкой наблюдала за его профилем в полумгле салона.

— Я не спросил, — его голос нарушил тишину, звучал он приглушенно, почти задумчиво. — Вы давно в городе? Или местная?

Вопрос был простым, светским, но в контексте всего дня он прозвучал как первая попытка построить мост через пропасть неловкости между ними.

Милана слегка повернулась к нему, осторожно двигая больной ногой.

— Почти пять лет. Переехала учиться. Родом из небольшого города, в трех часах езды отсюда.

— И остались, — бросив короткий взгляд на Милану, он тут же вернул его к дороге — Значит, город чем-то зацепил. Или не отпускает.

В его словах слышалось легкое понимание. Будто он и сам прошел через это решение — остаться, бороться, встраиваться в ритм большого города.

— Пока что не отпускает, — тихо согласилась она. — Хотя сегодня, признаться, очень хотелось все бросить и уехать.

— Из-за практики? Или из-за того, что директор потенциального места работы вас сбил? — в его голосе вкрадчиво прозвучала та самая, едва уловимая ирония.

Милана позволила себе слабую улыбку, глядя на свои руки.

— Из-за совокупности обстоятельств. Но, кажется, ситуация меняется.

— Меняется, — повторил он, и в этом слове было что-то весомое. Он ненадолго замолчал, сосредоточившись на дороге. Потом снова заговорил, и его тон стал чуть более личным, менее формальным: — Знаете, я тоже не местный. Приехал семь лет назад с идеей и ноутбуком. Город сначала отталкивал.

Она слушала, затаив дыхание. Это был не монолог начальника, а искреннее, почти исповедальное признание. Он делился частью своей истории, и это было невероятно ценным.

— И «Вектор» он родился здесь? — спросила она, чувствуя, как любопытство пересиливает робость.

Он кивнул, и в уголке его губ дрогнуло подобие улыбки.

— Да. В крошечной съемной квартире, которая одновременно была офисом, столовой и спальней. Первые полгода я там и жил, практически не выходя. Потом появились первые сотрудники. Потом первый офис. Потом вот этот, на Циолковского.

— Это впечатляет, — искренне сказала она.

— Это было необходимо, — поправил он. Потом взглянул на нее быстрым, оценивающим взглядом. — А вы? Что привело вас в аналитику? Обычно не самый популярный выбор среди студентов.

Вопрос застал ее врасплох. Но он был задан так, будто ему действительно интересно. Не как интервьюеру, а как человеку.

— Порядок, — выдохнула она после паузы. — Меня всегда тянуло к порядку. К тому, чтобы в хаосе цифр, данных, событий находить закономерности, структуру, смысл. Превращать беспорядок в… понятную систему. Это почти как магия.

Он слушал внимательно, не перебивая.

— Магия, основанная на логике и упорном труде, — заметил он, когда она закончила. — Редкое и ценное сочетание. — Он снова свернул, на этот раз на ее улицу. — Мы почти приехали. Какой дом?

— Сорок седьмой, серая пятиэтажка, справа.

Машина замедлила ход. Он подъехал прямо к подъезду, остановил двигатель и повернулся к ней. В темноте салона его светлые глаза казались еще более пронзительными.

— Значит, Милана Орлова, которая ищет порядок в хаосе, сегодня сама оказалась в самом центре этого хаоса, — произнес он, и в его голосе зазвучала какая-то новая, теплая нота. — Жестокий урок от вселенной. Но, думаю, вы с ним справились.

Он понес ее по коридору к указанной двери. И именно в этот момент из соседней квартиры вышла Антонина Степановна, пожилая соседка, известная своей любовью к наблюдениям и долгим разговорам у лифта. Увидев Милану на руках у незнакомого мужчины, женщина широко улыбнулась, но тут же заметила костыль и перебинтованную ногу.

— О, Миланочка! — воскликнула она радостно, но тут же вздохнула и прикрыла рот ладонью, глаза округлились от любопытства и тревоги. — Родная, что случилось? Упала?

— Ничего страшного, Антонина Степановна, — поспешила успокоить ее Милана, чувствуя, как от смущения у нее закипают уши. — Просто подвернула ногу, бывает.

— Ох, аккуратнее нужно быть, девочка! — покачала головой соседка, но ее взгляд уже с нескрываемым интересом переметнулся на Арсения, оценивающе скользнув по его строгому пальто и решительному выражению лица. Лицо ее снова озарилось улыбкой. — Зато, наконец-то, хоть твоего парня увидала! Молодец, красивый какой. И заботливый, сразу видно!

Арсений, собиравшийся, видимо, что-то возразить — объяснить, внести ясность — почувствовал, как пальцы Миланы, обнимающие его шею, слегка сжались в предостерегающем жесте. Она чуть приподнялась и мягко, но настойчиво перебила, обращаясь к соседке:

— Ладно, Антонина Степановна, он спешит. Всего доброго, до встречи!

Ее голос прозвучал тепло, но в нем явно читалось желание поскорее закончить этот разговор. Арсений, поймав ее взгляд, полный немой мольбы, лишь слегка поднял бровь, но промолчал. Он донес ее до самой двери.

— Ключи? — тихо спросил он, и в его голосе снова зазвучала та самая, едва уловимая усмешка.

Она молча протянула ему связку. Его пальцы, большие и уверенные, легко нашли нужный ключ. Он вставил его в замок, повернул и толкнул дверь плечом, не выпуская ее из рук.

За его спиной еще слышалось довольное бормотание Антонины Степановны: «Хорошая пара, хорошая…».

Дверь закрылась, отрезая посторонние звуки и оставляя их в тишине маленькой прихожей.

Он осторожно поставил ее на пол, позволяя опереться на костыль. В тесном пространстве прихожей он казался еще больше. Они стояли так близко, что она снова чувствовала тепло его тела.

— «Парень», — медленно, с легкой насмешкой в голосе, произнес он, снимая с плеча ее портфель и вешая его на крючок. — Интересная версия. Гораздо проще, чем «гендир, который по счастливой случайности тебя сбил».

— Простите, — Милана потупила взгляд, ощущая жар на щеках. — Антонина Степановна — милейшая душа, но если начать объяснять… Мы простояли бы тут еще полчаса. А вы и так уже потратили на меня целый вечер.

— Я не жалуюсь, — сказал он просто. Его взгляд скользнул по уютной, слегка захламленной книгами прихожей, по вешалке с платьями, по фотографиям на тумбочке. Он как будто впитывал детали ее жизни. Потом он снова посмотрел на нее. — Вам помочь дойти до дивана? Или вы справитесь?

— Справлюсь, — кивнула она, хотя мысль о том, что он сейчас уйдет, вызывала необъяснимую тоску. — И еще раз огромное спасибо. За все.

Он задержался у двери, его рука уже лежала на ручке.

— Милана, — произнес он ее имя, и оно в его устах снова звучало как нечто значительное. — Выздоравливайте. И позвоните Алене. Давайте все же доведем это собеседование до логического завершения. Без происшествий.

— Обязательно, — прошептала она.

Он кивнул, и на прощание его взгляд снова стал теплым, почти одобрительным. Потом он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Дверь она закрыла, прислонившись к ней спиной, и на мгновение просто стояла, прислушиваясь к тишине своей квартиры. Но тишина была обманчива — в голове громко звучали отголоски дня: визг тормозов, его голос, спокойный и властный, смех в лифте, шепот соседки.

Дохромав до ванной комнаты, Милана с облегчением отбросила костыль и, прислонившись к стене, начала освобождаться от одежды, которая за день превратилась в орудие пытки. Разорванные колготки пришлось просто срезать, аккуратно освобождая забинтованную лодыжку. Платье и нижнее белье, пропахшие холодом, больничным запахом и едва уловимым шлейфом его парфюма, она сбросила в корзину для грязного белья, смотря на эту кучу ткани как на материальное доказательство самого сумасшедшего дня в ее жизни.

«Слава Богу, у меня душ, а не ванна», — с благодарностью подумала она, глядя на душевую кабину. Забраться в ванну с больной ногой было бы настоящим подвигом. Она включила воду, отрегулировала температуру до почти обжигающе горячей и шагнула под упругие струи. Вода смывала с кожи холод, стресс и ощущение липкого стыда. Она стояла, закрыв глаза, позволяя воде стекать по волосам и телу, смывая вместе с грязью и остатки паники.

Вытеревшись большим мягким полотенцем, она обернула его вокруг тела и, держась за стену и подпрыгивая на одной ноге, отправилась в спальню. Костыль остался стоять в ванной — с ним было неудобно прыгать по узкому коридору. Прохладный воздух квартиры щекотал влажную кожу. В спальне, в мягком свете ночника, она остановилась перед шкафом.

Обычная, будничная процедура — надеть пижаму — вдруг показалась ей странным ритуалом возвращения к нормальной жизни. Она выбрала старую, мягкую футболку и широкие спортивные штаны, которые можно было легко натянуть, не задевая повязку. Одеваясь, она снова почувствовала острую боль в щиколотке и присвистнула.

Приземлившись на кровать, она потянулась за телефоном, все еще ощущая на коже приятное тепло после душа. Экран ожил, показав несколько непрочитанных сообщений от Ники: «Ну что там???», «Мил, ты жива? Собеседование как?», «Ладно, явно что-то пошло не по плану, отзовись когда сможешь».

Милана глубоко вздохнула. Как, интересно, описать «что там»? С чего вообще начать? Ее пальцы привычно вывели привычное обращение, а дальше поплыл поток сознания, сдержать который было уже невозможно:

Милана: «Ник, это капец. Меня. Сбил. Генеральный директор «Вектора». Да, тот самый, к которому я на собеседование бежала. Нет, я не шучу. Той самой машиной, которую я чуть не подложила под колеса своей персоной. И он потом меня в травмпункт отвез. И ЖДАЛ там почти два часа, пока мне ногу бинтовали. И потом довез до дома. И ДОНЕС на руках до квартиры, потому что я на костылях и в тех самых лодочках, а они скользят. А на площадке Антонина Степановна увидела и решила, что это мой парень. А я ее не переубеждала, потому что объяснять было лень. У меня сильное растяжение. Резюме мое теперь с отпечатком протектора, он его поднял с асфальта. И сказал, что это часть нестандартного теста на стрессоустойчивость, который я прошла. Я… я даже не знаю, что думать. Все болит. Голова кругом. Но завтра я должна позвонить его HR. Это самый сюрреалистический день в моей жизни».

Она отправила сообщение и откинулась на подушки, уставившись в потолок. Через несколько секунд телефон завибрировал непрерывной чередой входящих уведомлений.

Ника: (смайлик со взрывом мозга)

Ника: ТЫ ЧТО СКАЗАЛА?!

Ника: ТЕБЯ ЧТО, РЕАЛЬНО СБИЛ АРСЕНИЙ ВОЛКОВ? Тот самый, с фото на сайте?!

Ника: Мил, это не капец. Это КАПЕЦ. Это сюжет для ромамана! Ты главная героиня романа!

Ника: Он реально ждал? Два часа? И на руках нес? ОБНИМАЮ, РАССКАЗЫВАЙ ВСЕ ПО ПУНКТАМ, НИЧЕГО НЕ УПУСКАЯ.

Ника: Как он выглядит вблизи? Он так же… ну, знаешь… как на фотках?

Улыбка, которую Милана не могла сдержать, растянулась на ее лице. Она снова взяла телефон, чувствуя, как адреналин дня понемногу сменяется теплой, почти истеричной легкостью.

Милана: Он выглядит… важнее. Или реальнее. На фото он как картинка – строгий, собранный, недосягаемый. А вживую… Он был раздражен (по-деловому), потом озадачен, потом устал. Когда улыбнулся в лифте – у него у глаз морщинки появились. И пахнет он не офисом, а лесом после дождя и чем-то теплым, кожей что ли.

Ника: Окей, я уже представляю. А голос? Кароче, я требую полный разбор!

Милана: Голос низкий. Когда командовал «Стойте» – властный, но без злости. Потом, когда говорил в машине, – спокойный, как будто усталый. А когда сказал, что «сбежать было бы нелогично»… Ник, это было так… по-мужски. Я не знаю, как объяснить.

Ника: Объяснишь позже, в мельчайших подробностях! И что значит «тест на стрессоустойчивость»?! Он что, серьезно так сказал?

Милана: Да. С полным деловым лицом. Типа, раз уж так вышло, давайте считать это частью процесса отбора.

Ника: Он гений. Или псих. Или гений-псих, который тебя влюбить в себя собирается через экстремальные ситуации. Ты звонишь завтра?

Милана: Обязательно. Только вот что я скажу? «Здравствуйте, я вчерашняя ДТП-стажер, можно продолжить?»

Ника: Скажи: «Здравствуйте, по поводу собеседования с Арсением Волковым. Он просил перезвонить, чтобы завершить обсуждение моего нестандартного вступления». ВЕДЬ ОН ЖЕ ТАК И СКАЗАЛ, ФАКТИЧЕСКИ!

Милана: Боже, ты права. Он так и сказал: «Давайте доведем до логического завершения». Ты гений.

Ника: Нет, гений – это ты, которая умудрилась устроить себе личную встречу с гендиром в нерабочее время, да еще и в обстоятельствах повышенной драмы. Такой шанс выпадает раз в жизни. Лови его. И не только работу.

Милана: Стоп. Что значит «не только работу»?

Ника: Ой, да ладно тебе! Мужчина, который два часа ждал в травмпункте, а потом на руках нес на восьмой этаж – он явно руководствуется не только профессиональной этикой. Даже если сам себе в этом не признается.

Милана: Ник… Это просто из-за чувства вины. Он же меня сбил.

Ника: Чувство вины – отвезти до больницы. Чувство вины – оплатить такси. Чувство вины – НЕ ЖДАТЬ ДВА ЧАСА. И уж тем более не заносить на руках. Это что-то другое. Интерес. Ты ему интересна, дурочка. И как минимум, как неординарный кандидат.

Милана: Задумалась, глядя на потолок. Может быть. Сегодня я была очень… неординарна.

Ника: Вот именно. Так что спи, лечи ногу и готовься к новому раунду. Только в этот раз постарайся не попадать под машины. Хотя, судя по всему, тебе это только на пользу пошло.

Милана: Спокойной ночи, психопатка.

Ника: Спокойной, героиня моего нового любимого сериала! Жду завтрашней серии!

Милана отложила телефон, улыбка все не сходила с ее лица. Мысли Ники, такие прямые и бесшабашные, будто разогнали последние тучи сомнений. Да, все это было безумием.

Она выключила свет и устроилась поудобнее, подложив под ногу подушку. Перед глазами снова всплыло его лицо в свете лифта.

Листок, выданный в травмпункте, лежал на кухонном столе, безжалостно напоминая: «Освобождение от работы на 14 дней». Четырнадцать дней в четырех стенах с пульсирующей болью в лодыжке и гудящей от пережитого телом. Время, которое должно было стать прыжком в карьеру, превратилось в вынужденную паузу, наполненную звенящей тишиной и неотвязными мыслями.

Она пыталась занять себя. Пропылесосила, доскакав на одной ноге с насадкой в руке. Перемыла чашки, которые и так были чистыми. Потом, устав от этой показной активности, повалилась на диван и включила телевизор. Какой-то бесконечный сериал про красивую жизнь и простые чувства залил комнату чужими голосами, яркими красками. Героиня, такая идеальная и умытая, с изящной грацией попадала в смешные передряги, вызывая у своего босса-красавца лишь умиление и страсть.

Милана смотрела, укутавшись в старый плед, и ее собственное отражение в черном экране телевизора казалось ей чужым: бледное лицо, темные круги под глазами, беспорядочные волосы. Ее «передряга» не была милой. Она была болезненной, унизительной и пахла асфальтом. А его реакция... Она закрыла глаза, пытаясь вытереть из памяти не раздражение, а ту самую усталую внимательность, с которой он смотрел на нее у подъезда. Его взгляд не был взглядом влюбленного принца из сериала. Он был сложнее. Он был реальным. И от этого мысль о нем не отпускала, а лишь сильнее вязла в сознании.

Полдня она провела в этом странном оцепенении, переключаясь между сериалом, который не мог зацепить, и созерцанием осеннего неба за окном. Тоска была не просто скукой. Это была напряженная пауза, ожидание неизвестного следующего шага в игре, правила которой ей только предстояло понять. Она ловила себя на том, что постоянно касается пальцами бинта на ноге, как будто проверяя, не сон ли все это. Нет, не сон. Боль была слишком ощутимой, а воспоминание о твердости его рук, подхвативших ее, — слишком ярким.

К вечеру Милана выключила телевизор. Тишина, наступившая после заливистой мелодраматической музыки, была благословением. Она допрыгала до стола, где лежало то самое резюме. Четкий отпечаток протектора на белой бумаге выглядел теперь не символом провала, а какой-то странной печатью, отметиной судьбы. Она провела по нему подушечкой пальца, не в силах оторваться. Этот день, каким бы сумасшедшим он ни был, случился.

Медленный, настойчивый стук в дверь вырвал ее из оцепенения. Милана, с трудом оторвавшись от дивана и ухватившись за костыль, ковыляла к входной двери. Мысли были вялыми, она даже не взглянула в глазок, просто щелкнула замком.

Дверь распахнулась, и в квартиру, словно ураган, ворвалась Ника. От нее пахло морозным воздухом, духами и безудержной энергией.

— Ты живее всех живых! — выдохнула подруга, сбрасывая на пол черные кроссовки кроссовки. В одной руке у нее был пластиковый контейнер, из-под крышки которого виднелась сочная клубника, а в другой — элегантная бутылка красного вина. Она подняла обе руки, как трофеи. — Внимание! Экстренная гуманитарная помощь! Для тела — витамины, — она потрясла контейнером. — А для души — самое лучшее лекарство, — она помахала бутылкой, и вино забулькало внутри.

Милана, прислонившись к косяку, не могла сдержать улыбки. Одна лишь Ника могла превратить визит к травмированной подруге в такое шумное и жизнерадостное событие.

— А для ноги что? — пошутила Милана, отступая вглубь прихожей, чтобы пропустить Нику.

— Для ноги — покой, уход и моральная поддержка лучшей подруги, которая все бросила и примчалась, — парировала Ника, уже направляясь на кухню, будто она здесь жила сто лет. — Итак, садись поудобнее и начинай! Я пропустила уже целых сутки развития сюжета! Что нового? Он звонил? Писал? Присылал бригаду массажистов?

— Ник, ничего не было, — вздохнула Милана, опускаясь на кухонный стул и с облегчением вытягивая больную ногу. — Тишина. Абсолютная. Я провела день, смотря в потолок и слушая, как соседи сверлят.

— Ну это же прекрасно! — Ника грохнула бутылку на стол и принялась искать открывалку. — Значит, он не из тех, кто давит. Не звонит HR, чтобы не нервировать. Дает тебе время прийти в себя. Это тактично.

— Или он просто передумал и списал всю вчерашнюю историю на досадный инцидент, — мрачно предположила Милана, глядя, как подруга ловко справляется с пробкой.

— Ой, да перестань! — Ника плеснула рубиновой жидкости в два бокала, один из которых был с трещиной, а второй — из-под йогурта. — Мужчина, который два часа дежурил у травмпункта, не «списывает на инцидент». Он что-то обдумывает. Может, план твоего собеседования. Может, твое резюме, которое он, кстати, не выкинул, а взял с собой! — Она протянула Милане бокал и приподняла свой в тост. — За нашу героиню, которая покорила сердце (и, надеюсь, разум) гендира самым эпичным провалом в истории трудоустройства!

Милана фыркнула, но бокал взяла. Тепло вина разлилось внутри, отгоняя холод неуверенности.

— Я не покорила ничего. Я просто упала.

— Под его машину! В самый нужный момент! Это не просто упасть, это — попасть в яблочко! — Ника села напротив, устроившись поудобнее. — Так. Рассказывай детали, которые вчера упустила. Какая у него машина внутри? Что говорил по дороге? Какие у него руки? Не тряслись, когда тебя нес?

— Так, серьёзно, без смеха, — Ника поставила бокал и пристально посмотрела на подругу. — Он тебе хоть как человек понравился? Не как директор, а как мужчина.

Милана задумалась на секунду, покрутив ножкой бокала.

— Внешность красивая, конечно. Такая режущая. Но чтобы сразу — сердце ёкнуло, бабочки в животе? Не, — она сделала глоток вина. — Скорее впечатлил. Силой. Уверенностью. И этой странной смесью деловой холодности и не знаю, какой-то тихой заботы. Это не романтическое «понравился». Это больше как… увидела очень сложный, интересный прибор и загорелась желанием понять, как он работает.

Ника фыркнула, но в ее глазах мелькнуло понимание.

— Ну, прибор-то тебя на руках носил. Так и знай. А теперь представляю, как ты…

Ее фразу прервал новый стук в дверь — на этот раз более сдержанный, но четкий.

— Кто это еще? — пробормотала Милана, снова хватаясь за костыль.

— Может, курьер? — предположила Ника, но в ее глазах уже загорелись неподдельные огоньки азарта.

Милана доплелась до двери и открыла ее. На пороге никого не было. Только на полу у порога стояла изящная корзинка, полная идеальных, будто нарисованных фруктов — маракуйя, манго, спелые фиги, виноград. А рядом, прислоненный к косяку, был скромный, но безупречный букет: белые фрезии и веточки эвкалипта, завернутые в грубую крафтовую бумагу..

Она, остолбенев, оглядела пустой коридор, потом нагнулась (с трудом и ворчанием) и забрала дары. Вернувшись на кухню, она молча поставила корзинку на стол и прислонила букет к стене.

Ника, увидев это, подскочила, как на пружине.

— Ну что?! Я же говорила! — Она уже хватала корзинку, разглядывая ее содержимое. — Это точно он. Только небожители так дарят фрукты. Смотри, тут маракуйя! В ноябре! И фрезии… Это же его, я чувствую! Там есть записка? — Она схватила букет и принялась осторожно ощупывать его, ища карточку.

Милана осторожно развернула бумагу у букета. Небольшая, плотная карточка лежала внутри. На ней было всего несколько слов, напечатанных четким, почти типографским шрифтом, но от руки:

«Для скорейшего восстановления. Не торопитесь. А.В.»

Ника, заглядывая через плечо, прочитала вслух и выпустила низкий свист.

— «А.В.» Арсений Волков. Классика. Без лишних слов. Это же явный намек! Он дает тебе время, но напоминает о себе.

Она схватила бутылку и долила вина в оба бокала.

— Мил, поздравляю. Ты ему интересна. Очень. И теперь у тебя есть его прямой, хоть и завуалированный, сигнал. Осталось только понять, как на него ответить.

Ника внимательно посмотрела на подругу, поставив бокал на стол с мягким стуком.
— Знаешь, что я думаю? — начала она, и в ее голосе звучала уже не только азартная догадка, а тихая уверенность. — Мужчина, особенно такого уровня и занятости, просто так, из чувства вины, не проявляет столько… внимания. Он бы отправил курьера с цветами и забыл. А тут — выбор фруктов, букет, личная записка. Он думал о тебе. А когда мужчина начинает так думать — это первый и самый верный признак. Он уже на тебя запал. Может, даже сам того до конца не осознавая.

Милана скептически фыркнула и жестом обвела себя — растрепанные волосы, просторная футболка, забинтованная нога на табуретке.
— Да, ну, ты меня видела. В каком виде он меня только не видел за этот день. Упавшую, в слезах, на костылях, в разорванных колготках… Я вообще удивлена, что он меня поднял, а не вызвал спецслужбы для эвакуации неопознанного беспомощного объекта.

— Видела, — твердо парировала Ника. — Ты — красотка. Даже в разорванных колготках и с размазанной тушью. У тебя есть… ну, не знаю, шарм. Настоящий. И глаза. И он это увидел. Несмотря на всю нелепость.

— Шарм в виде растяжения связок, — горько усмехнулась Милана.

— Милана, — Ника положила руку ей на руку и посмотрела прямо в глаза. — Сколько раз я тебе говорила? Ты не толстая. Ты — женственная. В самой лучшем смысле этого слова. У тебя есть форма, есть изгибы. И мужчина, который не испугался, а наоборот, взял и понес тебя на руках на восьмой этаж — он это оценил. Поверь мне. Он не мальчик, который таскает одних худышек. Он взрослый мужчина. И ему, видимо, понравилось то, что он почувствовал.

Слова подруги, такие прямые и бескомпромиссные, заставили Милану замолчать. Она смотрела на свои руки, на округлые бедра под мягкой тканью пижамных штанов. Она всегда стеснялась своей не модельной, «кошачьей», как она думала, фигуры. А он… Он нес ее без единого слова о весе, без намека на усилие. Как нечто само собой разумеющееся. Как будто ее вес, ее форма — это была просто часть ее, с которой не нужно было бороться или извиняться.

Подруги просидели до глубокой ночи, допив вино, доев клубнику и перебрав все возможные и невозможные сценарии развития событий. Когда часы пробили полночь, Ника наконец вызвала такси и укатила, оставив после себя пустые бокалы, веселое смятение и тихую, теплую усталость.

Милана, едва добравшись до кровати, провалилась в тяжелый, без сновидений сон.

Ее разбудил не свет, а настойчивый, ритмичный звонок в дверь. Она открыла глаза, щурясь от яркого дневного света, пробивавшегося сквозь шторы. На часах было уже полдень.

“Кто это?” — первая сонная мысль. Курьер? Соседка?

Она с трудом оторвалась от подушки, схватила костыль и, не приходя в себя полностью, заковыляла к двери.

По дороге мельком поймала свое отражение в зеркале в прихожей и ахнула про себя. Волосы встали дыбом на одну сторону, на щеке отпечаталась складка от подушки, глаза заплывшие. Она на ходу пыталась пригладить непокорные пряди свободной рукой, но это лишь сделало все еще хуже.

Не думая смотреть в глазок — ну кто может быть в такой час? Может, Ника что-то забыла? — она щелкнула замком и потянула дверь на себя.

На пороге стоял Арсений Волков.

Он был в другом пальто — темно-синем, но оно сидело на нем так же безупречно. В руках он держал не пакет, а небольшую, но явно тяжелую картонную коробку. Его взгляд, спокойный и деловой, скользнул по ней, и на долю секунды в его светло-серых глазах, казалось, мелькнула едва уловимая искорка. Он застал ее врасплох, и он это видел.

— Добрый день, — произнес он, и его голос прозвучал так же ровно и низко, как в машине. — Я, кажется, разбудил вас.

Милана почувствовала, как вся кровь отливает от лица, а затем приливает обратно, окрашивая щеки в ярко-розовый цвет. Она стояла в дверном проеме, в своей старой растянутой футболке и пижамных штанах, с безумной прической, опираясь на костыль, и не могла выдавить из себя ни звука. Весь вчерашний анализ, все уверенные предположения Ники разлетелись в прах перед простой реальностью его присутствия на ее пороге в двенадцать дня.

— Я… — наконец прохрипела она. — Простите, я… не ждала…

— Это я должен извиниться за несанкционированный визит, — сказал он, и его губы чуть дрогнули. — Но у меня был повод. Можно войти на минутку? Или вам неудобно?

«Неудобно» — было самым мягким словом, которое можно было подобрать. Но отправить его прочь в таком виде она была не в силах.

Она молча отступила, пропуская его в прихожую, сгорая от стыда и дикого, иррационального волнения.

Он шагнул в прихожую.

Он не мог не увидеть два грязных бокала для вина на кухонном столе, стоящих рядом с пустой бутылкой. Его внимание на секунду задержалось на корзинке с фруктами, которую он прислал, теперь стоявшей на кухонном гарнитуре — яркий, неуместно роскошный акцент в этой слегка потрепанной утренней обстановке. А потом его глаза переметнулись в гостиную и остановились на низком столике перед телевизором. Там, в высокой стеклянной вазе, уже стояли его пионы с эвкалиптом. Они распустились за ночь, стали еще пышнее и наполняли комнату тонким, свежим ароматом, который смешивался с запахом вчерашнего вина и утренней сонливости.

Милана, следуя за его взглядом, почувствовала новый прилив жара. Вещественные доказательства ее вчерашнего вечера с подругой и его же подарки стояли рядом, создавая сюрреалистичную и крайне неловкую картину.

Он ничего не сказал про бокалы. Лишь слегка кивнул в сторону цветов.

— Вы успели поставить их в воду. Это хорошо. Иначе бы завяли.

Его тон был нейтральным, но в этой нейтральности она уловила вопрос. «Вы были не одна. Вы хорошо провели время». Он не спрашивал, но пространство вокруг них гудело от неозвученных мыслей.

— Да, — выдавила она, все еще не в силах прийти в себя. — Спасибо еще раз за всё. Это было очень неожиданно и мило.

Он поставил тяжелую картонную коробку, которую принес, на пол в прихожей.

— Это — отчасти, чтобы загладить вину, отчасти — из практических соображений, — объяснил он, и в его голосе снова появилась та самая деловая логичность. — Я подумал, что с костылем и в одиночестве готовить может быть проблематично. Там несколько порций готовой еды от хорошего сервиса. Супы, второе. Все, что можно просто разогреть. И кое-что еще.

Он выпрямился и наконец прямо посмотрел на нее, и в его взгляде не было осуждения за ее внешний вид или хаос в квартире. Был лишь спокойный, практичный интерес.

— Как нога? Сильно болит?

Милана, все еще чувствуя себя абсолютно оголенной, машинально потрогала повязку.

— Уже лучше. Отек немного спал.

— Это хорошо. Значит, все идет по плану восстановления.

Он замолчал, и тишина снова повисла между ними, но на этот раз она была иной. Он был здесь, в ее пространстве, среди следов ее обычной жизни и своих же подарков. Он нарушил границу, и теперь они оба это знали.

— Вы не должны были беспокоиться, — наконец проговорила она. — И уж тем более приезжать лично.

— Я посчитал это эффективным, — ответил он просто. — И хотел убедиться, что вы в порядке. Лично. — Он сделал небольшую паузу. — И, поскольку я уже здесь мы могли бы, наконец, обсудить то самое собеседование. Если вы, конечно, чувствуете себя достаточно бодрой после… — его взгляд скользнул по бокалам, — …вчерашнего.

Его слова о собеседовании на мгновение остудили пылающие щеки. Вся эта неловкость, весь этот стыд от ее вида вдруг сфокусировались в одну острую точку. Он приехал по делу. Конечно. Это же Арсений Волков. Логика, эффективность, никаких лишних сантиментов.

И тут в ней что-то щелкнуло. Может, от остатков вина в крови, может, от накопившейся усталости от этой роли беспомощной жертвы обстоятельств. Она приподняла подбородок, и на ее лице появилась нарочито-обиженная, почти детская гримаса.

— А-а-а, — протянула она, делая глаза чуть больше и печальнее. — Так вы приехали ради собеседования? А я-то думала… меня проведать. Как человека, которому вы переехали. Ну, или хотя бы цветы свежие в вазе посмотреть.

Она сказала это с легкой, наигранной грустью в голосе, но взгляд ее был ясным и чуть дерзким. И этот неожиданный поворот, эта наигранная обида, казалось, застали его врасплох. На его обычно невозмутимом лице промелькнула легкая, искренняя растерянность. Он слегка откашлялся, и его уверенный, деловой тон дал маленькую трещину.

— Я… конечно, проведать вас, — поправился он, и это прозвучало чуть менее гладко, чем все, что он говорил до этого. Он даже сделал маленький, почти незаметный шаг назад. — Это само собой разумеется. Просто… я подумал, что раз уж я здесь…

Милана не выдержала и рассмеялась. Тихим, хрипловатым от недосыпа смехом, который снял напряжение в комнате.

— Да ладно, не волнуйтесь, — махнула она рукой, и в ее жесте была внезапная легкость. — Я вас понимаю. Эффективность превыше всего. Только дайте мне пять минут, чтобы перестать выглядеть как после землетрясения и переодеться во что-то, в чем не стыдно обсуждать карьерные перспективы. Присаживайтесь, если хотите. Чай вон там.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и, постукивая костылем, направилась в спальню, оставив его одного в прихожей среди следов ее жизни и своих же подарков. За закрытой дверью она прислонилась к ней спиной, чувствуя, как бешено колотится сердце, но на губах играла улыбка. Она заставила его растеряться. Ненадолго, на секунду, но заставила. И это маленькое, приватное достижение грело сильнее, чем любое возможное одобрение на формальном собеседовании.

Переодевшись в простые, но чистые темные джинсы и свободный свитер, она снова почувствовала себя человеком, а не жертвой обстоятельств. Поправив волосы и глубоко вздохнув, она открыла дверь.

Картина в крохотной кухне-гостиной заставила ее замереть на пороге. Арсений стоял спиной к ней у столешницы. Чайник на плите уже тихо шипел, обещая скорое закипание. Но самое неожиданное было в нем самом. Он снял свое элегантное темно-синее пальто и аккуратно повесил его на спинку стула. Под ним была не рубашка, а простая серая футболка из тонкого хлопка. И эта простая вещь открыла то, что скрывал строгий покрой верхней одежды: широкие плечи, рельеф мышц спины и рук, четко проступающие под тканью. Он не просто был в хорошей форме. Он был накачанным.

Он обернулся, услышав ее шаг. Его взгляд был спокоен.

— Милана, а где у вас чай? — спросил он, как будто стоять полураздетым на ее кухне было самым обычным делом.

Она на секунду потеряла дар речи, ее взгляд невольно скользнул по линии его плеча, прежде чем она смогла заставить себя посмотреть ему в глаза.

— На… на той верхней полке, — она с трудом выдавила из себя и указала пальцем на шкафчик над мойкой.

Он кивнул, легко достал коробку с чаем — его движения были такими же точными и экономичными, как и все остальное. Пока он возился с чашками, она, стараясь не привлекать внимания к своей хромоте, но и не теряя достоинства, осторожно дошла до обеденного стола и опустилась на стул, устроив больную ногу поудобнее. Ей нужно было убрать его из поля зрения, чтобы перестать осознавать его физическое присутствие с такой остротой.

— Спасибо, — сказала он, ставя перед ней чашку с ароматным паром. Затем сел напротив, и его поза была расслабленной, но собранной. Футболка подчеркивала рельеф его груди и бицепсов. Она старалась смотреть прямо в его глаза, но периферийное здание упрямо фиксировало новые, неожиданные детали: шрам на сгибе локтя, цепкие, сильные пальцы, обхватывающие чашку.

— Итак, — начала она, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией и собственным голосом. — Картина маслом: вы меня сбили, теперь хозяйничаете у меня на кухне, варите чай и задаете каверзные вопросы. Это какой-то новый, экстремальный формат собеседований в «Векторе»?

Она сказала это с легкой усмешкой, но в глазах читалось искреннее недоумение и попытка нащупать границы этого странного общения.

Арсений, который как раз подносил чашку ко рту, замер. Он поставил чашку обратно на блюдце с тихим стуком. На его обычно бесстрастном лице появилось выражение… растерянности? Досады? Он провел ладонью по своим русым волосам, отчего они встали слегка взъерошенно, нарушая идеальную укладку.

— Милана, нет, ты… вы не так поняли, — поправился он, и в его голосе впервые прозвучала откровенная неуверенность. Он снова провел рукой по волосам, отводя взгляд на секунду. — Я не… не хотел создавать впечатление, что я тут что-то захватываю. Я просто… хотел помочь. И обсудить все по-человечески, без офисных стен.

Он выглядел искренне смущенным своей неловкостью, и это зрелище было настолько неожиданным и контрастным по сравнению с его привычной уверенностью, что Милана почувствовала, как ее собственное напряжение начинает таять. Она отпила глоток горячего чая, давая ему время собраться с мыслями, а затем мягко улыбнулась.

— Да не волнуйтесь вы так, — сказала она, и ее голос звучал уже спокойнее. — А то я, глядя на вас, еще больше начинаю волноваться. Все в порядке. Чай — отличный. И… спасибо, что приехали.

Он кивнул, и напряжение в его плечах, казалось, немного ослабло. Он отпил чаю, глядя не на нее, а в свою чашку, будто ища в ней правильные слова.

— Вы давно живете одна? — спросил он неожиданно, и вопрос был настолько обыденным, так далеким от всего, что они обсуждали до этого, что Милана на мгновение растерялась.

— Почти с третьего курса. Снимала с подругами, потом одна. Привыкла.

— Это чувствуется, — заметил он, и его взгляд скользнул по книгам, расставленным вперемешку с сувенирами на полке, по небольшой коллекции чайных кружек разной степени кривизны. — Здесь ваш отпечаток. В «Векторе» в главном зале стоит робот-пылесос, которого кто-то нарядил в бумажную шапочку и наклеил ему глаза. Это тоже чей-то отпечаток. Мелкий, но важный.

Она улыбнулась, представляя эту картину.

— И вы его не убрали?

— Нет, — он покачал головой, и в уголках его губ дрогнуло. — Он напоминает, что за алгоритмами и KPI стоят люди. Иногда с глупым чувством юмора. Это полезно помнить, когда погружаешься в цифры с головой.

Разговор потек неспешно, сам собой. Он спросил, откуда она родом, и она рассказала о своем маленьком городе, где все знают друг друга в лицо и где самый большой ажиотаж — в день привоза свежей рыбы на рынок. Он слушал внимательно, задавая уточняющие вопросы, и она ловила себя на том, что рассказывает с теплотой, которую обычно скрывала, стесняясь своего «нестоличного» происхождения.

— А вы? — набралась она смелости спросить. — Откуда ваш лес после дождя?

Он слегка поднял бровь, и она смущенно покраснела, поняв, что выдала себя.

— Я имею в виду… откуда вы сами? — поспешно поправилась она.

— Из города, который очень похож на ваш, — ответил он, и в его глазах на мгновение мелькнула тень чего-то отдаленного. — Только у нас вместо рыбы был лесоповал. Запах смолы и хвои — это навсегда. Парфюм, наверное, подсознательная попытка его воспроизвести. Чтобы не забывать, откуда начинал.

Он говорил об этом просто, без пафоса, но для Миланы это было как будто ей вручили ключ к потайной комнате. Этот человек, строящий IT-империю, вырос среди леса и пил смолистый воздух.

— А что вас заставило уехать и начать все с нуля? — спросила она, уже не как соискатель, а просто как человек, которому интересно.

Он покрутил чашку в руках, разглядывая дно, будто там остался ответ.

— Желание создать что-то свое. Не зависеть от графика лесозаготовок или милости начальства цеха. И… азарт. Страх перед невозможностью и дикое желание ее преодолеть. — Он усмехнулся, но не весело, а как-то скупо. — Затягивает, знаешь ли. Потом уже не можешь остановиться.

Они говорили еще около часа. Неловкие паузы между темами постепенно укорачивались, сменяясь живым интересом. Он рассказывал о книгах — не только о бизнес-стратегиях, но и о старых, потрепанных томиках фантастики, которые вез с собой даже в самые тяжёлые переезды. Она делилась музыкой, а он неожиданно оживился, вспомнив виниловые пластинки с джазом, оставшиеся где-то на родине. Говорили о странном чувстве отчуждения, которое появляется, когда возвращаешься в места, где вырос, — будто ты и не уезжал, и в то же время стал здесь чужаком. Ни слова о работе, требованиях, технологиях. Только чай, который остывал, и тихий треск радиатора в углу.

Когда в чайнике осталась лишь гуща, Арсений взглянул на часы и слегка моргнул, словно вышел из лёгкого транса.

— Мне пора, — произнёс он, поднимаясь. Голос снова приобрёл деловую ровность, но теперь в ней чувствовалась некоторая натяжка, как будто роль директора стала вдруг тесновата. — Совещание, которое даже я не могу перенести.

Он накинул пальто, и снова стал тем самым строгим руководителем «Вектора», но теперь этот образ для Миланы уже не был плоским — за ним проступали контуры другого человека.

У двери он повернулся.

— Спасибо за чай и разговор, — сказал он чуть тише. — Это было… необычно.

— Спасибо вам, что зашли, — ответила она, опираясь на костыль. — И за еду. И за всё, что вы для меня сделали.

Он уже взялся за ручку, но её последние слова заставили его замереть. Он обернулся, и его взгляд стал пристальным, почти неуютным.

— Милана, — его голос прозвучал чётко, почти жёстко. — Отдохните как следует. А потом приходите. В офис.

Она набрала воздуха.

— Арсений… — вырвалось у неё, прежде чем он успел уйти. Он остановился, вопросительно подняв бровь. — Спасибо. За то, что зашли тогда у больницы… и сейчас. Я очень…

Он перебил её, но не резко, а как-то устало.

— Хватит благодарностей. — Он посмотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде была не просьба, а мягкое, но не допускающее возражений указание. — Просто приходи. И больше не благодари. Ладно?

Он не стал ждать ответа, кивнул на прощание и вышел, мягко прикрыв за собой дверь.