Велесова ночь

— Мам, ну маааамаааа, — хмурясь и обиженно топая, девочка прошла вслед за женщиной на веранду.

— Я сказала никакого телефона.

— Но тут нечего делать! Скука смертная. Зачем мы вообще сюда приезжаем?

— В деревне всегда есть чем заняться. Иди помоги бабушке. Твой телефон никуда не денется. Когда мы с твоей тётей были в таком же возрасте, в хату заходили только вечером, чтобы лечь спать. Так что марш на улицу. И пока домой не позовут, чтобы я тебя тут не видела. Жить можно без телефона, — спокойно ответила молодая женщина, открывая дверь кладовки.

Кира тяжело вздохнула и вышла на улицу, тут же плюхнувшись на деревянный порог, надувшись на весь свет. Поездки в деревню на осенних выходных она не любила и, если честно, совсем не понимала, зачем ездить туда, где и никого толком не осталось.

— Что? Мама отобрала телефон? — Кира исподлобья посмотрела тётушку. Та стояла на крыльце, опираясь на балку и улыбалась, крутя меж ладоней яркое жёлтое яблоко, пахнущее мёдом. — На, вот, — протянула она яблоко, и девочка сменила гнев на милость.

— А что тут ещё делать? Даже на велике погонять не с кем. За ворота мне нельзя, а тут что? Чем вы тут вообще занимались, когда были детьми? Зачем приезжать сюда каждую осень?

— Затем, чтобы поддерживать в порядке дом. Косим траву, собираем яблоки, белим яблони. Даём дому снова побыть жилым. Он рад, когда мы приезжаем. Все приезжают. Вон, — тётушка указала ей через забор, — гляди, соседи тоже здесь. А вечером дедушка сделает нам костёр, пожарим шашлыки.

— Ну, а телефон зачем забирать?

— Чтобы ты отдохнула от него. Не всё заслуживающее внимания находится в телефоне, иногда самое интересное оно совсем близко.

— Что тут вообще может произойти интересного?— буркнула Кира в сторону.

Вечер для девочки наступил спустя вечность. Она сидела на простилке, на небольшом холмике у малинника, прямо за домом. Тут же, на сливовом дереве, висела качеля. Недалеко от двух берёз уже горел костёр. Взрослые суетились, что-то живо обсуждали, смеялись и готовили ужин. За воротами через дорогу шумели сосны. Кира точно знала, что дальше за ними поле и песчаная дорога, ведущая на остановку. А с другой стороны буквально через пару домов раскинулся старый панский парк. Тётушка не раз водила её туда на прогулку, спасая от скуки и домашней работы. Рассказывала невероятные истории о том, что тут можно встретить невиданных созданий из легенд и сказок. А ещё о том, что если сойти в панском парке с тропы, можно никогда не найти дороги домой. Кире эти истории нравились. Особенно её захватывала легенда про Велеса — хозяина дорог.

— Что приуныла?

— Что вы тут делали летом, когда здесь так скучно?

— Ну, мы гоняли за грибами, ездили на великах за земляникой, а наш дедушка, твой прадедушка Слава, каждый вечер отвозил нас купаться на озеро. А потом с местными ребятами жарили хлеб с салом на костре и рассказывали друг другу страшилки.

— В панском парке?

Василиса кивнула, чем тут же вызвала неподдельный интерес племянницы.

Тётушка рассказывала о том, как в конце октября, на Велесову ночь, замирает время, а в парке собирается нежить на последний пир года. Как за огромным столом восседают хранитель границы миров. И по ночному небу проносится дикий гон во главе с призрачным королём.

— Эта ночь особенная — ночь Самайна, когда грань между мирами истончается, как паутинка на ветру. В такую ночь нельзя выходить из дома, что бы ни случилось. В деревнях двери запирают на железные засовы, порог посыпают солью и рябиной, наглухо законопачивают окна и никому не открывают дверь, кто бы ни постучал.

— Вася, хватит, потом она снова спать не будет, — вклинилась в рассказ Кирина мама и прошла к костру.

— Василиса, — тётушку она называла только по имени, — а что будет, если... Ну, если пойдёшь в парк ночью?

— Если пойти, можно и не вернуться, — совершенно серьёзно ответила та, глядя за ворота в сторону леса. — Если попадёшь на пир мертвецов, запомни: ничего не ешь, ничего не пей и ничего ни у кого не бери. Постарайся найти бел-горюч камень алатырь, он поможет найти дорогу домой.

— Откуда ты это знаешь? — прищурившись спросила Кира. Поведение Василисы показалось ей странным. Обычно всегда весёлая мамина старшая сестра была серьёзной. Губы её побелели, а пальцы нащупали подвеску с кусочком синего прозрачного осколка.

— Идите к костру, девоньки, — раздался голос дедушки, и тётушка снова улыбнулась.

— Ну, пойдём, вдарим по мясцу. Потом маршмеллоу пожарим. Скажу по секрету, бабуля уже поставила вариться какао. Так что давай.

Она погладила Киру по спине и пошла к импровизированному столу, в который превратился капот дедушкиной машины.

В доме пахло деревом, прохладой и коврижкой. Когда Кира, сполоснув ноги в тазике на веранде, нажала на бляшку, открывающую зелёную деревянную дверь в "хату", уже потрескивала грубка. В каждой из двух комнат горел свет. На столе стояли подготовленные кружки для чая и плюшки. Дедушка шерудил поленья и подготавливал для сна диван за широкой старомодной жёлтой шторой. Мама и бабушка расстилались во второй комнате. Там, за белыми ткаными занавесками с вышитыми яркими цветами, будет ночевать и она. Так происходило из года в год.

— Что делаешь? — спросила Кира, подбирая ноги на диван, наблюдая, как тётушка закрывала окна, раскладывала на подоконниках высушенный чабрец и рябину, а затем зашторивала их.

— Про Велесову ночь помнишь же?

— Ну, а это всё зачем?

— Чтобы окна никто открыть не смог.

— Чтобы эти окна никто не смог открыть, надо стеклопакеты ставить, — фыркнула Кира, разочарованно нажимая кнопку включения телевизора.

— Телик тоже под запретом, — прошествовав мимо девочки, напомнила мама и переложила пульт на буфет.

Кира уже собиралась возмутиться, но перепалку пресёк дедушка. Он только что вернулся с веранды с чайником, приглашая всех к столу.

Девочка провалилась в сон, как только голова коснулась подушки. Но казалось, что проспала Кира совсем не долго. Странный царапающий звук разбудил её ночью. Она открыла глаза и прислушалась: шелестели берёзы, стучал дождь. Она почти провалилась в сон, когда снова кто-то пошкрябался. Привстав, чтобы рассмотреть, увидела лишь задёрнутые занавески.

Кира присмотрелась к домочадцам. Все спали. В доме стояла тишина. Девочка уже собиралась идти назад в кровать, когда тихо "мяукнуло" за дверью. Она остановилась. Прислушалась. И вновь подумала, что ей послышалось, — но нет, снова: "Мяу" — жалобно, будто котёнок замёрз или поранился.

Девочка приоткрыла занавески, в окно барабанил дождь, шумели сливы и яблони, посаженные с этой стороны дома. Сквозь шум непогоды она вновь услышала жалобный писк. Открыла дверь на веранду и вышла в самую холодную комнату дома. Щелчок задвижки — холодный ветер ворвался внутрь, девочка вышла на порог. Под ногами захрустели кристаллики соли. В какой-то момент непогода, тревожившая деревья, стихла. Все погрузилось в тишину. А за пределами порога, усыпанного солью, заклубился густой, как парное молоко, туман. Вдали, замерцали голубоватым отсветом огоньки.

— Кис-кис? — позвала Кира, и огоньки дрогнули, будто позвали за собой.

Заворожённая, она не сразу поняла, как спустилась с порога в белесую дымку. Осознание пришло только когда она оказалась в чаще, на узкой тропке. Ноги, вымазанные в грязи, болели, пижама вся в паутине и кусках пожухлых листьев. Тело продрогло, внезапно ощутив холод, а сердце замерло. Она с трудом узнала панский парк. Все в нём будто ожило: шептались кусты и деревья, в воздухе парили огоньки, а из-за поворота раздавались музыка и смех. Она пошла на звук, а когда увидела поляну, притаилась за кустом, зажав рот руками, чтобы не взвизгнуть.

На широкой поляне за длинным столом, уставленным странными яствами, от которых стыла кровь в жилах — студень из лягушачьих глаз, грибы с червями, мутная брага в черепах, сидели те, о ком ей рассказывала Василиса. Невысокие, сгорбленные фигурки, будто слепленные из грязи, мха и сгнивших кореньев. Кикиморы, сразу опознала Кира. Их кожа – серо-зеленая, покрытая струпьями, шелушилась, как старая береста. Рядом обладатели длинных костлявых пальцев, заканчивающихся когтями, похожими на ржавые гвозди. "Упыри" — прошептала она одними губами, сжимая рукава пижамы. Мелькали лица, спрятанные в клочья спутанных, мокрых волос цвета тины. Из-под них светились лишь крошечные, полные тупой злобы и вечного недовольства жёлтые глаза. "Болотницы" — закусывая губу, пытаясь преодолеть скопившийся ком леденящего душу ужаса, пронеслось в её голове. Рядом, кажущиеся юными и прекрасными издалека – стройные девушки в венках из кувшинок и незабудок.

— Это мавки, — раздался тихий голос сбоку, Кира обернулась. Рядом с ней в кустах сидел мальчик. Он такой же перепачканный в грязи, как и она. — Мне сестра рассказывала, что они красивые, но если приблизиться, увидишь: кожа их мертвенно-бледная, почти прозрачная. И зубы... Зубы острые как бритвы.

Кира перевела взгляд с мальчишки обратно на поляну. Во главе стола сидел он. Она сразу поняла — это был хозяин дорог Велес. Тот самый, из рассказов тётушки. Его глаза светились как два уголька, даже не глаза, а две угасающие звезды, полные нечеловеческой мудрости и первобытного холода. Его руки, покрытые шерстью с когтями-кинжалами, лежали на подлокотниках. Когда он двигался, земля тихо стонала под ним. Его дыхание было шумом осеннего леса – шелестом листьев, скрипом ветвей, рычанием зверя. От него исходило не тепло, а абсолютный холод пустоты между мирами и запах первозданной земли, железа и священных, но давно остывших жертвенных костров. Он был не богом жизни и смерти, а Владыкой Порога, Вечным Сторожем на границе миров.

— Прими подношение, страж порога, Владыка Велес, — прошипел один из гостей, Кира высунула голову, чтобы разглядеть получше что происходит. — Двенадцать душ.

Через секунду после этих слов Кира оказалась на поляне среди других детей. Все они были в пижамах, грязные, лохматые и напуганные. Девочка крутила головой, пытаясь рассмотреть как можно больше тех, кто находился рядом. Холодящее чувство тревоги нарастало. Страх, поселившийся в детях, множился, грозя перерасти в панику. Что с ними сделают? Кто самый опасный среди тех, кто наполнял поляну — исполинский змей в золотистой короне, способный проглотить целиком? Назгулы на костяных лошадях? Русалки с гниющими зловонными обрубками вместо плавников? Или же старец, чьё присутствие заставляло саму реальность трещать по швам.

— Двенадцать душ! — загудела нежить, повторяя, — Двенадцать! Душ! Двенадцать!!!!!

— Излом принимает двенадцать путников. Подать души! — скомандовал старец.

И поляна загудела, зашипела, зарокотала. Дети скопились в середине, прижимаясь спинами друг к другу, кто-то плакал, кто-то сердито сопел. Изголодавшиеся зловонные пасти приближались, тёплые гниющие пары воздуха были совсем рядом, когда от страха Кира вскрикнула, зажмурившись:

— Не вздумайте нас жрать! Мы вам что, полуфабрикаты из магазина, а?

Сердце так колотилось, что Кира не сразу поняла, что все вокруг стихло, а когда открыла глаза, попятилась назад, наступая на кого-то из ребят, сбивая стихийно образовавшееся кольцо и падая, споткнувшись о чью-то ногу. Грозное, страшное нечеловеческое лицо старца, восседавшего во главе стола, было в паре сантиметров от неё.

Поляну вновь расколол громогласный возглас:

— Вы все добровольно ступили за порог дома в эту ночь! Пришли на поляну своими ногами! Оказались на перекрестии Яви, Нави и Прави, нарушив священный договор между миром людей и духов! Всё, что ступает на тропы в ночь моего владения, принадлежит моему пиршеству, всякий, кто осмелится оказаться за моим столом без приглашения, обречён стать добычей. Так разве я приглашал вас, дети людские? Как же я могу отказать гостям моего пиршества в праве получить подношение?

— Давайте сыграем, — послышалось из-за Кириной спины. Девочка повернула голову, это был голос мальчика, который прятался с ней в кустах. Он начал робко, но когда понял, что и Кира, и собравшиеся гости Велесова праздника смотрят на него, приободрился и продолжил: — Давайте сыграем. Разнообразим ваш праздник.

— Во что сыграем? — Выпрямляясь в свой исполинский рост, заинтересованно уточнил хозяин пиршества.

— Во что? — растерянно и робко переспросил мальчик.

— В салки, — выпалила Кира, вспоминая многочисленные сказки тётушки. — В салки. Как же это... В горелки, — выпалила она, пытаясь вспомнить как играть в эту игру. — Если поймаете нас — ешьте, но если продержимся до утра — вы отпустите. Так будет честно!

С секунду была тишина, и поляна вновь наполнилась звуками, улюлюканьем и причитаниями, пока трижды не стукнул посох:

— Уверены? Сегодня этот парк стал местом пересечения всех чащ и лесов, всех тропок и пролесков, всех путей, виданных и не виданных. Вы не сможете убежать, не сможете спрятаться: дикий гон со свитой догонит и разорвёт вас, не оставив и следа, Полоз — змеиный царь, пустит тысячи змей и гадюк, которые утащат вас в подземное царство, болотницы, мавки и водяницы — утянут вас на дно холодных ручьёв, обглодают косточки призраки и упыри. Вы затеряетесь среди миров. Вечно будете убегать, пока Навь не поглатит вас.

— Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — закричала, загудела, зашипела поляна, готовясь гнать свою добычу.

— Стой, подожди, на поле гляди! — выкрикнул кто-то из ребят кричалку игры.

Дети тут же заскандировали в один голос, протягивая друг другу руки и становясь спиной в круг. Кира, отвыкшая играть в любые игры, кроме тех, которые можно было скачать на «айфон», растерянно оглядывалась, надеясь, что кто-то подскажет ей, что делать.

— Ходят грачи, да едят калачи! — кровожадно отозвалось пиршество.

— Приготовься, — шепнул Кире на ухо все тот же мальчик, — приготовься бежать.

— Птички летят, колокольчики звенят, — выкрикнула рыжая девочка справа от Киры.

Киру охватила паника, толпа мурашек прошла по её спине, ком, образовавшийся в горле, заставил сердце рваться из груди. Все в миг замерло. В голове пронеслось: "Все взаправду!". Руки ребят напряглись. Круг натянулся как тетива перед выбросом.

— Раз, два, не воронь, беги, как огонь! — раздалось над поляной гулом, обухом, оглушило, и звуки снова вернулись, и время ускорилось.

И Кира бежала так сильно, как только могла. Петляла между деревьями, падала и вставала, выискивая убежище, в котором могла бы спрятаться, пока не поняла, что ноги не слушаются. Кровожадные гости Велесова пира не давали спуска, они гнались, наступали на пятки, поджидали за поворотами.

Дыхания не хватало, и Кира, улучив удачное место, присела за раскидистой сосной. Притаилась, перевела дыхание. Озиралась по сторонам. А через секунду снова бежала. Она слышала рычание и крики за спиной, вой и победный клич преследователей. А ещё ужасный, пугающий детский визг. Она бежала по траве, боясь оставить следы на дорожках. Перепрыгивала родники и ручьи, прятавшиеся в высоких травах парка, из которых к ней тянулись синие, мёртвые, полуразложившиеся руки.

В один из таких прыжков она не рассчитала силу и соскользнула по глинистой земле вниз. В босую ногу тут же вцепилась мёртвая, слизкая рука. Кира завизжала, забрыкалась, но так и не смогла вырвать ногу из цепкой хватки скелета. Она скользила вниз, царапая ногтями глину, пытаясь зацепиться за выступающие корни деревьев и потянуться вверх, но ничего не получалось. Почти попала в руки к водяной нежити, когда её запястье с кряхтением потянули вверх. Кира подняла голову и увидела того самого рыжеволосого мальчика в очках. Он тянул со всей силы и когда смог вытянуть её наверх, она увидела, что он был не один. Её тянули несколько ребят. Все они уже были изрядно испачканы и измотаны погоней.

— Ссс-спа-спаси-бо, — заикаясь в панике произнесла Кира. — Кира, — чуть отдышавшись, представилась девочка.

— Прохор, — спокойно и собрано ответил её главный защитник, — а это Яля, — указал он на девочку с длинной широкой косой. — Денис, — на мальчика с разбитыми очками. — И Родион, — на смуглого мальчишку с чёрными глазами и кудрями. — Лучше держаться вместе. Давайте передохнем тут немного, пока тихо. Вы кто, откуда?

— Я из Голубицы, — очень тихо, боясь, что услышит тот, кто не должен, призналась Яля.

— Вышолов, — так же тихо произнёс Денис, пытаясь поправить очки.

— Я не отсюда. Приехала с родителями. Тут хутор недалеко. Славинск, может, знаете? Там никто не живёт.

— Я живу, — ответил Прохор, чем вызвал у Киры странное чувство недоверия.

Она точно помнила прогулки с Василисой по деревне, где все дома хоть и были в более или менее ухоженном состоянии, но только потому, что некоторые семьи приезжали сюда на лето, или просто поддерживали дом в жилом состоянии. И не помнила, чтобы встречала хоть кого-то своего возраста — ни мальчиков, ни девочек. Она уже собиралась возразить, когда раздался гром, лязг и топот. Он раздавался отовсюду. Прохор приложил ладонь к её рту и прошептал:

— Дикая охота, они слышат.

В этот момент, будто услышав призыв, на парк обрушилась тьма. Не просто отсутствие света, а густое, бархатистое одеяло, наброшенное резко и наглухо. Воздух стал неподвижным, мёртвым, будто сама природа затаила дыхание.

Дети вдруг почувствовали ледяной укол в самое сердце. Кира подняла взгляд вверх, и тогда небо разорвалось. Не вспышкой молнии, а внезапным, нарастающим гулом. Он шёл не сверху, а как будто из глубин самой ночи. Низкий, вибрирующий, наполненный скрежетом железа, диким ржанием и отдалёнными, нечеловеческими криками. Кира замерла. Сперва это были лишь искры – холодные, синевато-зелёные огоньки, мечущиеся в вышине. Потом они слились в полосы, в клубящиеся вихри света. И вот, из этой пульсирующей, зловещей завесы, начал спускаться дикий гон.

Тени всадников проступали сквозь свет: искажённые, вытянутые фигуры в рваных плащах, на лошадях, чьи копыта били пустоту, высекая искры холода. Они мчались не по земле, а по самому воздуху. Скрипели древние колесницы, запряжённые существами, больше похожими на волков. Лай своры был подобен скрежету камня по стеклу, леденящий душу. Воздух вокруг Охоты искривился, как над раскалённой печью, но вместо жары от неё веяло пронизывающей, могильной стужей. Свет их был не тёплым, а призрачным, выхолащивающим цвета, превращающим мир в монохромный кошмар. Весь мир сузился до этого жуткого зрелища. Чувство страха было оглушительным, парализующим, но смешанным с непостижимым, магическим очарованием. Это была древняя сила, дикая и неукротимая, явившаяся из легенд и страшных сказок.

Кира не могла отвести взгляд. Её маленькое сердце колотилось, как птица в клетке. Кровь стыла в жилах от ледяного дыхания Охоты. Пронзительный вопль неведомого рога, похожий на предсмертный стон, вонзился в их оцепенение. Кира почувствовала, как по щекам стекают слезы. Крик ужаса, сдавленный и хриплый, вырвался из её горла. И она снова бежала. Не думая, не глядя, куда, лишь прочь от неистовых теней и ледяного света. Ноги подкашивались, дыхание рвалось из горла горячими клубами, но страх гнал вперёд, сквозь кусты, мимо чернеющих силуэтов деревьев. По тропинкам, на которых уже поджидали голодные и жадные ночные твари.

Когда казалось, что сил больше нет, что ужас вот-вот настигнет и унесёт в вечную скачку, они выскочили на небольшую поляну.

На ней расположился старый дом, такой Кира видела в книгах и в «Тик-токе». Мрачный, высокий, угрюмый. Он стоял там, где ещё вчера его не было. Казалось, он вырос из самой земли за мгновение до появления детей. Шпили вонзались в чёрное небо. Окна тёмные, как пустые глазницы. Каменные стены, почерневшие от времени и сырости, поглощали скудный лунный свет. Массивная дубовая дверь, покрытая причудливой, словно корявой резьбой, распахнулась, приглашая внутрь.

Дети без колебаний, движимые одним лишь животным желанием спрятаться от призрачных гончих, бросились к нему. Денис дрожащими руками нажал на тяжёлую железную скобу и дверь с лязгом захлопнулась.

Внезапная тишина внутри оглушила. Кира слышала лишь собственное прерывистое хриплое дыхание и бешеный стук сердца. Они стояли в просторном, мрачном холле. Свет просачивался сквозь высокие, запылённые окна, выхватывая из тьмы очертания покрытых паутиной картин в золочёных рамах. И массивную лестницу, уходящую вверх, в ещё более глубокую темноту. Тускло горящие свечи подчёркивал запустение этого места.

— Где это мы? — хрипло спросила Яля.

— Не важно, просто давайте постараемся найти выход подальше от призрачных охотников.

Особняк не был убежищем. Он был новой загадкой, новой ловушкой, возникшей из самой пугающей ночи их жизни. Запертые внутри, они понимали лишь одно: Дикая Охота могла остаться снаружи, но это ещё не конец.

— Пойдёмте, — хватая подсвечники с горящими свечами, позвал Родион.

— В смысле? Куда? Туда? — указывая в переходную галерею, переспросил Прохор.

— Да, нам нужно искать выход. У нас не так много времени, — пояснил Родион.

— А не лучше ли переждать здесь? Судя по всему, никто не может сюда войти. Так почему бы не переждать здесь?

Первые мгновения относительной тишины внутри особняка, разрываемые только лишь спорами ребят, были обманчивы. Воздух, густой от пыли и запаха затхлости, вдруг показался Кире влажным. Не просто сырым, а липким, как в теплице или — страшная мысль пронзила её — "как в чьем-то рту". Она присмотрелась к ближайшей стене, к резным деревянным панелям, покрытым тёмным лаком. Казалось, лак, едва заметно, пульсирует.

— Ребят, — тихо, но с металлической ноткой в голосе позвала Кира. Спорящие тут же прекратили, поворачиваясь к девочке. — Посмотрите на стены. И, прислушайтесь...

— К чему? — спросил Прохор.

Кира резко подняла голову. Её глаза, привыкшие к полумраку, метнулись по стенам, потолку, уловили странные изгибы балок, похожие на рёбра. Она вспомнила, как стена у входа слегка сдвинулась, когда они вбегали, будто сомкнулась за ними. Она почувствовала, как теплеет воздух, становясь всё более влажным и кисловатым на вкус. А этот постоянный, навязчивый "бульк"… как пищеварение.

— Оно… оно живое! — выдохнула она. В голосе был не просто страх, а ужасающее понимание. — Это не дом! Это… это "тварь"! Мы не в убежище! Мы… мы у неё в желудке!

Дети застыли. И стена рядом с ними внезапно "задышала" — каменная кладка и дерево под лаком содрогнулись, выпустив порцию тёплого, зловонного пара. Из щели в полу с шипением выплеснулась новая порция едкой слизи.

— Он нас переваривает! — крикнула Кира, отпрыгивая от лужи, которая начала пузыриться и дымиться, разъедая дерево. — Это не слизь! Этой желудочный сок! А эти звуки — это его кишки! Мы — его еда!

Стены сомкнулись ещё немного. Проход в соседнюю комнату стал уже. Потолок над ними слегка опустился. Особняк-хищник пробуждался, чувствуя добычу внутри себя. Воздух стал обжигающе горячим и кислым. Дети закашлялись.

— Надо выбираться! Сейчас же! — завопил Прохор, принимая сторону Родиона, метнувшись к входной двери. Он дёрнул массивную ручку — та не поддалась. Дверь стала частью пульсирующей стены, слившись с ней.х

— Не туда! — резко остановила его Кира. Её ум, парализованный страхом минуту назад, теперь работал с ледяной ясностью отчаяния. Она огляделась. Вспомнилась игра "Операция" в которую они любили играть с папой по вечерам. И расположение органов. — Он нас заглатывал через рот – через эту дверь. Значит, назад нельзя! Надо… вверх! В горло! Или… или наружу через стену желудка!

— Пульс! — воскликнул Денис, подхватывая мысль девочки и прижимая ладонь к стене. Она чувствовала вибрацию того самого "булька". — Надо идти ПРОТИВ течения! Против того, куда движется эта жижа! — Указал на слизь, которая теперь явно текла тонкой струйкой по специальным желобкам в полу, ведущим вглубь дома, в темноту. — Она идет к сердцевине, где все переваривается! Значит, нам — наверх и против потока! Ищите лестницу! Ищите что-то похожее на… на трубу или щель!

— Откуда знаешь, что нам наверх? — хватая его за руку, спросила Кира.

— Моя мама врач, я часто бываю у неё на работе.

— Аааа, — на бегу ответила Кира.

Движимые новой жутью, дети бросились вглубь холла. Слизь шипела у них под ногами, стены дышали горячим, тошнотворным паром. Казалось, сам воздух сопротивлялся их бегству. Они нашли лестницу — массивную, дубовую, но ступени были скользкими от выделяющейся влаги. За перила браться страшно — дерево под рукой было тёплым и…"мягким", как хрящ.

— Вверх! — скомандовал Денис, толкая Киру. — Быстрее!

Они взбежали на второй этаж. Коридор здесь был уже, стены сходились, как в глотке. Тот самый "бульк" зазвучал громче, прямо из-за стен. Из потолка сочились капли едкой жидкости. В конце коридора был тупик – стена, покрытая странными, складчатыми образованиями, напоминающими миндалины, из которых сочилась густая слизь. Казалось, это конец.

— Нет! — Денис отчаянно оглядывался. — Не может быть! Должен быть выход… какой-то спазм…

Дети оглядывались в поисках выхода. Кира не сразу заметила едва видимую трещину в стене справа, за тяжёлой портьерой, которая выглядела как разодранная кожа. Трещина пульсировала. Девочка подошла ближе к шторе и едва коснулась рукой, отодвигая. Трещина пропускала свет и была пружинистой, но стоило ей надавить ладонью сильнее, как портьера сдвинулась, откидывая её назад:

— Сюда! Все сюда! Помогите сдёрнуть эту тряпку! — закричала Кира. — Ребята, там трещина. Я думаю, мы сможем тут выйти!

— Нет же, у меня мама врач! — заупрямился Денис.

— Какая разница! Мы все равно не знаем, что делать! — фыркнула Яля.

После недолгого спора они рванули портьеру. Под ней оказалась не стена, а плотная, слизистая мембрана, растянутая между балками-ребрами. Она ритмично сжималась и разжималась. Сквозь был виден слабый отсвет луны! Пробивался свежий, холодный ночной воздух!

— Я же говорила, — с победными нотками возвестила Кира. — Надо прорваться! Вместе! На три! РАЗ-ДВА-ТРИ!

Они бросились на мембрану всем весом. Липкая ткань поддалась с ужасным, рвущимся звуком, похожим на вскрытие гнойника. Хлынул ледяной воздух, смешанный с паром и едкой слизью изнутри. За мембраной оказался обрыв — они стояли на втором этаже, снаружи, над тёмной бездной парка.

— Очень тихо как-то, — прошептала Кира.

И действительно, в той части парка, в которой они оказались, не было ни звука. Не шумел ветер, не слышны были голоса преследователей. Все будто замерло.

Как только дети оказались на поляне плотоядный дом растаял, будто его и не было. Тишина здесь была не пустой, а густой, бархатной, как будто само ночное небо спустилось на землю и застыло, прислушиваясь.

Деревья-исполины, высокие в самое небо, встали по краям плотной, почти непроницаемой стеной. Их верхушки терялись во мраке, лишь угадывались могучими очертаниями против чуть более светлого небосвода. Поляна круглая, как колодец, выдолбленный в самой толще векового леса. И на дне этого колодца стояли они, задрав головы и разглядывая звезды. Те казались ближе, ярче, холоднее. Они горели ледяными бриллиантами в бездонном колодце Вселенной.

Трава под ногами была низкой, удивительно ровной, будто её только что скосили невидимые руки, и она сама боялась пошевелиться, нарушая священную тишину. Где-то в траве, то там, то сям, мерцали светлячки. Точно крошечные, живые звёздочки, отколовшиеся от неба, зажигали свои фонарики на мгновение — зеленовато-жёлтые, призрачные искорки в чёрном бархате травы. Их мерцание было похоже на тихое дыхание.

Кира, как и все, стояла заворожённая, объятая чувством ночной тайны. И тут её взгляд выхватил из мрака нечто невероятное. Среди тёмных строгих сосен возвышался древний дуб. В его мощном морщинистом стволе зияло глубокое дупло. И в этом дупле, строго и торжественно, горел цветок.

Он был размером с детский кулак, но казался центром мира. Он не просто горел, он пылал. Тёплым, живым, бело-горячим пламенем, которое не обжигало глаза. Свет его был янтарно-золотым, медовым. Он лился из дупла мягкими волнами, озаряя шершавую кору дуба и ближайшие травинки. Этот свет не прогонял тьму, а преображал её.

«Алатырь!» — восторженно подумала Кира. Она часто представляла его в рассказах Василисы, но он оказался ещё более невероятным. Свет камня создавал невидимый купол над поляной-колодцем, от которого отступали все ночные страхи, все шёпоты леса, сама тень Велеса, что, казалось, витала за кольцом великанов-деревьев.

— ЧТО ЭТО? КАМЕНЬ? — громким шёпотом спросила Яля, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Это не просто камень. Это волшебство, — трепетно произнесла Кира, и сама не понимая зачем, направилась прямо к дубу.

— Что это ты собралась делать? — хватая её за руку и останавливая, спросил Родион. — Ты что не понимаешь, что этот камень защищает поляну от... От того кошмара в лесу?

— Я собираюсь его взять, чтобы выбраться из парка. Если вы не забыли, мы должны выбраться отсюда. А не спрятаться в лесу. Сколько мы уже здесь? Явно больше двух часов. Когда я выходила из дома было полвторого. И того должно быть почти четыре. Должно светать, но взгляните вокруг, ночь как будто и не думает заканчиваться. А камень, если он как-то не подпускает нежить, значит, поможет и нам выбраться наружу.

— Откуда ты знаешь? Вдруг ты возьмёшь его и всё. Снова тёмный, опасный лес.

— Так всегда происходит в книжках, которые читает моя тётя, — отмахнулась Кира и направилась в сторону дерева.

Когда она подошла к самому стволу, ей действительно стало страшно. «А что если и правда не сработает?». Кира обернулась в сторону ребят, которые неотрывно смотрели на неё, и протянула руку. Алатырь был меньше, чем она думала. Он ложился прямо в ладонь, неровный, шершавый, горячий и яркий как маленькое солнце.

«Чего хочешь, Кира?» — послышалось ей, словно ветерок принёс эти слова.

— Ты кто? — опасливо оборачиваясь спросила девочка.

— Кир, что случилось? — послышался голос Дениса, который стоял вместе со всеми поодаль.

«Я всё здесь. Я ветер. Я небо. Я звезды. Я то, что ты держишь в руках... Чего хочешь? Проси, держа в ладонях Алатырь. Проси с умом, только одно желание исполняет распустившийся каменный цветок в Велесов час».

— Хочу, чтобы мы нашли дорогу домой. Дорогу из этого парка. И чтобы наконец-то наступило утро.

«Ступай за светлячками они приведут в Явь».

— Мне не нужно ни в какую явь, мне надо домой! — ещё раз уточнила Кира, обращаясь именно к камню. Ветер донёс лёгкий звонкий смех.

«Ступай!»

Дорога, вытканная из магии Алатыря, была непохожа ни на одну тропу в мире. Это был живой, извивающийся поток светлячков. Мириады крошечных, холодных искорок бирюзового и серебристого света плясали в воздухе, образуя неровную, петляющую ленту сквозь непроглядную тёмную пущу. Они не вели по знакомым тропинкам парка, а уводили в самую глубь, в заповедную чащу, где вековые деревья сплетались кронами в непроницаемый для звёзд полог.

Вдали, за стеной деревьев, гулко отдавался ритмичный, неистовый топот — будто мчалась незримая, безумная кавалерия. Из трясин, невидимых глазу, доносились манящие, сладкоголосые, но леденящие душу песни. То звали болотницы и мавки, пытаясь сбить с пути сладкими обещаниями и жалобными стонами.

Шелест доносился отовсюду — не простой листвы, а тяжёлый, маслянистый, будто огромное тело скользит по земле. Это двигался сам Полоз, Царь Змей, а вместе с ним неслышно ползли его бесчисленные чешуйчатые слуги.

В тенях, цепляясь за стволы, мелькая в просветах, прятались и выжидали упыри. Их алчные взгляды ощущались кожей. Чувствовалось, как они жадно следят за живым теплом детей, но не смеют приблизиться. Свет Алатыря, заключённый в этих крошечных светлячках, был могущественным щитом. Магия древнего камня надёжно укрывала их от нежити, не давая тварям тьмы переступить границу света. Эта трепещущая, неровная дорога упорно вела их сквозь самую гущу опасностей. Петляя, но неизменно направляя вглубь пущи, прочь от обманчивых тропинок парка, к спасению — домой.

И спасение пришло с рассветом. Когда Кира, наконец, ступила на твёрдую асфальтированную дорогу, рядом никого не оказалось. Разорвав последние путы ночного леса, далеко-далеко пропели петухи. Их звонкий крик, вестник утра и гонитель нечисти, разорвал ночную тишину. На востоке, за лесом, уже поднималось солнце, окрашивая небо в первые золотисто-розовые тона рассвета.

В руке Кира судорожно сжимала тёплый ярко-бирюзовый камень — осколок Алатыря. Она бежала по дороге, которая уходила в сторону рассвета, под сводом деревьев, образующих живой зелёный тоннель, ведущий к деревне. К дому. Но тень ночи ещё цеплялась. Даже здесь, на безопасной дороге, сквозь деревья ей мерещилось нечто огромное, древнее, исполненное ярости и могущества — сам Велес, Хозяин Леса и Нави, который пытался её догнать. Его невидимая поступь будто ещё отдавалась в земле. Страх, холодный и липкий, не отпускал, подгоняя вперёд. Только переступив за калитку родного огорода, Кира почувствовала, как последние оковы ужаса спали. Яркое, тёплое, золотистое солнце рассвета затопило деревню, смывая ночные кошмары.

— Ну, что ты видела их? Пропавших детей? — послышался ей голос за малинником.

Кира обошла живую изгородь, отделяющую тропинку от калитки к дому, и увидела сидящую на пороге в накинутой поверх пижамы старой фуфайке тётю Василису. В руках та держала кружку с поднимающимся плотным ароматным паром, доносившим до её носа запах смородины и чабреца.

— Да, я только встала, — потягиваясь и притворно зевая, ответила Кира, — вот только что... Буквально секунду назад. — Заметила хитрый прищур тёти и сдулась, понимая, что она всё откуда-то знает. — Пропавших детей?

—Да, детей потерявшихся в изломе, которые ищут дорогу домой. И вынужденны каждую ночь излома играть в игры, чтобы выжить. Детей из разного времени.

Кира удивлённо округлила глаза, только сейчас понимая, что ребята рядом с ней действительно выглядели по другому.

— Но откуда ты...? — договорить Кира не успела, тётушка поднялась с порога, фуфайка раскрылась, и из-под неё выглянула цепочка, на которой болтался яркий синий осколок, точно такой же, как Кира сжимала в руке. — Ноги помой, когда будешь идти в дом. Алатырь всегда держи при себе, иначе Навь снова заберёт тебя, а Велес больше не отпустит...

Скрипнула дверь, оставляя Киру во дворе совершенно одну с осколком каменного цветка в руках.

Эту игру в горелки она выиграла.