Великорусская сказка

Слушай, народ честной, приходи скорее! Приходи, стар и млад, сказку слушать! Сам приходи, да друга приводи, вместе завсегда веселее будет. Сядем рядком, да и стану вам сказку сказывать, что прадеды дедам передали, а деды отцов научили. Завсегда сказка на земле живет, из уст в уста переходит, мудростям поучает. Покуда жива сказка в душах наших, жив народ русский, жива его память.

В старые времена правил правил страною нашей царь, всем царям царь! И ростом могуч был, и здравием, и умом обделён не был. Силища у него такая была - быка за рога брал, да в землю воткнуть мог, будто столб верстовой. На пиру съедал кабана на вертеле, тетеревом заедал, ведром меда запивал, да табаком занюхивал заморским. Бревна дубовые тягал, железа гнул, да кулаком стол деревянный насквозь пробивал. И не было в царстве его ни беды, ни печали, басурмане все поутихли, не смели в набег ходить - разве ж выстоять против такого, да и рыцари чухонские, прежде купцам досаждавшие, тоже все в замки каменные свои попрятались, аки гадюки в норах, и носу совать оттуда не могли - все видел царь, всех в кулаке держал, не терпел зла на земле своей. И было у царя того, как полагается - три сына. Старший умен был, да хитер, одним словом - царедворец, средний ворожить умел, да чары творить, а младший простым оказался, ни золота не любил, ни власти, а на братьев своих с почтением глядел большим. Думал все, мол, куда ему, дураку, до них, а братья над ним хоть и посмеивались, но в обиду не давали. Так и жили они дружно, да богато, горя-беды не знаючи.

Не все коту масленица, скоро и великий пост - так мне бабушка сказывала. Так и тут, нежданно-негаданно беда приключилась, расхворался царь-государь. Прежде по ведру пил, потом по чарке, а стал по наперстку, да и тот силой вливать приходилось. От кабана стал отказываться, и от зайца, а после и от хлеба куска. Побелел весь, как лист бумажный, да и с постели почти не вставал. Тонкий стал, словно хворостина, родных уж не узнает. Сыновья с царицей с ног уже сбились. Лучшие лекари приезжали, все как один руками развели - угасает царь, прозрачным становится, и в скорости совсем исчезнет - все как один говорили. Хвороба неясного происхождения, что тут скажешь. Но это еще полбеды - вновь осмелел басурманин на юге, стал в гости захаживать, где не звали, да брать, чего не дарили. Рыцарь чухонский из замка выползать стал, змея подколодная, да с купцов мзду брать непотребную и в веру свою нечистую их обращать.

- Нет над нами больше царя грозного, чтобы укротить, вот и станем мы хозяева на земле его. - так они молвили, и знали, что правда то. Съехались враги, выпили, закусили, да и порешили они - как помрет грозный царь наверняка, басурманин себе Руси с востока столько возьмет, сколько конь за день обскачет, а немец с запада, сколько своим немецким аршином вымерит. Поставят столб пограничный аакурат посередке, а над жителями местными учинят насилие и разбой, да угонят их в рабство вечное в отместку за житье в прошлом сытое. Так и договорились, бумагу подписали, да и разъехались довольные. Беда пришла, отворяй ворота - так говорили раньше.

Собрала царица сыновей своих, да и говорит им:

- Гой вам, соколики мои ясные, невзгода на землю нашу тень положила. Хотят враги лютые погубить нас, как батюшка ваш к Богу отправится. Рано ему еще покидать нас, меня вдовицей оставлять. Лекари говорят, мол, предрешно все, пора уж на исповедь звать, да только не согласна я. Сердце мое подсказывает, неспроста государь хворает. Больно быстро слег он, да и недруги наши как один голову подняли, того гляди и начнут дела свои черные делать.

- Верно, матушка, говоришь, - отозвались ей сыновья-царевичи, - надобно спасать отца. Да только как сделать то? Лекари да мужи ученые, которых мы призвали, все как один сказывают, мол жить батюшке отведено еще два дня, да ночь в придачу впридачу, а наутро после того помрет с третьими петухами.

- Не кручиньтесь, сыны мои, не ложитесь спать прежде ночи. Лекари полжизни своей сидят за книгами мудрыми, да так увлечены ими, что и света божьего не видят, мудрости народной не слышат. Прабабка моя, Марья Моревна бабке, дщери своей, сказывала, а бабка матушке моей передала, а та мне поведала, будто бы на самом краю света, где красно солнышко под твердь земную уходит, есть Чудо-Юдо-Жизнь-Древо. Ростом в сажень косую, да аршин сверх, в охвате - бочка, да на яблоню дикую смахивает. Да только тот, кто ее яблочка отведает, от любой хвори излечится, любое зелье переборет, жить сто лет станет. Только оно батюшке-царю помочь может ныне. Благословляю вас в путь добрый, дети мои, езжайте, да привезите сей плод скорее, до выхода третьей ночи, а я тут останусь, подле изголовья его молиться, дабы Господь Вседержитель его раньше времени к себе не призвал. Будьте дружны, да верны друг другу, не бросьте брата своего в беде лютой.

- Принимаем наказ твой, матушка, век не забудем.

Так и порешили, да в сей же день взнуздали коней буйных, да и поехали большой дорогой. Долго ли, коротко, в лесок заехали, а там - распутье! И камень указательный подле стоит. Подъехали братья к нему, да и читать стали:

- Направо пойдешь - живот обретешь.

- Налево пойдешь - богатый станешь.

- Прямо пойдешь, заплутаешь, да смертью своей помрешь.

Призадумались братья-царевичи, куда им путь держать следует.

- Не велела нам матушка разделяться, - молвил Иван-царевич, - надобно нам порешить, куда пойдем.

- Еще чего! Мал еще, старшим указывать. Коли мы совету твоему последуем, так и до веку не найдем древо заветное. Разделяться надобно. Я направо пойду, брат мой - влево, ну а ты, Иван, прямо иди, чего терять нам? Кто первым яблоки те принесет, тому почет, да слава, а остальные порадуются. Ну а сгинем - на все воля Божья. Так и порешили.

Неспроста старший из братьев разделиться предложил, вопреки матушкиному наказу. Мнил он себя хитрейшим из них, вот и подумал, мол, ежели он первый яблоки принесет, навсегда любимым сыном окажется. Среднего брата он уважал, вот и отправил за богатством - ничего, пусть и ему копейка достанется, чего ему, колдуну, без гроша в кармане сидеть. Ну младшему путь самый тяжкий достался - не хотел старшой с Иваном-царевичем славу делить. Да и на что ему царство, дураку-то? А так сгинет в болотах, да и пес с ним, пусть хоть что-то полезное сделает.

Средний же брат ехал и думал - ничего, пусть старший за яблоками едет, да сам их добывает. А я добуду казну великую, да лихим людям раздам, дабы перехватили его по дороге, да и сам батюшке яблочек отнесу. Старшого пусть в болоте притопят, ну а младшего при себе в слугах оставлю, или сошлю на заставу дальнюю, на что он нужен? Сам после отца на трон сяду, да и ворожить начну.

А Иван-царевич голову понурил, да делать нечего, слово старшего брата - закон. Пришпорил коня гнедого, да поскакал прямо, куда камень указывал. Долго ли, коротко, да заехал он в самую настоящую топь болотнуюю. Кругом ряска да жабы концерт поют, ни повернуть, не выйти. Конь его на дыбы стал, боится воды болотной. Сжалился тут Иван-царевич, да и говорит:

- Верно служил ты мне, конь добрый, да пришла нам пора прощаться, не желаю смерти твоей. Коли суждено погибнуть здесь - погибну, но не потяну тебя за собой. Ступай же, друг верный, пасись на лугах вольных, да дыши ветром свободным.

Разнуздал его Иван, да и пустил назад. Стоит сам в трясине по колено, думу думает крепкую, куда же идти ему. Не ложись спать прежде ночи - так ему матушка сказывала, да только неясно, день ли, ночь, аль еще чего на дворе.

А старший брат-царевич ехал дорогой широкой из мощеного камня, ехал, да беды не знал, как вдруг вышел ему на путь старичок-лесовичок, горб с котомкой, весь грибами да мхом порос.

- Уйди с дороги, старый пень, не то задавлю!

- Не губи меня, добрый молодец! Звать меня Евграфом, Пантелеевым сыном, двигаюсь я из плена Тугарского да на землю родную. Уж седмицу как крошки во рту не держал. Пособи хлебом, мил человек, век тебе благодарен буду.

- Еще чего! Пошел отсюда, холоп, покуда я сам тебя не погнал, да так, что тугаре мамкой родной покажутся! - сказал, и поскакал дальше. Ехал, он ехал, вдруг видит - опушка, а на опушке той стол с яствами! Да еще какими! Пахлава турецкая, пряность индийская, капуста по-немецки холодец с хреновухой, да и напитков тоже тьма. Решил брат - пора перекусить, подождут яблоки. Сел, да стал кушать, а коня на водопой привязал. Кушал он, кушал, да вдруг яства все черной порчей покрылись, а питье нечистым враз стало. Вскочил брат из-за стола, а идти почти ине может - живот вырос такой, не продохнуть. Тут и худо ему стало от съеденного, насилу в кусты срам облегчить дополз. Только вышел, чтобы на коня сесть, да путь продолжить, как видит - лежит его конь, весь иссиня-черный, а круг него уж мухи роятся, околел от водички той бедолага. Закричал старший брат в лес, всех ворон распугал, а делать нечего - куда ему идти теперь?

Средний же брат ехал по брусчатке дубовой, как вдруг вышел ему навстречу старичок с котомкой. Руки натруженные, горбы нагруженные, из крестьян поди.

- Гой тебе, молодец добрый!

- Тебе чего, дедушка?

- Звать меня Евграф, сын Пантелеев, домой иду из чужбины.

- А чего ж ты на чужбине, бесов сын, забыл?

- Как государь наш хворать стал, угнали меня тугаре в стан свой, да только сбежал я, да седмицу как не откушивал. Пособи, добрый юноша, век благодарен буду.

- Тороплюсь я, некогда с тобой лясы точить. На, держи, - и кинул ему средний брат корку хлеба на землю. Поднял ее старичок - а корку ту впору в строительстве каменном использовать, до того черствой была. Царевич же коня пришпорил, да вперед поскакал. Ехал себе, как окружили его враз цыгане, веселые люди, да лихие.

- Ай, какой батыр едет, дай погадаю! Позолоти ручку, богатым станешь!

Слез средний брат с коня, замешкался на секунду, как вскружили его цыганки, повели с собой, ласкали, да вином хмельным потчивали. Долго ли коротко ли, да только проснулся он в канаве весь нагой, словно Адам, а на шее его табличка с буквицей - «Богатый опытом». Встал он, а цыган уж давно след простыл, да и коня тоже, забрали верно на барабан кожаный. Завопил брат с досады, да нечего делать - сам виноват.

А меньшой, Иван-царевич, идет чрез болото, да думу думает тяжкую - как там братья его родные, не сталось ли с ними чего. Лес то так завопит, то эдак, не к добру то. Шел он, как увидел вдруг сидит на кочке старичок седой, с горбом, да котомкой.

- Что ты тут делаешь, старче? - вопросил он, - тут и мне, молодому сгинуть дело минутное, а тебе и подавно.

- Да ничего! Я через эти болота еще мальцом ходил, когда твой прадед деда столярничать учил. А звать меня Евграфом Пантелеевичем, двигаюсь я из плена чужого на свою родину. Только годы не те, устал я, да и не кушал уже семь дней. Пособи хлебцем, мил человек, не погуби.

- Конечно! Кушайте, дедушка, - протянул ему Иван-царевич свою буханку, - извините, что нет больше, не взял с собой. Чем богат, тем делюсь.

- А чего такой славный юноша забыл на гиблых топях? Али беда случилась?

И рассказал Иван-Царевич старичку свою историю, про отца хворого, да про братьев и распутицу лесную, что в болото топкое его завела.

- Вот заплутал я, дедушка, не ведаю куда идти дальше.

- То не беда! Добрый ты человек, не оставил погибать меня с голоду. Да только не надобно мне твоих закромов, возьми себе, нужнее будет. А беде твоей помогу - дам тебе нить волшебную с иглой. Как возьмешь ее в руки, да трижды вденешь в ушко, так и укажет она путь тебе правильный, с ней не заблудишься.

- Поклон тебе, Евграф Пантелеевич, низкий, за подмогу твою, век не забуду. Как отцу скажу, кто меня из трясины спас, боярином тотчас будешь, из золота пить, да на мехах почивать.

- Погоди! Есть у меня условие - куда бы ни привела тебя моя нить, с кем бы путь не свела - всем помогай, никому не откажи, иначе силу свою потеряет. А что да боярина - нет в том нужды, стар я, да немощен, мне и моей доли хватает. Береги себя, Иван сын царев, ступай же. Сказал и - растаял, будто и не было. А молодец добрый взял дар волшебный трижды нить в ушко продел, - эво как! Принялась игла птицей летать с нитью, да и соткала дорожку ковровую поверх топей. Ступил Иван-царевич на нее, будто во дворце царском по палатам идет, да диву дается. Так и первая ночь минула, пропели петухи.

Матушка-царица же сидела у изголовья, да молилась, сил своих не щадя:

- Не покидай меня, свет очей моих, сокол мой ясный, не остави детей твоих в темный час. Молится, а у самой слезы из глаз горькие, что твои водопады, льются-изливаются. Всю ночь молилась, вымолила его. Пропели петухи, день настал, пора бы и нам продолжить.

Идет Иван дорогой своей, как вдруг видит - Экое диво! - стоит мужик у ручья чистого, да горит ясным пламенем! Горит, горит, а не сгорает, все тушить себя пытается, да не выходит ему, только пуще огонь разгорается. Подбежал к нему Иван, да давай землей забрасывать, огонь утихать стал, да не до конца. Сорвал тогда царевич кафтан свой атласный, да поверх огня бросил, тут все пламя на него и перекинулось, вмиг дотла сгорел, да и рассыпался по ветру.

- Гой тебе, путник, поклон до земли за спасение! Сватался я к дочке царской, да только не по нраву пришелся ей, вот и заколдовала меня гореть, покуда меня не потушит кто. Век тебе, мил человек благодарен буду, больно надоело мне факелом ходить. А ты куда путь-дорогу держишь?

Рассказал Иван-Царевич о пути своем трудном.

- Да, дела... С тобой пойду, вот что. Здешней землей правит царь Черномор, да дочь его прекрасная, Василиса, это к ней я в женихи ходил. Помогу тебе батюшку спасти, да только нелегко то будет - суров Черномор, никому яблок своих не даст за просто так. А зови меня просто - Обжигало.

Пошли вдвоем они. Идут, глядь, - эка невидаль! Стоит у дерева мужик, а головою в дупло спрятан, будто сказать что силится, да разве ж слышно из дерева. Помнил наказ Иван-Царевич, который ему старичок дал, взяли они с Обжигалом мужичка того за ноги, да и вытянули из дупла.

- Гой вам, добрые люди, век не забуду, что спасли меня. В беду угодил, сказать - не поверят! Сватался к дочке царевой, да только сказал ей, что она хоть и хороша собой, да только и покрасивее видал, правда же! Всегда правду говорю, никому не врал в жизни, вот и ей не стал, а она меня в дупло сие посадила, дабы я правдой никому не докучал больше. А звать меня Правдилой. Скажите, а куда это вы путь держите, добры молодцы?

Рассказали ему Обжигало с Иваном, какая тягота им приключилась.

- Вот что, - сказал Правдило, - с вами пойду. Сила, как известно в правде, вот и буду вам опорой. Вот и пошли втроем по ниточке.

Долго ли, коротко ль идут, вышли уж к черте города Черноморова, как видят - стоит истукан каменный, да только как живой - внизу камень, а сверху - человек.

- Здравы будьте, люди! Попал впросак я, шел к дочке царевой свататься, да решил ее своим чародейством развеселить - в камень могу обращаться и обратно. Покуда шел, дурная голова, решил спробовать, первое слово помню, а второе забыл, вот и стою как камень, дайте мне подзатыльник, дабы я вспомнил все.

Вздохнул Иван-Царевич, но подзатыльник отвесил, аж листья с дерев посыпались.

- Век благодарен буду. А зовут меня Камнило, на смотрины иду царские. И вы туда же?

- Нет, Камнилушко, другая у нас печаль - и рассказали ему об отце Ивановом.

- Помогу вам. Черномор-царь жесток, да хитер, не пустит он нас к себе так запросто. Скажем, на смотрины пришли. Так и порешили.

Увидал их Черномор, да и стал вопрошать:

- Кто такие, зачем пришли?

Тут Правдило и говорит:

- Мы за твоими яблочками пришли наливными, больно нужны нам, жизнь спасти невинную!

Закосились на него товарищи, да Иван-Царевич остановил:

- Негоже нам лгать, в силе правда. Пришли мы, могучий Черномор, просить тебя за яблоки твои, батюшку моего спасать.

- Эво как! Яблоки - хотите, а Василису - нет? Вот что, дам яблоко в приданое за нее, коль женишься.

- Женюсь, Черномор.

- Какой лихой! Прежде испытание мое пройди, докажи, что достоин руки ее.

Правдило Ивану и говорит:

- Не к добру то, что согласился он, будут испытания эти трудными, да нещадными, да не боись. Прорвемся, в правде сила.

Тут и вторая ночь настала.

Дома царица молится:

-Ой ты, супруг мой, кречет небесный, крест мой великий, золото мое ненаглядное, держись, не остави одних нас. Всю ночь молилась, да заговоры шептала, вымолила его перед вторыми петухами.

А царь Черномор уже испытания для Ивана готовит.

- Поперву, - говорит, - в чане с водицей студеной искупаешься, пыл свой охладишь.

Глянул Иван - да том чане впору флот строить, потонуть в таком в два счета можно. Не выжить после такого купания, как пить дать. Да только подходит к нему Обжигало:

- Не кручинься, Иван-Царевич, не ложись спать прежде ночи, помогу тебе, помню доброту твою.

Как загорелся он, как прыгнул в воду, так и вмиг испарилась она, по пояс царевичу стала. Зашел он в воду, теплую, да приятную.

- Хороша у тебя лужа, Черномор, да больно мелка!

- Ишь какой стрелец! Ничего, ты замерз, верно тут, пора в баньке выпариться!

Смотрит Иван на баньку, а там тридцать, да еще трое богатырей у печи мех кузнечный качают, чтобы угли раздуть, жаром веет, камни красные. Не выжить в той баньке, больно крепка будет. Пригорюнился Иван-Царевич. Тут подходит к нему Камнило:

- Не печалься, Иван, помню я доброту твою. Помогу тебе. Подошел к печи той, руками схватил, даи оборотился с ней в камень, банька враз и остыла. Попарился Иван-Царевич вдоволь, да Черномору кричит:

- Хороша у тебя банька, да угольков не хватает!

-Ох и хитер ты! Ничего, третье испытание тебе сама Василиса придумает.

Выходит на двор Василиса, вся в шелках, да атласе, и говорит:

- Коли будешь суженным моим, так найди меня средь других!

Рукой махнула, да и обратилсь в птицу-утицу, стала с другими по двору летать-бегать. Смотрит Иван-Царевич - одинаковые все, не отличить. Тут и Черномор добавляет:

- Одна попытка у тебя! Не сможешь - казню!

Тут подходит к царевичу Правдило, и говорит:

- Не кручинься, Иван-Царевич, помню я, как помог ты, да что сила в правде только. И ты помни. А ну-ка птички-уточки, отвечайте, кто из вас Василиса, дочь Черноморова?

- Кря-Я! - крякнули все.

- Вон та не солгала, как на духу вижу.

Схватил ее Иван-Царевич, круг себя прокрутил, и обернулась птица девой прекрасной.

- Победил ты все испытания моего батюшки! Век твоей суженной буду.

- И то верно! Свадьбу сыграем для моей дочери, да и яблок зятю не пожалею. Ступайте пока, резвитесь, а я пока с казнью закончу.

- Какой еще казнью?

- Обыкновенной! Видишь вон того молодца в клети? Его отец мне сто монет должен был, да помер. Стало быть, он должником стал, а не отдает. Ну а коль не отдает, на что ему голова?

Глянул Иван-Царевич, куда Черномор указал - и точно: сидел там юноша лет с ним схожих в узах железных, да взглядом молил точно - помоги...

- Государь, отец мой завсегда по случаю праздников народ миловал, вот и ты помилуй, коль дочь замуж выдаешь.

- Помиловать? Зачем? Не хочу! Казнить хочу.

- Все что угодно сделаю, не губи!

-Все? Могу не губить, да только в таком случае яблок не дам! Знаю я, что родитель твой хворает, но тебе решать, чья жизнь дороже. Сам сидит, улыбается - обхитрил Ивана!

Тот бы и хотел может оставить несчастного пленника, да помнил зарок свой, что старичку на болоте в обмен на спасение дал - каждому помогать, нет разницы, где, да какая беда случилась. Коль дал слово - держи, раз мужчиной назвался.

- Твоя взяла, Черномор. Дал я зарок старцу болотному, что всякому на пути помогать буду, кто в беду попадет. Не могу я его оставить.

- Слово держишь? Похвально! Давно я таких не видел, - и обратился тут царь Черномор старичком Евграфом Пантелеевичем, - хвалю, что зарок, мне данный, нарушать не стал. Теперь спокоен я, что дочь отдаю в руки верные, вот мое испытание. Дам я тебе яблок живительных, да казны отсыплю вдоволь, да паренька того помилую - не должно детям за долги отцов отвечать. Кабы нарушил ты слово свое - казнил бы обоих, но не стану. Ты, Иван, мне веру в людей после всего вернул.

Тут и спасенный юноша пред Иваном на колени упал, да молвил:

- Благодаря тебе жив, век служить тебе стану. Не было мочи тот долг отдать, с животом уж прощался. Звать Петром меня, но для тебя кем хочешь стану.

- Негоже тебе, Петр, передо мной в пыли валяться. Братом мне названным будешь, вместе пойдем, коль захочешь того.

- Отец сказывал, нет большей любви, чем жизнь положить за други своя. С тобой пойду, завсегда так будет.

И пошли втроем, Иван-Царевич с супружницей своей, Василисой, да и с братом названным, да и яблок с собой захватили, чтоб к третьему дню домой привезти. Долго им Черномор-царь махал, когда провожал в дорогу.

Верно запамятовали мы, да только были у Ивана и другие братья - кровные, да не по духу. Хотели они избавиться от него, чтоб самим славу получить, да не вышло - обхитрил их старичок-колдун, вот и вернулись братья на дорогу, уж хотели домой возвращаться несолоно хлебавши, как вдруг слышат - повозка едет вдалеке, да голос брата слышен. Пригляделись - а он не один, да с женой-красавицей, другом верным, да еще и с яблоками живительными!

Даром что братья родные, что вместе забавились в детстве, да только созрел у них план, сродни каинову:

- Нападем на него, изорвем на части, а все себе заберем. Скажем дома, мол, медведь подрал, по дураку и не будут плакать. Вышли братья из засады своей, да ухмыляются гнусно:

- Эй, брат, глядим, ты успеху добился?

- Да, с победой возвращаюсь, спасем отца нашего, залезайте!

- Конечно, спасём, жаль ты не увидишь, - и убили Ивана в спину, голову тотчас отрезали, да в мешок спрятали, а тело в канаву бросили. Василиса уткой оборотилась, да вырвалась, а Петру рукоятью клинка старший брат дал, тот и повалился наземь.

- Больно надобно с ним, оборванцем, возиться. Не ждет время, пора ехать к отцу, почесть свою получать.

Сказали, и поехали.

Воротилась птица-утица к телу Ивана, и давай причитать:

- Горе мне, горе! На что покинул ты нас, сокол мой! А все они душегубы, братья его, век им гореть в пламени! Неужто ради спасения отца своего убили они его сына?

- Не смогут они спасти его, - подал голос Пётр, - не смогут. Надобно выручать Ивана.

- Да как же теперь? Помер суженый мой. Кабы голова у него была, так вдохнула бы я жизнь в него, да куда теперь?

Тут завыли ветра, зашумели камни, и явился из под земли сам Черномор-колдун. Услыхал верно о скорбях многих, что с героями приключились.

- Чего кручинитесь, молодые? Батюшки-светы, да как же так? Обещал я вам совет да любовь, а дело вот как вышло. Нет, Василисушка, рано тебе вдовицей быть, - сказал, в сокола оборотился, да вмиг принес мешок с головой Ивановой.

Достала Василиса нитки белые и пришивать стала, а Петр за водицей живой сходил.

- Только капля здесь, не хватит мне. Пересох родник, верно не осталось добрых людей на свете. Я заместо нее свою кровь ему отдам, лишь бы жил Иван. Он мою жизнь спас, теперь и мой черед отплатить.

- Ты погоди, - отвечал ему Черномор, - было и у меня живой водицы каплю, поделюсь.

- И я поделюсь, - сказал, подошед, Камнило.

- И я, - добавил Правдило, - все мы поделимся. Дурак тот, кто добра не помнит.

И появились на поляне все! И Камнило, и Правдило, и Обжигало, и богатыри черноморовы числом трех десятков, да трех, да все равно не хватает немного. Да только после подошли и басурманин с рыцарем чухонским, что прежде козни плели, да Ивану свой запас живой водицы пожертвовали.

- Даром что враги мы, да только подлости такой, как братоубийство, и у нас на земле не терпят. Нет уж, мы тебя в честном бою одолеем, или колено склоним, а изменой гнусной пользоваться не станем.

Дали Ивану выпить живой воды, вмиг приросла голова назад, вскочил Иван:

- Други! Неужто вы меня заради свою воду живую отдали?

- Отдали, и еще отдадим, как ты бы за нас отдал. А теперь спеши, тебе отца спасать надобно.

А братья-изменники аккурат к третьей ночи подъехали.

- Ну, говорят, - встречай нас, матушка, привезли мы яблок волшебных, отца спасать нашего.

- А где же Иван, сын мой?

- Небрежен был, и горд, на медведя с голыми руками полез, тот его и здрал. Не кручинься, матушка, пойдем же скорее!

Открыли они мешок перед царем умирающим, а там - Батюшки! Яблоки-то сгнили все, зачервивели, гнусом покрылись.

- Эти яблоки особенные, никогда не портятся, - тихо промолвила царица, - только от гнусных дел способны они пропасть. Верно не своей смертью Иван погиб, не медведь задрал его, но другие звери...

- Да, матушка, погиб я от рук зверей в человечьем обличье!

Обернулись сыны царские, обомлели - стоял живой Иван, здоровый, с головой!

- Завидовали они моему счастию, да тому, что отца я спасти мог, вот и убили. Но почему же они не дали ему яблок?

- Так сгнили они от подлости их гнусной!

Взял Иван яблоко в руку, гнилое, да порченное, и тут позеленело оно, расправилось, соком налилось дивным.

- Кушай, батюшка, поправляйся, теперь никогда хворать не придется.

Тотчас полегчало царю.

- А что до них, то не сыны они мне больше, отрекаюсь! Смертию их казню, отродье!

- Не нужно, матушка. Хоть и сгубили они меня, да только невеста-красавица меня оживила, брат названный кровь из жил отдал, да Черномор-царь в беде не оставил. Не хочу их убивать. Пусть идут прочь из царства, покуда ноги держат, и чтобы не смели возвращаться!

Так пошли братья, брошенные да покинутые в награду за измену свою. Пошел один на запад в батраки к чухонскому рыцарю, а другой на восток, в мурзы к басурманину нанялся. Не знаю, долго ли жили, но только жизнь была их хуже ада, и скорбей знали они бесчисленно.

А Иван на радостях заново свадьбу сыграл. Там и царь-отец был, и царица, и Черномор со своей ратью, и Обжигало, и Правдило, и Петр, брат названный, все были! Даже рыцаря с басурманином позвали,чего им, вражинам, у себя скучать. Пили вместе, веселились, да порешили сто и один год жить в мире и согласии, да друг друга в беде выручать. И я там бывал, и сказку записал, и скажу вам, все тут истинно правда! Потому как Правдило, что рассказал мне эту сказку, врать не умеет. Тем и живем.