Вещь превыше всего

Посвящается той, с которой связаны мои самые счастливые и самые ужасные моменты.

Артонио Гнимани плотно сжал желтоватые зубы, стараясь проглотить рвущийся наружу крик боли. Правая половинка его великолепно закрученных по последней моде усов лежала у ног. Она успела порядком промокнуть от крови, льющейся на неё сверху из рассечённых губ, щеки и десны под ней.

Адская боль.

Какого чёрта нужны все эти подшлемники, кольчужные капюшоны, цервельеры[1] и трижды проклятый шлем, если они не защищают?!

В ярости сорвав с себя этот бесполезный кусок металла и отбросив в сторону, Артонио шумно сплюнул вязкий алый комок, вместе с ним избавившись от нескольких зубов. Это привело его в не меньшую ярость.

А его оппонента — в не меньшее отвращение.

— Как смеешь ты осквернять эту священную землю? В этом святилище многие поколения лекарей посвятили себя выращиванию лекарственных трав, здесь нет места грязи чужеземцев!

— Молчи, женщина! — Каждое слово давалось с трудом, но он не отказался бы сказать ни одно из произнесённых слов.

Артонио Гнимани, жандарм королевства Бриза, известный своими усами и непреклонностью, бросился в атаку.

Он беспорядочно размахивал своим bec de corbin[2], яростно бранясь. Любой отдельно взятый удар раскрошил бы каменную стену в пыль, но ни один не попал в цель.

Оппонент — миниатюрная женщина в белых одеяниях с широкими рукавами и ярко-красных просторных шароварах — непринуждённо уклонился от каждого. Её исполненные изящества движения были больше похожи на танец.

Размашистые потуги Артонио Гнимани сравнивались совершенно точно с прыжками беснующегося кабана в лавке стеклодува. Его тяжёлая, грузная фигура в латных доспехах поворачивалась всё медленнее и медленнее.

На очередном витке их продолжающейся уже очень долго битвы женщина, выпорхнув из-под молота, как большая белая бабочка, тонкой ручкой прилепила к чеканной кирасе полоску бумаги.

Не касаясь земли, она отлетела на несколько шагов от большого и неповоротливого мужчины.

Заскрипели латы — тот бросился за ней, во всё горло крича ругательства. Но вдруг полоска, покрытая чёрными письменами, намертво присоединившаяся к железной груди, ослепительно засветилась. Скосив на неё налитые кровью глаза, Артонио Гнимани простонал:

— О, Богиня Света, опять!

Обратившись мощным порывом холодного ветра, бумага рассекла кирасу и всё, что за ней. Брызнула кровь — новый красный росчерк окрасил пол.

Грузно осев на пол, мужчина часто и тяжело задышал. Из уголка полуоткрытого рта наружу потекла розовая слюна.

— Что чужеземцу могло понадобиться в этом священном месте?

Женщина встала перед ним — близко, только руку протяни. Но не стоило себя обманывать, новое движение с его стороны — и она вспорхнёт, как лепесток на ветру, и встанет в безопасности чуть дальше.

— Одна птичка нашептала мне о том, что здесь выращивают растение, способное излечить от любого яда.

Артонио Гнимани попытался подняться, опираясь на молот, как на костыль. Не удалось, и оружие выпало из ослабевших рук.

— Так вот зачем ты здесь, — в голосе женщины смешивались отвращение и пренебрежение. — Зачем тебе оно?

— Suum cuique, — просто ответил он, а когда осознал, что его вряд ли поймут, объяснил: — Каждому своё.

— Значит, нажива. Как и все до тебя, ты решил, что сможешь нажиться на драгоценных целебных травах, и явился в это святилище, чтобы их выкрасть.

— Девочка, я мало что смыслю в нравах этой страны, — он улыбнулся кровавым ртом. Края раны на губах отвратительно растянулись. — Но мне кажется, что воры не ломятся в главные работы и не убивают всех, кто встаёт у них на пути.

— Да, — она кивнула. — Хорошие воры. Такие же, как ты, ослеплённые уверенностью и алчностью, не думают головой.

— Вот тут ты и сомневаешься, девочка. Я, Артонио Гнимани, жандарм, ценю в первую очередь самую умную вещь, которую только можно придумать. ЗАКОН! И, чтобы он восторжествовал, мне нужно получить цветки пурпурного аконита.

— Закон?! Ты смеешь называться ценителем закона, когда сам, нарушив его, убиваешь и собираешься украсть?!

— Я говорю не про то, о чём толкуешь ты, девочка. Не о справедливости. О законе. Законы моего государства — мои, вашего — ваши. И никак иначе. Проще говоря...

Он поднял взгляд. С его губ не сходила блуждающая улыбка.

— За смерти всех тех, кто лежит на моём пути сюда, я ни перед кем не отвечу. Более того!

Недостаток сил вынудил жандарма скрючиться и почти распластаться на полу — его удерживали только ослабевающие руки.

— С точки зрения моего закона, я полностью прав. И, стоит мне найти эти дрянные цветочки... и отдышаться...

— Они находятся прямо за мной, — широкий рукав развивался, когда она указала на что-то позади себя. — Но тебе никогда не добраться до вожделенного. Ты умрёшь здесь, и никто не вспомнит о глупце, пожертвовавшем всем ради неправильной справедливости.

— Это никакая не справедливость. Не придумка слабых и завистливых. Это идея сильных и могущественных!

Артонио Гнимани — отнюдь не настолько обессиливший, каким хотел казаться, наконец-то дотянулся до того, к чему стремился. До рукоятки.

— Это закон! Вещь превыше всего!

Тяжёлый молот устремился к женщине, и та легко уклонилась от него, как танцовщица, перескочив с ноги на ногу и уйдя в сторону.

В ту самую, куда прыгнул Артонио Гнимани, широко расставив руки.

Она смогла бы увернуться, если бы не стояла так близко. Или уйти в сторону — если бы уже не сделала этого ранее.

В её руках мелькнула очередная полоска бумаги, мужчина закричал во всю окровавленную глотку...

***

Человек в чёрных одеждах ждал его у нижней ступени лестницы, ведущий в храм.

Артонио Гнимани, весь окровавленный, окрашенный с ног до головы в красное, вышел из покосившихся ворот, прижимая к себе шлем, полный ярко-синих цветов.

Человек в чёрном приветствовал его вежливым наклоном головы, жандарм не проявил себя в приветствии никак.

— Радостно видеть твою победу, друг.

— Ага.

— Надеюсь, тебе удалось победить старшую жрицу? Она весьма опасна и искусна.

— Но не крепкая. Лопается, как и все.

Жандарм прошёл рядом, даже не остановившись.

— Наш уговор выполнен, все условия соблюдены.

— Надеюсь, тебе они не были нужны, — Артонио поднял шлем с цветами. — А если и были, сочувствую. Я сорвал все и делиться ими не намерен.

— Мне не нужно то, что нужно тебе.

Человек в чёрном церемонно поклонился.

— Но ты помог мне получить необходимое, спасибо.

— Избавь от подробностей, я всё равно их не запомню. Спасибо за помощь в поисках этого места, и прощай.

***

Мужчине, распластавшемуся на походной кровати, было невероятно плохо. Его бледное лицо, посиневшие вены и сухие губы выдавали признаки тяжёлой болезни. Даже одеяло не могло дать ему вожделенного тепла, и мужчину трясло от каждого назойливого ветерка, проникавшегося сквозь полог походного шатра.

Только сейчас он смог забыться в тревожном сне, из которого его бесцеремонно вытряхнули, трясся из стороны в стороны со всей силы.

Артонио Гнимани улыбнулся. Спустя месяцы нелёгкого путешествия, больной всё же смог продержаться достаточно, чтобы дождаться причитавшегося ему по закону лекарства.

— Наконец-то всё исполнится.

Едва сумев открыть глаза, больной мужчина не сразу понял, кто стоит перед ним. Но когда понял, его зраки расширились от нахлынувших чувств и переживаний.

От ужаса.

— Беппо Вампа, осуждённый за убийство и грабежи.

Артонио Гнимани был совершенно счастлив и испытывал гамму удовольствия, наблюдая за тем, как бледное лицо преступника белеет и покрывается складками.

— Твоё время наступает. Как только ты будешь излечен, в силу вступит вынесенный приговор. Если к тому времени мы не вернёмся на родину, он будет приведён в действие на месте.

Жандарм с едва зашитыми ранами, жутко исполосовавшими лицо, плотоядно воззрился на человека в кровати, становясь всё больше и больше, в то время как последний всё съёживался и съёживался.

— Наконец-то закон восторжествует, и я, Артонио Гнимани, вновь полужу его гарантом.

Больной попытался заслониться от этого взора, вскинув руки, но из-под одеяла показались только забинтованные обрубки. Жандарм счастливо рассмеялся.

— Беппо Вампа, я лишил твоё тело рук и ног, чтобы ты не смог сбежать, но яд почти забрал тебя у меня. Но совсем скоро ты умрёшь. Так, как и должно. Посредством приговора, а не по какой-то прихоти судьбы.

Человек в кровати заплакал, и Артонио продолжал, продолжал смотреть на него, впитывая всё, стараясь запомнить мельчайшие подробности картины перед ним.

— Dura lex, sed lex[3], воистину, как прекрасно!

.......................................................................................................................

[1] — железный полусферический шлем, плотно облегавший голову, иногда одеваемый под другой, основной шлем.

[2] — «клюв ворона» (старофранц.), боевой молот.

[3] — «Закон суров, но это закон» (лат.).