Весёлые дела

Ник Баухер по прозвищу Чиж шагал по зимней набережной, находясь в самом лучшем расположении духа. Всего три дня назад он освободился из темницы, и тут ему обломилась веселая непыльная работка, всего на час-другой, а монет за нее сулят - ой-ей-ей-ей! Правда, работа была, мягко сказать, не по профилю Ника, ничем таким он раньше не занимался; но все равно решил попробовать.

Леди Шаттенблоу! Эксцентричная богачка, музыкантша и филантропка, известная в городе своими необычными нарядами. Злые языки болтали, что ее муж, сэр Ромуальд Шаттенблоу, уже староват и не вполне удовлетворяет запросы леди, пребывавшей в самом соку; еще более злые языки утверждали, что во время его отсутствия в особняк Шаттенблоу нередко заглядывают симпатичные юноши – желательно проезжие в городе и не имеющие тут знакомых, ни один не приглашается дважды.

Ник в здешних краях бывал нередко, но последние шесть месяцев провел с топором в руках на Тармудском перевале, и пока не особо примелькался. Потому и подошла к нему симпатичная девуля с кошачьими глазками, которая искала новое юное тело для услады своей хозяйки. Ник – красавец хоть куда: лицом хорош, глаза синие, улыбка белозубая, плечи широкие, девуля с одного взляда его заценила. А он что? Взял да согласился.

Когда-то, еще мальчишкой, он сдуру пытался зарабатывать на жизнь честным трудом и батрачил на зельевара; тот, хоть и вдосталь натаскал его за уши, научил умной вещи: на любое важное решение надо найти три причины. Две мало, четыре много, три - в самый раз. Вот и теперь Ник привел себе три причины взяться за диковинную работу.

Во-первых, один золотой задатка и еще девятнадцать после, а то денег в кармане - ни гроша. Если повезет, еще покормят, а там, глядишь, и аппетитная камеристка на десерт пойдет.

Во-вторых, любопытно было поглядеть на такую веселую леди, уж не говоря о более близком знакомстве. Правда, смущало, что ей сорок пять лет; но некоторые приятели Ника так даже и любят бабенок постарше, ух, говорят, горячи, и умеют всякое. Любопытно попробовать! В любом случае, опозориться Ник не боялся. Проведя целых полгода за решеткой, молодецкой силушки он назапасил с избытком – девать некуда. Ну а на самый крайний случай было у Ника припасено кое-что, да только он был уверен – не пригодится.

В-третьих, его здешняя подружка, Милли Красная Юбочка, куда-то делась, никто не знал, где она. А значит, одолжить денег не у кого, переночевать негде, а если Юбочка вдруг появится, так ей самой, небось, монеты будут нужны. Вот Ник и согласился.

На центральной площади была ярмарка в честь праздника Длинночи. Не почистить ли чьи-нибудь карманы, подумал Ник и тут же чуть не врезался в здоровенного дядю с торчащими в стороны усами да в синем мундире с блестящими пуговицами.

– Куда это ты, Чиж, спешишь? Что делаешь в хорошем районе города?

– Никуда, господин начальник стражи, то есть, виноват, на работу спешу.

– Да ладно! Неужто ты на работу устроился?

– Так точно, господин Донмейстер. На разовую. Но все честно, извольте поглядеть, – Ник вывернул пустые карманы. – Видите, ни припаса, ни торчажки, даже паршивого ножика нету.

– Ну-ну, – пробормотал стражник, велел Нику поворотиться кругом и убедился, что ни кастета, ни отмычки, ни оружия при нем в самом деле нет. – Уж сколько лет я вашего брата уму-разуму учу, неужто подействовало? Видать, и правда на Длинночь чудеса случаются. Ладно, топай на свою работу. А что это за дуралей тебя нанял?

– Тайна нанимателя, господин Донмейстер! Веселой Длинночи!

Однако, не так уж плохо жить честно! Идешь себе по городу, раскланиваешься со стражами, не надо ни бегать, ни по подворотням прятаться. Когда-нибудь он непременно заживет честной жизнью, только не сейчас, а, например, на пенсии.

Вскоре Ник входил в боковую дверь особняка. Встретила его все та же девица с кошачьими глазами, сперва отвела в сверкающую ванную, где стояла бадейка с горячей водой, лежали всякие мочалки и щетки; велела отмыться до скрипа, а потом надеть висевший там же халат. Ник подчинился. Затем его долго вели какими-то коридорами и наконец втолкнули в украшенную резьбой дверь – в последний момент Ник оробел.

Он оказался в комнате, посреди которой на огромной кровати в окружении ваз с цветами возлежала женщина.

“Ох я влип…” – только и подумал Ник.

Это ж надо, как горазды врать и художники, и народная молва! С портретов на открытках, что мальчишки в городе продавали, смотрела вполне себе сочная тетенька, кругленькая, ладненькая, улыбалась завлекательно, чистый персик. Ну видно, что не двадцать, но все равно хороша. А… это?!

Во-первых, толста. Дойки как вымя у коровы, а под ними виднеется изрядное, прямо скажем, брюхо. Во-вторых, стара. В угасающем дневном свете было хорошо видно, что кожа вся морщинами да пятнами пошла, по сравнению с тонким шелком пеньюара кажется еще грубей и уродливей. И в-третьих, главное: глазки злобные поросячьи, волосы рыжей мочалкой, нос картошкой. Это ж сколько она газетчикам отстегивает, чтобы прославляли ее несравненную красоту и обаяние?!

И бедный Ник почувствовал, что у него, как говорят, все пропало. Даже если бы он просидел в тюрьме три года без единой бабы в поле зрения, эта колода не заставила бы его даже вздрогнуть.

– Что ж стоишь, касатик, подходи, – велела леди Шаттенблоу. – Сядь рядом со мной… Вот так… да ты, кажется, стеснительный? Это ничего, я люблю стеснительных. Дай мне свою ручку…

Она ласково провела по ладони Ника пальцем.

– А теперь ты меня погладь.

Ник послушно взял ее ладонь и что-то начертил там.

– Экий ты робкий! Ну да ничего. Давай, малыш, выпьем для начала. Иди, вон там на столике напитки. Мне – сладкого вина бокальчик, а себе, цветик, что хочешь налей, только не жадничай, а то, гляди, заснешь ненароком.

Ник двинулся к столику. Удачно вышло… Встав так, чтобы загородить столик своей спиной, он налил в два бокала вино, а затем вытащил из кармана свернутую бумажку и осторожно высыпал в один из бокалов белый порошок.

Они выпили, а после этого леди заставила Ника поцеловаться с ней.

– Может, желаете массаж, госпожа?

– А что? Желаю. Ты умный мальчик.

Она скинула пеньюар и разлеглась на животе, бесстыдно раскинув руки и ноги.

Ник уселся на нее сверху и стал делать массаж – этому его Юбочка научила, причем упирал на расслабляющие движения. “Ну давай… давай…”

– Ох, приятно-то как, – мурлыкнула женщина. – Только, касатик, этак мне не развлекаться, а спать хочется. Давай-ка переходи… хотя… продолжай еще немного… Что-то голова начинает болеть, как некстати-то.

– Сейчас я сниму вам боль, госпожа, вам станет хорошо, – пообещал несчастный Ник.

Он стал разминать шею и плечи, но вдруг леди Шаттенблоу вскрикнула, выпростала руки и схватилась за виски.

– Я сделал вам больно? – перепугался Ник.

– Ты… ты… вино… вино горчило! Что ты… в вино… а-а-а… как болит, разламывается просто!..

Уцепившись руками за голову, она покатилась по постели, замерла,скорчившись в нелепой позе, а потом вдруг громко захрипела, тело ее выгнулось, как лук, и вдруг обмякло. Женщина застыла, вывернув шею, высунув язык и закатив глаза.

Ник скатился с кровати и застыл посреди комнаты, вылупившись на тело. Неужели умерла?! Но как такое возможно?! Он… он ее убил? Он убийца?!

Окна? Не выбраться, на них прочные решетки. Дымоход? Еще глупей. Нет, надо уходить через дверь, желательно прихватив из той ванной – где ее искать-то, на первом этаже, кажется? – свои шмотки…

Он нажал на ручку двери и убедился, что та заперта. Забарабанил, закричал:

– Скорей! Сюда! Госпоже плохо!

Не прошло и полминуты, как дверь отворилась и в комнату скользнула давешняя девица; тут же проворным движением заперла дверь снова и ключ сунула куда-то себе в корсет – Ник не разглядел, на улице смеркалось, а свет в комнате никто не зажег.

Ник не ожидал от нее такой прыти; он-то рассчитывал, что служанка бросится к госпоже, забыв про дверь, тут-то его след и простыл бы; а она, видать, вышколена хорошо.

Увидев застывшее на кровати в нелепой позе тело, девица ахнула, кинулась к хозяйке, пощупала жилку на шее, потом руку.

– Умерла! Умерла… отчего? Что ты с ней сделал?

– Что я мог сделать?! Все было хорошо, мы… того… массаж я делал. Захрипела и умерла! Сердце или удар, или что там…

Шустрая девуля тем временем рыскала по комнате, бокалы углядела, понюхала один, потом второй, осмотрела столик, где Ник вино наливал, и вдруг рванула к нему через всю комнату.

– Ты!.. Что это за белые крупинки на столике?! – Ловким движением она сунула сразу обе руки ему в карманы халата и вытащила оттуда бумажку. – Что это? А? Что ты, мерзавец, подсыпал в бокал?! Она была совершенно здорова, доктор только недавно смотрел ее, сказал: вы, леди Шаттенблоу, нас всех переживете!

Ник совсем похолодел и не знал, куда ему деваться.

А дело было так. Уговорившись с ясноглазой и получив задаток, пошел он на радостях в корчму и встретил там знакомца, который раньше еще ему всякую работку подбрасывал. Гнилой человек он был, одно прозвище чего стоит: Слизень, но все-таки полезный.

– Что, при бабле? Нашла-таки тебя девка эта, камеристка леди?

– А ты откуда знаешь? Не велела болтать.

– Дык как мне не знать, когда это я на тебя и указал. Иди, говорю, к Чижу, в лучшем виде все обстряпает! Что? Столковались? Купи мне выпить за добро, что ли.

Они выпили; Слизень поинтересовался, уверен ли Ник, что справится с задачей. Тот, конечно, сказал: не то что какую-то там леди оттарабанить, а пробку в бутылку способен вбить, если надо будет.

– Хорош хвалиться-то, не видел ты ее живьем. Что будешь делать, если мушкет твой даст осечку? А? То-то и оно. Так и быть, поделюсь с тобой. На, держи.

И он протянул Нику сложенную вчетверо бумажку.

– Что это?

Слизень гыгыкнул.

– Так “колыбельная” же. Снотворное. Им девки богатеев опаивают. Убойная штука – медведя с ног валит за три минуты. Если тебе уж совсем невмоготу придется, насыпь ей в вино, она и отрубится. Слугам скажешь, мол, задачу выполнил, госпожа отдыхает, берешь деньги и валишь. Усек?

Ник принял к сведению хороший совет, хоть и долго сомневался. А теперь он стоял в запертой комнате, в дурацком халате и с трупом на руках!