Проснулся от того, что в окно ударило солнце. Оно тут такое, приморское, наглое — встает прямо из воды и сразу слепит. Я зажмурился, потянулся, кости хрустнули. Спал, как всегда, в спальне на втором этаже. Комната большая, с белым потолком и дурацкими обоями в полоску. Раньше тут наверняка какой-нибудь чиновник с семьей жил, судя по размаху. Теперь я тут один.
С кровати встал, прошелся босиком по холодному полу. Подошел к окну. Вид, конечно, шикарный. Море, прямо под обрывом. Синее-синее, спокойное сегодня. Город внизу лежит, как вымерший. Крыши домов, пустые окна, ни дымка, ни движения. Тишина.
Спустился вниз, на кухню. Достал из рюкзака банку тушенки и пачку галет. Позавтракал, запивая теплой водой из фляги. Еда одинаковая каждый день, уже и не замечаю вкуса. Главное — не бурлит в животе.
Потом пошел за биноклем. Он у меня всегда на тумбочке в прихожей лежит, старенький, но работает. Поднялся на балкон второго этажа, уперся локтями в перила и начал осматривать улицу.
Слева — дорога, что ведет в город. Пусто. Справа — соседские виллы, их заборы, заросшие кусты. Тоже пусто. Вглядывался в каждое окно напротив, в каждый переулок. Искал движение. Тень. Что угодно. Но ничего. Только ветер качает верхушки высохших деревьев да чайки над морем кружат.
Иногда кажется, что я один на всей планете. Ну, или почти один. Иногда они попадаются, но редко. Этот район, видимо, был хорошо очищен в начале, а теперь всем просто плевать.
Провозился с осмотром минут сорок. Солнце припекало уже по-настоящему. Пора было идти к лодке.
Моя лодка — это мой главный проект. Нашел ее в гараже того самого чиновника. Не яхта, конечно, но крепкая, беленькая. Название «Ветер» на борту было еле читаемо. Состояние у нее было так себе. Краска не просто облупилась кое-где — она слезала пузырями и пластами, обнажая серую, шершавую древесину. Ржавчина проела леерные стойки, и они шатались, словно зубы.
Весь день я с ней возился. Шкурил старую краску, готовил поверхность под новую. Руки до локтей в белой пыли. Потом взял банку с краской, что нашел в том же гараже, и начал красить. Мазок за мазком. Работа монотонная, но меня это не напрягало. Наоборот, даже нравилось. Видишь сразу результат.
К полудню жара стала невыносимой. Я закинул инструменты в гараж и пошел в дом, в тень. Съел еще банку тушенки, на этот раз с макаронами. Потом просто сидел на диване и смотрел в окно. Ни о чем особо не думал. Просто сидел.
К вечеру, когда жара спала, я полез на крышу. Это моя привычка. Там плоская часть, можно сидеть. Я взял с собой гитару. Старая, акустика, немного потертая, но звук держит.
Сел на теплый бетон, прислонился спиной к трубе вентиляции. Настроил струны. Звук разносится тут далеко, эхо от домов отражается.
Сегодня играл «Outside». Любимый Staind. Я ее еще до всего этого выучил, сейчас играю по памяти. Она не сложная, но с душой. Бренчал, не особо стараясь попасть в ноты. Главное — играть. Чтобы слышать что-то кроме ветра и своих шагов.
Смотрел, как садится солнце. Небо стало розовым, потом фиолетовым. Огромный красный шар медленно опускался в море. Я играл, а звук гитары уходил вниз, в пустые улицы, в молчащие окна. Может, кто-то меня слышит. А может, и нет. Но мне было все равно. В эти минуты я чувствовал себя нормально. Почти как раньше.
Когда стемнело, я спустился вниз, в дом. Поужинал. Запер дверь на щеколду. Лег спать. Завтра снова нужно будет красить лодку.
На следующий день пошел дождь. Не сильный, но противный, морось такая. С утра было серо и тоскливо. А мне как раз надо было красить борта. Открывать ворота гаража для проветривания — внутрь нанесет сырости, а краска в такой влажности ляжет плохо. Я решил заняться тем, до чего давно не доходили руки.
Достал свою рацию. Старая, потрепанная, «Байкал» какой-то. Нашел я ее в машине гаишника на окраине. Батареек к ней я насобирал целую коробку. Сегодня как раз был день, чтобы снова попробовать.
Включил. Сразу зашипело, захрипело. Я покрутил частоты. Тишина, переходящая в белый шум. Иногда прорываются какие-то щелчки, обрывки слов, но это, наверное, просто помехи от чего-то. Я уже поймал однажды какую-то передачу, военную, наверное. Диктор говорил что-то про «зоны карантина» и «порядок». Но это было давно.
Я крутил ручку настроек минут двадцать. В динамике ничего, кроме этого ровного шипения, как от неподключенного телевизора. Голосов нет. Ничьих. Я сидел на полу на кухне, прислонившись спиной к шкафу, и слушал эту тишину в шуме. В конце концов, просто выключил ее. Бесполезное железо. Поставил обратно на полку.
Стало как-то совсем тихо. Дождь стучал по стеклу еле слышно.
«Лодку надо зашкурить на бортах получше, — сказал я вслух. — А то краска ляжет криво».
Голос прозвучал громко и странно в этой тишине. Я редко говорил. Не с кем.
«Потом посмотреть тросы. Надо найти тросы покрепче. Старые, наверное, уже истлели».
Я помолчал, прислушиваясь к эху своих слов. Смешно. Говоришь сам с собой, как дурак.
«Паруса нет, но карманы для мачты на палубе есть. На всякий случай найти бы тросы. Если мотор загнется в море, хоть какой-то парус можно будет соорудить из брезента. А так, конечно, с мотором должно хватить. Если он заведется. Надо проверить свечи»
Я встал, подошел к окну. По стеклу стекали капли. Город был затянут серой пеленой. Мне вдруг стало очень одиноко. Не так, как обычно, по-привычному, а остро. Как будто я один во всей вселенной. Как будто все это — этот дом, этот город, это море — существует только в моей голове, а на самом деле ничего нет.
Я постоял так немного, потом махнул рукой и пошел собирать разбросанные инструменты. Лучше делать что-то, чем просто стоять.
Ночью мне приснился сон. Я редко помню сны, но этот был четким.
Я был не здесь. Я был в нашей старой квартире, на кухне. Мама готовила завтрак, пахло кофе и жареной картошкой. По телевизору шли утренние новости. Все было как всегда. Я сидел за столом и что-то рассказывал, а папа смеялся.
Потом картинка начала расплываться. Звуки стали приглушенными. Я обернулся, а они оба — мама и папа — смотрят на меня, но их лица стали серыми и безразличными. Они не узнают меня. А из телевизора вместо диктора послышался тот самый шум. Тихий, настойчивый, ползучий.
Я проснулся резко, как от толчка. Сердце колотилось. В комнате было темно и тихо. Только часы на тумбочке тикали. Я сел на кровати, вытер со лта холодный пот.
Больше спать не хотелось. Я подошел к окну. Дождь кончился, луна светила сквозь разрывы в облаках, освещая пустую улицу. Я стоял и смотрел в эту ночную тишину, и чувствовал, как что-то внутри ноет. Не боль, а просто пустота. Как будто я забыл что-то очень важное и теперь не могу вспомнить.
Простоял так почти до самого утра, пока за окном не начало светлеть.