Ветка экспорта

Алексей проснулся так, будто его разбудило не утро, а решение, которое нельзя откладывать. Комната Николая Петровича была тёплой и тихой, но внутри у Алексея всё было натянуто, как провод под нагрузкой: ночь в LOGOS оставила не только метку, а направление, которое слишком хорошо совпадало с реальностью, чтобы списать на игру.

Горло почти не болело. Оно просто не работало как раньше. Словно кто-то снял громкость с его голоса и оставил только шорох воздуха. Это было страшно и полезно одновременно: меньше соблазна решать всё словом.

На кухне уже сидели отец Максим и Димка. Димка держал кружку, но не пил: смотрел на карту Самары так, будто изучал не город, а систему труб. Отец Максим читал то самое простое заключение Славы про “управляющий компонент в паузе” и делал пометки карандашом на полях, как будто это конспект проповеди, только вместо греха и покаяния — сигнатуры и протоколы.

Димка поднял глаза: “Принёс?”

Алексей кивнул и показал на телефоне сохранённую метку из LOGOS. Не точный адрес, а пятно. Зона.

Димка сразу начал накладывать пятно на бумажную карту, без навигатора и без облаков. В этом была новая дисциплина их жизни: всё важное — на бумаге и в головах, не в сети.

“Смотри,” сказал Димка и ткнул карандашом в северную часть карты. “Управленческий как район — это не просто окраина. Это конец ветки. А конец ветки всегда любит две вещи: связь и склад.”

Отец Максим поднял взгляд: “Склад?”

Димка кивнул: “Склады, базы, объекты, которые официально не светятся в повседневной жизни. Там легче спрятать питание, оборудование, ретрансляторы и людей ‘на коррекцию’. Но главное даже не это.”

Он передвинул карандаш к трассе: “По дороге на Управленческий есть развилка. Влево на Управу. Вправо — Сорокины хутора.”

Алексей чуть выпрямился. Он знал это место. Его знают многие: огромная территория, где поле вышек, растяжек и антенн. Телевизионных, радио, каких-то военных и непонятных. Оттуда вещают на область. Там воздух будто звенит даже когда тихо, потому что вокруг металл и поле.

Димка сказал: “Сорокины хутора это не просто ‘где антенны’. Это готовый физический слой экспорта. Если у тебя есть управляющий компонент, который надо подмешать людям не в одном дворе, а на области, то ты идёшь туда, где уже есть инфраструктура распространения.”

Отец Максим медленно выдохнул: “То есть LOGOS показал узел не потому что это красиво. А потому что это реально узел связи.”

Димка кивнул: “Да. И вот почему Редактор говорил про ветку и цену. Он не играет в катакомбы. Он сидит на канале.”

Алексей набрал в телефоне и показал:

“Экспорт требует ретранслятора в реальности.”

Димка кивнул: “И вот тебе ретранслятор. Причём такой, который можно спрятать под легальный шум. Там же и так всё излучает. Идеальная маскировка.”

Отец Максим посмотрел на Алексея: “Идеальный узел, чтобы сделать толпу ‘удобной’. Не только в Самаре.”

Алексей почувствовал, как сжимается живот: это уже не история про набережную и не про одну драку в Безымянке. Это история про область, про канал, про тех, кто думает масштабом, а значит и последствия будут масштабными.

Димка продолжил: “Самара в этой схеме — серверная. Нарратив, камеры, реестр, мониторинг срывов, обработка сигналов. Новокуйбышевск — полигон дыхания, проверка на людях с реальной физиологией, астмой и паникой. А Сорокины хутора и ветка на Управу — это выход наружу. Это то, через что экспорт становится постоянным.”

Отец Максим спросил: “И что мы делаем?”

Димка ответил так, как отвечает инженер: “Две вещи. Первая — закрепляем доказуемость в Самаре: цепочка сигналов, подпись, маршрут. Вторая — разведка на развилке: Сорокины хутора и поворот на Управленческий. Не штурм. Не рейд. Просто увидеть, как охраняется, кто ездит, какие машины, есть ли ‘лишние’ кабели, есть ли контейнеры с оборудованием, есть ли новые будки.”

Алексей написал:

“Илья. Узел связи.”

Димка кивнул: “Да. Нам нужен человек внутри городского узла, который покажет маршрут сигнала не ‘по слухам’, а по схемам. Илья даст направление. И тогда совпадение с LOGOS станет не мистикой, а доказательством.”

Отец Максим добавил: “И мы уведём Илью туда, где его не возьмут ‘по процедуре’. Под землю.”

Алексей поймал себя на том, что мыслит уже блоками, как система: тыл, узел, разведка, свидетель. Это было неприятно: будто они сами вынуждены стать теми, против кого борются. Но разница была в одном: они всё ещё держали правило про человека.

В этот момент зазвонил стационарный телефон Николая Петровича. Не смартфон. Не мессенджер. Простой звонок, который обычно означает либо беду, либо административную вежливость.

Николай Петрович послушал, нахмурился и протянул трубку отцу Максиму: “Вас.”

Отец Максим выслушал коротко, сказал “понял” и положил трубку. Потом посмотрел на Димку и Алексея: “Епархия просит ‘встречу’. Вежливо. С намёком на ‘общественную безопасность’.”

Димка медленно выдохнул: “Вельская. Давит через церковь.”

Отец Максим кивнул: “Да. Значит, нас ускоряют. Значит, мы не ускоряемся в ответ.”

Алексей почувствовал, как внутри поднялась злость, но тут же погасла в дисциплине: “быстро” — это чужой ритм. Их задача — не принять чужой ритм.