Виноградная косточка

«И тогда царевич-бог Аль-Рамин вложил в рот своей мертвой возлюбленной Синчуан виноградную косточку, и из нее вырос мир Синчуан, и он был хорош всем. Были в нем леса, и горы, и поля, и небо, и камни, одно плохо – не было в нем воды, а все потому, что суха была та виноградная косточка. И народ Синчуан опечалился, ведь всем им хотелось пить»…

- Так, стоп. Если не было воды, откуда взялись леса?

- Ты ведь русская, да, Гелена? Почему все вы, русские, такие въедливые? Ну были себе леса и были, не в них же дело.

- Во-первых, я родилась на Луне-12, во-вторых, я ученая. Биолог. Ученые все въедливые, национальность тут не причем.

- Не придирайся к словам, это прекрасная местная легенда. Итак…

«И тогда храбрый охотник Анхис отправился в путь. Он шел и шел, через горы и лес, шел четырнадцать лунных месяцев, пока не дошел до великого моря, наполненного виноградным соком, и это было море Жизни»…

- И он набрал полный бурдюк виноградного сока жизни и отнес соплеменникам из народа Синчуан, только по дороге сок забродил, и все перепились. Так?

Тагор Рахджи вздохнул. Они уже три месяца торчали на Яроме, и Гелена постепенно приходила во всю большую ярость, с ней уже невозможно было нормально общаться. А он не любил ссориться.

- Слушай, ну еще пару недель, и прибудет твоя лаборатория и твои сотрудники. «Нараяна» быстрый. От пузыря Уилера на субсвете тут, ну сколько?

- Они даже не отправили сигнал о выходе из гипера. А точнее, они даже не подтвердили вход.

- И в чем провинились местные легенды?

Гелена прищурилась. Сквозь полупрозрачную стенку жилого купола пробивался красноватый свет. Солнце Яромы, красный карлик TYC 4712-523-1 в созвездии Водолея, было тусклее земного солнца. Из-за этого казалось, что тут постоянно царят сумерки, закат. Темная растительность, родопсины, антоцианы. Бледные лица местных, насколько можно различить под ритуальным гримом и грязью. Планету стоило назвать Эребом. Или Лимбом, например. Преддверие Аида, вполне в тему – только те, кто ее называл, кое о чем не знали. А вот Тагор знал, и он был этнографом и лингвистом, и должен был улавливать такие нюансы. Но нет, не улавливал. Может, им на Триполи доставалось слишком много витамина D и мелатонина? Поэтому и сон покрепче, и характеры поспокойней. Плюс там много выходцев из Индии, а буддисты и индуисты, вроде, ко всему относятся философски.

- Провинились в том, что ни черта не объясняют. Ну причем тут твой сок Жизни?

Мембрана, закрывающая тамбур, дернулась – похоже, опять в нее ткнулся кто-то из туземцев. Они постоянно шастали сюда, рассаживались кругом у жилого купола и лаборатории и просто глазели. Будь там не сун-чу – так себя именовали туземцы – а кто-то поопасней, например, то, что для простоты они с Тагором называли ягуаром, только в два раза крупнее, в пять раз умнее и с черно-красной шкурой – купол бы стал тверже керопласта и не пропустил бы зверя внутрь. А тут дергается, значит не опасное.

Гелена вздохнула, встала с футона и пошла смотреть, что за гости к ним наведались.

Это была Джу, Вестник Богов. А, точнее, местная полусумасшедшая клуша, которая разносила по деревне сплетни, заодно выполняя мелкие поручения главы племени. Она сунула в проем острую любопытную мордочку и прочирикала что-то на своем. Нейротранслятор, обученный Тагором, послушно перевел:

- Старейшина Амма-чи зовет гостей на ритуал севбы.

- А что, кто-то умер? – брякнула Гелена.

Нейротраснлятор послушно перевел и это, и Вестник Богов в ужасе прикрыла ладонями рот. Трижды повторишь слово «хамди» - умер на сунчу-ра – и все, гуляй, никакая севба не поможет. Дух Нагус, имеющий облик красного ягуара-ниигату, унесет хамди в свое темное царство, с косточкой под языком или без.

Доктор Гелена Нарутова, стипендиат Московского Университета, лауреат премии Мечникова-Польских, ведущий научный сотрудник института ксенобиологии и ксенокинетики, тоже прикрыла ладонями рот, а потом трижды топнула левой ногой, отгоняя злых духов. Чего не сделаешь ради… ради чего? Никакой наукой, Ленок, тут и не пахнет. Тагор Рахджи сзади злорадно хмыкнул. Его эта ситуация искренне забавляла, может, потому, что он не был проклятым материалистом. Он даже ритуальную раскраску у местных позаимствовал, и теперь щеголял красивыми синими кругами под глазами, причем на его смуглом триполийском лице это выглядело до того зловеще, что Джу, Вестник Богов, каждый раз трижды топала левой ногой при встрече с лингвистом.

Деревенские уже собрались у Ямы. Странно, что это место для ритуала не назвали торжественней, например Дом Семи Возвращений или хотя бы Храм Винограда. Впрочем, понятия «храм» или «святилище» у них вроде как не было, хотя боги, по крайней мере, боги-царевичи были, судя по выкопанной Тагором байке.

Вокруг ямы стояли семь шестов, оплетенные плетьми винограда. То есть это было похоже на виноград, только с красными листьями, более мелкими гроздьями, как у земного дичка, и крошечными кислыми ягодами, чернильно-черными, состоящими почти из одной косточки. Местные называли его унег, но, как и в случае с ягуаром, Гелене было просто лень запоминать местные названия – а Тагор делал так, как удобно спутнице, из своей вечной мягкой уступчивости.

Что касается ритуала, то он был крайне прост. Куда уж проще. Покойника или покойницу хамди клали в яму, прежде, чем тело скует трупное окоченение. Тут главное успеть вовремя. Под язык хамди, открыв рот особым ножом из кости Нагуса, помещали виноградную косточку. Яму зарывали. Наутро труп был… нет, не жив. Если бы жив, Гелена бы это еще хоть как-то поняла. Могла бы прогнать совсем другие тесты. Или, например, предположила бы, что местные часто впадают в летаргию. Нет, хамди наутро так и оставался трупом, только уже не лежащим бездельно, а работящим, «уоки». Тагор, склонный к смелым и ничем не обоснованным предположением, подозревал, что это производное от английского слова «worker», и что сохранилось оно со времен Первой Экспансии. У Гелены были другие заботы. Проверка метаболической активности тканей. Проверка активности мозга. Бесконечное изучение гистологических срезов, витальные красители, тысячи отставленных тестов – ничего. Пациент был безнадежно мертв. Но, мертвые, они отлично выполняли приказы живых хозяев, обычно членов семьи. Уоки отдавали родственникам, и те, не стесняясь, отправляли дорогих покойников рубить лес, или собирать фрукты, или добывать мед – вот последнее было особенно актуально, потому что укус местных пчел вызывал мгновенный анафилактический шок. У живых, конечно. А мертвым оно без разницы.

Самым кошмарным с научной точки зрения было даже не это, а то, что трупы не разлагались. Со временем они разваливались физически, кто-то руку сломает при падении с дерева, кого-то порвет дикий зверь, наконец, обтреплются о ветки. Раны не заживали, однако гниения как такового не было, словно уоки были не мертвецами, а такими замысловатыми механизмами. Послушными, бездумными, неприхотливыми. Если оставить уоки без инструкций, он так и будет неподвижно сидеть или стоять у стены дома, как костяной болванчик.

- Шаммира-ни Синчуан… - затянул местный старейшина.

«Как прародительница наша Синчуан», - послушно перевел нейротранслятор.

- Как прорастают кости земли, как течет по ним сок Жизни…

Тагор уже добыл штук двадцать разновидностей легенды о соке Жизни в окрестных деревнях. И все они не объясняли ровно ничего. Не объясняли, почему сейчас, вот сейчас тело Бабки Юэ положат в Яму, сунут под язык мертвой косточку и закопают, а наутро Бабка Юэ, такая же проворная и суетливая, как при жизни, будет толочь зерно и вязать корзины во дворе своей невестки Юмо, которая обзаведется новой рабыней. Странно, что они тут не травили родню. Ну вот живет бабка, ворчит, клянчит, жалуется на поясницу, надоела всем… скорми ей плод браби-ра, в котором зашкаливает концентрация аконитина и мезаконтина, и все, бесплатная прислуга на следующее утро обеспечена. Только, кажется, они так не поступали.

Старейшина спустился по земляной лесенке в Яму, куда уже уложили на подстилку из травы и цветов хамди Юэ, и проделал свой фокус: раздвинул костяным ножом бабкины челюсти и аккуратно, чтобы не оцарапать зубами пальцы, положил косточку ей под язык. Еще что-то такое пробормотал, и мужчины, три сына бабки и пятеро внуков, начали закапывать могилу-не могилу лопатами из засохших пальмовых листьев, похожих на большие черпаки. Тагор приложил руку ко лбу, к груди и к каждой из щек в знак почтения, и Гелена поспешно повторила его жест. Надо же, в конце концов, чтить местные обычаи.

Наутро Бабка Юэ уже хлопотала по хозяйству – у Гелены по всей деревне были развешены камеры – а инкубатор в лабораторном куполе радостно показал девяностосемипроцентную готовность. Тагор, увидев, как Гелена проверяет инкубатор, шумно вздохнул. Он был в курсе ее плана, и план этот ему совсем не нравился.

В юности студентка биологического факультета Нарутова очень не любила работу с лабораторными животными. Одно дело клетки, даже 3D культуры, даже «гомункулусы» - уже почти живые, и все же искусственно выращенные из нескольких тканей или органов. Но мыши, кролики, хомяки? Бедные морские свинки? И все же био и нейромоделирование позволяло не все. Рассчитанные параметры нейромоделей до сих пор иногда проверяли на животных, особенно когда дело касалось высших когнитивных функций и орфанных заболеваний. И это было очень жестоко, неэтично, немыслимо, она сама пару раз участвовала в студенческих митингах против использования животных. Видела бы тогдашняя бескомпромиссная Геля Гелену нынешнюю.

Она без зазрения усыпляла дуду, местных зверьков, похожих на сурикатов. Усыпляла, засовывала им в рот клятые виноградные косточки, засыпала – сначала просто землей, а потом, вот уж стыд, прокравшись в деревню, хоронила зверьков в Яме. Понятно, в те ночи, когда там не было хамди. Тагор сначала просто переживал за дуду. Потом уже начал переживать за Гелену.

- Если бы все было так просто, местные бы оживляли животных, Гели. Ну подумай сама – они ценят своих быков больше, чем собственных детей, скорей мать родную в плуг впрягут, чем перетрудят, не дай Всевышний, быка. Если бы они могли поднимать их, как уоки, то точно бы так делали.

Гелена перепробовала еще несколько местных видов грызунов и мелких хищников, с тем же успехом. Наутро зверьки оставались безжизненными, независимо от того, вкладывала ли она косточку через тридцать секунд после остановки сердца дуду или через пять минут, или через тридцать, перед самым стартом трупного окоченения. Ну как тут поймешь, зависит ли успех ритуала от остаточной мозговой активности? Нет, нужна была другая модель…

- Так могут только сунь-чу, смирись уже с этой мыслью. Ты чего-то не знаешь.

О, она пыталась узнать! Она разобрала чертовы косточки чуть ли не на атомы, не было там никаких невероятных, чудотворных соединений, обычные полифенолы, флавоноиды, минералы и масло. Она делала экстракты, она облучала их радиацией. Может, после облучения косточки и теряли свои магические свойства, но проверить это она никак не могла. Старейшина доставал косточки из ягод прямо на месте, у Ямы. Взять переносной излучатель и облучить виноградную лозу у Ямы она не решалась. А вдруг сработает?

…Как-то раз, в один из бесконечных одинаковых дней, Тагор исчез. До вечера Гелена не волновалась – он часто уходил в окрестные поселения, собирая свои легенды о винограде. Но триполиец не явился и вечером, и на следующее утро, она начала вызывать его по рации, но рация ответила только шумом помех – здесь почему-то очень плохо проходил радиосигнал, и тогда она принялась вызывать через спутник. Наконец-то Тагор ответил. Отшутился, по обыкновению, сказал, что что-то нащупал, и скоро вернется. Все эти дни до его возвращения Гелена была сама не своя. Порезала палец, перепутала образцы. Она не понимала, что происходит, ведь помощи от фольклориста никакой, по сути, и не было. Неужели его молчаливое, а чаще болтливое присутствие, так ей необходимо, или дело в привычке? Это ведь не первая их совместная миссия, да, должно быть, она просто привыкла… А когда под вечер пятого дня Тагор вернулся, сначала чуть не обрушилась на него с обвинениями – но потом все же сдержалась. В конце концов, они оба взрослые и самостоятельные, способные сами за себя отвечать, с многолетним опытом экспедиций. Она не стала его торопить. Пусть сам расскажет, он же вечно треплет языком. Однако Тагор не спешил. Сменил комбез, степенно вскипятил воду, разложил все для их ежевечерней чайной церемонии, будто никуда и не уходил. Гелена терпела. Наконец, уселся в своей любимой позе лотоса на коврике у жилого отсека, разлил чай по маленьким керамическим чашкам – эти безделицы он тащил через весь космос вместо полезного груза! – и приступил к рассказу.

- Мне давно казалось, что эти истории не отсюда, Гели. Не отсюда географически или не из этого времени. Посуди сама – в них постоянно говорится о засухе, о недостатке влаги, о спасительном соке. Если не воспринимать это метафорически…

Он отхлебнул из чашки, и его смуглое лицо с первыми наметившимися морщинами разгладилось от удовольствия. Гелена каждый раз забывала, сколько ему лет. Они выглядели примерно ровесниками – за тридцать, под сорок – только Тагор уже пошел на восьмой десяток. Средняя продолжительность жизни у триполийцев почти сто пятьдесят лет. Вот чем ей следовало бы заниматься, а не драными сухими косточками, мимолетно подумала Гелена, но этим занимались несколько земных институтов, и пока без толку. Благословенный климат. Обычные гены, вполне совместимые с генами землян. Может, и тут, на Яроме, какое-то климатическое благословение? И что он там, кстати, говорит, вроде тоже о климате?

- Они пришли с юга, из пустыни или степей, где были частые засухи и нехватка воды. Виноград растет и в засушливом климате, хотя требует полива, но местные сорта особенно неприхотливы. И я думаю, что то, что мы видим здесь – это выродившиеся ягоды, почти дичок. И ягоды выродились, и сам ритуал севбы. Было что-то другое… В общем, я двинулся на юг, и в одном полукочевом поселении нащупал это. Та же легенда, но немного иной смысл. «И тогда царевич-бог Аль-Рамин убедился, что его возлюбленная мертва, и восплакал, и слезы его потекли рекой, и впитались в сухую землю. И из нее возрос виноград, из скорби, слез и любви возросла лоза. Три года сидел над лозой Аль-Рамин, и не утихала его скорбь, и не уходила любовь, и орошал он лозу слезами, пока из нее не возрос чудный виноград. И тогда взял Аль-Рамин виноградную косточку и вложил в рот своей мертвой возлюбленной. Но тут прилетел Ворон Шакта, Вестник Богов, и сказал он так: «Вот, смотри, Аль-Рамин. Может от любви твоей воскреснуть возлюбленная твоя Синчуан, и будете вы еще долго вместе, хотя в конце концов все равно унесет ее смерть, ведь она из рода смертных. Или может возрасти у нее из груди целый мир, мир из вашей с ней любви, и звери, и люди, и горы, и полноводные реки»… Понимаешь?

Тагор внимательно поглядел на Гелену глазами цвета агата. Она пожала плечами.

- Не вижу особой разницы.

- Нет, разница есть, - терпеливо пояснил он. – Это рассказ о божественной жертве. О любви. Бог пожертвовал своей любовью, чтобы взрастить мир. И виноград он вырастил из слез, из сока любви…

- И что? Да хоть из сока капусты, Тагор – как это объясняет результаты моих экспериментов?

Он откинулся назад, покручивая миниатюрную чашку в ладонях. Вечерний свет красными полосками лег на его лицо.

- Один мудрый человек много столетий назад сказал: «Мы живем в этом мире только тогда, когда мы его любим». Может, в этом все дело? Ритуал севбы выродился, поэтому вместо чудесного воскрешения ты видишь лишь ходячих мертвецов. Старейшина вкладывает косточку в уста хамди, но не вкладывает любовь. Это неестественно, механистично. Может, пока народ сунь-чу шел с юга, истинное значение ритуала где-то потерялось – в песках, в бесконечной жажде им были нужны не возлюбленные, нужны были носильщики, слуги, рабы, не требующие ни воды, ни пищи.

Гелена изумленно уставилась на триполийца.

- Ты серьезно сейчас? Ты же ученый. Ты говоришь о магии? О каком-то дурацком вуду?

- Я говорю о любви.

Биолог покачала головой и повторила:

- Тагор, ты ученый. Должен не хуже меня знать, что это просто всплеск эндорфинов, дофамина, нет такой волшебной штуки, как любовь.

Тагор посмотрел на нее как-то странно, почти с жалостью, или это все неверный закатный свет?

- Странно отрицать то, благодаря чему ты появилась на свет, Гели.

Гелена чуть не расхохоталась в ответ.

- Я появилась на свет в инкубаторе, как и весь наш генетический кластер. Лучше оставь эти бредни и помоги рассортировать образцы, очень много накопилось за неделю.

Он вздохнул. Допил чай. И встал, чтобы помочь ей рассортировать образцы. Он всегда помогал ей, о чем бы она ни попросила, даже если считал ее работу абсолютно бессмысленной.

…С помощью квант-передатчика Гелена вызвала «Нараяну». Путано изложила все, скинула массу файлов, попросила о помощи. Нет, потребовала. Они что там, не понимают? А вдруг это ключ к истинному бессмертию? Не к зомби-рабочим, это можно было проделать с помощью нейрошунта и на Земле, и в любой из цивилизованных колоний, если бы, конечно, позволил морально-этический кодекс. Не к клонам, которые были доступны лишь немногим, да и ошибки в синхронизации случались слишком часто. Что толку в новом молодом теле, если поврежден разум? Даже не к долголетию триполийцев, нет, к чему-то гораздо, гораздо большему. Но в здешних диких условиях она не могла изучить все свойства виноградных косточек и не могла провести самый главный эксперимент. Воспроизведется ли опыт на людях?

Не могла, до сегодняшнего дня, до отметки на шкале инкубатора. Девяносто семь процентов. Клон был практически готов. Ее клон.

- Гели, - почти просительно сказал триполиец, усаживаясь прямо на пластилитовый пол купола. – Ты же не серьезно?

Он даже заговорил по-русски. Тагор знал примерно сто языков, без всякого транслятора и нейрошунтирования. Что ж, у него было время…

- Гели, ты не сможешь убить себя.

- Это просто клон. По законам Земной Конфедерации, это мое имущество. Что хочу с ним, то и делаю.

- Это человек. Такой же, как ты. У нее есть права, даже если у вас они и не признаны юридически…

Гелена минуту смотрела в смуглое, обеспокоенное лицо триполийца, и тут ее осенило. Ну конечно же. Он абсолютно прав. Точнее, он абсолютно неправ – у клона нет сознания, лишь тело с базовым набором рефлексов, и поэтому он тоже не будет идеальной моделью! Плюс, искусственное происхождение – что, если и это имеет значение?

- Тагор, ты гений! – воскликнула она.

- Я это знал, - без ложной скромности ответил лингвист. – И все же, о чем речь?

- Собачки Павлова!

- Какие еще собачки, Гели, ты бредишь? У тебя мозг перегрелся?

Доктор Нарутова вздохнула и опустилась на пол рядом с ним, не в таком, конечно, красивом лотосе. Просто поджала ноги.

- Не собачки, конечно. Сам Павлов. Он, когда умирал, посадил рядом учеников и велел все записывать. Проговаривал все ощущения.

Триполиец нахмурился.

- Гели, к чему ты ведешь?

Она хлопнула себя по лбу и широко улыбнулась.

- Как я не понимала? Я же шунтирована, Таг. Я перельюсь в клона. Синхронизуюсь, и пусть себе девочка спит. А сама приму настойку браби-ра, и ты отнесешь меня к Яме и положишь косточку под язык. Потом ты разбудишь ее…

Гелена не поняла, что произошло, только голова ее мотнулась в сторону, и болью обожгло щеку. Тагор – мирный, тихий, всегда благожелательный профессор лингвистки Тагор Рахджи смотрел на нее, покраснев и раздувая ноздри, а на щеке Гелены горел отпечаток его руки.

- Даже не думай, - прошипел он. – Ты не смеешь себя убивать. Это… не просто глупо, это чудовищно.

- Да я и не умру, дурачок, - удивленно сказала она. – Я же сказала, перельюсь в клон. Это точная моя копия, вплоть до последней мысли. Еще и получше меня, инкубатор отрепарировал все повреждения ДНК. Буду моложе и краше.

Сама она в этом совсем не была уверена. Тридцать процентов синхро проходили с ошибками – но ей повезет, обязательно повезет, не может не повезти! Слишком это нужно для человечества, слишком важно для нее самой.

- И мы наконец-то сможем проверить, действует ли наша косточка на хомосапиенсов, и если действует, то как, - торжествующе завершила она.

- Не смей! – повторил Тагор.

Она пожала плечами. Конечно, она посмеет. Завтра клон созреет, и можно будет начать синхронизацию.

Она спала этой ночью беспокойно. Почему-то ей снился Тагор. Лингвист с Триполи рассказывал очередную местную легенду. Или не легенду даже, а что-то вроде песни: «Речь моя, погрузись под язык, голос мой, войди в виноградную кость, душа моя, прорасти к корням виноградной лозы, в царство бога Аль-Рамина, вернись в его страну, где нет ни тлена, ни горя, где сладкой воды больше, чем дыхания всех людей Синьчуан, тело мое, трудись для живых»… Странно, он же вроде говорил что-то другое, что-то об истинном возрождении? Гелена пыталась вспомнить, но слова триполийца во сне все ускользали, ускользали…

Она не поняла, почему, проснувшись, плачет.

Было уже утро, и стены купола вновь окрасились в цвет сырого мяса и нутряной пленки. Тагора в жилом блоке не оказалось, и Гелена, не умывшись, поспешила в лабораторию. Ее посетила ужасная мысль – а что, если лингвист отключит инкубатор, уничтожит клон? Тогда весь ее прекрасный план полетит к чертям, а с него станется, они же там все почитают жизнь, любую жизнь, муравьев с дороги веником сметают…

Гелена вбежала в лабораторию, и первым, что она увидела, было тело Тагора. Хамди. Совсем хамди, он лежал на полу, он принял что-то, не настойку аконитина, что-то из аптечки… Она кинулась проверять пульс и дыхание. Тело еще не успело окоченеть, но ни пульса, ни дыхания не было, она врубила диагност, и тут комм пискнул иконкой отложенного сообщения.

«Гели, - сказал Тагор, живой Тагор, с развернувшегося экрана, - я знаю, что ты упряма, как ослица. Тебя не остановить. Тебе нужен материал для опытов, только ты этим материалом не будешь, уж об этом я позабочусь. Ну, в крайнем случае поработаю вместо погрузочной платформы, вечно она барахлит. Не пытайся меня…»

Она попыталась. Она, конечно, попыталась его реанимировать, но было уже поздно, прошло слишком много времени, мозг умер, хотя тело еще казалось теплым, и трупное окоченение не началось. Она даже попыталась – вот дура, дура! – перелить его в собственный клон. Но, конечно, синхронизация не прошла – у Тагора не было нейрошунта, даже будь его сознание живо, ничего бы не получилось. И тогда Гелена стала просто лупить его по щекам. Глупо, безнадежно глупо, будто мстила уже мертвому за ту единственную пощечину. Она что-то кричала, вроде: «Тагор! Ну вставай же! Просыпайся! Тебе нужна была моя любовь – ну вот, пожалуйста, я люблю тебя!». Разумеется, он не проснулся, потому что никакая любовь не поднимет в дорогу мертвые кости… но что поднимет?

Виноградная косточка.

У входной мембраны завозились, и, выскочив из купола, доктор Гелена Нарутова проорала прямо в ошеломленную мордочку Джу, Вестника Богов: «Мне нужна эта чертова косточка!»

Вестник Богов все поняла и поспешила к деревне.