Винтовка и радуга

Всякий приличный роман об Африке следовало бы...

*

Нет. Нет. Не то. Нельзя открывать, нельзя. Не то. Такие же, как те, прежние... Снова такие же. Много их. Как много! Те, прежние, нашли бы здесь своих... Нет. Не открывать. Пусть время, пусть много времени, пусть всё спит. Нельзя.

***

Так вот, всякий приличный роман об Африке следовало бы начинать с точной даты, как у классиков. Например: пятнадцатого января 1885 года, спустя три недели после Рождества, на причал поста Нкуна, ещё не ставшего городом и не названного именем его основателя, ступили три путешественника, имена которых... впрочем, впоследствии они звучали в совершенно других обстоятельствах, с Африкой почти никак не связанных. А один из них и вовсе как будто исчез из человеческой истории, растворившись в недружелюбных джунглях бассейна Заира. Зато многие десятки лет после этого короткого и, в сущности, не очень успешного путешествия люди по всей тропической Африке, от северных берегов Гвинейского залива до Эфиопского нагорья, от озера Чад до озера Ньяса звали его другим именем, странным для европейского уха и притягательным для всякого африканца... Это будет не скоро, если вообще когда-нибудь случится, поэтому остаётся лишь вернуться в самое начало 1885 года, на пристань на французском берегу великой африканской реки Заир.

На причал Нкуны приезжих высадил паром, ходивший от низовий озера Малебо до места, где на разных его берегах, друг напротив друга, стояли два европейских поселения: с севера — французская Нкуна, а с юга — бельгийский Леопольдвиль. По рассказам, обе эти столицы выглядели примерно одинаково: несколько европейских домиков, церковь, военный городок и пирсы, а вокруг — африканские хижины, огороды, вольно пасущиеся козы... Нкуну путешественники могли наблюдать своими глазами прямо сейчас, а о видах Леопольдвиля можно было только догадываться — плотный белый туман заливал озеро, остров посреди него и подступающий к поселению лес.

Проворные негры-носильщики сгрузили на берег многочисленные ящики и кофры: химическая лаборатория, фотокамера с громоздким штативом и набором пластин, банки для биологических образцов, ящики патронов, тщательно упакованные лекарства и алкоголь — много чего могло понадобиться тем, кто собрался в экспедицию по рекам Африки на неизвестный срок. Самый рослый из приехавших, загорелый и светловолосый мужчина лет тридцати пяти на вид, осторожно поставил на землю приклад карабина, вытер с лица мельчайшие капельки промозглого тумана:

— Не перестаю поражаться, как же холодно в этих тропиках!

Его товарищ, совсем молодой человек, поёжился в неудобной походной куртке, согласно чихнул и протёр платком стёкла круглых очков. Платок мгновенно вымок.

Третий путешественник, чернокожий в европейском платье, старше средних лет, наполовину седой, но крепкий на вид, вынул из кармана часы на золотой цепочке, нажатием на маленький рубин открыл крышку:

— Помилуй бог, половина седьмого! И что нам делать — ждать тут, пока у его превосходительства начнутся приёмные часы?!

Молодой человек в очках, однако, уже отвлёкся: он с восторгом глядел с пирса вниз, в мутную белую воду реки. Его чёрный спутник тоже взглянул и отшатнулся:

— Матерь божья, это что?!

В воде прямо под пирсом распахнулся тёмный провал продолговатой формы, словно дыра в таинственную бездну. Впрочем, дыра прожила недолго — внезапно она захлопнулась, и на её месте остался только небольшой водоворот.

— Клариас, — с нежностью в голосе пояснил человек в очках. И, видя недоумение товарища, добавил:

— Сомик подышать вылез, пасть раскрыл.

Его спутник передёрнул плечами — в такую пасть легко пролезли бы два кулака.

— Жуть какая! И много их тут?

— Никто не считал... Наверно, десятки тысяч! Надо обязательно такого поймать...

Говорили все трое по-английски, поскольку посторонних не было. Начальник вновь собранной экспедиции Станислав Эклатен, географ и инженер, и его давний друг Жан-Мартен Прюнель, геолог, были американцы, а присоединившийся к ним к Париже зоолог Ивлин Кортни — англичанин; здесь, в сердце Французской Экваториальной Африки, английский вполне мог служить языком тайных переговоров, никто из местных его не знал.

Полгода назад, летом 1884 года, где-то на реке Заир пропала без вести научная экспедиция доктора Пьера-Жана Шамбори, действительного члена Академии наук, знатока животного мира Африки. Прожив в Конго более двух лет, он имел некоторый опыт путешествий с научными целями, но впервые отправился со сравнительно небольшим отрядом в дальнюю поездку, планируя добраться до среднего течения Заира и описать обитателей тамошних рек. Вместе с ним ехали его жена Кларисса, помощник и секретарь Дюпре и несколько негров — гребцы и носильщики. Все они бесследно исчезли где-то в дебрях тропического леса, и лишь тело одного из негров нашли осенью вблизи Нкуны — по-видимому, он шёл к посту и по дороге умер от какой-то болезни. На этом все известия об отряде Шамбори заканчивались.

Французское правительство, обеспокоенное этой историей, начало требовать от местных властей устроить поиски и направить для этого военный отряд; де Пле, губернатор Конго, отвечал, что военного отряда у него нет, а снять для этого солдат из гарнизона нет никакой возможности, ведь Нкуна — пограничный пост. Генеральный комиссар Экваториальной Африки, знаменитый путешественник Пьер де Брацца вновь требовал принять меры — чиновники на местах разводили руками: они бы и рады, но нет людей! В конце концов комиссар обратился с призывом к добровольцам, обещая снарядить поисковый отряд на средства Республики. Оказавшиеся в это время во Франции Эклатен и Прюнель со свойственной американцам долей авантюризма, подкреплённого очевидной научной выгодой, приняли это предложение, а третьим в их отряд влился молодой английский зоолог Кортни, слушавший в это время в Париже курс палеонтологии. Кортни бредил Африкой, американцы стремились в первую очередь разыскать и спасти коллегу-учёного — на том и сговорились. Поздней осенью 1884 года маленький отряд отправился из Марселя в Сенегал.

В Дакаре они мельком увиделись с генеральным комиссаром Республики в Экваториальной Африке де Брацца; комиссар сам в прошлом немало времени провёл в экспедициях, но сейчас полностью погряз в бюрократии. Его деятельная природа протестовала против такой бессмысленной траты времени, но Республика доверила ему надзор за делами во всех французских колониях, иначе он бы сам первым бросился искать Шамбори... Де Брацца снабдил экспедицию всем нужным снаряжением и письмами к местным чиновникам с указанием всемерно помогать отряду под руководством Эклатена и выполнять все его просьбы. С этими дарами экспедиция, преодолев по морю и по суше солидное расстояние, в начале 1885 года оказалась в Нкуне. Отсюда, видимо, следовало начинать поиски следов.

Несмотря на раннее утро, его превосходительство губернатор Французского Конго по случаю прибытия важных гостей проснулся пораньше и разместил их в своём маленьком доме с наибольшими из доступных удобств. Приезжие надеялись услышать от него какие-то существенные сведения о пропавшем, однако их ожидания были обмануты. Губернатор ничего нового не сказал, только постоянно жаловался, что жизнь и работа здесь — сущий ад, никаких средств для розыска экспедиции у него нет, единственный проводник, знающий местные реки, куда-то делся... Эклатен по мере рассказа губернатора всё более мрачнел, а услышав, что в Нкуне сейчас нет некоего мсье Люсьена, которого ему советовал комиссар как знатока местных условий, начал понемногу приходить в ярость. Выходило так, будто это им самим нужно было тащиться сюда через полмира, чтобы спасти граждан Республики, хотя сама Республика не проявляла в этом вопросе особенного рвения!

Если от губернатора просто не было совершенно никакого толку, то его жена, хрупкая, как фарфоровая кукла, приводила в бешенство не одного Эклатена. Даже стеснительный и воспитанный Кортни под конец завтрака с губернаторской четой едва не сбежал от её разговоров: люди здесь дрянь, черномазые — скоты (присутствие за столом Прюнеля даму нисколько не останавливало), погода — как в третьем круге ада, почты не дождёшься, заняться решительно нечем, о, когда же, когда она снова увидит синее небо Марселя и окунётся в суету парижских улиц... Кстати, а что сейчас носят в Париже? Всё ещё этих ужасные куцые огрызки вместо шляп?

Главное, что вынесли путешественники из этого разговора, — от губернатора де Пле никакой помощи им не получить. Хорошо ещё, если мешать не будет. Комиссар с его поручениями далеко, вмешаться не сможет, а главная мечта де Пле — поменьше заниматься хоть чем-то напоминающим полезное дело, и побыстрее уехать из этой чёртовой Африки, забыв её, как страшный сон.

Кипя от ярости, Эклатен вернулся после завтрака в комнату, которую им отвели в губернаторском доме. Дом был действительно совсем маленьким, так что дорогим гостям пришлось разместиться в комнате втроём; они, впрочем, не особенно от этого страдали, привычные и к тесным каютам, и к низеньким палаткам, и к узким скамьям поездов Трансконтинентальной дороги...

— Дорогие коллеги, — без предисловий начал Эклатен, когда его товарищи собрались в комнате, — моё ощущение, что здесь что-то нечисто, всё крепнет с каждым новым разговором.

— Нечисто? — удивился Кортни, протирая очки. — Вы хотите сказать, что нас обманывают?!

— Пытаются создать неверное впечатление, так точнее, — поправил американец. — И отступать уже некуда — мы в деле!

— Согласен и с тем, и с другим, — задумчиво сказал Прюнель, вертя в руках чугунную пепельницу. Никто из путешественников не курил, поэтому пепельница была пуста. — Мы тебя внимательно слушаем, Стэн, это весьма важно.

— Когда пропала экспедиция Ливингстона, по всему миру подняли большой шум, и отряд нашего удачливого земляка, который его нашёл, был только одним из отрядов, отправленных на поиски, — раздраженно продолжал Эклатен. — А здесь всё выглядит так, будто власти не хотят, чтобы Шамбори нашли, а мы здесь нужны для какой-то другой цели.

— Как не хотят? — не поверил Кортни. — Но... это же...

— Друг мой, я пока говорю лишь о своих впечатлениях. Увы, мои впечатления такого рода обычно верны — человеческую подлость я чувствую безошибочно.

— Кому и зачем нужно, чтобы здесь пропала ещё одна экспедиция? — спокойно спросил Прюнель; по тону было ясно, что он доверяет впечатлениям друга, а не ставит их под сомнение.

— Но ведь мы ещё не пропали! — удивился зоолог.

— Так ведь мы ещё и не выехали, — грустно улыбнулся Прюнель. — Долгое ли дело завести нас в ловушку, особенно когда человек, которому доверял комиссар, куда-то срочно исчез.

— И это второе соображение, которое заставляет думать о хорошо организованной подлости, — энергично согласился Эклатен. — Дальше варианты ловушек могут быть очень разными, а смысл один: мы должны уехать и не вернуться.

— А разве это не ударит по престижу колониальных властей? — задумался Кортни. — Ведь мы не французы, а иностранцы...

Прюнель разбил его надежды:

— В некотором отношении это даже лучше: здесь мы никто, колоний наших стран рядом нет, жаловаться некому. Просто подарок тем, кто дирижирует этим концертом!

Начальник экспедиции согласно кивнул, задумчиво потирая обросший подбородок. В пути от Либревиля было не до туалета, да и здесь не лучше... Что же его беспокоит? Что-то есть ещё в этой истории нелепое, странное, не лезущее ни в какие ворота... А, вот оно!

— И вот ещё что обращает на себя внимание, — добавил он, вновь повернувшись к товарищам. — Вы помните, как нам предоставляли сводки политических событий и происшествий в Сенегале, Габоне, Гвинее, хотя мы всего лишь ехали транзитом? А здесь — тишина! Губернатор не вывалил на нас гору сведений об отношения племён на территории Конго, о трениях с бельгийцами — в жизни не поверю, что с этими барыгами не бывает трений! Как будто здесь тишь да гладь. Но в колониях так не бывает!

— Вы думаете, губернатор замешан? — уточнил Кортни.

— Иначе и быть не может. Или он не губернатор, а просто говорящая обезьяна.

Пока шёл этот разговор, туман над поселением немного развеялся, солнце выглянуло наконец из-за крон высоких деревьев — и Эклатен с изумлением глянул в окно: чуть ли не прямо под стенами губернаторского дома громоздились какие-то копны полусгнившей травы или листвы, похожие на огромные гнёзда ткачиков, оборвавшиеся с веток.

— Это ещё что за чёрт?!.

— Мусор? — простодушно предположил Кортни.

— Боюсь вас разочаровать, — покачал головой Прюнель, указывая пепельницей на одну из куч. Оттуда, пригнувшись, выбралась чернокожая женщина, одетая, по местному обыкновению, в одну только цветастую юбку и головной платок, вытянула следом за собой высокий медный кувшин и, поставив его себе на голову, отправилась куда-то валкой утиной походкой.

— Это шалаши, — тихо сказал американский геолог. — Такие же строили у нас в Луизиане, когда в Новый Орлеан привозили новые партии чёрных рабов примерно из этих мест.

Действительно, кучи мокрой травы там и сям зашевелились, оттуда начали появляться дети и женщины; тут же, на открытых очагах, варили еду, в протоке, отходящей от реки, стирали бельё, сидя на циновках прямо на земле, чинили одежду...

— Что это значит?! — в ужасе и почему-то шёпотом спросил Кортни.

— Заметьте, коллеги, об этом его превосходительство тоже как-то забыл нам поведать, — с горечью добавил Эклатен. — Чёрт возьми, лучше иметь дело с дюжиной крокодилов и бешеным гиппопотамом, чем с чиновниками, которые трясутся за свои тёплые насиженные места!

*

В полдень к учёным явился секретарь и эконом губернатора в одном лице — долговязый скучный молодой человек; он принёс гостям кофе и доложил, что к ним пришёл Алвареш.

— Это ещё кто?

— Это Алвареш, мсье, — флегматично объяснил секретарь.

— Давайте его сюда, — распорядился начальник экспедиции.

Алвареш был мелкий и юркий тип, по-видимому, португальских корней, по-французски он говорил бегло, но с португальским пришепётыванием, как будто у него не было половины зубов. Он сыпал словами со скоростью митральезы, объясняя, как важно сеньорам путешественникам иметь в этих местах надёжного проводника, знающего географию, обычаи и языки дикарей, как опасно доверяться разным там чёрным охотникам, которые только и думают, как бы ограбить белого сеньора и сбежать, и как он, Алвареш, за скромные пятьдесят франков в день будет рад оказать услугу сеньорам учёным. По мере его объяснений все трое путешественников улыбались всё шире, понимая, что иначе с этим жуликом не сладить. Когда водопад красноречия Алвареша несколько иссяк, начальник экспедиции поспешил выставить его самым любезным образом, пообещав не забыть о его невероятно выгодном предложении.

Алвареш убрался, Кортни снял очки и потёр глаза:

— Как я его не придушил?.. Пятьдесят франков, а? Мартышка!

Эклатен пожал плечами:

— Вот вам и новое доказательство моих тезисов: не знаю, на кого работает этот тип, но работает быстро.

— Стэн, ты сказал губернатору, что мы задержимся здесь на два-три дня? — уточнил Прюнель. — Тогда лучшее, что тут можно сделать, — это выехать завтра же, с рассветом, а то и раньше.

— Полностью с вами согласен, друг мой, — кивнул Эклатен. — Не знаю, кому побежал докладываться этот субъект, но на это ему потребуется время. Это время — в наших руках.

— Но нам по-прежнему нужен проводник...

*

Спите, спите, не надо ходить. Не надо ходить по той земле, она не для вас. Спите здесь, в тумане, в реке, в воде, не ходите по той земле. Вы живые, вам опасно. Спите, а потом идите по воде. По воде.