Вкус Жизни

С характерным ревущим звуком темнота за окном сменилась серым простором городской застройки. В детстве это был удивительный момент. Когда вокруг вагона внезапно исчезали стены тоннеля, я всегда вскакивал и бежал к окну, стараясь рассмотреть проносящиеся мимо дома и машины. Теперь же унылый пейзаж города напоминал лишь о том, что через пару станций придётся тащиться по прохладной мороси. То ли мир стал менее ярким, то ли я. И не знаю, что из этого хуже.

— Чего-то у тебя опять лицо стало кислым. Может, ещё глотнёшь?

Если у меня последнее время на душе скреблись кошки, в том числе из-за погоды, то настрой Кирилла зависел напрямую от содержания алкоголя в крови. И, судя по довольной ухмылке, плескалось там уже немало.

— Мне пока хватит. Выпить я всегда успею, а вот послушать Стругацких – только сегодня.

— А я вот, наоборот, послушать их записи могу когда угодно, а раствориться среди волн их живой энергетики смогу только на концерте. И без помощи алкоголя тут не обойтись. In vino veritas… и музыка там же.

Притом, что чрезмерный оптимизм Кирилла мог иногда раздражать, не любить его было невозможно. Он легко и непринуждённо окрашивал окружающую действительность цитатами из Декамерона или какого-нибудь Вергилия. Даже для истфаковца это круто. При первой встрече он показался мне домашним мальчиком, чему весьма способствовал его джемпер и блондинистые кудряшки. Но вскоре я открыл в нём талантливого проводника как по светлым, так и по самым тёмным закоулкам Москвы. И в ситуации, когда требовалось залечить разбитое сердце, такой компаньон был крайне полезен. Сегодня вот, вместо того чтобы плесневеть дома, мы собрались на концерт.

Путь от станции до торгового центра, где располагался клуб, оказался недолгим. Я боялся, что, как обычно, нас будет ждать мёрзнущая очередь, тянущаяся на десятки метров от входа. Но зал приятно удивил: охрана не занималась стандартным шмоном, лишь проверяла билеты и следила, чтобы на входе не возникало опасной толкучки. Кирилла не заставили сдать рюкзак, а потому в нашем распоряжении осталась солидная бутылка японского джина. И если желания напиваться перед концертом я не испытывал, то против того, чтобы смочить горло в перерыве между песнями, точно не возражал.

Правда, едва мы сделали несколько шагов по широкому вестибюлю, как по нашему тандему был нанесён внезапный удар. Не смотря на кучу тел, толпившихся возле стойки с мерчем, невозможно было не заметить эффектную блондинку этим мерчем торговавшую. Высокая, в чёрном платье с вырезом на рукавах. Серые глаза. Я хорошо успел узнать вкусы друга, а потому не удивился, когда он резко остановился в паре шагов от девушки. А вот когда красавица удивлённо раскрыла глаза и полувскрикнула-полупрошептала:

— Кир…это ты?

Вот тогда я удивился.

Так я познакомился с Леной, школьной любовью Кирилла, которая как-то устроилась в туровую команду Стругацких. А ещё понял, что большую часть концерта буду предоставлен самому себе. Даже если бы их не объединяло трагическое расставание из-за переезда в Москву – от возможности провести вечер с такой девушкой не отказываются. Одарив их на прощанье многозначительной улыбкой, я спустился в концертный зал.

Внутри ожидаемо было огромное количество людей. И жарко. Хоть основной вход располагался недалеко от сцены, протолкнуться к ней было невозможно. Сцены в принципе практически не было видно, пустующие пока стойки микрофонов парили над морем из людских голов. Но, так как это был именно зал, а не клуб, то на отдалении от сцены пол начинал ощутимо подниматься, даря стоящим там людям неплохой обзор. Опыт подсказывал, что и звук на верхних ярусах зала должен ощущаться намного лучше. Однако этим преимуществом пользовались не многие, предпочитая потеть в толчее первых рядов.

Я пошёл наверх. Пока двигался через залитый приглушённым светом зал, я успел сполна насладиться орущей из колонок музыкой. Наверное, есть какое-то тайное правило – врубать перед концертом максимально не подходящие вкусам аудитории треки. Видимо затем, чтобы даже не фанат, с началом концерта боготворил музыкантов. «Познав страдание, начинаешь ценить…» – не помню, как там на латыни. Стругацкие – легенды советского космического рока, чья музыка наполнена электронными эффектами и гитарными рифами. Поэтому над скучающей в ожидании толпой разносилось что-то то ли индийское, то ли южноамериканское, с бешеным ритмом и женскими выкриками.

Несмотря на то что вокруг царил полумрак, поднявшись, я сразу заметил её. Не только у Кирилла есть свой идеал. Худенькая брюнетка с каре в обтягивающем топике. Тонкие черты лица, блеск в карих глазах. И нет, это не моя школьная любовь – нужно знакомиться здесь и сейчас. Сложно влезать в чужую жизнь, если нет такой привычки. Но девушка явно стоила попытки, да и тема родилась сама собой:

— Привет, у тебя очень классная тату!

А татушка действительно была классная. Чёрный скарабей, широко расправивший сетчатые крылья, прямо на внешней стороне локтя.

— Спасибо… – Оценивающий взгляд. – Она не так проста, как кажется.

Девушка загадочно улыбнулась и, развернув ко мне руку, согнула её в локте. Маленький скарабей послушно сложил крылья. Я перевёл взгляд на плечи, шею. В отблесках стробоскопа её кожа будто сама светилась. Лицо, губы. Ей определённо нравилось, как я на неё смотрел.

— Ты тоже весьма непроста. Давно слушаешь Стругацких?

— Подсела на них в девятом классе… – Заметив у меня на лице тень сомнения, она поспешила добавить. – Лет шесть назад где-то. Это мой третий их концерт. А ты?

— У меня отец их слушал. Можно сказать, я вырос на их музыке. Меня кстати Стёпа зовут

— А меня Рена!

— Рена? – Я подался ближе, будто плохо расслышал из-за доносящейся даже сюда латинской музыки.

— Рена…– Она тоже приблизилась, сократив расстояние до минимума. – Как известную модель. А ты один сюда пришёл?

— С однокурсником. Но он на входе встретил девушку, которую не мог забыть с девятого класса. Так что я один. А ты?

— Я должна была быть с подругой, ещё большей фанаткой, чем я. Но у её хорька несколько часов назад начались роды, так что я тоже одна.

— Почему ты пропустил пары? Извините, у меня хорьки родились…

Дальше всё само завертелось. Минут через десять я уже обнимал Рену за талию, а она шептала мне на ухо, что первый фильм Нолана нравится ей больше всей остальной его фильмографии. Мне хотелось узнать о ней больше, услышать подробности о том, как она поступила в ветеринарку, как перебралась в Москву из Новгорода. Но не сейчас. Когда она снова потянулась, чтобы что-то сказать, я поймал её губы, ощутив лавандовый вкус помады. Через мгновение она прижалась ко мне, нежно запустила пальцы в мои волосы. А ещё через мгновение я услышал хлопки.

Внутри прокатилась волна тревоги. Что это? Может очередной безумный трек. Рена ответила мне взволнованным взглядом. Хлопки раздались громче. Ближе. Только что кроме нас двоих ничего не существовало. Теперь же я явственно ощущал себя среди сотен испуганных, ничего не понимающих людей. И слышал, что вдалеке будто взрывались маленькие петарды.

Музыка оборвалась. Зажёгся свет. Внизу люди почему-то начали подниматься на сцену, в чём им явно помогал бегающий рядом человечек в пиджаке. Многие стали сдвигаться вперёд и вниз, другие же, как мы с Реной, застыли на месте, в замешательстве крутя головами. Откуда-то, словно из зазеркалья, доносились приглушенные крики. И хлопки. Думаю, не я один, до последнего отказывался даже в мыслях назвать их правильным словом.

Выстрелы. Резким порывом они ворвались в зал, вызвав прокатившуюся снизу вверх волну крика. Но крики сразу оборвались. Кричать – привлекать внимание. Верхняя часть зала залегла, сжавшись от страха, в то время как внизу раздавался топот людей, пытавшихся выбраться через сцену. И очереди. Одна за другой.

Я лежал, прикрывая собой Рену. Её всю трясло, и я слышал, как она шепчет: "не надо, не надо, не надо", обращаясь к кому-то во вселенной. Как же всё это глупо. Погибнуть вот так, потому что пошёл на концерт. А если бы не пошёл, если бы сказал Кириллу, что даже на Стругацких денег нет, я бы остался жив. Я ещё жив, и я хочу жить! Но лежать здесь, равно смерти. Снизу простреливается всё.

Я ощутил шёпот вокруг. «Надо встать», «Наверху вроде есть выход», «Быстрее». Инстинкт самосохранения в каждом из нас боролся с вжимавшим в пол страхом. «Не надо, не надо, не надо». Я не хочу её потерять, хоть нас пока мало что связывает. Я поднял голову. Зал уходил вверх, и в двадцати метрах виднелась узкая дверь.

— Сейчас побежим к выходу, я буду тебя держать.

Услышав почти беззвучное «хорошо», я вскочил и, не выпуская руку Рены, бросился к маячившему впереди выходу. С лежащих вокруг людей будто спало оцепенение, они торопливо поднимались и, полусогнувшись, бежали к вожделенной двери. Первой успела одна девушка. Дёрнула. И… Ничего... Сердце колошматило так, будто пыталось вырваться из груди. В любом случае я попытаюсь. К счастью, лысый здоровяк навалился на дверь всем весом, и она открылась. Ещё чуть-чуть. Я обернулся посмотреть на Рену. Глаза покраснели от слёз. А за ней, далеко внизу, чудовища расстреливали людей. Через мгновенье мы покинули зал.

За дверью импульс, гнавший нас вперёд, иссяк. Оказавшись в широком светлом коридоре, люди останавливались, расходились, не зная в какую сторону идти. Несколько человек рванули в туалеты, кто-то бросился к расположенным у потолка форточкам. Я же стоял, ощущая как по телу всё сильнее разгоняется дрожь. Очереди продолжали звучать. Я взглянул на оставшуюся позади дверь и представил, как из неё вырываются ОНИ.

— Мы поднялись на верхний этаж… – Тихий голос Рены едва не тонул в общем шуме, но для моего сознания он стал спасительным маяком. – Нужно идти к ближайшему краю здания, там должна быть пожарная лестница.

Мы присоединились к той части людей, что пошла по коридору налево. Не очень много, человек пятьдесят. Чем дальше, тем тише становились выстрелы. В конце, за обычной деревянной дверью оказался тёмный лестничный пролёт, уходивший вниз. Из освещения только маленькие красные лампочки, маркирующие этажные площадки. Ни схем эвакуации, ни указателей. Ступеньки были узкие, идти пришлось по одному, но спускаться по ним, было лучше, чем оставаться наверху. Если только внизу нас не ждут автоматчики. Сколько их вообще? Может уже контролируют все выходы? Смог ли Кирилл выбраться? Рена, судя по всему, ощутила, как я снова погружаюсь в омут тревоги, и, склонившись сзади к моему плечу, прошептала:

— Без тебя я бы не выбралась из зала. Ты меня буквально спас…

— Мы ещё не вышли!

— Мы идём! А это главное!

Мне хотелось сказать, как сильно я успел влюбиться, но для этого ещё будет время. Обязательно будет.

Лестница внезапно оборвалась широкой площадкой. По-прежнему не освящённой. Фонарики телефонов едва заметно бликовали на далёких стеклянных стенах – мы оказались на огромной крытой стоянке торгового центра. Никаких ориентиров, только холодная пустота. Мы бросились куда-то вперёд, стараясь держаться группой. Ноги всё больше вязли в темноте, стены будто отдалялись. Наконец вдалеке тускло зазеленела табличка «Выход». Мы рванули к ней, при этом дед-металлист в кожаной бандане закричал «Вырубите фонарики!». Тоже подумал, что нас будут ждать.

За дверью оказался морозный московский вечер. Почти пустая стоянка, пара бродячих собак. Кто-то упал на колени, начал плакать. Но мы с Реной молча продолжали бежать. Дальше от зала, дальше от выстрелов. К видневшимся впереди многоэтажкам. Их окна светились тёплыми оттенками. Там люди, там нет чудовищ. Метров через двести Рена остановилась:

— Над набрать родным, пока они не узнали из новостей.

Я набрал Маму. Занято. Написал ей краткое «Я жив. Уже далеко от концерта, не нервничай и набери как сможешь». Затем позвонил Кириллу. Нет ответа.

—…говорю же – со мной всё хорошо. Скажи маме, чтобы не смотрела новости – я приеду, сама всё расскажу. Не бойся, я не одна. Меня спас замечательный человек…

Как только она завершила звонок, я прижал её к себе и снова ощутил вкус её губ. Падал снег, в телеграмм каналы проникали первые сообщения о трагедии, а я, как никогда прежде, ощутил, что люблю жизнь.