Владелица Белых Холмов

«Мир Гарнартар, что в переводе означает «Дыхание богини», был создан как подарок бога всего сущего Лотрия своей супруге, богине любви и домашнего очага, Орнаре», — читала я, сидя в кресле у разожженного камина. За окном была метель – сыпал снег, завывал ветер. Здесь же, в замке, в книгохранилище, было тепло и уютно. — «Лотрий соткал его из первозданного эфира и тишины, что была до времени. Он собрал в ладонях мерцающие пылинки далеких звезд и рассеял их в бездне. Там, где они падали, загорались солнца. Он провел пальцем по холсту пустоты, и его следы стали извилистыми реками серебристого света, которые затвердели в руслах будущих рек и очертаниях долин. Он вылепил из темной, податливой глины небытия горные хребты, вдохнув в них величавое стремление к небу. И вот мир был готов: прекрасный, совершенный в своей геометрии, но безмолвный и неподвижный, как сверкающая инеем картина. В нем не шелестел лист, не журчала вода, не колыхался воздух. Не было в нем ни звука, ни шепота, ни биения сердца.

Тогда Орнара приблизилась к творению супруга. Она не стала изменять его форм, ибо они были совершенны. Она обошла его, и теплом своего взгляда растопила вечный иней на каменных громадах, и с вершин потекли первые живые воды. Она наклонилась к холодной почве, и там, куда падали слезы умиления с ее ресниц, проклюнулись нежные ростки, обернутые в бархатные листья. Но главное чудо было впереди.

Собрав в груди все тепло своего сердца, всю нежность, всю тоску по живому и сущему, Орнара сложила губы трубочкой и мягко, как дуют на одуванчик или на затухающую свечу, дунула на мир. Это не был ураган. Это было Дыхание. Оно пронеслось над ледяными пустынями, и они покрылись коврами мхов и лишайников. Коснулось верхушек гор – и вечные снега заиграли изумрудными отсветами хвойных лесов. Опустилось в долины – и там зашелестела трава, распустились цветы, наполнив воздух пьянящим ароматом. Дыхание проникло в глубины океанов, и вода забурлила, породив рыб, скользких и быстрых, как сама мысль. Оно прошлось по суше – и из земли, с деревьев, из самих камней стали появляться существа: первые птицы сорвались с ветвей в небо с ликующим криком, звери вышли из пещер и чащоб, потягиваясь и пробуя голос.

Мир вздохнул полной грудью. Он зашумел, запел, зазвенел. И в этом первом, хаотическом хоре жизни уже звучала гармония. А позже, когда жизнь укрепилась и пустила корни, само биение сердца Гарнартара стало магнитом. В тонких местах реальности, там, где пение птиц было особенно звонким, а соки земли – особенно сладкими, открылись мерцающие окна в иные миры. Через эти межмировые порталы, ведомые зовом живого и прекрасного, пришли разные расы: утонченные эльфы, ощутившие родную песню в шепоте лесов; крепкие гномы, почуявшие в глубинном гуле гор зов камня; сильные орки, гоблины, оборотни, величественные драконы… И не было им числа. Все они нашли здесь дом, созданный одним-единственным, полным любви дыханием богини».

Я оторвалась от страницы, дав последним словам раствориться в тихом потрескивании поленьев. За окном все так же кружилась метель, но теперь в ее завывании мне чудился отголосок того самого первого ветра – теплого, животворящего, полного жизни.

Стук в дверь вырвал меня из уютного оцепенения, где смешивались тепло камина и древние строки. Я даже вздрогнула, и книга чуть не соскользнула с колен. Прежде чем я успела ответить, дверь распахнулась, и на пороге возникла запыхавшаяся Лира, моя младшая служанка. Ее глаза были круглыми от волнения.

— Сударыня! Ортанза… она… окотилась! Только что! — выпалила она, почти не дыша. — Котятки… их трое. Старый Горон говорит, ваше присутствие сейчас необходимо. Чтобы приручить. Иначе…

Иначе инстинкты возьмут верх, и потом с крошечными хищниками будет не сладить. Мысль пронеслась молнией. Я отложила фолиант на столик, поднялась с кресла, ощутив, как тепло платья из мягкой шерсти облегает меня, а стопы утопают в меховой оторочке домашних туфель. Никакой паники, только собранность.

— Идем, — сказала я коротко, кивнув Лире.

Мы вышли из книгохранилища, и дверь с мягким стуком закрылась за нами, отсекая мир тишины и историй. Теперь нас ждала совсем другая история, живая и требовательная. Шерстяное платье не шуршало, а лишь мягко обвивало ноги быстрым шагом. Мои теплые туфли почти неслышно ступали по вытертым ковровым дорожкам, бегущим вдоль холодного каменного пола. Лира, придерживая подол простого платья, семенила рядом.

Мы миновали галерею с портретами предков, их глаза, казалось, провожали нас в эту ночную вылазку. Потом свернули в западное крыло, где переходы становились уже, а факелы в железных скобах горели ярче, отбрасывая пляшущие тени на грубые стены. Воздух здесь пахнул не воском и старой бумагой, а дымом, сеном и чем-то диким, терпким — запахом зверинца.

Звуки тоже изменились. Сквозь свист метели за толстыми стенами теперь пробивалось беспокойное пофыркивание, тихий, хриплый рык, знакомый до боли. Это рычала Ортанза, моя красавица и гроза, мантикора с львиным телом, орлиными крыльями и скорпионьим хвостом. А теперь — еще и мать.

Мы спустились по винтовой лестнице, и вот перед нами тяжелая дубовая дверь, обитая железом. Из-под нее струился слабый свет и доносился тот самый рык, теперь более ворчливый, чем грозный. Я на мгновение задержала дыхание, положила ладонь на холодную железную скобу. За этой дверью был новый мир, только что родившийся. Мир из трех пар глаз, трех крошечных сердец, в которых уже бились и инстинкт хищника, и возможность доверия.

Я посмотрела на перепуганную, но полную решимости Лиру, кивнула и толкнула дверь. Теплый, густой воздух, напоенный запахом соломы, крови и молока, ударил мне в лицо. В дальнем углу просторной каменной клети, в логове из мягкого сена, лежала Ортанза. Ее могучее тело было изогнуто защитным кольцом вокруг трех шевелящихся комочков. Она подняла на меня огромную голову, и в ее янтарных глазах светилась усталая гордость и первобытная осторожность. Я медленно выдохнула, сделала шаг внутрь, оставляя за порогом все — и метель за окном, и сказки в книге. Сейчас важнее всего было вот это тихое сопение у нее под боком.

— Здравствуй, мамаша, — тихо сказала я, и мои теплые туфли бесшумно ступили на солому. — Покажи мне своих деток.