Вместо старшего сына

Над моей головой каркала ворона.

Все было бы ничего, если бы наглая тварь ограничилась одним только карканьем. Мне безумно хотелось спать, вот уже сколько ночей я не могла сомкнуть глаз, ворочалась, считала овец, пыталась ни о чем не думать… и наконец ко мне пришло что-то вроде долгожданного сна, наконец накрыло почти блаженным одеялом неведения, как какой-то мерзкой птице понадобилось не только орать, но еще и больно меня пинать и сдергивать с меня тоненькую дерюжку, служившую покрывалом.

— Спишь? Спишь, подлая? Спишь на доверенных тебе сундуках?

Я подскочила и сильно ударилась локтем о металлическую обивку. На глаза навернулись слезы, а Моти, этот паршивый гном, орал на меня, размахивая полупустой уже кружкой, и из нее выплескивалось пиво.

— А ну пошла, пока тебя не увидел глава стражи!

Я не пошла, я побежала. Ноги заплетались, дверь маячила где-то впереди, и я с трудом в нее проскочила, так мне мешала пелена слез. Мимо меня пролетела пивная кружка.

— Как ты вообще попала в отряд, пугало?

На середине лестницы я застыла. Снизу, из зала, доносилось нестройное и негромкое пение — ровно такое, чтобы не разбудить ее королевское высочество, и чтобы ее королевское высочество не слишком рассвирепела, если уж проснется: гимн во славу и здравие нашего короля, да даруют ему боги долгих лет жизни.

Я всхлипнула и утерла нос. Вниз идти не хотелось. Я и так была предметом общих насмешек. Моти же не единственный, кто меня терпеть не мог.

Таверна старого орка, имени которого я не запомнила, была основательной, каменной, не один раз горела — это было заметно, на камнях остались следы застарелой сажи. А вот лестницу сделали не так и давно, и она под моими ногами предательски скрипела, все еще притираясь. Оставалось уповать, что никто не услышит, как я иду.

Вздохнув и постаравшись больше не реветь, я спустилась на первый этаж, но свернула и вышла не в зал, а на задний двор. Там была конюшня, там же стояли королевские телеги, и там же не было никого, кто обрадовался бы моему приходу и начал оттачивать на мне свое остроумие.

— А-а, Лиора! Достославная рыцарь! Мор, скажи: а рыцарь вообще бывает «достославной» или тут можно употребить исключительно мужской род?

Бежать мне было уже поздно, да и некуда. Я криво улыбнулась, возблагодарив богов за то, что во дворе мне попались всего лишь ученый старик Мор, королевский лекарь, и Лемюэль. Сейчас мне будет обидно, но не очень.

Мор, конечно, ничего не ответил, потому что сидел и дремал. Лем пошевелил острыми ушами:

— Иди-иди.

Отовсюду меня гонят.

— Эй, сюда иди, — улыбаясь, разъяснил Лемюэль. — Опять глаза на мокром месте. Иди, я тебе налью пива. Отвратительное место, спать можно только снаружи, ну или кормить клопов. Но пиво в этом клоповнике неплохое.

Я замотала головой.

— Да? — переспросил Лем. — Ну смотри, твое дело, хотя… — Он сел и почесал ухо. — Я забыл. Я совсем забыл все, что я о тебе знаю, Лиора. Я ничего о тебе не знаю, но вот вылетело из головы и то, что за эти четыре дня выучили даже кони. Ты не пьешь пива, не можешь спать где попало, как все нормальные рыцари, ты падаешь с лошади, боишься мышей и тебе совсем ничего нельзя доверить.

— Это потому что я никакой не рыцарь, элев, — проговорила я, упрямо глядя в сторону. Дверь в конюшню была приоткрыта, оттуда так прекрасно тянуло сеном. Вот бы где улечься спать, но тогда меня вообще могут забыть в этом, как выразился Лемюэль, «клоповнике».

Если, конечно, Моти не поднимет крик. Но он наверняка захочет от меня избавиться и промолчит.

— На, — просто сказал Лем, протягивая мне половинку мясной лепешки. — Я же видел, что ты даже не ела сегодня. Моти отправил тебя караулить сундуки, и ты осталась голодной.

— Вы очень заботливы, элев, да благословят вас боги!

Мне не хотелось рвать зубами эту несчастную лепешку, но Лем прав. Я очень голодна. Может, из-за голода я и не могу уснуть?

— Элев, — с усмешкой передразнил меня Лемюэль. — Если ты будешь расшаркиваться, Лиора, долго ты не протянешь… Ладно, держи еще и запей все-таки пивом! Никаких церемоний, все по-простому, мы все тут держимся друг за друга, потому что иначе никак.

Особенно Моти держится, как бы не так.

— Особенно Моти, — скривилась я. Гнома я могла называть без почтения, это правда. — Он запустил в меня кружкой — это так принято у рыцарей?

— А-а? Да, — ухмыльнулся Лемюэль. — Не попал? А, у него всегда руки росли из одного места. И глазомер у него так себе.

Что-то я не заметила, чтобы у Моти руки росли не откуда надо. Он же гном. Они все с колыбели что-то мастерят, с кривыми руками такой топор, как у него, не сделаешь.

— И поэтому он меня так ненавидит?

— Кто, Моти? Да он всех ненавидит, наплюй, — расхохотался Лемюэль. — Но ты все равно держись к нему поближе, потому что, во-первых, вы — хранители королевских сундуков. Во-вторых, Моти никогда не даст тебя в обиду.

Вот уж во что мне верилось меньше всего.

— Но, конечно, тебе стоит подучить заклинания, — напомнил мне Лемюэль очередную страницу моего позора. — Моти совсем не нравится, что ему в одиночку приходится таскать сундуки. Кому бы понравилось? Даже с заклинанием это непросто.

Если я признаюсь кое в чем, это не слишком меня унизит?

— Я не умею, — прошептала я так тихо, что Лем вынужден был ко мне наклониться, а я подумала — сколько ему может быть лет?

Эльфы живут бесконечно долго. Пятьсот лет, а может, и больше. Гномий век точно превосходит человеческий, я знала, что Моти всего семьдесят три, и это его первая миссия, я слышала, как его напутствовал отец, когда мы отправлялись, и как он называл его «молокососом».

— Я не умею, — повторила я, глядя прямо в серебристые глаза. Лем изумленно моргнул. — Меня научили всего двум заклинаниям. Подчинение и… и… — я покраснела. Второму заклинанию учили исключительно девочек, причем всех, даже тех, кто вообще не имел никакого магического дара.

Вот у меня получалось так же паршиво, как у тех, кто никакого дара в крови не имел.

— Знаете, элев… то есть — знаешь, Лемюэль, — тут же поправилась я, потому что эльф недовольно прищурился, — я даже прислугу не могла заставить делать то, что мне хочется. А ведь все слуги в Домах Крови дают клятву подчиняться магии членов Дома. Я… я вообще не знаю, как я буду справляться со своими обязанностями!

— Это сторожить сундуки?

— Это малая часть того, что я должна уметь, элев! — отчаянно выкрикнула я. — То есть, Лемюэль. Я должна держать на сундуках ее высочества защиту. А еще я должна укрепить броню и не позволить никому причинить вред ее королевскому высочеству. Это… это наша клятва, клятва нашего Дома. Я ее нарушу. И тогда я умру.

Кто меня тянул за язык, зачем я говорила все это малознакомому эльфу? Какое дело этому надменному выскочке до терзаний девушки, вся жизнь которой должна была быть совсем другой? Все, о чем я мечтала, это удачно выйти замуж.

Нет, я просто мечтала выйти замуж. К этому меня готовили с самого детства. Я умею вышивать, петь, играть на арфе, танцевать, подавать блюда и сидеть по левую руку от главного мужчины в доме, не встревая в разговоры и потупив взор. Я должна была выйти замуж, нарожать мужу как можно больше сыновей, вести хозяйство, гонять слуг и мирно уйти к богам, когда подойдет мое время.

Я носила скромные, полностью закрытые платья, не могла дождаться, когда мне придется покрывать голову и носить перчатки, как пристойной замужней благородной даме, и надевать с каждым ребенком мужского пола, дожившим до трех лет, золотую цепь на шею. Я надеялась, что у меня будет не меньше десяти золотых цепей!

Вместо этого я одета в мужское платье, терплю невыносимые лишения — и не жалуюсь, как подобает благочинно воспитанной даме! — и сторожу сундуки вместе с карликом, который меня ненавидит.

— Я знаю клятву Дома Форстрок, — кивнул Лем, откидываясь на стену сарайчика. — Я знаю магию Дома Форстрок, да кто ее не знает?

Он повернул ко мне голову, блеснул в свете луны своими изумительными глазами. Они у него разве что не светились.

— Удивляет, как ты отважилась отправиться на эту миссию, если ты ничего не умеешь. Уговорила отца?

— Э-э… да, уговорила.

Не признаваться же мне, как все было на самом деле?

Не рассказывать, как я подслушала — я не хотела, так вышло, нельзя было не припасть к двери, которую непредусмотрительно не закрыли плотно! — что старый рыцарь, заехавший к нам, не заблудился и не просил ночлега, как мне сказали, а привез моему отцу королевскую волю — отправить немедленно ко двору старшего сына. Не рыдать же у этого эльфа на груди, как я рыдала на груди у матушки, потому что отец не мог отказать королю, и все из-за данной в незапамятные времена клятвы. Но и выполнить королевскую волю не мог.

У него была только я, Лиора Форстрок. И еще у него был единственный выход не навлечь проклятие на весь наш Дом и потомков его до седьмого колена.

Лем смотрел на меня теперь с восхищением. У него было, как у всех эльфов, не то чтобы я много их видела, очень выразительное лицо. Кто-то мне говорил, что эльфы даже лгать не умеют, но этому я не верила. Все врут.

— То есть ты уговорила отца и поехала вместо старшего сына! — восторженно объявил Лемюэль. Старик Мор всхрапнул. — И у тебя хватило на это храбрости. Я поражен. Особенно после того, как ты призналась, что маг из тебя весьма посредственный.

— Пожалуйста, — взмолилась я, — никому об этом не говори!

Меня не отправят домой, конечно, а жаль, но гнобить будут еще сильнее.

— Старый, забытый, но прекрасный обычай, — продолжал гнуть свое чему-то обрадовавшийся Лемюэль. — Его ввела элеа-рыцарь Флора семьсот лет назад. Я тогда еще не родился, отец рассказывал, как эта стойкая и прекрасная дама защищала границы крепости в Оберэнге, а когда враги были повержены и бежали прочь, по тогдашнему закону элеа Флору должны были казнить за то, что она применяла магию и носила мужское платье.

— Но она сказала, что подхватила меч, выпавший из руки ее погибшего старшего брата, и приняла на себя его права и обязанности, — заученно повторила я то, что объяснял мне отец. После того как я закончила рыдать, окончательно обессилев, и поняла, что слезами себе не помогу. — И король согласился, помиловал элеа Флору и повелел всем Домам Крови давать клятву старшего сына.

Лемюэль встал, потянулся, прошелся передо мной туда-сюда. Старик Мор, словно почувствовав, что место на лавке освободилось, тут же растянулся и от души захрапел.

Ночь была дивная… тихая, ясная, луна прикрывалась прозрачными облачками, как невеста фатой, шелестели еле слышно юные листья. Хотелось остаться тут навсегда и никуда не ехать. Пусть мне не суждено в скором времени выйти замуж, но и не суждено свернуть себе шею, свалившись с лошади.

Меня не учили ездить верхом, распутно свесив ноги по обе стороны от седла!

— Ты мне казалась такой робкой, — Лем встал напротив меня и принялся меня разглядывать. — А ты, оказывается, девушка с твердым характером. Я уверен, никто бы не вспомнил этот закон, кроме тебя.

Это все мой отец, хотелось крикнуть мне, но я, конечно же, промолчала. Честолюбивый и трусливый, как ни плохо так думать о собственном отце. Ему не хотелось марать свое имя перед королем, и он опасался, что король навлечет на наш Дом проклятье.

Матушка возражала, что отправить дочь вместо старшего сына — право, а не обязанность, но что она понимала, глупая женщина?

Отец ей так и сказал.

У Лемюэля лук и зачарованные эльфами стрелы, которые никогда не дают осечки. У него крепкие ноги и сильные руки, и он закален в боях. Моти, вредный ворчливый гном, с детства обучен сражаться на топорах и мечах, и как все гномы, он может не спать и не есть сутками. Но, паршивец, и ест, и спит, как только выдается такая возможность. Старик Мор учен и опытен, и не одному рыцарю он спас жизнь своим умением лекаря. Гордан Носл, королевский маг, овеян славой великого ученого. Все, кто отправился в эту миссию, заслужили свое место здесь, и все покроют славой имена своих родов и Домов. Ее высочество Изабель вернется столицу, окутанная легендами, которые останутся жить в веках, и принесет королевству благоденствие и спасение.

А у меня уже ноги стерты в кровь, и волосы спутались как пакля, и нежные руки в мозолях, и со щек не сходит краска от того, что я сижу на лошади враскоряку, не могу прикрыть ноги и вот говорю с мужчиной ночью, почти что наедине, как… как будто я… боги, какой же ужас.

— Я пойду спать, — твердо сказала я и встала. — Да хранят боги твой покой и даруют тебе тихую ночь.

— Да даруют тебе, Лиора, — растерянно отозвался Лем, и я, стараясь, чтобы походка была твердой, направилась к конюшне.

Это отличная мысль — спать на сене. Все наши служанки делали так, если матушка не загоняла их спать в ее или в мою комнату. Зимой, конечно, было так холодно, что мы все спали на одной кровати — я, младшие сестры и матушка. Так было теплее, а служанка поддерживала огонь в жаровне.

Говорят, что в королевском дворце зимой горит огонь в огромной печи. Я даже дворца не увидела толком… И столица оказалась вонючей, как выгребная яма. Одна из наших лошадей сломала ногу, застряв копытом в выбоине прямо на столичной улице. На телегу, на которой везли мои вещи, кто-то выплеснул из окна содержимое ночного горшка. Благодарение богам, что во дворце меня с этими вещами все равно высмеяли, ибо рыцарь — аскет, и его достояние — честь, верность и то, что он может нести с собой. И телега уехала обратно.

А замок Форстрок стоит, как и положено старой неприступной крепости, овеянной славой, на невысокой горе, и извилистые каменистые тропки сбегают вниз, и когда льют дожди, то быстрые ручьи несутся по камешкам, перемешивая их и словно что-то шепча. И река, у которой никогда не было никакого названия, становится по весне такой бурной и мутной, что с самого детства мне твердили — не подходи. Далеко-далеко, что едва видно глазу, за полями и Долгим лесом, куда тоже мне строго-настрого было запрещено ходить, поднимаются Черные горы, где гномы добывают драгоценные камни.

Я, может быть, замок Форстрок уже никогда в своей жизни не увижу.

Мы вот уже четыре дня едем по бесконечной дороге, унылой и некрасивой, и останавливаемся на ночлег в тавернах, отмеченных королевским гербом, что значит — их владельцы принесли королю клятву хранить и защищать, и ее королевскому высочеству ничто не грозит. Главное, чтобы ее королевское высочество ночевала в комнате, на стене которой снаружи и красуется герб. И это только начало. Скоро таверны с гербом закончатся, и нам придется не смыкать глаз.

Я слышала, как Моти жаловался кому-то. Он же гном! Он может вообще не спать. Он просто зануда.

Лошади безразлично жевали сено и прядали ушами. Я побродила по конюшне, нашла наконец огромный стог в углу и завалилась на него.

Было мягко, тепло и уютно. Все лучше, чем ворочаться на сундуках. Я за эти три дня похудела так, что с меня начинают сваливаться эти отвратительные, грубые кожаные брюки, а что будет через месяц? Я стану тощая, как крестьянская девка, и никто, совсем никто, даже самый старый старик, не захочет взять меня в жены!

Я зашмыгала носом. Одиночество — самое подходящее, чтоб всласть нарыдаться и оплакать свою загубленную жизнь.

Но почему-то я не стала рыдать, а уснула. Будто накрыли меня покрывалом, и все пропало, и проснулась я от того, что кто-то больно схватил меня за лицо так, что я не могла ни вздохнуть, ни крикнуть.

Я открыла глаза, уверенная, что это противный Моти с россыпью драгоценных камней в бороде, но на меня смотрел злобным взглядом совершенно незнакомый мне человек. Хотя тоже бородатый.

— Тут какой-то пащенок, — хрипло зашептал он, глядя на меня, и изо рта у него невыносимо воняло, — я с ним разберусь. Выводи вон ту лошадь, Заноза! Вон ту, белую!

Белая лошадь — это лошадь ее высочества! Но мне в этот момент больше хотелось дышать, чем сопротивляться конокрадам. Я дернулась, замычала, и это было моей ошибкой.

Потому что державший меня мужик выхватил из-за пояса нож и вонзил мне в грудь.