Водомуты: Хебидя

Действующие лица:

На расходах с Танечкой

Рассякой Батуев и Йосич

Курсант Паламарчук слева

Серая хмарь, готовая разразиться дождем или снегом. Грязный зимник. Колдобины дороги то залиты водой, то забиты мокрой шугой. Лязгающие траки вездехода выдавливают из них грязь черничного цвета. Мокрый воздух пронизывает одежду и смывает тепло с тела. Замерзаю.

- Долго еще? - ору в ухо Йосичу.

- Километра два,- отзывается он озираясь по сторонам и судорожно сжимая в руках двустволку.

Если глухарь взлетит с моей стороны, то первым выстрелом Йосич уложит меня, а вторым смажет по птице. В этом я не сомневаюсь. Йосич любит поучить и одна из школьных заповедей звучит так: “если птица сидит в ветвях - лупи дуплетом. Первая дробь собьет ветви и расчистит путь второй”. Коротко и ясно. Шедевр максимума информативности при минимуме слов. Другой был бы счастлив, но Йосича это удручает. В самом деле, у человека голубая мечта быть центром общества и пленять народ красноречием, а чертов дар плотно пакует мысль в несколько фраз и больше говорить нечего. Разве что повторить изложенное по второму или третьему разу. Ясно, почему станционная молодежь считает Йосича занудой. Зато в своем гидромерном деле он заткнет за пояс любого. И на охоте Йосич азартен как молодой спаниель.

К счастью до самого места обошлось без глухарей и даже без рябчиков. Йосич стучит сапогом в кабину. Вездеход делает боевой разворот на девяносто градусов и по крышу в снегу прет к речке сквозь молодой подлесок.

- Здесь, - молотит Йосич и вездеход останавливается на небольшом возвышении. Из-под затянутого брезентом кузова появляется рыжая шевелюра курсанта Паламарчука, за ней - пиратская рожа Батуева. Из кабины высовывается шеф:

- Все живы?

Все неопределенно хмыкают.

- Надо бы отлить,- философски замечает Батуев, начинает расстегивать штаны, но тутже спохватывается. Из кабины выглядывает Танечка.

- Пардон,- произносит Батуев и пробует унестись в кусты.

Снегу по плечи и ему это удается не сразу.

- Тяжеловато тебе тут придется, - сочувственно замечает он, пригорошнями выгребая снег из ширинки. Я пожимаю плечами.- Хотя...

“Везде свои прелести” , - мысленно продолжаю я.

Моя прелесть - Танечка, с которой я пробуду на створе, пока вода не спадет. Значит неделю, а-то и две.

- Первым делом разгрести надо, - гудит шеф, вытаскивает из кузова лопату и вручает Паламарчуку.

- Так штыковая же! - пробует возмущаться тот.- Копайте, Шура, копайте, - цитирует Батуев незабвенное, смачно затягиваясь.

На расчищенный прямоугольник ложится брезентовый пол и на него ставится буржуйка, ведро, котелок, топор, пара раскладушек и теплых спальников. Ружье со мной.

- Ну, палатку сам поставишь? - с надеждой спрашивает Йосич.

- С Танечкой что-ли? - мрачно интересуюсь я.

Вообще-то никакого душевного подъема не ощущаю. Сейчас бы шлепнуться, и часиков десять придавить: ведь впереди неделя без сна и отдыха.

Влажная палатка не хочет натягиваться и бессильно свисает на растяжках.

- Подсохнет - перетянешь, - гудит шеф. - Ну что, сделаем расходик? - оборачивается он к Йосичу.

“Вот это по-нашенски! Это по-царски! Тогда и покемарить удастся”.

Йосич кривится:

- Дык, это ж...

- Хейги-Яха с минуту на минуту тронется, переправиться не успеем, - подкидывает аргумент Батуев.

“Зараза!”

Шеф, вообще-то, спросил из вежливости, но если речь пошла об опасности, да еще на глазах дамы... Поэтому шеф залихватски заламывает на затылок облезлую ондатровую шапку, берет водомерную штангу и подмигивает Танюшке:

- Вари чай.

Мужики отправляются на расход. До реки метров пятьдесят, но идти тяжело. Паламарчук, натянув плащ, с отвращением давит сырой снег плечом, потом топчет кирзачами, потом делает шаг и снова давит плечом. Десять метров в минуту.

- Вездеходом бы, - безнадежно поскуливает он.

Что может ласкать слух опытных таежников нежней, чем растерянный лепет новичка! Лепет возносящий, который напоминает им о высоте их локального положения, лепет согревающий подобно лучам славы, пьянящий и бодрящий, о!... Мужики блаженно жмурятся, идущий за Паламарчуком Батуев по-отцовски похлопывает его по плечу.

Тропка классная, особенно после Шефа. Он идет в конце колонны и утюжит снег своим грузным телом.

Первым делом устанавливаю печку. Режу дыру для дымохода в потолке палатки и нашиваю на нее металлическую пластину с отверстием для трубы. Это в целях противопожарной безопасности. Пара поленьев, стыренных на кухне, раскаляют трубу до вишнево-красного цвета. Палатка снаружи окутывается клубами пара, как теплое озеро в холодную ночь. В палатке тепло, а после того, как Танечка застилает раскладушки спальниками, почти по-семейному уютно. В печке угольки мерцают синими сполохами. Закрываю вьюжку и ставлю на плиту забитый снегом чайник.

Мужики возвращаются через час. Это рекорд. Быстро пьют чай и собираются в дорогу: Хейги в любую минуту может вскрыться. Прощальное напутствие шефа:

- Ну вы здесь того, отдыхайте, но не расслабляйтесь.

Йосич озабоченно пробегает взглядом по куче снаряжения (я спокоен, все стыренное сверх уговора заложено под полог и не маячит), советует почистить и залить маслом вертушки, напоминает, что замеры через тридцать сантиметров.

- Всего наилучшего, - жмет мне руку Паламарчук и смотрит на Танюшку.

- Йо-го-го, - ржет Батуев.

Советую ему выгрести снег из ширинки.

Шеф врубает форсаж и вездеход кротом вбуривается в снег. Отважные таежники Йосич и Батуев машут нам ружьями с кабины. Паламарчук рукой из кузова. Спать!

Ночью подморозило и Хебидя поднялась всего на десять сантиметров. К утру в палатке колотун как и на улице. Вылезаю из спальника в шапке, штанах и ватнике - в полном облачении, разве что без сапогов, зато с двойными шерстяными носками. Танюшка комочком свернулась где-то в центре своего спальника и ее не видно. Погода по-прежнему ни то ни сё, ни дождя ни снега. Хмарь и холодно. Набиваю печку сухими сосновыми ветками. Дым не идет через трубу даже при полностью открытой вьюжке. Поджигаю лист расходной ведомости и запускаю в трубу, чтобы пробить пробку сырого воздуха. Дым вырывается наружу, печка гудит. На раскладушке трет глаза и откашливается Танечка: в ватничке, вязанном колпачке - тоже не раздевалась. Сексуальный индекс на нуле и хочется чего-нибудь съесть...