Волшебная доска Луиджи

Даже не знаю, как и начать. Наверное, просто и как есть. Меня зовут Ден. Или просто Денис — как вам удобнее.
Мне девятнадцать, и я, по сути, ничто. Ни кем не стал, ни к чему не стремлюсь, ни о чём толком не мечтаю. Иногда кажется, что жизнь просто идёт — не вперёд, не назад, а по кругу. Как старая микроволновка, которая крутит одно и то же блюдо до посинения или пока из неё не повалит чёрный дым и ты не вытащишь оттуда лишь одни угольки, а не вкусные пирожки, что ты купил по 20 рублей в ближайшем хлебном.

Родители у меня есть, но будто бы их и нет. Они вечно на работе — мама работает в аптеке, отец где-то в сервисе для машин. Возвращаются оба всё время поздно, усталые, раздражённые, с глазами, в которых видно всегда только одно: «Лишь бы дожить до зарплаты и выходных».
Я с ними живу под одной крышей, но как квартиранты — каждый сам по себе. Иногда пересекаемся на кухне, перекидываемся парой фраз про счета или хлеб, и всё. И тишина снова заполняет квартиру, как плесень в углах ванной. Каждый утыкается в свой экран смартфона или другого гаджета и продолжает заниматься своими "делами", забивая на любые "семейные ценности".

Бабушка с дедом где-то в деревне. Живут, ворчат, шлют открытки, как будто бы из Одноклассников, мне в телеге с вечной подписью «держись, Дениска» пару раз в год на основные праздники. Иногда складывается ощущение исходя из их поздравлений, что как будто я тут на фронте второй мировой, а не в городе, где самое страшное — просроченная кола либо протухший пирожок. Да и в целом они никогда особо иного участия ко мне не проявляли. И видел-то я их всего пару раз за жизнь. И то было в далёком далёком детстве. Лет в 7-8, не более. Привезли меня родители как-то к ним. Я расплакался, стало трудно дышать, затем мама сводив меня в больницу узнала что у меня аллергия на цветы и пыльцу - и больше деревни я не видел.

Друзья… ну, были у меня они когда-то. Ключевое слово в этом предложении - были. Пацаны со двора, с кем в детстве гоняли мяч, дрались за жвачку и спорили, кто первый поцелует одноклассницу. Теперь они либо женаты, либо уехали, либо, как я, застряли между мечтами и выживанием, либо спились или снаркоманились. Как в одной песне "Проклятая улица не щадит никого"!
Иногда, конечно, пересекаемся в соцсетях с ними — в виде случайного лайка, раз в тысячелетие - взаимный коммент с одобрением чего-либо по типу отдыха в Турции, и всё. Ни тепла, ни смысла, ни какой-то даже попытки в дружбу.

А девушки… Про это даже говорить стыдно. Не потому что их нет — а потому что я для них не существую. Серьёзно. Как будто кто-то включил в реальности фильтр «игнорировать Дениса». Я не урод, не придурок, не маньяк. Просто обычный. Слишком обычный, чтобы хоть кто-то заметил. Если думаете, что я такой тупой что просто сижу, ничего не делаю и ною - то заблуждаетесь. Я пытался — писал, звал, интересовался. Но чаще всего в ответ слышал: «Ты хороший парень, но...», иногда даже было "Ты слишком добрый! Для меня надо быть более жёстким и злым, но..." И вот это «но» — вонзалось глубоко мне в душу и сердце, как нож. Срезая мою минимальную уверенность просто на корню, не оставляя ей ни шанса на существование.
"Но" в моём случае всегда значит и значило одного - а именно смысл в том, что я для них «скучный», «неинтересный», «слишком нормальный».
А нормальность — худшее проклятие нашего времени. Нет ничего хуже для противоположного пола 21 века, чем быть просто "хорошим парнем", которым я являюсь с рождения. Просто серый, просто обычный ничем не примечательный Ден-кассир из "Трёх сыров".

Так что живу я как есть. Учёба в универе — скука. Поступил «куда взяли», на экономику. Сижу на лекциях, где преподы читают по бумажке, и думаю, зачем мне всё это. Но ответ каждый раз в голове один - либо слова матери "про перспективы, если будет высшее образование", либо лицо отца с его словами о том, что он возьмёт меня к себе механиком к мужикам. Так что я усиленно делал вид что мне нравится учёба в универе, так как мать не хотелось расстроить что вышка вообще ничего не даёт, а отец, пускай простит меня, но звучало это каждый раз настолько ужасно для меня - что буквально хотел после его слов сбежать куда-то в универ на очередную пару. После пар почти всегда иду на работу. Да, я тот парень, который таскает коробки с пиццей гостям и чистит печь за семьсот рублей\смена. Моя работа - Пиццерия «Три сыра».
Название вроде звучное, да? Раньше она была крутой — говорят, в нулевых сюда очередь стояла, и все мечтали попасть хотя бы раз. Теперь — это просто забегаловка, облупленные стены, запах старого теста и древний вентилятор, который гудит, как умирающий бык.
Хозяин — лысый дядька с пузом и вечной сигаретой в зубах, с которой как мне кажется он даже спит и моется. Коллектив был просто дрим-тим — три таких же «звезды жизни», как я:
Миша — студент, который ненавидит всех клиентов,
Наташа — кассирша, которая ненавидит Мишу,
и я — парень, который просто моет посуду и старается не мешать никому дышать, иногда заменяю Наташу на кассе, либо Мишу на кухне. В общем, принеси-подай-пошёл в жопу.

В этой кухне время будто остановилось. Каждый день одинаков: тесто, соус, сыр, запах гари. Иногда думаю, что я не живу, а просто повторяю чей-то сценарий, какого-то глупого сюжета, в котором автору нравится надо мной издеваться каждый день, наблюдая за моими страданиями. И каждый раз я думаю - что ему это даёт? Моральное удовлетворение? Что хоть кто-то хуже него - кому настолько в жизни хуёво, как мне?
В общем, сценарий моей жизни такой, где просто нет аплодисментов. Только фоновые звуки вытяжки и хлюпанье воды в раковине, в качестве хоть какого-то эмбиента к неким "итогам" того что я достиг к моим 19 годами.

Я бы, наверное, давно бросил всё это, если бы не одно "но". Я боюсь.
Не бедности, не одиночества, а пустоты. Если уйду — что останется? Комната, монитор и вечная тишина. Родители, что будут пилить. И затем такая же работа. И всё по кругу. Бесконечному циклу боли, одиночества и страдания. Что может измениться у такого серого человека, как я? У такого не побоюсь этого слова - ничтожества?
Так что я продолжаю ходить на эту чёртову работу, как зомби, надеясь, что однажды хоть что-то изменится. Типа, например, в нашу пиццерию влетит метеорит, либо прилетят инопланетяне и заберут меня на опыты, либо просто нас испарят из какой-нибудь космической "Звезды Смерти". Почему нет? Могу я хоть немного помечтать?

Но в один день всё поменялось. Хотел я этого или нет. И об этом и будет моя история для вас.

***

Утро началось, как и сотни предыдущих — с холода, тишины и пустоты. Не было ни солнечного света, ни звона будильника — просто очередной день, который ничем не отличался от всех остальных. Даже солнце, кажется, вставало без особого энтузиазма.

На кухонном столе лежала записка от мамы — скомканный клочок бумаги с торопливыми строчками:

«Денис, не забудь перевести мне свою часть за квартиру. 3 000. Спасибо. Мама.»

Шикарно. Прямо как в сериалах про «тёплые семейные отношения». Мама просит деньги, а я даже не уверен, когда в последний раз видел, чтобы она улыбалась мне. Я вздохнул, достал телефон, открыл приложение банка и перевёл три тысячи. Баланс мигнул, и вот — у меня осталось ровно три тысячи. На три недели.
Чемпион. Финансовый гений. Король экономики. Мой бюджет годится ровно — ни на что, как и я сам.

На столе — вчерашний чай, мутный и холодный, рядом крошки от батона. В холодильнике — кетчуп, открытая банка кукурузы и три яйца, одно из которых подозрительно потемнело сбоку.
«Завтрак чемпиона», — хмыкнул я, разбивая два вроде бы нормальных яйца в сковородку. Они треснули с таким звуком, будто хотели уже давно умереть, сбежав из этой унылой квартиры. Запах этой стрепни не вдохновлял. Но выбора не было.

Я ел молча, глядя в окно. Снаружи — был тот же двор, та же серая многоэтажка напротив, те же люди, идущие на работу с лицами, как у потерявших билет на выход из ада.
Никаких отличий. Всё до боли одинаково. Даже собака у соседей гавкнула по расписанию — ровно в семь двадцать, как будто у неё контракт с реальностью, делать её более похожей на пытку.

Собрался быстро. Рюкзак — тетрадь, ручка, пластиковая бутылка воды и зарядка. Всё.
На полке у зеркала пыльным слоем лежали старые билеты с кино, куда я когда-то ходил один. Я глянул на них и отвёл взгляд. Не хотелось вспоминать, что когда-то мне хотелось куда-то идти и просто наслаждаться жизнью.

Автобус, как всегда, был полон. Холодный утренний воздух, влажный от дождя, смешивался с запахом дешёвого дезодоранта, кофе из автоматов и уставших тел. Люди стояли, молчали, смотрели в телефоны, как будто пытались телепортироваться мыслями каждый под своё одеяло обратно.
Я стоял у двери, цепляясь за поручень, чувствуя, как автобус дёргается на каждой кочке. Наушники играли какую-то старую песню из плейлиста, которую я слушал уже, наверное, тысячный раз. Она не приносила радости — просто помогала не слушать, как кто-то рядом громко сопит мне в ухо.

Дорога до универа заняла сорок минут. И все сорок я просто смотрел в окно, наблюдая, как проплывают мимо одинаковые дома, одинаковые вывески и одинаковые люди, с таким же одинаковым мной. Город, где даже реклама устала видеть эту серость, с серыми тучами и таким же "ясным" небом.

На входе в корпус — привычная очередь в гардероб, запах мокрых курток и перегара. Пары начинались в восемь тридцать, и я уже опаздывал. Но какая, к чёрту, разница? Я, как вы догадались, явно не шёл на красный диплом, чтобы беспокоиться об этом.
Я шёл по коридору, где стены цвета дешёвого йогурта облупились, а потолок светил не лампами, а отчаянием. Зашёл в аудиторию.

Там — те же лица. Серые, как обои в старом общежитии. Кто-то спал, кто-то листал телефон, кто-то просто уставился в пустоту. Наш преподаватель, мужчина лет сорока с сединой и глазами «я тоже не хочу быть здесь, ровно как и вы», рассказывал о чём-то про «влияние экономических факторов на региональное развитие».
Я пытался слушать, но слова просто проходили мимо. Как будто мозг включил фильтр «бессмысленно».

Я достал ручку, написал на полях тетради:

«Зачем я здесь?»

Посмотрел на эти слова. Долго. И не нашёл ответа. Ровно как и всегда.

После второй пары я вышел в буфет. Там пахло котлетами, которыми можно было убивать, если привязать одну на палку, будет вполне увесистая дубинка, как у древних людей. Кофе был разбавленный, а булочка с маком — вчерашняя. Но всё равно купил её. Хоть что-то горячее.
Сел у окна и просто сидел и жевал чёрствую булку. Люди ходили туда-сюда, смеялись, обсуждали что-то.
У всех — жизнь. У меня — фон, чистое наблюдение за чужими жизнями, что в разы светлее, увереннее чем моя.

Когда пары закончились, я шёл на остановку, чувствуя, как день уже стекал куда-то в канализацию вместе с моим настроением, хотя это было вполне нормой, что у меня было плохое настроение. Я даже не обращал на это никакого внимания, воспринимая это как моё "нормальное состояние". А кому я скажу об этом? О том что мне херово каждую секунду жизни? Тараканам на кухне? Некому.
Снова холодный ветер, серая морось, шуршание пакетов под ногами. Снова автобус. Снова те же "родные" лица. Снова ощущение, будто кто-то нажал на кнопку «повтор».

И впереди — вечерняя смена в пиццерии. В той самой, где пахнет сгоревшим тестом и тоской в перемешку с чёрным чувством безысходности, как в той песне с Ютуба про безысходность. В той самой пиццерии, где меня не ждут, но и без меня не замечают, что день прошёл.

Когда я пришёл, в пиццерии пахло гарью, мокрыми немытыми тряпками и чем-то кислым, вроде старого соуса. Этот запах въелся в стены, в одежду, в волосы — в саму жизнь всех кто тут имел несчастье быть и работать.
Смены тут были не просто рутиной. Они были пыткой на медленном огне самого большого адского котла.

Я вошёл, повесил куртку и надел фартук, уже пропитанный жиром так, что можно было жарить картошку прямо на нём.
В зале — царил полумрак, тусклые лампы дрожали от сквозняка. В углу моргнул телевизор, показывающий старую рекламу про «самую вкусную пиццу города».
Иронично.

— О, пришёл наконец, — буркнула Наташа из-за кассы, даже не поднимая головы. — Опять опоздал на пять минут.
— Пробки, — ответил я, хотя пробок не было. Просто не хотелось приходить раньше и я шёл чуть медленнее, не торопясь на эту дряную работу.
Наташа цокнула языком, положила телефон на прилавок и демонстративно вздохнула. Её вечно недовольное лицо стало почти родным за это время — губы в тонкую линию, брови домиком, взгляд, полный презрения ко всему живому.
Она, наверное, родилась уже уставшей и заёбанной.

— Клиенты жаловались, что опять мусор в зале, иди убери столы! — крикнула она, когда я проходил мимо.
— Ага, — кивнул я, не слушая.

В подсобке Миша мял тесто. Он выглядел как человек, который мечтает запустить его кому-нибудь в голову или задушить им же.
— Денис, ты опять воду не выключил вчера, — буркнул он. — Счёт за месяц нам влетит.
— Прости, забыл.
— Забыл, — передразнил он и покачал головой. — Забудь вообще приходить сюда когда-нибудь. Меньше пользы, меньше вреда будет.

Я молча достал тряпку и пошёл в зал. Клиенты уже были. Пара мамаш с детьми, двумя школьниками, уткнувшимися в телефоны, и мужик лет сорока с лицом, как у того, кто точно не оставит чаевых.

Пол был липкий. Столы — в пятнах от кетчупа и кольцах от стаканов. Я вытер один, потом другой.
Жир, крошки, следы чьей-то еды — всё смешалось в один бесконечный слой грязи, который возвращался обратно уже через час. И так по кругу день за днём.
Как будто сама пиццерия сопротивлялась чистоте и порядку, желая быть полным дерьмом, принося вообще абсолютно всем кто её касался - исключительные страдания.

За прилавком заорал босс — дядя Коля.
— Кто опять положил лук не в ту коробку?!
Я вздрогнул.
— Я.
— Ты, блин, вообще соображаешь, что делаешь? Это же не «лук сладкий», это «лук маринованный»! У клиентов потом отрыжка! Уже три записи написали в "Книге Жалоб", а если дойдёт до надзора какого-нибудь? И они приедут с проверкой? Ты штрафы все платить будешь?
— Извините.
— Извините он мне говорит! Иди мой духовку, идиот!

Духовка. Мой персональный ад. Старая, ржавая, издающая такой звук, будто внутри кричат души сгоревших пицц, которые потом выкинули на помойку.
Я открыл её, вдохнул волну горячего воздуха и почти обжёгся. Внутри всё было в чёрных хлопьях теста. Я взял металлический скребок и начал отдирать нагар, который, кажется, существовал тут дольше, чем я сам. Стоит отметить, что кухня у нас была открытого типа. И клиенты могли видеть как работают повара. К нашему великому несчастью, конечно же, ведь повар был всего один на всё заведение. И тот по сути образования поварского не имел вообще. И пиццу готовил скажу честно - дерьмово.

Пока я ковырялся в духовке, мимо прошёл клиент — тот самый мужик с недовольным лицом.
— Эй, парень, — сказал он грубо, — у вас тут пол липкий, как будто медом залили.
— Сейчас протру, — ответил я, не поднимая глаз.
— Ну протри побыстрее. И мусорник воняет. У вас тут что, никогда не убирают?
Я хотел сказать: «Никогда», — но просто кивнул.
Он ушёл, бормоча что-то про «совковое обслуживание».

День тянулся, как расплавленный сыр. Каждая минута липла к следующей, превращая всё в вязкое месиво из шума, запаха и усталости.
Миша матерился на кухне, Наташа громко хлопала кассой, босс ходил туда-сюда, как надзиратель.
Я просто существовал. Не жил — существовал. Ровно как и везде в моей жизни.

Когда стрелка часов перевалила за девять вечера, я выдохнул. Почти конец. Осталось только прибрать кухню, выкинуть мусор и протереть пол.

Я собрал ящик старых досок, тряпок и трещащих поддонов, которые давно пора было выкинуть.
И вот там — под нижней полкой, где никогда не убирали, где даже тараканы, наверное, ходили в бахилах, — я заметил что-то странное.

Старая доска. Потемневшая, будто обугленная. На ней, сквозь слой жира и пыли, выжжено одно слово:

LUIGI.

Я провёл по ней пальцем. Теплая. Будто недавно лежала у печи. Хотя туда никто не заглядывал уже месяцами.

Я нахмурился, вытащил её на свет и вытер тряпкой. Дерево поддалось, блеснуло матово, будто на секунду ожило.
И тогда я услышал тихий звук. Не громкий, почти шёпот. Как будто кто-то рядом выдохнул впол голоса:

«Mamma mia… кто-то тронул мою доску?..»