Волшебник

Ксения Анатольевна проснулась ровно в семь. Провела ладонью по одеялу — ни одной складки. Потом встала на табуретку и, сморщив нос, осмотрела комнату: книги на полках стояли ровно, кубики в корзине не вываливались, а плюшевый медведь Вася сидел на стуле, как положено. Всё было в порядке. Почти.

Она спустилась с табуретки, поправила пижаму и открыла тетрадь с записью «РАСПЕСАНИЕ» кривыми печатными буквами. Сегодня воскресенье. Значит:

1. Проверка комнаты

2. Завтрак.

3. Гулять.

4. Обед.

5. Важный разговор с мамой (насчёт кошки).

«Разговор» был подчеркнут дважды. Ксения Анатольевна не любила, когда мама отмахивалась. В прошлый раз та сказала: «Кошка — это ответственность!» — и ушла в кабинет. Ответственность — это, наверное, когда много каши ешь. А Ксения Анатольевна кашу ела. Даже манную. Даже по утрам.

Она засунула ноги в тапочки-зайцы и двинулась в ванную. Там, приподняв подбородок, как учила бабушка, намылила щёки, проверила зубы (ни одного чёрного!) и расчесала волосы. В зеркале отразилась она сама: пижама в звёздах, два хвостика, и глаза. Один — синий, как папин галстук. Другой — зелёный, как трава во дворе. Это было красиво, но Генка с третьего этажа кричал, что она «ведьма разноглазая». Ксения Анатольевна надула щёки. Ведьмы, наверное, не едят манную кашу.

За завтраком мама поставила перед ней тарелку.

— Ешь. Не копайся.

— Я не копаюсь. Я планирую, — поправила Ксения Анатольевна.

— Планируй быстрее.

Каша была невкусная. Но Ксения Анатольевна ела, потому что если съесть всё, мама, может, разрешит кошку. Она уже придумала имя — Маркиз. Или Фунтик. Или…

Вдруг ей стало очень грустно. Не из-за каши. Просто что-то щекотало внутри, как будто забыла важное дело. Она проверила расписание: всё выполнено. Комната в порядке, прогулка — до обеда. Тогда почему?

Ксения Анатольевна подошла к окну. Во дворе Генка катался на велосипеде по лужам и, увидев её, закричал: «Ведьма, ведьма!». В садике завтра не возьмут выступать на утренник, хотя она выучила стишок про ёжика. А ещё будет тихий час, где надо лежать, как бревно, и нельзя даже шептаться с Лизой. И кошки нет. И мама снова в кабинете. И…

Она села на пол, поджала ноги и заплакала. Тихо, но правильно: с дрожащим подбородком и всхлипами. Так плачут взрослые, когда «нет сил».

— Ксюша, что случилось? — дверь распахнулась. Мама стояла на пороге, высокая, в очках, с телефоном в руке.

Ксения Анатольевна вытерла лицо рукавом.

— Всё плохо!

— Что именно?

— Всё! — она махнула на окно. — Генка дурак! В садике скучно! И… и у тебя глаза одинаковые!

Мама присела рядом. Её глаза были карие. Оба.

— Ксения, ты же знаешь — я работаю. Поиграй одна.

— Я не хочу одна! Я хочу брата. Или сестру. Или кошку с разными глазами!

Мама вздохнула:

— Пойдём, я тебе яблоко дам.

Ксения Анатольевна не стала объяснять, что яблоко не поможет. Взрослые всё равно не понимают.

Вечером перед сном она посмотрела в окно. Там, за стеклом, горел фонарь, и тени от веток казались чужими руками. Может, завтра придумать новую игру? Например, что она принцесса, а Генка — дракон. Или что в шкафу живёт волшебник…

Ксения Анатольевна уснула. В пункте «Разговор» было дописано карандашом: «Обязательно!».